Описание
«Цзецзе» — шепчет Хуа Чэн, протягивая чёрный лакированный гребень для волос, зубья которого покрыты серебром, а верхняя часть расписана орнаментом из ликорисов. Взяв его в руки, Се Лянь ощущает какую-то особенную успокаивающую тяжесть. Когда Хуа Чэн подаёт ей гребень, их пальцы ненароком соприкасаются, и внезапно она чувствует казалось бы давно забытую лёгкость. «Расчешешь мои волосы?» — спрашивает сидящая рядом, всё также мягким и робким голосом, и под его звуки Се Лянь хочется свернуться калачиком у её ног и никогда не отпускать их. Или же мечты Се Лянь о волосах Хуа Чэн.
Сам текст
Хуа Чэн восседает на краю кровати, лицом от Се Лянь. Она всё ещё прекрасно видит улыбку на её лице, отражающуюся в зеркале при туалетном столике, что стоит в другом конце комнаты, но почему-то ощущения от всего этого совершенно другие. Будто бы она — наблюдатель со стороны. Словно… Вуайерист. За ночь воротник спальной мантии Хуа Чэн расстегнулся, а волосы знатно растрепались, и когда она посылает Се Лянь улыбку через зеркало, у той пересыхает во рту. Губы у неё красные-красные, а кожа бледная-бледная, и Се Лянь отчётливо ощущает, как по венам разливается непонятное чувство. Чувство, которое по своей интимности не сравнится даже с ночёвкой бок о бок на соломенной циновке в храме Пуцзы¹. Спальная мантия Хуа Чэн белоснежна, лишь на один тон более светлая, чем её кожа, однако этого вполне достаточно, чтобы подчеркнуть сияние жизни, создать контраст с её пурпурно-алым платьем, которое в свою очередь привлекает внимание к её безжизненности, её призрачности, её порочности. Здесь и сейчас, в этой никому не известной спальне, Се Лянь вдруг резко осознаёт, насколько она уязвима и беззащитна. Она тяжко сглатывает и облизывает губы. «Цзецзе»² — шепчет Хуа Чэн, протягивая чёрный лакированный гребень для волос, зубья которого покрыты серебром, а верхняя часть расписана орнаментом из ликорисов. Взяв его в руки, Се Лянь ощущает какую-то особенную успокаивающую тяжесть. Когда Хуа Чэн подаёт ей гребень, их пальцы ненароком соприкасаются, и внезапно она чувствует казалось бы давно забытую лёгкость. «Расчешешь мои волосы?» — спрашивает сидящая рядом, всё также мягким и робким голосом, и под его звуки Се Лянь хочется свернуться калачиком у её ног и никогда не отпускать их. Она тупо кивает и осторожно проводит рукой по чёрному шёлку волос Хуа Чэн. Они очень густые и гладкие, словно мех ухоженной домашней кошки. И тяжёлые. Да, наверняка тяжёлые, думает Се Лянь, проводя по ним гребнем. Они настолько тёмные, что даже чёрный гребень на их фоне кажется чуть светлее. Се Лянь даже пару раз специально проводит по одному и тому же месту, дабы получше разглядеть этот контраст. Сидящяя перед ней Хуа Чэн зевает и потягивается, при этом выгибая спину так, что у Се Лянь перехватывает дыхание, а вортник мантии опускается ещё ниже. Весьма забавно, ведь Се Лянь не то чтобы впервые наблюдает подобное — платья Хуа Чэн, при всех своих модности и великолепии, далеко не отличались консервативностью, и не то чтобы Се Лянь до этого не видела очертания её пышной груди, изящной талии или аккуратных ключиц, извечно подчёркнутых звенящими серебряными украшениями. Но когда Се Лянь видит всё это вблизи, находясь с ней в комнате наедине и отчётливо различая каждый вздох, для неё это оказывается чересчур. Для неё этот процесс — однозначно нечто большее, чем просто наблюдать за тем, как серебро зубцов гребня погружается, исчезает и снова появляется в океанских глубинах волос Хуа Чэн. Хуа Чэн отводит взгляд и внезапно начинает смеяться, да так, что из её узко сжатых, подобно двум полумесяцам, глаз брызжут слёзы. После чего вновь поднимает взгляд на зеркало. «Цзецзе, ты такая нежная, аж щекотно стало» — говорит она, и голос у неё такой сладкий и бархатный, а губы — такие розово-карминные, что Се Лянь хочется… Ей хочется… Ей… Серебро зубцов гребня вновь вплетается в локоны Хуа Чэн, и через некоторое время они уже аккуратным каскадом ниспадают ей на плечи. Словно водопад на написанной тушью картине, такие же совершенные, такие же красивые. Хуа Чэн накрывает своей ладонью ладонь Се Лянь, и кожа последней становится холодной, словно после купания в горном источнике. Очень приятные ощущения, учитывая позднюю весеннюю жару, заполняющую собой воздух снаружи и внутри здания. Этот блаженный холодок напоминает Се Лянь о том, что она