psalm 40:2

      Кассир за стойкой издаёт какой-то пронзительный звук, резкий и бессловесный, словно собака, попавшаяся в капкан.       Дальше всё происходит быстро. В один момент Дин пристально смотрит на дуло пистолета в руках, слишком похожих на его, а в следующий момент этот пистолет поворачивается, и наклоняется, и аккуратно ударяет кассира в висок, и тот падает на пол.       Дин слышит собственное дыхание, отдающееся в ушах. Тяжёлое и сбившееся.       — Скажи мне что-то, что только мы знаем, — говорит Дин. Второй мужчина всё это время стоит абсолютно неподвижно, и Дин отчаянно хочет посмотреть на него, отчаянно хочет, чтобы он был реален — но он отказывается отводить взгляд от этой другой версии самого себя.       Дину не нравится то, как он выглядит. Другой Дин. Дину не нравится этот едкий смех, который он выдаёт в ответ на приказ, или то, как он взмахивает пистолетом, как будто ненавидит его больше, чем то, на что он направлен.       — Черри, — говорит другой Дин спустя минуту и смотрит на Дина этими усталыми глазами, горящими какой-то решимостью, которая кажется единственным, что удерживает его на ногах. — Восемнадцатый день рождения. Губная помада. Ты никогда никому не рассказывал.       Слова вырываются из него так, как будто для этого ему приходится приложить огромные усилия. Он звучит так, как будто не разговаривал несколько недель.       — Опусти пистолет, — наконец говорит Дин, его собственный голос тоже звучит вымученно. Он пытается звучать грубо; хотя другой Дин одного с ним роста, Дин не может перестать чувствовать себя таким крошечным в его присутствии. Как будто он что-то незначительное, стоящее на пути к его цели. — И тогда я подумаю о сотрудничестве.       Мускул дёргается на челюсти другого Дина.       — Скажи мне, где ангел, — рычит он, — и я подумаю о том, чтобы опустить пистолет.       Второй мужчина наконец начинает говорить:       — Дин.       Они оба переводят свои взгляды на него. Глаза Дина немедленно наполняются слезами, и он ненавидит это, и он ничего не может с этим поделать.       Сэм. Это Сэмми.       Он выглядит таким же, каким Дин видел его в своём сне несколько недель назад, и настолько отличается от того ребёнка, который бросил Дина в прошлом году, что Дин, блядь, просто забывает, как дышать. Он всё ещё грёбаный гигант, возвышающийся над обоими Динами, но Сэм Дина был ещё совсем угловатым подростком, а сейчас перед ним стоит широкоплечий мужчина. Его плечи расслаблены, и он немного горбится, как будто ему нужно наклониться, чтобы услышать их разговор, его руки засунуты в карманы также, как постоянно делал Сэм Дина, а подбородок опущен. Его волосы длиннее, чем Дин когда-либо видел. И у него добрые глаза.       Дин не осознаёт, что опускает свой пистолет раньше, чем это делает другой Дин.       — Сэмми? — выдыхает Дин. Чёрт, он звучит как грёбаный ребёнок, но… но Боже. Боже, как приятно его видеть. — Ты… Ты в порядке?       — Да, — Сэм улыбается ему так мягко. Это ощущается как удар ножом. — Я в порядке, Дин.       Дин не привык ни к чему, кроме недовольства в ответ на этот вопрос; не привык, что Сэм позволяет Дину присматривать за собой без криков, что он сам может о себе позаботиться, или слов, что он уже не ребёнок, а самостоятельный человек, что ему не нужно, чтобы Дин прикрывал его спину, как будто он его отец.       И Дин никогда не нуждался во всём этом дерьме — он заботился о Сэме не потому, что хотел благодарности за это, он делал это, потому что Сэм — его брат, и он любит его, и их чёртов отец никогда не собирался этого делать, — но есть что-то в том, что Сэм ведёт себя так, как будто он не против этой заботы, это неплохо, просто это то, что очень сложно осмыслить.       Дин не позволяет себе думать об этом. Он делает шаг вперёд и обнимает Сэма за плечи, притягивая его ближе, как будто он всё ещё тот маленький ребёнок, которого Дин должен защищать.       Сэм сразу же обнимает его в ответ. Это тоже шокирует: Винчестеры обнимаются только тогда, когда кто-то из них находится на смертном одре, и даже тогда они стараются этого избежать.       Но Сэм прижимается к Дину, как будто хочет этого, как будто он хочет, чтобы его старший брат просто обнял его на секунду.       Дин моргает быстро и сильно, пытаясь сдержать слёзы. Он мягко хлопает Сэма по затылку, а потом просто оставляет руку там.       — Чёрт, — дрожащим голосом говорит Дин. — Чёрт, как же я скучал по тебе.       Он видит другого Дина через плечо Сэма. Он видит, как дрожат его веки, когда он моргает, как дёргается его горло, когда он тяжело сглатывает. Он видит впадины под его скулами. И тени, залёгшие под его глазами.       — Я в колледже, да? — спрашивает Сэм, отстраняясь. Рука Дина опускается ему на затылок, и он в последний раз крепко сжимает её, прежде чем тоже сделать шаг назад. — Сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз?       — Около восьми месяцев, — отвечает Дин. Он не говорит Сэму, что каждый из этих месяцев — открытая рана на сердце. — Ты написал мне на мой день рождения.       Сэм кивает. Он выглядит так, будто собирается что-то сказать, морщинки появляются между его бровями, но затем открывается входная дверь, и все трое поворачиваются.       Это Кас.       — Дин? — зовёт он, заходя внутрь и позволяя двери захлопнуться за его спиной. Увидев кассира без сознания, он резко останавливается, хмуро оглядываясь по сторонам. — Где…       Дин видит тот самый момент, когда Кас замечает другого Дина. Может прочитать это на его лице, как в открытой книге.       Его лицо белеет, и глаза расширяются. И они одновременно бросаются друг к другу.       Они встречаются на середине магазина, каким-то образом сбивая стенд с вяленой говядиной, которая рассыпается по полу, когда Кас принимает другого Дина в свои объятия, и другой Дин погружается в них, как будто без этого не сможет дышать. Кас сжимает в кулаках куртку другого Дина, и другой Дин сжимается рядом с ним, как будто пытаясь стать как можно меньше, чтобы уткнуться лицом в шею Каса и быть полностью окутанным им.       