Влюбиться в смерть

Ты знал. Ты все знал – и то, как ему плохо, и то, как ему больно, но все равно потащил с собой. И вот последствия – сознание Ильи просто выключилось, давая телу жизненно необходимый отдых, а ты снова злишься на самого себя, потому что должен был оставить его дома. Но он же просто не дал бы тебе уйти, да? В любом случае уже ничего не исправишь – остается только как можно быстрее донести его до дома и уложить в нормальную человеческую постель. Человеческую… перепрыгнув с одной крыши на другую, ты снова выругался на самого себя – Илья, даже несмотря на его невероятную смелость и выносливость, все еще остается человеком, но ты просто не можешь относиться к нему так, потому что Илья тебе этого не простит. Последняя попытка уберечь его закончилась тем, что Рик без твоего ведома все ему рассказал, и таких ошибок ты больше допускать не собирался, но что делать с чувством вины, не отпускающим тебя ни на мгновение? Ты знал, что Илья сильный. И все равно он слабее тебя, поэтому так хотелось маниакально оберегать от всего, что происходит вокруг, но ограничивать свободу его воли ты не хотел еще больше. А потому придется просто поверить его словам о том, что он справится со всеми трудностями. Да и он хоть раз когда-нибудь подвел тебя? И когда ты открыл ему свое прошлое, и когда так жестко его трахал, поддавшись собственным чувствам, и когда рассказал правду об Эльвейсе, опасаясь, что он тебя не простит. Илья действительно очень сильный, и тебе нужно перестать винить себя, ведь сам он тебя не винит ни капли. Дождь кончился и уже забрезжил рассвет, когда ты, добравшись до дома, быстро уложил его в постель, предварительно избавив от одежды, и лишь тогда почувствовал, насколько устал. За всю твою долгую жизнь ты не припомнил, чтобы за один день происходила хотя бы половина случившегося сегодня, притом, что каждое событие требовало невероятной эмоциональной отдачи. И самое страшное, что это, похоже, только начало. Хотелось наплевать на все и завалиться рядом с Ильей, но необходимо было позвонить Нейре, которая наверняка уже кроет всех не самыми цензурными словами. Тихо покинув комнату, ты прошел на кухню, набирая знакомый номер и уже морально готовясь услышать о себе много интересного. – Да неужели? – голос сестры был полон ехидного сарказма, скрывающего истинную злость и раздражение. – Мой любимый старший братик вспомнил о том, что я вообще существую?! С ума сойти! Интересно, а остальным тоже память отшибло? Покорнейше благодарю за то, что подарили мне весь город – не припомню, чтоб я, как чокнутая, металась из угла в угол, пытаясь разгрести все, что вы все на меня так радостно спихнули! Да у меня даже времени не было вам позвонить и сказать все, что я о вас думаю, не то, чтобы прийти лично! Нейра такая Нейра. Даже на расстоянии ты мог почувствовать весь спектр ее эмоций и дикое желание врезать кому-нибудь, но ты был искренне рад, что хотя бы ее не затронули события этого дня и ночи. – Я знаю – мы сказочные мудаки, взвалившие на тебя свою работу, и нет нам прощения, – с легкой улыбкой ответил ты, но Нейра сразу поняла, что что-то не так. – Клим… что-то случилось? – Это не телефонный разговор… Через десять минут Нейра уже сидела на кухне и слушала. Слушала молча, от начала до конца, лишь меняясь в лице от каждого нового поворота событий, а потом еще какое-то время просто молчала, не зная, что сказать. – Я… я потрясена, – наконец, выдохнула она. – В самом страшном сне не могло присниться, что такое вообще может произойти… А как Илья? – Спит, – ответил ты, а потом добавил. – Сказал, что сдаваться не собирается. – Правильно сказал, – согласно кивнула Нейра. – Сдаваться вам нельзя, иначе ничего не выйдет. – А что мы можем сделать? – ты опустил голову и посмотрел на свои плотно сжатые кулаки. – Даже Рик не смог его убедить. – Ой, Клим, вот ныть не твой стиль, – усмехнулась Нейра, и ты тоже невольно улыбнулся. Ты был безумно рад, что она просто сидит рядом, с тобой, потому что ты успел по ней сильно соскучиться. – Да я и не ною. Я просто вообще не представляю, что можно сделать… Я не могу сейчас потерять