жива, и будто бы даже все те тяжести, что много так много лет давили ей на плечи, сейчас невообразимым образом стали чуть легче. Сейчас они обе в порядке, живы и находятся в безопасности. Хуа Чэн в порядке, жива и находится в безопасности. «Цзецзе» — произносит Хуа Чэн. Стоит ей немного склонить голову, как её длинные густые ресницы начинают трепетать. «Цзецзе, поможешь мне подправить причёску?» И Се Лянь просто не может ей отказать. Не тогда, когда Хуа Чэн так смотрит на неё, не тогда, когда изучает взглядом глубокого тёмного глаза, стараясь при этом не показывать скрытые чёлкой шрамы с правой стороны идеального лица. Се Лянь так хотелось бы протянуть руку и осторожно прикоснуться к этим шершавым выступам возле пустой глазницы, но почему-то ей кажется, что даже если бы она попыталась, то явно бы не преуспела. Она вновь поднимает взгляд на зеркало, вновь встречается со взглядом Хуа Чэн и вновь смущённо опускает глаза. Её лицо стремительно начинает заливаться краской, начиная от шеи и заканчивая кончиками ушей. Как-то незаметно для неё Хуа Чэн заранее выбрала пару украшений и положила их на прикроватный столик. Первая заколка, попавшаяся на глаза Се Лянь, оказывается острой, словно лезвие. С её конца свисает тонкая серебристая цепочка, украшенная огромным количеством маленьких белых цветочков, самих по себе невзрачных, но вместе — великолепных. Когда Се Лянь заканчивает заплетать волосы Хуа Чэн, последняя передаёт ей эту самую заколку, дабы закрепить локоны в пучок. На фоне её темных волос маленькие цветы выглядят, словно звёзды. Часть за частью, локон за локоном, Се Лянь аккуратно собирает волосы Хуа Чэн. При взгляде на белоснежную кожу её шеи, пока ещё скрытую завесой волос, Се Лянь вновь затаила дыхание. По мере того, как все больше и больше открывается вид на эту прекрасную шею, сердце Се Лянь начинает биться всё чаще и чаще, сильнее и сильнее. Её горло вновь пересыхает. От чего же вдруг начинают дрожать её руки? От нервозности? Восхищения? Тревоги? Её взгляд останавливается на бледной, красивой коже Хуа Чэн, изящно обрамлённой шёлком её спальной мантии. Ей хочется поцеловать Хуа Чэн, рассеянно осознаёт она. Эта мысль не стала для неё внезапной, словно удар молнии. Она скорее напоминает ей мягкое сгибание травинки под неудержимым ветром. Она хочет вцепиться зубами в эту шею, в эту прекрасную девственную шею. Она хочет, чтобы кожа Хуа Чэн покрылась синяками, хочет услышать, как Хуа Чэн рвано вздохнёт от удивления, но в то же время… Се Лянь резко вскочила с постели, сердце её бешено заколотилось в груди. Солнце пока не взошло, и утренние птицы ещё не запели свои рассветные песни. На её талию осторожно опустилась чужая рука, и когда она обернулась, Хуа Чэн схватила её за запястье и ласково прижалась к её ладони своими губами. Глаза её были закрыты, а волосы вновь пришли в беспорядок, словно бы их и не заплетали. У Се Лянь при взгляде на Хуа Чэн в который раз за эту ночь пересыхает горло. Низ её живота напрягается, а на внутренней стороне бёдер ощущается липкость, и девушка быстро сводит ноги, пытаясь избавиться от этого странного ощущения. Она едва ли может дышать от осознания того, что… Ох… Она бросает взгляд на шею Хуа Чэн, такую белую, что едва ли не светится в ночной тьме. Девушка тяжко сглатывает. Стоящая рядом с ней Хуа Чэн притягивает её к себе ещё ближе, крепче обхватывая тонкую талию. Продолжая ластиться к её руке, она, не открывая глаз, шепчет ей прямо на ухо: «Цзецзе?» Стоит Се Лянь услышать этот голос, как её лицо вспыхивает. Её ноги ещё сильнее прижимаются друг к другу, а странное ощущение, более всего напоминающее щекотку, медленно, но верно распространяется по всему её телу. «Всё в порядке, Сань Лан» — произносит она, молясь, чтобы сонная Хуа Чэн не различила ноток волнения в её голосе. «Можешь спать дальше». «Мгм» — отвечает Хуа Чэн, и её дыхание выравнивается. Взволнованная и смущённая, Се Лянь поворачивается на бок, лицом к Хуа Чэн. Как только они обе укладываются, Хуа Чэн прижимается к ней, осторожно подсовывая руку под её шею. Она зарывается лицом в волосы Се Лянь, и, сделав глубокий вдох, начинает засыпать: «Цзецзе, ты тёплая», — бормочет она, и Се Лянь вновь хочется свернуться калачиком. Либо умереть от смущения. Одно из двух. Се Лянь сдаётся и начинает зачитывать про себя «Сутру успокоения»³, и делает это до тех пор, пока не уснёт.