Другой Дин не произносит ни слова, но Дин видит, как он дрожит. Как будто прямо сейчас он разваливается на части.       — Дин, — бормочет Кас в волосы другого Дина, его глаза закрыты, одна рука нежно скользит по его позвоночнику. Он произносит это имя так, как он делает это всегда — как будто это единственное слово, которое имеет значение, — но тот факт, что в этот раз оно не направлено на Дина, жжёт. — Дин, всё в порядке. Всё хорошо.       Всё так… Дин не знает, что делать, куда смотреть, насколько неправильно ненавидеть то, что Кас любит другого человека, когда этот человек, по сути, он сам. Он правда настолько глуп, что ревнует Каса к самому себе?       Дин смотрит, как Кас целует волоски на виске другого Дина, и думает: «Да».       — Я люблю тебя, — наконец говорит другой Дин, приглушённо из-за того, что он всё ещё прижимается лицом к шее Каса, и он звучит разбито: его голос мягче, чем раньше, но есть в нём что-то сломленное, надтреснутое. Он обрывается на середине. — Ты придурок, ты тупой, дурацкий, самоотверженный придурок… я тоже тебя люблю. Конечно, люблю.       Улыбка Каса печальна. Он кладёт руку на щёку Дина, отрывая его лицо от своей шеи. Он просто смотрит на него несколько мгновений своим долгим взглядом. А потом целует.       Дин вспоминает о том баре в Южной Дакоте. О том, как он целовал ту девушку — Кэндэс — и, подняв взгляд, увидел, что Кас наблюдает за ним.       Другой Дин вздрагивает, а потом наклоняется ближе, его руки перестают хвататься за бицепсы Каса и скользят по его плечам, шее, останавливаясь на заросшей щетиной челюсти ангела. Нет другого слова для того, что он делает: он впитывает присутствие Каса. Он отчаянно держится за него.       — Ты нашёл меня, — бормочет Кас, проводя пальцами по волосам на затылке другого Дина. Они слегка покачиваются в центре магазинчика, сбоку от них на полу истекает кровью мужчина, ещё двое смотрят на них. И Дин понимает это. Когда Кас смотрит на тебя, легко забыть, что кто-то ещё существует. — Ты правда сделал это.       Сэм делает шаг вперёд, и теперь только Дин остаётся в стороне, Дин, наблюдающий за этой сценой воссоединения, буквально дрожащий от необъяснимого волнения.       — В основном это был Джек, — говорит Сэм. Когда Кас смотрит на него, Сэм с улыбкой раскрывает объятия, и Кас подаётся ему навстречу, обнимая Сэма со значительно меньшей страстью, но не меньшим облегчением, чем он обнимал другого Дина. Другой Дин наблюдает за ними, не сводя глаз с Каса, как будто он может исчезнуть в любую секунду, если другой Дин отвернётся. — Он… ну. Мы можем объяснить всё это позже.       — Я бы тоже хотел знать, — говорит Дин. — Учитывая, что вы все побывали в моей чёртовой голове.       Его голос звучит слишком громко, разрывая всю нежность воссоединения, которому он стал свидетелем. Теперь все смотрят на него, словно выныривая из оцепенения, очень остро. Они забыли, что он вообще был здесь.       Дин всё ещё держит пистолет наготове.       — Ты можешь убрать своё оружие, Дин, — говорит ему Кас, слегка протягивая руку, как будто желая прикоснуться к нему. Как будто он мог бы дотянуться до него через рухнувшую полку, тело, двух мужчин, стоящих рядом с ним, кровь, размазанную по потрескавшемуся линолеуму. — Это правда они. Я знаю.       Глаза Каса встречаются с его глазами, и задерживаются на нём, и остаются там. Дин хочет подойти к нему и устроится в его объятиях, как это сделал другой Дин, это подлый, испорченный порыв в глубине его души, страстно желающий показать, что Кас принадлежит ему, тому Дину, которым он является сейчас, и что сам Дин принадлежит ему, — но что-то останавливает его на полпути.       Это радость, которая, кажется, освещает глаза Каса изнутри. Это безграничная радость, с которой он держит руку другого Дина, его пальцы так нежно лежат на его костяшках, как будто они не покрыты уродливыми шрамами.       Печаль, которая преследовала Каса с тех пор, как они с Дином встретились, исчезла. Дин никогда не видел его таким счастливым, и это делает его невыносимо прекрасным.       Дин знает, что это правда они, Сэм и другой Дин. В его горле пересохло. Он всё равно спрашивает.       — Откуда ты знаешь?       Лицо Каса смягчается. Этим утром, когда он смотрел на Дина вот так, он поцеловал его.       Он просто говорит:       — Твоя душа.       Взгляд другого Дина скользит по Касу, и если несколько минут назад он был таким тяжёлым и мёртвым, когда был обращён на Дина, то сейчас это… это настолько уязвимо, что Дину кажется, что ему не должно быть позволено видеть это.       «Боже», — думает Дин, сжимая свободную руку в кулак. — «Боже. Неужели я тоже смотрю на него так?»       — Наши души всё ещё выглядят одинаково? — спрашивает Каса другой Дин. Его голос всё ещё звучит так же, как тогда, когда он признавался Касу, хриплый, мягкий и измученный, эти грани складываются сами собой. Его рука мёртвой хваткой вцепилась в руку Каса. — Даже после… всего?       Всего. Дин думает о том, что сказал ему Кас: что они встретятся тогда, когда Дин будет проходить через какую-то сильнейшую боль. Дин задаётся вопросом, сможет ли он каким-то образом заставить другого Дина сказать ему, что это значит. Дин задаётся вопросом, хочет ли он знать.       — Конечно, — бормочет Кас. — Дин, ты всё ещё остаёшься собой, независимо от того, из какого ты времени. Ты… неописуем.       Это чертовски странно — наблюдать, как его собственное лицо становится тёмно-красным; наблюдать как его собственные веки опускаются слишком застенчиво для такого закалённого человека, и наблюдать, как он недоумённо пожимает плечами, пытаясь отмахнуться от этого комплимента, и наблюдать, как он всё равно прижимается к Касу, бесстыдно, словно подаваясь навстречу солнечному свету.       — Ну, это неправда, — бормочет другой Дин.       — Хм, — говорит Кас. Он улыбается. Он знает, что Дин впитывает эти слова, как что-то невероятно ценное — чёрт, да, даже Сэмми знает, если эта его ухмылка что-то значит. — Думаю, что мне судить.       Дин убирает пистолет.       