Илью, понимаешь? – Понимаю, – Нейра кивнула. – А ты и не потеряешь. Эльвейс, конечно, силен, но не всесилен, в этом я уверена абсолютно точно. Так что не переживай, придумаем что-нибудь, к тому же Рик на нашей стороне, а это дорогого стоит. Он же любит Эльвейса, а все равно пошел против любимого. Слова сестры прибавили уверенности. Быть может, действительно не все потеряно? – А вот что делать с Ярдом я, если честно, не знаю, – вздохнула она. – Точнее, даже не с Ярдом – раз он добровольно пошел на все это, его уже не вернуть – а скорее, с Эйри, чей обожаемый младший брат вдруг стал ему ненавистным врагом. – Я никогда не видел его в таком состоянии, – вздохнул ты. – И никогда не видел, чтобы Шакс обнимал кого-то так крепко… Может, конечно, его загрызло чувство вины за то, что он сотворил с Ярдом, вот он и решил хоть как-то избавиться от мук совести, но на него это вообще не похоже. И я очень надеюсь, что Эйри увидит в нем поддержку, потому что иначе он просто сломается. Все-таки он жил только ради брата. – Это да… но мне не ясно другое – зачем вдруг им понадобился Ярд? Они что, таким способом хотят и Эйри сделать демоном? Или у них иные мотивы? – Не знаю… но все это более, чем странно, – ты встал, чтобы выключить вскипевший чайник, но вдруг пошатнулся, и с силой вцепился в стол, чтобы не упасть. Нет, в таком темпе жить действительно невозможно, даже будучи бессмертным. – Тебе нужен отдых, – Нейра кинула на тебя обеспокоенный взгляд, и ты, все же добравшись до плиты, согласно кивнул. – Ты права… а то чувствую, что еще чуть-чуть, и я точно свалюсь. Извини, что мы все на тебя повесили. – Да не парься, – Нейра усмехнулась. – В конце концов, это уже мужская классика сваливать все на хрупкие женские плечи. *** Клим с Ильей ушли, а Шакс еще долго сидел, обнимая затихшего Эйри, и думал. Думал о том, как теперь повернется вся их жизнь, почему именно Ярд стал жертвой демонов, и отчего он сам, чувствуя страх и отчаяние старшего из близнецов, понимает, что не сможет уйти? И это притом, что до этого дня они никогда не общались. Даже не разговаривали. А самое парадоксальное, что они оба любили Ярда. По-разному, но любили. Шакс просто испытывал к нему терзающие его самого чувства, с которыми он не мог ничего сделать, потому что им бы никогда не был дан выход – это была безответная, в чем-то эгоистичная любовь, а вот для Эйри Ярд был всем. Он был ему по-настоящему дорог – в первую очередь как брат, и только лишь потом как любовник. И раньше Шакс отчаянно не желал этого понимать – он ревновал Ярда к его брату, недолюбливал Эйри за то, что отнял у него возможность быть с тем, к кому он после стольких лет одиночества, холода и боли наконец испытал нечто светлое, стремился презирать их обоих за то, что они близнецы, а спят друг с другом. И только сейчас, обнимая Эйри и ощущая всю его боль и отчаяние, Шакс понимал, что отношения братьев были до чрезвычайности высокими, а он сам вообще не имел на Ярда никаких прав. В подтверждение – реакция. Да, Шакс был шокирован тем, что Ярда, как такового, больше нет, но он своими переживаниями никогда даже на толику не приблизится к тому, что испытывает Эйри – тот, кто прожил с Ярдом больше двадцати шести лет, тот, кто был с ним и любил его с самого рождения. По сути, с уходом Ярда Эйри утратил половину себя, а вот Шакс не потерял ничего, скорее, даже приобрел, потому что его больше не будет мучить эта вечная, подкрепленная насильственным сексом любовь. И Шакс испытывал вину – за то, что все эти годы пытался ненавидеть Эйри, хотя тот достоин только искреннего сочувствия и сострадания за то, что он сам так эгоистично обошелся с его братом, за то, что не видел очевидных вещей. Сейчас, прижимая его к себе, он ощущал, что должен помочь ему справится со всем этим. Просто помочь. Так, как ему когда-то не помогли… – Ты как? – тихо позвал Шакс, нарушая гнетущую тишину. Эйри ведь не мог успокоиться очень долго, что бы Шакс ни делал, и поэтому пришлось проявить грубость, а иначе вытащить его из состояния неконтролируемого психоза было просто невозможно. Как видно, решение было верным, потому что Эйри действительно больше