Влюбиться в смерть

*Что-то меня понесло...и занесло куда-то ХД* Клим затащил меня в ванную, которую я по странному стечению обстоятельств так и не посетил – туалет у него раздельный, а руки почему-то предпочитал мыть на кухне. Так вооот. Что из себя все это представляло: справа находилась самая обычная белая ванна, прямо передо мной раковина с огромным зеркалом и небольшой полочкой, на которой стояли разнообразные крема, шампуни и муссы. Слева небольшая стиральная машинка, корзина для грязного белья, прикрученный к стене полотенцесушитель и шкафчик. Плитка на стенах, как и на полу, была темно-фисташкового цвета, которая иногда прерывалась тонкими рядками плитки под бамбук. И потолок такой светло-желтый. Я, правда, не знаю, может, это из-за травы мне кажется, что все такое зеленое, а может, просто ванная такого цвета, но она мне нравится! Опять же, все познается в сравнении, а свою ванную я и вспоминать не хочу… – Ну что? – улыбнулся Клим, выкатывая откуда-то парикмахерское кресло и усаживая меня на него. Потом он вытащил из шкафа защитную накидку и надел ее на меня. – Откуда это все? – Как откуда? В любом магазине для парикмахерской продается, – ответил он. – Я про то, откуда у тебя знания в этой области? – У меня мать была парикмахером, она меня часто по салонам таскала, учила… – его глаза наполнились грустью. – А где она сейчас? – спросил я. – В раю, наверное, – ответил Клим. – То есть, ты даже не знаешь, что с ней?! – удивился я. – Почему не знаю? Знаю. Я сам проводил ее, когда время пришло…а вот куда она попала, я уже не знаю. Когда мы окончательно отделяем душу от тела, то, вроде как, открывается определенный канал, по которому она может уйти…а вот «куда» – вопрос сложный. Мы ведь тоже не все знаем. Только то, что человек – это тело, к которому при рождении присоединяется душа. Связь очень крепкая и разорвать ее может только смерть. После этого тело как бы умирает, потому что без души это всего лишь материальная оболочка. У смертей же душа навсегда сливается с телом и как бы консервирует его в том состоянии, каким оно было в момент смерти. Поэтому мы и боли не чувствуем, ведь наше тело как бы становится самой душой, а она боли не чувствует, зато остаются все человеческие симптомы, как усталость, голод, жажда, удушье, мы даже можем потерять сознание. Ну и появляется несколько новых способностей, о которых ты уже знаешь. – Но что-то же должно повлиять на то, чтобы душа и тело не разъединились?! – почти прошептал я. Сердце бешено колотилось, мне казалось, что я уже близок к разгадке того, как Клим стал смертью. – Илья…давай я расскажу тебе об этом потом, ладно? – вздохнул он. – Нет, я хочу сейчас! – крикнул я, пытаясь его загипнотизировать. – Я и так сегодня слишком много тебе сказал, – он покачал головой. – Ты обращаешься со мной, как с ребенком! – фыркнул я и обиженно отвернулся. Я был так близок…и меня жестоко обломали. Почему, когда мне, наконец-то, хочется узнать что-то новое, то этому не дают свершиться? Что ж там за тайна-то такая, которую он не может поведать даже своему любовнику! Обидно…Обидно, что он этого не понимает… – С ребенком, говоришь? – переспросил он. Я повернулся к нему, желая ответить что-то веское, но наткнулся на две узкие холодные щелки вместо всегда добрых, смеющихся глаз. Мне стало, действительно, страшно, я попытался отъехать от него на стуле к ванне, так как он стоял от меня слева, но он вцепился в него, нависая сверху и прожигая меня взглядом. Его свисающие волосы, которые всегда добавляли его глазам какую-то теплоту, сейчас, наоборот, подчеркивали его состояние. Я такого Клима не видел даже рядом с Шаксом. Его лицо оказалось так близко от моего, что я мог чувствовать его дыхание, – Я никогда не обращался с тобой, как с ребенком, да и это было бы глупо. К тому же, детей не трахают. И я тебе уже говорил, что все расскажу, но не сейчас. Думаешь, это так просто: стать смертью, а потом ходить и убивать людей, друзей, знакомых? Думаешь, что каждый второй так сможет, да?! Отвечай! Я дрожал, весь съежившись в комок. Было безумно страшно. Он говорил с таким напором, чуть ли не срываясь на крик. Слезы подступали к горлу, хотелось просто взять и разреветься, да и вообще оказаться подальше от этих глаз и от него самого. Что с ним случилось? Он…он никогда таким не был. Тогда почему…почему в его глазах я