Только Сэм замечает это. Он кивает Дину, тихо давая понять, что понимает, что означает этот жест для Дина — потому что даже если он не знает, как у Дина что-то болит в груди, когда он видит, как Кас относится к кому-то другому подобным образом, он наверняка понимает, как сложно для Дина довериться кому-то. В конце концов их вырастил — если это можно так назвать — один и тот же человек. Под кожей у них обоих давно живёт страх.       — Почему бы нам не поговорить обо всём в каком-нибудь другом месте? — говорит Сэм. — Джек вернёт нас обратно через три часа, потому что мы думали, что может потребоваться больше времени, чтобы найти Каса, — он смотрит на кассира на полу. — И мне бы не хотелось всё ещё быть здесь, когда этот парень придёт в себя.       Три часа. Это всё, что у Дина осталось с ним.       — Конечно, — говорит Кас. Он отпускает другого Дина, чтобы пройти за стойку; рука другого Дина сжимается в кулак после потери прикосновения Каса, его глаза прикованы к нему, когда ангел опускается на колени на грязный пол, плащ складывается позади него, и кладёт два пальца на раненый лоб мужчины.       Это отличается от того, как Кас исцелил Дина в том номере мотеля после его сна, тепло, близко и осторожно, когда его руки касались кожи Дина. Он вообще почти не прикасается к этому мужчине: просто сосредотачивается на полминуты, голубые глаза ярко вспыхивают, когда его благодать перетекает в кровоточащий череп.       На языке Дина появляется озоновый привкус, яркий, чистый и опьяняющий. Рана мгновенно заживает. Кас встаёт, и блеск в его глазах гаснет.       — Моя благодать, — говорит он, смотря на другого Дина и Сэма. — Она стала сильнее, чем была когда-либо за последние годы.       — Да, — говорит другой Дин. Он снова подошёл к Касу так близко, что их плечи слегка соприкасаются, всё его существо так очевидно тянется к Касу, что Дин закатил бы глаза, если бы не знал, что с ним происходит то же самое. Он не уверен, что другой Дин понимает, что это происходит. Ему доставляет странное удовольствие тот факт, что у него есть что-то, чего нет у его старшей версии, даже если это просто немного смущающий самоанализ. — Ну, об этом мы тоже можем поговорить.       Они убирают заправку так хорошо, как только могут, оба Дина выравнивают полки и собирают разбросанный товар, Сэмми прислоняет всё ещё спящего кассира к стене настолько аккуратно, насколько это вообще возможно, Кас убирает все оставшиеся пятна крови щелчком пальцев.       Дин благодарит Вселенную за то, что в этом уголке Оклахомы настолько безлюдно, он не может себе представить, как бы они объясняли всё это, если бы сюда кто-то зашёл.       Когда они выходят, Кас касается Дина, его пальцы скользят по его руке от локтя до запястья, и Дину приходится на мгновение остановиться. Замереть там, в дверном проеме, его дыхание становится тяжёлым и прерывистым в груди.       Кас смотрит на него. И смотрит, и смотрит так, что Дин чувствует себя раскрытым, обнажённым перед ним.       — Ты в порядке, Дин? — тихо спрашивает Кас.       Дин говорит:       — Да, Кас. Да.       И Дин проглатывает голод.              В какой-то момент, стоя под бескрайним серым небом, оба Дина тянутся к водительской двери Детки.       Дин выгибает бровь, смотря на себя старшего, чувствуя тот зуд, который всегда возникает в его венах, когда вокруг него происходит слишком много всего, и ему просто нужно что-то сделать, чтобы немного успокоиться.       — Полегче, ковбой, — растягивает слова Дин и подкидывает ключи от Детки в воздух, только чтобы ловко поймать их под пристальным взглядом другого Дина. — Она ещё не твоя.       — И не твоя тоже, малыш, — огрызается другой Дин. На его лице выражение, которое Дин хорошо знает: немного злое, немного беспомощное, это необходимость сказать что-то едкое, чтобы оно задело оппонента, иначе это рискует задеть его самого. — Она всё ещё принадлежит Джону, насколько я помню.       Кас, который наблюдал за этой перепалкой с хмурым выражением лица, которое Дин не совсем понимает, подходит ближе и позволяет своему лицу потемнеть при упоминании Джона. Так же, как Дин немного напрягается, услышав это имя, произнесённое спустя всего день после произошедшего.       — Ты его здесь видишь? — спрашивает Дин, прежде чем Кас успевает что-то сказать, неопределённо обводя рукой всё, что их окружает: потрескавшийся тротуар рядом с парковкой, к которому прижата Детка, поля за заправкой, укрытые туманом, по-зимнему жёлтые, выглядывающие из-под грязного снега. Здесь только они. Только они и пустынное шоссе.       Другой Дин не отвечает. Сэм закатывает глаза, смотря на них обоих. Кас кладёт руку на поясницу другого Дина и ведёт его на заднее сиденье, бормоча что-то, что Дин не может услышать.       — Я так не думаю, — говорит Дин. Он забирается на переднее сиденье, захлопывая за собой дверь.       Довольно долго они едут в тишине, густой и пропитанной большим количеством эмоций, чем Дин может осмыслить.       Кас обнимает другого Дина за плечи. Другой Дин, который немного выше Каса, но определённо не шире в плечах, прижимается к ангелу, как будто хочет зарыться в него, как будто он… как будто он хочет жить там, слиться своими клетками с клетками Каса, чтобы больше не беспокоиться о своём существовании, как отдельного существа. Дин понимает это. Понимает.       Он крепче сжимает руль, заставляя себя перевести взгляд на дорогу.       Дело в том, что… Дин на заднем сиденье — это он сам, только позже. Так что Дину не нужно чувствовать этот пустой звон отказа, так что это… это глупо, потому что, в конце концов, он получит всё, что есть у другого Дина. Технически, человек, испытывающий оба этих ощущения — эйфорию даже от самого простого прикосновения Каса и что-то, слишком похожее на одиночество, — это один и тот же человек. Дину разрешено это иметь. Дину позволено хотеть этого, и он это получит.       Вот только Дин хочет этого сейчас. Он не хочет ждать, пока состарится. Он не хочет забывать Каса.       