не плакал. Но после истерики пришла другая страшная стадия – пустота. Эйри лежал на нем, пустыми глазами глядя куда-то в сторону, и уже долгое время ничего не говорил, поэтому Шакс решил разрушить это гробовое молчание. – Какая разница… если Ярд меня ненавидит… – прошелестел Эйри в ответ и на несколько секунд закрыл глаза. – Я сделаю тебе кофе, – Шакс попытался встать, но почувствовал, как тонкая рука Эйри сжимается вокруг его запястья, и остановился. – Не нужно… мне ничего не нужно… Шакс ощущал на себе все, что чувствует Эйри – пустоту, боль, отрешение, безразличие – и сам невольно вспоминал, через что прошел много лет назад. Депрессия. Апатия. Ощущение, что в жизни больше нет ни радости, ни красок, да и сама жизнь кончилась. Как вернуть Эйри к нормальному состоянию он пока не знал, потому что отпечаток прошлого до сих пор давил на него, но чувствовал, что нужно с чего-то начать. С чего-то простого и жизненного. Хотя бы с банальной чашки кофе. – Еще как нужно. Уложив Эйри на кровать, Шакс прошел на кухню, с содроганием невольно вспоминая, как набросился на Ярда в этом самом коридоре, и, быстро найдя напиток и заварив его, вернулся обратно. Эйри лежал в той же позе, в какой он его оставил, и с тем же безразличием на лице. – Держи. Эйри медленно поднялся и принял чашку с кофе, но пить не стал. – Скажи… почему все так? – безжизненный, убитый голос. – Я ведь… я ведь жил ради него, понимаешь? Он был смыслом всего, а теперь… теперь он меня ненавидит. – Поверь, тебя ненавидит не Ярд, – возразил Шакс и присел рядом. – Демоны всегда испытывают ненависть рядом с нами, так что его ненависть – не больше, чем демоническая сущность. Ты и сам знаешь, что Ярд любил и жил только ради тебя. – Да какая теперь разница, – голос Эйри дрогнул. – Это я виноват… я ничего не рассказал ему о них, и теперь… Теперь моего Ярда действительно больше нет? Шакс промолчал. Да, истинные чувства Ярда вряд ли куда-то делись, но что толку, если стоит им только оказаться рядом, и Ярд вновь не испытает к брату ничего, кроме отвращения? Не дождавшись ответа, Эйри закрыл глаза и, прислонившись к его плечу, тихо выдохнул: – Тогда и меня нет… Как быстро все меняется. Еще вчера Шакс даже не пытался разглядеть в нем личность, а теперь Эйри сидит рядом, положив ему голову на плечо, и просто молчит, а Шакс без слов ощущает все, что он чувствует, испытывает к нему искреннюю жалость и понимает, что не оставит его. Потому что Эйри не справится сам, а Шакс странным образом испытывает чувство ответственности за это. И все это… почему-то кажется таким естественным и абсолютно правильным. Наверное, потому, что впервые за столько лет Шакс стал кому-то действительно нужен… *** Никого и никогда он не любил так сильно, как его. Хотя нет. Он вообще никогда никого не любил. Ровно до того момента, как встретил его – синеглазого брюнета с почти постоянной скукой и некоторой отстраненностью во взгляде. Конечно, чувства пришли не сразу, но он всегда знал, что Илья – тот единственный, с которым он бы хотел навсегда связать свою жизнь. К тому же любовь не всегда имеет причину, она просто вливается в твою жизнь, как само собой разумеющееся обстоятельство, и без этого огромного всеобъемлющего чувства уже, кажется, невозможно существовать. Как и невозможно не делиться с любимым человеком своими чувствами. Он всегда любил Илью просто так, ничего не требуя взамен и становясь счастливым лишь от того, что имеет возможность находиться с ним рядом. Пускай даже как друг – ему не нужен был от Ильи ни секс, ни любовные отношения, он лишь хотел, чтобы их крошечный мир они делили только между собой, не впуская никого постороннего. Ему никого не было нужно, кроме Ильи – ни друзей, ни знакомых, потому что этот синеглазый брюнет составлял весь смысл его существования. Илья никого не впускал в свою жизнь просто так, потому что считал основную массу людей пустой и недостойной внимания, и тот факт, что именно он стал частью этого закрытого для других мира, делал его еще счастливее, ведь кроме него о жизни Ильи никто ничего не знал. Многие одноклассники считали его замкнутым, нелюдимым и каким-то