вижу ярость и злость? А еще невыносимую душевную боль, которую он всячески скрывает и от меня, и от других. Клим вдруг зажмурился, затряс головой, после чего обхватил ее руками. Потом открыл глаза, посмотрел на меня, соображая, что произошло, после чего в его глазах я прочел настоящий испуг. – Илья…Илья, прости! – он кинулся ко мне, но я отшатнулся, все еще не веря в происходящее. Это, вообще, что сейчас было? – Не подходи ко мне… – одними губами прошептал я. Мне все еще было страшно, хотя его глаза… они говорили о многом. Например, о том, что он, действительно, этого не хотел, вышло это случайно, и теперь он раскаивается и просит прощения. – Я…я сорвался, я…прости…просто мы здесь все психопаты со сломанной судьбой. Я…я люблю тебя, Илья, и…просто пойми…хотя ты и не обязан ничего понимать, но все же…Илья… Я все это время отрешенно смотрел в сторону и только потом перевел взгляд на него. По его щеке скатывалась слеза, он положил руки мне на колени, сам сидел на полу и смотрел… Так много чувств…невозможно остаться равнодушным к этим живым, неподдельным эмоциям. Я протянул руку и дотронулся до его волос, он тут же прикоснулся к ней губами и долго не отпускал. Нет…этого всего просто не было, мне, наверное, приснилось. Клим добрый, он меня любит… – Только не плачь, ладно? – попросил я. Он словно очнулся ото сна и счастливо посмотрел на меня. – Я боялся, что ты меня не простишь… – прошептал он, наклоняясь и ловя мои губы своими. – Проехали, – ответил я, проникая глубже языком к нему в рот. Но отделаться от чувства того ужаса мне, действительно, было сложно. – Ну что…начнем окрашивание? – спросил он. – Валяй. Он открыл коробку с краской, смешал пару тюбиков в небольшой ёмкости, надел на себя перчатки, и только потом занялся моими волосами. Взяв расческу, он отделил мою синюю прядь от основной массы волос, справа и слева добавив к ней довольно большую прядку неокрашенных волос. Я вообще с интересом за этим наблюдал, уже окончательно поверив, что он мне точно ничего плохого не сделает. – А не многовато ли синего будет? – Нормально. Я же тебя потом еще постригу, так что смотреться должно неплохо. Аккуратными движениями кисточки он стал наносить краску на волосы, которые он уже предварительно намочил водой. Все прошло довольно быстро, он потом завернул эту прядь в кусочек фольги и закрепил резинкой. – Ну все, жди теперь полчаса, – сказал он. Я освободил ему место, так как он решил покрасить еще и себя. Со своими волосами он возился дольше, в результате чего все волосы были зачесаны назад. А ему так тоже идет… – Ты, правда, больше не сердишься? – спросил он. – Сказал же, – фыркнул я. Клим решил больше ничего не говорить, хотя было видно, что он до сих пор переживает. А я…а я не знаю. Может, у него, действительно, накипело, вот он и не сдержался. Да и я приставучий, нечего было всякую фигню нести. – Может, проветрить? – Было бы неплохо, а то мы тут все скоро задохнемся. Краска, в самом деле, ужасно пахла. Клим открыл дверь, потом внимательно посмотрел на меня, скрестив руки на груди. Этот внимательный взгляд, зачесанные волосы… А еще я впервые увидел в его правом ухе круглую металлическую серьгу. Помятая рубашка довершала образ этакого хулигана и мне его безумно захотелось. Причем чтобы все было предельно грубо, без всякой там нежности. И откуда это все во мне? Похер, неважно. Я подошел к нему, долго разглядывал лицо и широкие скулы, которые от меня скрывали его волосы. Потом захлопнул дверь и с силой шибанул его об нее, впиваясь в губы и слегка покусывая его язык. Встретившись взглядами, я увидел, что он крайне удивлен. Вот и отлично. Я, может, тоже удивлен, и ничего, живу как-то. Дверь, наверное, вся в краске… Неважно. Не прекращая целоваться, я руками стал расстегивать его рубашку, и как только я достиг в этом совершенства, Клим сбросил ее на пол. Я прижался пахом к его ноге, сам вцепляясь ему в спину, отчего он негромко и удивленно застонал. Ах да, он же чувствует боль, если ее причиню ему я…Уж не знаю, может, мне захотелось ему отомстить таким образом, или просто настроение сейчас такое, но я вцепился в него ногтями еще сильнее. В это же мгновение он поменял нас местами и теперь уже меня прижимали к двери. Запах краски разъедал глаза, я практически задыхался, но при этом и возбуждался сильнее. Я услышал, как Клим расстегивает джинсы, потом