Он сворачивает в «Waffle House», который одиноко стоит на шоссе, не спрашивая остальных, паркуется на почти пустой стоянке и глушит двигатель. Никто не возражает, поэтому он решает, что это такое же хорошее место для разговора о путешествии во времени, как и любое другое: «Waffle House» в три часа дня, разбивающий пейзаж пустого и однообразного шоссе, единственное, что встретилось им на пути за последние тридцать миль.       Дин собирается выйти, но Сэм останавливает его, положив руку на плечо.       — Вы, парни, идите вперёд, займите столик, — говорит Сэм, немного поворачиваясь и смотря на Каса и другого Дина. — Мы вас догоним через минуту.       Другой Дин смотрит искоса, переводя взгляд с Дина на Сэма, но ничего не говорит. Просто сидит неподвижно, слишком сильно сжав челюсти, немного повернувшись к Касу так, как он провёл всю дорогу.       — Я закажу нам всем кофе, — говорит Кас. Это одна из тех очаровательных вещей, которые он говорит, на грани неловкости, но настолько серьёзно, что невозможно считать это нелепым, и инстинктивно Дин встречает его взгляд в зеркале заднего вида и улыбается.       — Спасибо, Кас, — нежно говорит он.       Кас улыбается ему в ответ. Это маленькая, тихая улыбка, та, которая отчего-то кажется настолько особенной, что Дин хочет обнять её своими ладонями.       Другой Дин слегка напрягается на периферии Дина, его рот сжат в тонкую бледную линию.       Дин и Сэм наблюдают, как эти двое пересекают парковку, их руки соприкасаются, плечи чуть-чуть сталкиваются при каждом шаге. Другой Дин придерживает дверь для Каса, и Кас снова идёт так близко к нему, когда они заходят внутрь.       И теперь остаются только они. Только Сэм и Дин.       Если бы ему дали тысячу попыток, Дин не думает, что смог бы объяснить, что чувствует, смотря на этого Сэмми. Его переполняет гордость —гордость за неизменную доброту в словах и глазах Сэма, гордость за отсутствие того горького гнева, который наполнял Сэмми с тех пор, как он был ребёнком и впервые узнал, насколько плохой была их жизнь, гордость за то, что он всё ещё живет, дышит, существует, — но Дин не может отрицать и тихий, совершенно глупый налёт печали в своей душе.       Дин думает, что, должно быть, именно так чувствуют себя родители, отправляя своего ребёнка в университет. Потому что хоть ребёнок и может вернуться, он всё равно больше никогда не будет в них нуждаться.       — Сэмми, — говорит Дин, мягко вмешиваясь, прежде чем Сэм успеет что-либо сказать. Здесь есть что-то ещё, что зреет в этом потоке эмоций, проходящих через него. Чувство вины настолько кислое, что он ощущает его вкус во рту. — Мне жаль.       Сэм явно не ожидал этого. Дин понимает: он никогда не был большим поклонником извинений. Он старается не задрожать.       — Не знаю, что случится между нами, — говорит Дин. Он пялится на свои руки, потому что не может смотреть на Сэма, говоря это, на кончики своих пальцев, на линии на своих ладонях. — Кас говорит, что я не должен этого знать, иначе это нарушит мою временную линию или что-то подобное, и я не собираюсь с ним спорить. Я просто знаю, что что бы я ни натворил, чтобы заставить тебя вернуться в эту жизнь, мне жаль. И если бы я мог сохранить эти воспоминания после того, как вы все вернётесь домой, то я бы оставил тебя в покое и позволил бы тебе быть счастливым так, как ты всегда хотел.       Дин ненавидит этот ком в горле и дрожь, пробегающую по его запястьям. Дин ненавидит тишину, которая повисает между ними после того, как он заканчивает говорить.       Но этот старший Сэм мягче. Немного спокойнее, немного задумчивей. Когда он протягивает руку и хватает Дина за плечо, ища его взгляд и находя его, Дин едва может это вынести.       — Дин, послушай меня, — говорит Сэм. — Я… Сэм, которого ты знаешь сейчас, сердитый, недовольный ребёнок. Он так ослеплён ненавистью, которую испытывает к жизни, которую был вынужден прожить, что полностью отрезает себя от единственной хорошей постоянной, которая у него когда-либо была: от тебя, — Сэм грустно улыбается ему, его брови хмурятся, когда Дин делает глубокий вдох. — Я не ненавижу тебя сейчас, и тогда я тебя не ненавидел, как бы это ни выглядело. Я благодарен тебе за то, что ты нашёл меня, даже если обстоятельства были отстойные — а такими они и были. Ты вырастил меня, Дин. Ты мой старший брат, и ты мой лучший друг, и я ни на кого не равняюсь больше, чем на тебя. Не извиняйся. Тебе не за что извиняться.       Дин снова обнимает Сэма. Он никогда не обнимал его дважды за один день, с тех пор как они были маленькими детьми, но кто его осудит? Им всё равно скоро придётся прощаться.       Сэм позволяет Дину заключить себя в объятия, легко подаваясь ему навстречу.       — Как скажешь, сучка, — бормочет Дин в плечо Сэма голосом, полным слёз, которым он отказывается давать волю.       Сэм смеётся. И Дин ценит то, что это тоже немного слезливо.       — Придурок, — с нежностью отвечает Сэм.       Они просто замирают так на какое-то время. Когда Дин отстраняется, глаза Сэма покраснели, поэтому Дин громко смеётся, нуждаясь хоть в чём-то, чтобы вернуть хотя бы немного своего достоинства.       Сэм тяжело вздыхает, смотря на него. Но от внимания Дина не ускользает, что он всё равно улыбается.              Внутри Кас и другой Дин сидят с одной стороны стола, прижавшись плечами друг к другу.       Они не разговаривают, но им это и не нужно. Другой Дин медленно потягивает свой кофе, прикрыв глаза; он прижимается к Касу, и есть что-то обезоруживающе хрупкое в том, как он доверяет ангелу быть рядом с собой, надёжно и уверенно. Их пальцы переплетены на столе между ними, и Кас смотрит на профиль другого Дина так, как будто до сих пор не может поверить, что он настоящий.       Они просто существуют вместе. И Дин ни за что в жизни не захотел бы их прерывать, если бы не был таким ревнивым ублюдком.       Они с Сэмом садятся с другой стороны столика, Сэм напротив другого Дина, а Дин напротив Каса. Дин утыкается в свой кофе и делает большой глоток, говоря себе, что он совершенно точно не избегает взгляда Каса.       Другой Дин открывает глаза, когда слышит их, и смотрит на них обоих, приподняв бровь.       — Ну что, парни, вы хорошо поболтали?       Сэм просто закатывает глаза.       — Конечно, Дин, — отвечает он.       Под столом Кас касается ноги Дина своей.       Ничего безумного. Просто лёгкое прикосновение, его ботинок оказывается рядом с ботинком Дина, достаточно небрежно, что это могло бы быть случайностью, если бы Дин мгновенно не поднял голову, чтобы посмотреть на Каса и увидеть, как пустой, размеренный фокус его взгляда повернулся прямо в сторону Дина.       Он хочет сказать что-нибудь. Хочет перегнуться через стол и взять руки Каса в свои. Хочет вернуться в это утро, когда они лежали в объятиях друг друга, и не было ничего, кроме биения их сердец, шёпота их дыхания и прикосновений, дающих чувство безопасности.       Они делают заказ — ну, Дин и другой Дин, по крайней мере, Кас и Сэм останавливаются на одном кофе, — и все ведут себя так, как будто не замечают странного взгляда, которым официантка окидывает обоих Динов. Она быстро обслуживает их столик, возможно, чувствуя странное напряжение, исходящее от всех них; она убирает свой блокнот и обещает как можно скорее принести еду, а затем поспешно уходит.       Они здесь одни, ну, почти: за прилавком стоит мужчина в кепке дальнобойщика, низко надвинутой на глаза, но на этом всё. Тем не менее, когда Дин начинает говорить, он старается звучать тихо:       — Ладно, — говорит он. — Выкладывайте.       Другой Дин бросает взгляд на Сэма и пожимает плечами, словно говоря: «Начни ты».       — Да, — говорит Сэм. — Ну, как я уже сказал, в основном всё сделал Джек. Дин, не знаю, знаешь ли ты, кто такой Джек…       — Знаю, — отвечает Дин. Нога Каса всё ещё прикасается к его ноге. — Кас рассказал мне.       Сэм кивает.       — После того, как тебя, Кас, забрали… и после победы над Чаком, о котором у нас совсем нет времени сейчас говорить — мы перепробовали всё, чтобы вернуть тебя. Каждый ритуал, который мы могли вспомнить, каждое заклинание. Ничего не сработало. Джек продолжал пытаться почувствовать твою благодать, но либо она была слишком слабой, чтобы ощутить её, либо ты был просто слишком далеко.       Кас медленно кивает.       — Думаю, что если бы я попал туда, куда должен был, Джек бы легко меня почувствовал. В конце концов, он сделал это в первый раз.       — Мы так и подумали, — говорит другой Дин. Его рука, которую не держит Кас, беспокойно играет с пакетиком сахара, снова и снова перекидывая его через костяшки пальцев; Дин хмурится, поймав себя на мысли, что он точно так же теребит манжету своей куртки. — Мы думали… эм. Сначала мы подумали, что ты мёртв, — он крепко сжимает руку Каса, его глаза смотрят куда-то в пространство. — Почти потеряли надежду.       Дин наблюдает, как Кас успокаивающе проводит большим пальцем по костяшкам пальцев другого Дина.       — К счастью, Джек в конце концов умудрился уловить проблеск чего-то, что было похоже на тебя, — говорит Сэм. — Мы были сбиты с толку, когда он понял, что ты в другом времени — чёрт, да я до сих пор не знаю, как он смог это сделать, — но он вычленил это. Он сказал, что, вероятно, может чувствовать тебя только потому, что ты слишком сильно отличаешься от всего остального вокруг тебя. Ты из нашего времени в прошлом, — Сэм слегка улыбается, хотя Дин не упускает из виду, как его взгляд скользит в его сторону при следующих словах. — Он обрёл большую часть сил Чака после… всего. Но он использует их только во благо.       Дин понятия не имеет, что за парень этот Чак, и он совершенно уверен в том, что никто ему не расскажет, но он всё равно отчего-то беспричинно горд Джеком. Даже если он ещё не знает его.       Похоже, Кас тоже.       — Я уверен в этом, — говорит Кас и улыбается. — Это просто невероятно впечатляюще, что он смог сделать это.       — Конечно, — говорит другой Дин. — Особенно то, что он смог связать меня с тобой, учитывая, что у меня нет благодати.       Дин думает о том, что Кас сказал ему в ту первую ночь, когда исцелил его, так нежно смотря на Дина поверх скрипучей кровати в мотеле: что ангельская благодать — это самое близкое к человеческой душе, что есть у ангелов.       Дин думает, что они не так уж и отличаются.       — Кас сказал, что моя душа довольно громкая, — говорит Дин. — Может быть, Джек тоже смог услышать её.       — Возможно, — говорит другой Дин. Это первый раз, когда он разговаривает напрямую с Дином после заправки, и, хотя он всё ещё немного грубоват, он уже не кажется таким злым, как раньше.       Всё равно очень странно смотреть на него слишком долго. Дин снова утыкается в свой кофе, хотя это действие — всего лишь самый очевидный повод отвести взгляд.       — В любом случае, — говорит Сэм. — Джек начал пробовать… ну, несколько вещей. Он начал с благодати: как бы направляя её к Касу через время, надеясь, что благодать Каса подхватит её и легко сольётся с ней. Он думал, что если Кас станет достаточно могущественным, он сможет путешествовать во времени, как всегда могли ангелы, и вернуться домой.       Другой Дин качает головой, услышав последнее предложение, как всегда пристально смотря на Каса.       — Я знал, что ты этого не сделаешь, — тихо говорит он. Кас наблюдает за ним, его глаза такие мягкие. — Ты такой же мученик, каким мне нравится притворяться. Я знал, что ты никогда не вернёшься к нам сам, потому что ты заключил сделку и веришь в то, что обязан выполнить свою часть.       Кас делает то, что он делает, когда изучает каждый дюйм лица человека, медленно, тщательно, не оставляя незамеченной ни одну часть лица другого Дина. Уголок его рта приподнимается, хотя это печально в том смысле, которого Дин не понимает.       — Ты слишком высокого мнения обо мне, — тихо говорит Кас. — Есть очень мало того, чего бы я не сделал, чтобы вернуться к тебе.       С пылающим лицом Дин смотрит на Сэма, ожидая увидеть его столь же смущённым, и не находит того, что ищет.       Сэм смотрит на них… с облегчением. Кажется, он заинтересован в отношениях между другим Дином и Касом так, как никогда не было с другими отношениями Дина. Он хочет, чтобы они были счастливы. Он хочет, чтобы они были счастливы друг с другом.       