мрачным, и лишь ему была открыта правда: Илья веселый, дружелюбный, отзывчивый и очень открытый, если он, конечно, сам захочет таким быть. Из-за родителей Илья утратил способность удивляться чему-либо, ему стал неинтересен окружающий мир и люди вокруг, именно поэтому он всегда производит впечатление апатичного и безразличного ко всему подростка. Ах, как бы он хотел раскрасить его жизнь, сделать ее наполненной смыслом! Чтобы однажды, в один прекрасный момент, Илья улыбнулся ему по-настоящему светло, крепко обнял и с благодарностью прошептал «спасибо». Наверное, в этот момент он бы почувствовал себя настолько счастливым, что просто разрыдался и, не в силах больше сдерживать свои чувства, признался ему в любви. А Илья, улыбнувшись еще ярче, смахнул бы с его глаз слезы и сказал, что больше всего на свете желал услышать от него именно эти слова… Конечно, он понимал, что, скорее всего, так никогда не будет, потому что Илья всегда видел в нем лишь близкого друга, но все равно хранил в своем сердце заветную мечту и надежду на взаимность. И чем дольше они общались, тем сильнее он верил в то, что мечты его не такие уж и неосуществимые. У Ильи тоже никого, кроме него, не было, они проводили вместе все свободное время, помогали друг другу с учебой, делились своими взглядами на жизнь. Он восхищался Ильей, его внутренним миром и стремлением обрести смысл жизни. Он был для него неким идолом, образцом для подражания. В их замкнутом мире все было идеально. И Ник думал, что так будет всегда. Пока не появился третий лишний… Ник по крупицам выстраивал их дружбу, постепенно доказывая Илье, что ему можно доверять. Он никогда ничего не требовал, даже не намекал на истинную природу своих чувств. Он терпеливо ждал, когда Илья сам придет к тому, что испытывает к своему другу нечто большее, чем просто дружеские чувства. И вдруг какая-то блондинистая мразь всего за несколько дней рушит все, что было с таким колоссальным трудом выстроено за три долгих года. И не просто рушит, но еще и кардинально меняет самого Илью: его представление о человеческих отношениях, внешность, поведение, даже интонации. В тот роковой день квартиру открыл совершенно иной человек, не имеющий ничего общего с прежним Ильей. Но Ник знал его достаточно хорошо, чтобы с уверенностью сказать – Илья никогда не вступил бы в какую-либо связь, а тем более любовную, с человеком, которого он знает от силы три дня. Тогда что заставило его стать любовником этого зеленоглазого демона? Гипноз? Действие наркотиков? Угрозы? У Ника просто не укладывалось в голове, что в их, казалось бы, абсолютно закрытый мир мог кто-то вот так вот запросто ворваться, да еще и занять его место. Но это произошло, и, похоже, уже ничего нельзя изменить. Как бы Ник ни пытался, Илья не желает понимать, что Клим не тот, за кого себя выдает. И обида когтями рвала на части его обделенное взаимностью сердце – Илья верит какому-то проходимцу, а не ему. Не ему… Сейчас, после их неудавшегося разговора, перешедшего в обоюдные крики, сжимая телефон в руке, Ник понимал, что его главная задача – открыть Илье глаза на правду, потому что тот ее попросту не видит. Но как?... И как справится с едкой обидой на всю эту чудовищную несправедливость? Стены давили, в ушах снова и снова звучал его голос, поэтому Ник, пулей выскочив из квартиры, с мрачной решимостью захотел сделать то, чего никогда прежде не делал. Клуб, а по совместительству один из самых известных баров района, встретил его клубами дыма, отвратительным запахом алкоголя и радостными криками общающихся между собой и уже изрядно выпивших людей. Ник, закашлявшись, усомнился в том, правильно ли он поступает, но все равно шагнул внутрь темноты помещения. Затея уже не казалось такой уж хорошей, но он все равно добрался до барной стойки и, неуклюже сев на высокий стул, растерянно оглядел бесчисленные бутылки с алкоголем, в которых вообще не разбирался. – Что будем пить? – спросил бармен, всем своим видом показывая, что видит Ника насквозь. – Ну… – Ник замялся и уткнулся в меню, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Может, бросить это все и пойти домой? Кому