На распутье

      Они сидят на крыльце дома Томиоки в полной тишине и лишь ветер свистит меж их тел, заполняя голову каждого своими мыслями.       Гию созерцает луну на бренном небе, что сияет среди мерцающих точек. Шинобу же, не отводит внимательного взгляда от обладателя синих волос. — Томиока-Сан, вы даже не взглянули на меня. Какая досада. — Шинобу улыбается ядовитой улыбкой, но в душе у неё штиль. Противная пустота, что засела в сердце и не выходит даже подле Гию, что был единственным обладателем сокровенных тайн, скрывающихся за милой улыбкой Кочо.       Столпу Насекомого больно. А Томиока видит всё, но не это. Словно специально давит волю к противостоянию с его холодными голубыми шпинелями. Почему не банальные сапфиры? Шинобу ответит.       Шпинель почти всегда с примесями металлов и чистота их часто зависит от размера. Глаза Гию же, тоже, имеют отливы, но не столько цветовые, сколько эмоциональные. Никто не может угадать истинной настроение Томиоки по глазам и лишь Кочо имеет силу к этому.       Они в равных условиях, но всё также далеки друг от друга. Они не переходят грань их нынешних отношений даже наедине, оставляя всё в формальных и рабочих рамках, что давят на них обоих, несмотря на обоюдность этого безмолвного решения.       Ветер снова поднялся. — Может чаю? — Гию не отвлекаясь лицезрел месяц в небе над их головами. Луна так прекрасна этой ночью и даже её ребристое отражение в воде не изменит эту прекрасную льдистость. И Шинобу невольно кажется, что лишь дня них она светится сегодня холодным сиянием, напоминая — Гию вода в море, а Кочо — всего лишь отражение своей сестры. — Может.       Лёгкое дуновение ветра колышет кроны деревьев, тянущихся к солнечным лучам, словно ребёнок к матери.       Шинобу глядит на качающиеся ветви, но смотрит сквозь них, словно пытаясь разрезать на мелкие кусочки голубую твердь над своей головой, узнать все сокрытые там секреты, попутно путаясь средь своих мыслей. Она давно уже забыла это опьяняющее чувство спокойствия, штиля перед страшной бурей. « — Подготовка к финалу идёт полным ходом. Госпожа Тамаё хорошо мне помогла...Это...» — Она сокрушённо выдыхает на улыбке, поправляя выбившуюся прядь фиолетовых волос. « — Это... Удивительно, но факт».       Шинобу поджимает губу, озирается по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто, и вынимает свою заколку из волос, чуть поправляя пряди. Подставив лицо под лёгкий ветерок, она не замечает чужих шагов за своей спиной. — О. — Кочо резко оборачивается и смотрит на источник звука. Томиока.       Гию потирает большим пальцем рукоять своей катаны и пустынно смотрит на девушку. Шинобу смущённо начинает собирать волосы, но Томиока обрывает её, беря за локоть. — Тебе...больше идут распущенные волосы.       Кочо замирает на одно лишь мгновенье, в недоумении, но после, как обычно надевает свою извечную улыбку — фальшивку, по сравнению с улыбкой своей сестры. Шинобу кажется, что она увидела тёмный, туманный оттенок смущения, плещущийся где-то на дне хрусталика в глазах Томиоки, но также, как и Кочо — он мастер сокрытия своих эмоций от посторонних: его лицо каменеет, но даже это не спасает его от ястребиного взгляда Шинобу.       Томиока проходит к сёдзи, ведущим в палаты, видимо, пришёл кого-то проведать. — Спасибо, Томиока-Сан. — Гию оборачивается и изгибает бровь, но Кочо, не будь она Кочо, остаётся верной своим принципам. — Так редко слышу от вас что-то приятное, кроме, хех, вашего душного молчания. Видимо, вы совершенствуетесь в общении с людьми, рада за вас.       Томиока вдыхает. Выдыхает. Снова вдыхает. И снова выдыхает, оборачиваясь к девушке спиной, уверенно шагая к сёдзи. Столп Бабочки закусывает губу и думает: «— Вот же дура. Обязательно было говорить это?»       Она заправляет прядь за ухо, а после смотрит на заколку сестры в свободной руке. « — Ох, Канаэ Нээ-Сан, мне бы сейчас твой совет...»       Когда Гию скрывается за сёдзи, его сразу одолевает жар. Он прикрывает рукой рот, хмурит брови, понимая, что его лицо пылает не меньше костров инквизиции. Хмыкает, понимая, что даже инквизиторы были бы милостивее к нему, чем он сам, по отношению к своим чувствам. И Шинобу тоже подливает масло в этот огонь. « — Чёрт, Сабито, мне бы сейчас твой совет...»       Их взгляды мельком пересеклись, пока стены крепости Безбрежья перемещались, но этого хватило, чтобы каждый из них увидел в глазах смотрящего немую мольбу:       Выживи.       И снова начался круговорот битв, оркестр из предсмертных криков и фонтаны крови, разливающиеся багровыми пятнами по всему логову демона. Томиока слышит стук своего сердца где-то в глотке, но думать о ужасных вещах это не мешает — Шинобу...она выживет...точно выживет. Он наступает на врагов нанося каты, попутно подгоняя Танджиро.       Над их головами пронёсся ворон с бумажкой глаз и...Сердце Гию пропускает удар, а воздух тяжелеет в лёгкий, навалившись грузом безмерной печали, боли и вины. К-а-ар! Убита! Кочо Шинобу убита! Она умерла в битве со Второй Высшей Луной!       Тёмное небо усыпано жемчужинками, луна же, сокрыта тучами, пропускающими лишь маленькие лучи, но и этого света достаточно, чтобы увидеть надгробие, под которым покоится пустой гроб. Могила расположена недалеко от речушки, журчащей особенно громко в ночной тиши, и прикрыта тенью большого дуба. Вокруг могильного камня проросли алые ликорисы, красивые и утончённые, но Гию хочет растоптать их, сжечь и просто уничтожить — это жестокое напоминание о погибшем товарище. Любимом человеке.       Именно этот цветок сулит смерть и так удивительно, что даже если здесь тела нет, такого маленького, хрупкого на вид, но таящего когда-то сокрушительную силу, они проросли, медленно покачиваясь под ветвями большого древа.       Томиока дрожит, но не от ночного холода ранней осени. Сейчас его вновь переполняют чувства, выплескиваясь слезами, медленно катящейся по лицу блестящей в лунном свете дорожкой.       В уцелевшей руке он сжимает букет белых орхидей, которые вырастил сам. У него нет сил вновь и вновь читать вырезанную надпись на камне, нет сил сгибаться над пустой могилой, обнимая бездушный булыжник и громко рыдать, как рыдал только в детстве.       Томиока винит себя, что не сказал Шинобу тёплые слова раньше. Он аккуратно, нежно и трепетно преподносит цветы, чуть увядшие из-за дальней дороги. Снова в голове проносятся все воспоминания, её голос, безмолвная просьба понять и помочь, но... Ничего уже не попишешь.       Только Гию из них двоих прочитал завещание, которое, даже в страшном сне не хотелось бы прочесть. «....Я люблю тебя, Томиока. Прости, что сейчас я не с тобой. Прошу, принеси к моей могиле белые орхидеи. Это мои любимые цветы...»       С тех пор, Гию всегда приносил эти прекрасные цветы, к месту, куда он хотел пригласить Шинобу после битвы и признаться в своих чувствах, но в ответ ему всегда была лишь удушающая тишина кургана.