Тот факт, что Дин в конечном итоге получит искреннюю поддержку своего младшего брата в отношениях, которые у него будут с другим мужчиной, ошеломляет.       Он почти пропускает следующие слова Сэма, слишком поглощённый неразберихой в собственных мыслях.       — …одновременно с этим пытался перенести Дина в будущее. Мы не могли точно определить, в каком времени вы двое находились, и Джек не мог рисковать, перебирая каждый год жизни Дина, только для того, чтобы найти вас — кто знает, что могло бы пойти не так. Пытаясь перенести тебя, Дин, в наше время, Джек думал, что ты мог бы рассказать нам, из какого ты времени, а потом мы могли бы все вместе переместиться в твой год и вернуть Каса.       Всё это так чертовски сложно, и Дин уверен, что выглядит как полный идиот, сидя здесь и пытаясь всё это осмыслить. Шесть месяцев назад он даже не верил в существование ангелов, не говоря уже о путешествиях во времени; теперь он сидит за одним столом с будущими версиями себя и своего брата и с мужчиной, в которого влюблён, готовясь снова потерять их всех.       — Почему это не сработало? — спрашивает он, кивая в знак благодарности, когда официантка приносит еду для него и другого Дина. Дину не следовало ничего заказывать. В его животе образовалась дыра, пустая и бурлящая, и ничто не способно её заполнить.       — Ты сказал, что мы были в твоей голове, — говорит другой Дин. Это не ответ. Дин замечает, что он тоже так и не прикоснулся к своей вилке. — Что ты имел в виду под этим?       Дин ёрзает на месте, размышляя. Ему не приходилось объяснять это никому, кроме Каса, и даже тогда это было достаточно трудно выразить словами.       Хотя если кто-то и поймет его, так это эти ребята.       — Я постоянно видел… сны, как я их называю, потому что это происходило только тогда, когда я спал, — он колеблется, а потом встречается взглядом с другим Дином. — Я был тобой, думаю. Как будто я переживал то, что происходило с тобой. Несколько раз я сидел в той пустой комнате, было холодно, и я был… я чувствовал себя так только однажды, когда умерла мама. Как будто какая-то часть меня была просто вырвана из груди. Просто… исчезла, — ему приходится сглотнуть один раз, потом второй, в горле пересохло. — Я знал, что чувствовал это из-за того, что Каса забрали у меня. Это было всем, о чём я мог думать.       За столом вокруг него воцарилась тишина. Дин не может смотреть на Каса. Глаза другого Дина покраснели, но он сдержанно кивает.       — Да, — хрипит он. — Эм, похожее происходило со мной. Кроме… Как будто я был тобой. Как будто я сидел в Детке, оглядывался, и Кас был рядом со мной, подпевал радио, пока я ехал по городу, в котором не был пятнадцать лет. Сначала я тоже думал, что это были сны, потому что я знал, что я… Я знал, что, чёрт возьми, я не мог забыть что-то подобное. Что когда-то просто был настолько счастлив с ним.       Другой Дин этого не говорит, но Дин знает: эти сны, вероятно, расстраивали его так же сильно, как Дина его. В то время, как Дин просыпался, зная, каково это, когда Каса забирают, другой Дин просыпался, вынужденный вспоминать, что это и есть его настоящая реальность.       — Итак, мы… что, мы менялись местами? — спрашивает Дин, хотя, даже говоря это, он не думает, что это правда. Все сны были такими короткими и недостаточно осязаемыми, чтобы быть реальностью. Это было больше похоже на то, что они поменялись воспоминаниями. Ощущениями.       — Возможно, — с сомнением говорит Сэм, хмурясь так, как он делает, когда не может что-то понять. — Я думаю, что Джек мог бы сказать, хотя…       — Я думаю, это была благодать, — говорит Кас.       Даже Сэм выглядит удивлённым этими словами.       — Я не понимал, что это происходило, — говорит Кас, слегка наклоняя голову. Он размышляет. Дин наблюдает за медленным трепетом его ресниц, за тонкой морщинкой на лбу. — Но теперь я думаю, что видел знаки. Вы знаете, что ангелы могут манипулировать снами. Я посещал Дина в его снах раньше, показывая ему вещи, которые были и правдой, и просто фальшивкой одновременно. Я не удивлюсь, что Джек, пытаясь отправить мне благодать и перенести Дина в будущее, мог перепутать «провода». То есть, впустить немного благодати в Дина.       У Дина что-то сжимается в груди.       — Показать мне правду.       Кас встречается с ним взглядом через стол, нежный и непреклонный, как летняя гроза.       — Да, — говорит он. Он сдвигает ногу рядом с ногой Дина, слегка постукивая его по лодыжке. Стук. Стук. — Обеим версиям тебя.       Это звучит безумно. Но всё это звучит безумно.       — Мы наконец нашли вас двоих, когда благодать Каса вспыхнула, сильнее и ярче, чем была с тех пор, как его забрали. Джек смог почувствовать её сквозь десятилетия, — говорит Сэм. Он быстро переводит взгляд с Дина на Каса, но Дин знает, что он собирает все факты воедино в своём большом мозгу. — Он сказал, что почувствовал твою благодать, исключительно тебя, как будто ты был вне своего сосуда, Кас.       — Да, — просто говорит Кас.       Дальше следует момент тишины, в течение которого Кас больше ничего не добавляет.       — Ну, ладно, — говорит другой Дин.       Какое-то время в груди Дина скручивался тугой узел страха, и теперь он ослабевает, когда Кас не упоминает Джона. Он думает, что мог бы просто развалиться на части, если бы Кас сделал это.       — Джек скоро вернёт нас обратно, — говорит другой Дин Касу тем же тихим, сбивчивым голосом. — Он сказал, что должен вернуть нас через три часа, независимо от того, найдём мы тебя или нет, но потом мы бы попытались снова.       Кас всё это время не отпускал его руку. Он всё ещё не отпускает её. Он говорит:       — Я знаю, Дин.              Другой Дин кладёт тяжелую ладонь на плечо Дина, когда они направляются к двери.       Дин смотрит на него.       Он кивает головой в сторону столика.       — На пару слов?       Сэм не замечает этого, но Кас встречается глазами с Дином. Он слегка кивает ему, а затем тоже уходит.       