он делает хуже? Да, Илья не хочет его слушать, но пьянством он тоже ничего не добьется. – Знаете, я наверное не… – Позвольте мне, – мягкий мужской голос заставил Ника вздрогнуть и резко обернуться. За ним стоял высокий молодой мужчина, но в свете постоянно мелькающих огней было невозможно определить, какого цвета его волосы и глаза. Однако даже при таком освещении было явно видно, что он обладает невероятной красотой, силой и уверенностью в каждом своем действии. – Ой, да вы же… – ахнул бармен, но мужчина приложил палец к своим губам, как бы прося его замолчать. – Надеюсь, вы не выдадите меня, – на губах заиграла мягкая улыбка, и мужчина, присев на соседний стул, обратился к Нику. – Простите, что помешал вашему одиночеству, но мне показалось, вам нужна помощь. Вы ведь не часто бываете в таких местах, я прав? Ник смущенно кивнул, не в силах оторвать взгляд от его лица. Его глаза завораживали, и Ник просто не понимал, да и не хотел понимать, почему этот незнакомец настолько притягателен. Мужчина тем временем заказал два коктейля со странными названиями, и, пока бармен исполнял заказ, вновь повернулся к парню. – Как ваше имя? – Н-ник… – ответил он, наблюдая за действиями бармена. – А ваше? – Я не представился? – удивился мужчина. – Что ж, прошу меня простить за мое невежество – меня зовут Ран. Приятно познакомиться. Он протянул Нику руку, и тот скромно ответил на рукопожатие, чувствуя от простого прикосновения странное покалывание в ладони. – Прошу, – бармен поставил два стакана и немного замялся, – Эм… Можно вас попросить дать мне автограф? – Конечно, – Ран лучезарно улыбнулся и расписался на предложенной ему бумаге. Бармен радостно кивнул в ответ и занялся другими клиентами. – Вы актер? – задал Ник вполне логичный после этой сцены вопрос. – Если только чуть-чуть, – с улыбкой ответил Ран, изящным жестом беря в руки коктейль. Ник последовал его примеру и, немного замешкавшись, залпом осушил бокал. Горло обожгло огнем, и Ник, распахнув глаза, громко закашлялся. – Непривычно, да? – Ран понимающе вздохнул и, поднеся бокал к губам, сделал несколько глотков. – В следующий раз будьте осторожны и не спешите – такие напитки требуют особого обращения. Простите мне мое праздное любопытство, но что могло привести вас в это заведение? У вас… что-то случилось? Не стесняйтесь, быть может, я смогу помочь советом. Каждое его слово погружало Ника в совершенно новое состояние – казалось, будто бы Ран знает о нем все, а мягкий, успокаивающий и в то же время властный голос заставлял желать довериться и поделиться всей болью, какая у него есть. Но Ник, вовремя опомнившись, отрицательно помотал головой. – Спасибо вам, но я думаю, что справлюсь сам… – Понимаю, – тут же согласился Ран и протянул ему еще один коктейль. И когда он только успел сделать заказ? – Тяжело открыться перед незнакомцем, а я ни в коем случае не хочу лезть к вам в душу. Но знаете, что бы у вас ни случилось, вы не должны отчаиваться. В жизни всякое бывает, и иногда кажется, что выхода нет, но нужно просто посмотреть на все под другим углом, и тогда… Ран все говорил и говорил, а Ник и не заметил, как выпил еще три коктейля, после чего сознание окончательно куда-то поплыло. От этого Ник чуть не свалился со стула, однако сильные руки тут же предотвратили падение, и в этой непосредственной близости Ник впервые ощутил, какой восхитительный запах исходит от его нового знакомого. – Осторожнее, – и снова этот мягкий голос. Ник уже мало что соображал, поэтому, уткнувшись лбом в его грудь, тихо прошептал: – Простите… вы такой красивый и, наверное, такой известный, а сидите здесь, со мной, пытаетесь меня подбодрить, а я даже не знаю, кто вы и в каких фильмах снимались… – Разве это важно? – Ран вдруг оказался совсем близко – так, что Ник чувствовал его обжигающее дыхание на своих губах, но мог лишь тонуть в пронзительных бездонных глазах. – Ты такой необычный, Ник... и я помогу тебе, хорошо? Громкая музыка смолкает, прокуренное помещение сменяется ночным дождем и прохладой, затем пропахшим бензином такси. Ник не понимает, что происходит, да и не хочет понимать, потому что слишком