почувствовал, что с меня стащили шорты и понял, что он сейчас хочет взять меня без подготовки. Не знаю почему, но меня это не испугало, а наоборот, обрадовало. А что, он будет чувствовать, как мне больно, а, значит, его потом будет грызть совесть. Клим приподнял меня над полом, я обхватил его ногами за талию, при этом плотно прижимаясь к двери. Я посмотрел ему в глаза и увидел страстное желание, смешанное с некой неуверенностью. – Ну, че тормозим-то? – ехидно спросил я. И тут же пожалел о своих словах. Я почувствовал, как его член начинает постепенно проникать в меня и почти закричал от боли. У Клима были плотно стиснуты зубы, и я понял, что он все это чувствует на себе. – Может, как-то по-другому? – спросил он. Я упрямо мотнул головой. У меня уже давно стояло, хотелось разрядки, а пока мы там позу поменяем, пока он за смазкой сгоняет – это ж целая вечность пройдет! Видимо, он тоже так считал, поэтому продолжил болезненное для обоих проникновение. Я стиснул зубы, стараясь не стонать, лишь иногда рычал. Клим уже полностью вошел и теперь тяжело дышал, глядя мне в глаза. – Что мы делаем? – прошептал он. – А ты догадайся, – фыркнул я. – Тебе больно. А я этого не хочу. – Да какая разница, – прошипел я, стараясь покрепче ухватиться за него. – Большая! Я делаю тебе больно, и мне, по-твоему, должно быть все равно?! – Когда ты решил выплеснуть на меня все свое раздражение, то ты как-то об этом не задумывался! – рявкнул я. Он буквально вдавил меня в эту несчастную дверь, но отвел глаза. – Я же сказал, что не специально! И тем более, я не хочу причинять тебе боль еще раз. Он вышел из меня и ослабил хватку, после чего опустил меня на пол. Моему возмущению не было предела. – И это все?! Отлично! – Я не хочу об этом говорить! – отрезал он и вышел из ванной. Я в растерянности посмотрел ему вслед. И тут же во мне проснулась ярость. – Клим, что происходит?! Я тебя больше не устраиваю, как любовник?! Он тут же вернулся и прижал меня к уже открытой двери. – С чего ты это взял? Просто я не хочу больше причинять тебе боль. – А, то есть бросать меня на середине полового акта это так, ради моей психики! Ты себя со стороны послушай! Если больше не хочешь, так и скажи! – Да не садист я! – закричал он. – И ты это прекрасно знаешь! Все, хватит меня провоцировать, а то я, действительно, сорвусь. – И что будет? Ты меня, наконец, трахнешь? Я думал, что Клим сейчас просто возьмет меня и ударит – слишком уж я на это нарывался. Даже не знаю, чего я добивался. Скорее всего, острых и новых ощущений, а то ходьба за ручку и признания в любви мне уже надоели. Да, еще вчера мне хотелось плакать от счастья оттого, что меня нежно прижимают к себе, но сейчас мне хотелось чувств, эмоций, таких ярких, каких в моей жизни никогда не было. Как оказалось, мне все достаточно быстро надоедает. Зато если он меня сейчас жестоко изнасилует, то завтра мне будут как воздух необходимы извинения, клятвы и нежное обращение с моим вроде как покалеченным телом. Так что сейчас мне нужны были собственные слезы и крики боли, чтобы завтра я получил двойную дозу нежности. Странная логика – сам себе поражаюсь. Видимо, такой я на самом деле. Но вместо этого Клим наклонился и поцеловал меня. Нежно-нежно, почти осторожно. Я почувствовал, как на моей спине сомкнулись его сильные руки и невольно подался к нему всем телом. И мне уже ничего не нужно, только он, нежный и заботливый. Странно это все…и я странный. Зачем мне вообще этот всплеск эмоций понадобился? Ощущений захотелось? Да зачем они мне, если я таять начинаю от одного его взгляда? – Успокоился? – прошептал он. – Угу, – промычал я, устраиваясь на его плече. – Если так хочешь секса, то ты его получишь…но не в такой форме, – сказал он, вдыхая запах моих волос. – Как будто ты его не хочешь. И так легко стало на душе…будто эти непонятные крики нужны были нам обоим. Просто для того, чтобы потом все было хорошо. Я как раз добивался контраста – я его получил. – Пойдем, нам нужно краску смыть, а то мы ее и так передержали, – сказал он. А потом взял и поднял меня на руки. – Чтобы ты там мне ни говорил, я буду беречь тебя. И…прости, в общем. – Это ты прости… Наверное, нам просто нужно было выговориться. Он улыбнулся и занес меня обратно в ванную. Все-таки я идиот. Мне нужна его любовь, а не злость или ярость…надеюсь, я когда-нибудь поумнею…