Дин думает о том, чтобы сказать что-то дерьмовое, просто чтобы пробраться под кожу старшего себя, но что-то останавливает его. Возможно, то, как они стоят, смотря в глаза друг другу. То, что он всё ещё выглядит как ходячий мертвец, даже после того, как вернул Каса.       — Конечно, чувак, — говорит Дин.       Они садятся за стол друг напротив друга.       Мгновение они просто смотрят друг на друга.       Одинаковая поза, одинаковые глаза и одинаково нахмуренные брови.       Но и немного другие тоже. Другой Дин крупнее Дина в плечах и груди, и разрез его челюсти выглядит почти измождённым в жёлтом свете. У него больше шрамов, чем у Дина. У него морщинки в уголках глаз и между бровями. Его правая нога напряженно вытянута под столом, как будто она была ранена давным-давно и так никогда по-настоящему и не зажила, и в нём есть напряжение, и есть… в том, как он сидит, стоит и двигается, есть какое-то защитное поведение, которым Дин просто не обладает.       Всегда начеку. Всегда ожидает, что на него нападут из-за любого угла.       — Ты любишь его, — говорит другой Дин.       — Конечно, да, — отвечает Дин.       Другой Дин снова кивает. Это более мягкое движение, чем его предыдущий жест, оно наполнено пониманием. Его язык скользит по губам и смачивает их, прежде чем он снова говорит, нервная привычка, которую Дин узнаёт.       — Он тоже нас любит, — говорит другой Дин. Эти слова звучат резче, чем всё, что он говорил к этому моменту, и они проникают в самый центр сердца Дина. — Он… он… он — лучшее, что когда-либо случалось с нами.       Дин чувствует себя неуверенно, внутри у него всё дрожит. Он говорит:       — Я знаю.       Другой Дин наблюдает за ним довольно долго. Дин отвечает ему тем же.       — Ты знаешь, что он спасёт тебе жизнь?       — Уже спас, — говорит Дин. Он думает о блестящей прекрасной безопасности истинной формы Каса. Он думает о том, как Кас излечил его рёбра. Он думает о том, как Кас появился однажды холодной ночью, когда одиночество Дина угрожало съесть его заживо, не дрогнув, даже когда Дин наставил на него пистолет, смотря на Дина так, как будто он тосковал по нему, хотя Дин стоял прямо перед ним. — Так что я не удивлён.       Другой Дин слегка улыбается. И Дин знает, что эта улыбка не для него.       — Он сотрёт мои воспоминания, — говорит Дин — и его голос теперь дрожит, но он даже не беспокоится о том, чтобы скрыть это. Зачем? Ведь это ничто иное, как разговор с самим собой в зеркале. — Ты расскажешь мне, как мы встретились?       Другой Дин делает вдох. Выдыхает.       — Он вытащит тебя из Ада.       Возможно, Дин должен быть шокирован этим. Он не может полностью собраться с мыслями.       — Я оказался там по своей вине? — спрашивает он — и ненавидит, ненавидит, ненавидит слёзы в своих глазах. Ненавидит страх, от которого у него всё сжимается внутри. — Я что-то натворил?       — Нет, — говорит другой Дин так яростно, что это пугает Дина. — Это не твоя вина, и ты бы сделал это снова тысячу раз.       Есть ещё один вопрос, который вертится у Дина на языке. Он произносит его тихо.       — Я сделаю это ради Джона?       Другой Дин на мгновение закрывает глаза. Когда он открывает их, они грустные.       — Нет, — повторяет он. На этот раз тише. — К тому времени его уже не будет рядом, чтобы контролировать тебя.       Дин знает, что облегчение, которое он чувствует, отражается на его лице, и, более того, он знает, что это постыдно. Но он не может это остановить. Он не хочет.       — Слушай, — говорит другой Дин через мгновение. Он наклоняется вперёд, виниловая обивка стула скрипит под ним, и он не разрывает их зрительного контакта. — Я знаю. Я знаю, каков Джон. Я помню. Всё то, что он вывалил на нас в детстве, и то, как он хотел, чтобы мы с тобой были матерью, солдатом и оружием одновременно… Я знаю, какой он кусок дерьма. Он причинял тебе боль, когда ты рос, да? Немного поколачивал тебя? Говорил тебе, что научиться терпеть побои — это часть взросления настоящего мужчины?       Дин может только кивнуть, в горле пересохло, и он не может вымолвить ни слова. Если бы вместо другого Дина здесь был кто-то другой— может быть, даже Кас, — Дин бы возразил, попытался бы доказать, что Джон делал всё, что мог, в настолько дерьмовой ситуации, что он военный и не знает, как действовать по-другому.       Но это не кто-то другой. Это его будущее «я», и только он может так точно знать, каково это — быть старшим сыном Джона Винчестера.       — Он ошибается, — категорично заявляет другой Дин. Он наклоняет голову, чтобы снова поймать взгляд Дина, когда тот пытается отвести глаза в сторону, заставляя его выдерживать этот зрительный контакт, и Дин дышит сквозь давление в лёгких. — Каждый раз, когда он бил тебя, когда охота шла не так, или когда Сэмми плакал слишком сильно, и то, как он обзывает людей, которые отличаются от него. Во всём этом он ошибается, — глаза другого Дина влажные. Дин это тоже ненавидит. Дин не может отвести от него взгляд. — Он скажет тебе, что есть только один способ быть мужчиной, солдатом — что ты должен убивать всё, что непохоже на тебя, и спать с любой женщиной, которую встретишь, и никогда ни у кого не просить помощи — и это тебя сломает. Я всё ещё не разобрался в этом дерьме. Я не смог сказать Касу, что любил его в течение двенадцати лет из-за того, как стыд, которым Джон накачал меня, съедал меня изнутри. Чёрт, я всё пытался убедить себя, что мне нравится спать только с женщинами почти столько же.       — Я знаю… я знаю, что я не силён в речах и в том, чтобы говорить про всякое важное дерьмо, — тихо продолжает другой Дин. — И я знаю, что ты, возможно, не станешь меня слушать, потому что мы — Дин Винчестер, и ни в кого Дин Винчестер не верит меньше, чем в себя. Но, парень, я надеюсь, что ты задумаешься об этом. Потому что в этом жалком мире есть нечто большее, чем кровь, которая отравляет тебя. У тебя есть семья, которая любит тебя и ждёт тебя здесь, в будущем, как бы ни было трудно в это поверить. У тебя есть Сэмми, и Джек, и… и Кас, — он судорожно сглатывает. Когда он говорит о своей семье, о Касе, его усталые глаза смягчаются. — Да, тебя любят. И тебя любят за то, кто ты есть на самом деле, а не за то, кем Джон пытался заставить тебя быть. Ты сам себе хозяин. И ты лучше, чем он. Ты лучше.       