тепло, слишком хорошо, он больше не чувствует боли, не чувствует жгучей обиды, не ощущает разрывающей сердце любви. Все, что осталось – мягкий голос, теплая ладонь на макушке и невероятный, кружащий голову запах, дурманящий сильнее алкоголя. И как-то даже не важно, куда они едут – Ник испытывал ничем не объяснимое чувство безопасности и комфорта, дарующего долгожданное избавление от всех переживаний… – Ах, котенок, какой же ты сладкий. Знакомый голос вырывает его из плена приятного тумана, и Ник, открывая глаза, впервые видит перед собой лицо Рана без тех невообразимых всполохов разноцветных ламп. Бледная кожа, ярко-алые глаза и того же цвета волосы, уложенные в стильную прическу из множества прядей, в меру накаченное тело, лицо с идеально правильными и слегка хищными чертами, высокие скулы – он прекрасен, он невообразимо красив, но... Ник чувствует странную боль в руках, вот только пошевелить ими не получается – запястья туго стянуты между собой и пристегнуты где-то над его головой. Это слегка отрезвляет, но Ник все еще не понимает, что происходит. – Ран? – он предпринимает еще одну попытку освободиться, но обнаруживает, что ноги тоже зафиксированы. – Что… что это? – Мы просто немножко поиграем, – на красивых губах появляется зловещая ухмылка. – Ты выглядел таким печальным, таким несчастным… Ах, люди, вы всегда склонны считать, что у вас столько громадных неразрешимых проблем, хотя каждая из них не стоит ни единого цента. Ты ведь тоже жалеешь себя, думая, что одному тебе так не повезло в жизни, да? Что хуже быть уже не может, так ведь? Что ж, сейчас мы это проверим... Ран склоняется над ним и не спеша проводит ладонью по его телу – пока еще осторожно, как бы изучая. Но в ту же секунду Ника поглощает страх – он поднимается откуда-то с недр сознания и заполняет все существо, вызывая мучительную дрожь и жгучее желание от нее хоть как-то избавиться. Но этот страх липкий, он проникает в каждую клетку, снова и снова заставляя мучительно содрогаться, и Ник, связанный по рукам и ногам, может лишь слабо дергаться, пытаясь справиться с затуманенным алкоголем сознанием и собственными эмоциями. А Ран смотрит, и в его глазах читается… садистское удовольствие? О да, он откровенно любуется тем, как Ник с ужасом пытается вырваться из плена кожаных, с каждой секундой все сильнее врезающихся в кожу ремней, и его растущим отчаянием, потому что ничего не выходит – Ник намертво скован. Только тогда он по-настоящему понимает, в каком положении оказался: он, обнаженный, привязанный к кровати, находится неизвестно где и корчится от невыносимого страха, а Ран его, скорее всего, изнасилует особо жестоким образом, и никто не станет его искать, никто не придет и никто не услышит его криков, даже Илья… Илья? А какое Илье до него дело? У него теперь есть Клим, а на Ника ему плевать – даже если бы он обо всем узнал, то вряд ли бы пришел, потому что Ник ему вообще никогда не был нужен. Боль от осознания этого факта сильнее впивающихся ремней, сильнее страха, и Ник замирает, переставая вырываться, что вызывает на лице Рана искреннее изумление. – Что, котенок, уже сдался? Ни кричать, ни плакать не будем? Жаль, а я думал, будет веселее… – Мне все равно… – шепчет Ник, закрывая глаза. Любимому человеку плевать, тогда какая ему самому разница, что с ним будет? Какой смысл вырываться на свободу, если вся любовь и все надежды на то, что они с Ильей будут вместе, были в одночасье уничтожены ненавистным блондином? Единственное, что остается – терпеть все, что с ним сделает Ран, расплачиваясь за собственную наивную глупость, и заглушая физическим унижением треск рвущейся на куски души. – Я… я так любил его, столько лет ждал, а ему плевать, плевать на меня, у него есть другой, поэтому теперь мне все равно, что со мной будет… Можешь делать, что хочешь, можешь убить меня, растоптать, разорвать – даже лучше, если ты убьешь меня, потому что мне невыносимо испытывать эту боль… Нику действительно плевать, что с ним сделают. Он просто ожидает, когда Ран уже начнет действовать, но неожиданно впивающиеся в руки ремни исчезают, а его самого прижимают к теплому