Даже другой Дин выглядит почти ошеломлённым этим признанием. Его грудь вздымается слишком быстро под фланелью, как будто он только что пробежал целую милю.       Дин не знает, что сказать.       Всё это для него почти чересчур. Это всё, чего он когда-либо хотел, да, но всё равно слишком. И какая-то часть его мозга настойчиво продолжает твердить, что он не заслуживает этого.       Но потом он смотрит на этого человека перед собой. На его сильные руки, на любовь в его глазах и на усталость, которую он несёт на своих плечах, как ярмо.       Может быть, есть будущее, в котором Дин заслуживает доброты. Любви. Семьи, которая будет рядом.       Может быть, это будущее ближе, чем он думает.              Сэмми просит остановиться в нескольких милях вниз по шоссе, в поле, покрытом снегом, наполовину превратившимся в слякоть.       Они все выходят из машины. Дин чувствует себя здесь слишком маленьким, он чувствует себя… он чувствует себя так, словно он взаперти. Словно воздух настолько густой, что Дин вот-вот утонет.       Остаётся десять минут до того, как Джек заберёт их всех обратно.       Дин прислоняется к двери Детки, засунув руки глубоко в карманы куртки, надеясь, что это не очевидно, как сильно он дрожит. Надеясь, что это не очевидно, как пристально он пялится на Каса, который стоит настолько близко к другому Дину, что они, должно быть, могут чувствовать дыхание друг друга.       Он слышит, как шаги Сэма хрустят по земле, приближаясь к нему. Он не поднимает глаз.       Сэм некоторое время молчит. Ястреб в небе над ними издаёт один долгий, одинокий крик.       — Мне жаль, что нам придётся уйти, — наконец говорит Сэм.       Дин фыркает. От ветра у него щиплет глаза.       — Это не твоя вина, ребёнок.       — Нет, — соглашается Сэм. Он касается плеча Дина своим. — Но это не значит, что я не сожалею об этом.       Восемь минут.       — Береги себя, — говорит Дин. — Хорошо, Сэмми? Пожалуйста?       — Конечно, — говорит Сэм, и в его голосе звучит улыбка, поэтому Дин смотрит на него снизу вверх. На его морщинки от смеха, на чрезмерно длинные волосы, на тело, о котором Дин заботился, взял на себя миссию следить, чтобы оно было в безопасности, накормлено и высыпалось. На все эти годы между ними, которые Дин так и не увидел. — Но если что, у меня есть ты.       Дин не может говорить. Он ласково хлопает Сэма по плечу, а затем ему приходится отойти.       Его взгляд прикован к ботинкам, поэтому он не понимает, что оказался рядом с Касом, пока внезапно не чувствует его. Невероятный солнечный жар, исходящий от него, распространяющийся по всему телу Дина.       Они стоят в футе друг от друга, но это не имеет значения. Дин смотрит на него, в его глаза, голубые, как зимнее небо, и Кас смотрит в ответ.       Отстранённо Дин замечает, как другой Дин отходит от них.       — Дин, — шепчет Кас.       Пять минут.       Напряжение, которое существовало на поверхности этого дня с тех пор, как появились Сэм и другой Дин, наконец лопается, рушится, как карточный домик. Дин бросается в объятия Каса.       Кас так сильно сжимает рёбра Дина, что у него перехватывает дыхание, и он цепляется за плащ Каса, и ему всё равно. Кас ощущается как безопасность, как дом, которого Дин никогда не знал, и от него пахнет озоном, и салоном Импалы, и грозой— и он обнимает Дина, крепко обнимает его, прижимаясь щекой к его волосам.       Долгое время они ничего не говорят. Они обнимают друг друга, а затем Дин вздрагивает от гулкого рёва, который раздаётся позади него, от ощущения, что вакуум разлучает их.       — Я хочу… блядь, Кас, — шепчет Дин в тепло его шеи. Он снова плачет. Боже, он просто… просто… — Я не хочу терять тебя.       — Ты не теряешь меня, — бормочет Кас. — Дин, у тебя есть я на всю оставшуюся жизнь. Я скоро встречу тебя, и я полюблю тебя, и я буду твоим до самого конца.       Дин знает, что правильно будет отпустить Каса.       Но, чёрт возьми, хоть раз в жизни он хотел бы побыть эгоистом.       Они поворачиваются вместе.       В середине поля появился портал, закрученный вихрь жёлто-белого света, настолько яркого, что Дину приходится поднять руку, чтобы прикрыть глаза. Дин и Сэм стоят в нескольких шагах от него, их глаза тоже прищурены от пламени.       Время пришло.       — Сэмми, — говорит Дин. Его голос срывается. — Я люблю тебя, братишка.       Лицо Сэма слегка морщится, когда он улыбается, но он улыбается.       — Я тоже люблю тебя, Дин, — говорит он.       Следующий другой Дин.       Он стоит, подняв руку в направлении Каса, как будто ему требуется вся сила воли, чтобы не схватить Каса и не затащить его в портал, и Дин может только уважать это. Дин может быть только благодарен ему за это.       — Дин, — говорит он. Он ждёт, когда другой мужчина встретится с ним взглядом. Он прерывисто вздыхает. — Спасибо, что заботишься о них.       Во взгляде другого Дина уверенность.       — Конечно, — говорит он.       Когда Дин оборачивается, Кас улыбается, хотя по его щекам текут слёзы. Он прекрасен такой: здесь, в поле, в суровую зиму, его глаза красные, а улыбка сияющая. Дин любит его. Дин любит его.       — Поцелуй меня ещё раз? — просит он, и его голос звучит так тихо, когда он это говорит.       Кас делает шаг вперёд и кладёт ладонь ему на щёку, а затем вторит другому Дину:       — Конечно.       Поцелуй — это поворот ножа, сладчайшая, нежнейшая боль. Дин закрывает глаза и держит их закрытыми, даже когда Кас целует его в щёку.       — Скоро увидимся, любовь моя, — шепчет Кас. Он касается лба Дина двумя пальцами. Наступает тьма.              С другого конца поля за ним наблюдает мужчина.       Солнце — ибо это может быть только солнце — раскалённо-белое и сверкающее позади него. Это обжигает его кожу, его волосы. На мгновение Дину кажется, что он его знает: что-то в его плечах, в его глазах…       Дует ветер. Дин моргает. Мужчина исчез.