телу, отчего страх полностью проходит, а слезы вырываются наружу. Ника сотрясает дрожь, он плачет, даже не пытаясь сдерживаться, и в объятиях того, кто еще несколько секунд назад собирался сотворить с ним ужасные вещи, почему-то становится на удивление тепло. И Ник прижимается к этому теплу, чувствуя, как сознание, наконец успокоившись, отключается. Ран гладил Ника по голове, стараясь тем самым успокоить, а губы сами собой изогнулись в радостной усмешке, в сочетании с появившимся в глазах азартным блеском. Ран всегда с абсолютной точностью определял, как себя нужно вести с тем или иным человеком, чтобы вызвать у него максимальное доверие к своей персоне. Кого-то привлекал образ прекрасного принца, кто-то тащился от отвязных плохих парней, кому-то нравились наивные глупенькие мальчики. Каждый из этих образов был по-своему прекрасен, и Ран, благодаря своим актерским способностям, виртуозно менял один на другой в зависимости от обстоятельств. Понять, что сильнее всего привлечет внимание Ника, не составило труда – не доверяющий людям, ко всему относящийся с подозрением, ему нужен был рядом добрый, учтивый, утонченный, но сильный мужчина, потому что по природе своей Ник являлся слабым. Слабым, тихим, замкнутым мальчиком, довольствующимся своим миленьким домашним мирком и с головой закопавшимся в страдания от какой-нибудь глупой, не стоящей внимания ерунды, кажущейся ему проблемой вселенского масштаба. Правильный. Правильный во всем – наверняка отличник, наверняка послушный ребенок, а такие бесили Рана больше всего. Такие обычно после девяти сидят дома, никогда не связываются с плохими компаниями и надежно прячут порнуху под кроватью, боясь, как бы их совершенная репутация не была опорочена. Тогда что заставило этого идеального домашнего мальчика прийти во взрослый прокуренный клуб-бар, полный разного рода опасностей, да еще и в столь позднее время? Хорошие дети не решаются на бунт, а значит, у него определенно что-то случилось. Что-то, на чем можно сыграть… Выбирая клуб и останавливая свой выбор на первом попавшемся, Ран преследовал только одну цель – поразвлечься. В последнее время выдался очень напряженный график, он был сильно голоден, и этот явно чувствующий себя не в своей тарелке подросток с милым невинным личиком выглядел идеальной жертвой. Подойти, охмурить, как бы невзначай напоить, привезти в отель – стандартная схема, к которой Ран прибегал бессчетное количество раз. В отличие от других своих собратьев, Ран никогда не делал этого просто, и старался от каждого, кому не посчастливилось с ним столкнуться, получить максимальное удовольствие. К тому же с такими, как Ник, Ран никогда не церемонился, проявляя себя в полной мере, раскрывая весь свой потенциал и наслаждаясь каждым мгновением, каждым криком боли, каждой мольбой о помощи. Ник, со всей своей правильностью, обещал подарить ему очень интересный вечер, но… похоже, Ран его недооценил. Вместо просьб прекратить, Ник вдруг попросил убить себя, и Ран был готов поклясться, что в тот момент он действительно искренне желал своей смерти. Неужели его боль и отчаяние действительно настолько сильны? Да и в этом, казалось бы, чистом невинном сердце явно живет ненависть к тому, кто отнял у него любовь. Что ж, если так, то будет огромным расточительством использовать его лишь как развлечение на одну ночь, тем самым упуская столь прекрасную возможность развлечь себя чем-то более серьезным. Ведь больше, чем проявление своей сути, Ран любил играть – на сцене и в жизни, со страстью отдавая всего себя, а данные предлагаемые обстоятельства обещали вылиться во что-то очень интересное. Сможет ли он воплотить в жизнь родившуюся идею и добиться своей цели? Рану не терпелось это узнать, а потому он не станет делать с Ником то, что планировал изначально. В конце концов, что он от этого теряет? – Ты вытянул счастливый лотерейный билет, Ник, – понимая, что парень, наконец, уснул, Ран уложил его на кровать и, поддавшись внезапному порыву, нежно поцеловал в висок. Все-таки Ник, несмотря ни на что, внешне был достаточно привлекателен. – Я многое на тебя поставил, так что не разочаруй меня.