Бумажная поэма

— Давай сделаем это, — Бан Чан решительно кивнул. – Я готов. Сыльги пару раз моргнула и скрестила руки на груди. Порой Чан говорит действительно бредовые вещи. — Я не собираюсь делать за тебя проект. Блондин притворно надул губы и повалился на кровать. Простыни, которые он сам старательно заправлял, помялись в мгновение ока. Сыльги ненавидела менять постельное белье, поэтому Чану приходилось исполнять свой дружеский долг. За окном стояло прохладное утро, и Бан пару минут назад заскочил в дом Кан. Весна игривой ухмылкой простиралась по улицам Сеула. Сыльги сидела напротив в спортивных штанах и в лёгком хлопчатом топике, накинув на плечи рубашку. Чан старался не смотреть на открытые участки кожи, как дурак рассматривая пальцы рук. — У меня есть идея, — Чан оторвал взгляд от ладоней и искоса взглянул на подругу. Идеи Кан Сыльги никогда не заканчивались хорошо, и Чан прекрасно знал это. – Я хочу сходить в одно место. Ты пойдешь со мной? Я очень хочу, чтобы ты пошел со мной. Сыльги построила щенячьи глазки, и Чан поперхнулся. Кан Сыльги сведёт его с ума. — Так это клуб? Чан старался перекричать музыку, но подруга его совсем не слышала. Они танцевали практически возле самой колонки, так что басы отдавали Чану по ушам. Мимо них проскальзывали молодые студентки с открытыми плечами и животами, так что Сыльги в обычных широких джинсах и в его футболке, которую она любезно одолжила, сильно выделялась. Кан оглядывалась по сторонам, ее глаза сияли. Она внимательно сканировала толпу, подмечая новые движение, а потом (Чан и сам не понял, точно в какой момент это произошло) совершенно расслабилась, отдала тело музыке. Словно в своей студии, Сыльги плавно двигалась, чувствуя себя самой счастливой. Она взглянула на друга — тот стоял, как истукан, — и схватила его за руку. — Это же моя любимая песня! Давай, Чан-и! Да, Кан Сыльги определенно выделялась на всеобщем фоне. «Красивая. Такая красивая». Сыльги засмеялась — боже, так звонко, что перекрыла всю музыку! – и Чан чуть не схватился за сердце. Простой закон: если счастлива Сыльги, то и он тоже счастлив. И сейчас Бан Чан был как никогда счастлив. — Боже, если бы не завтрашние пары, я бы осталась ещё на час! – воскликнула Сыльги, стоило им выйти наружу. Ей-то казалось, что уже поздно, но весна дала о себе знать: на город медленно опускалась ночь. От того, что последние персиковые проблески ласкали лицо Сыльги, она казалась уязвимой и хрупкой, как в их первую встречу. – Чан? — А? Он совсем пропал в своих мыслях. Всё думал о сегодняшнем вечере, о прекрасной Сыльги, которая сливалась с музыкой. Думал о ее любимой песне и стакане колы, что утолил жажду. — Я так рада, что ты у меня есть, — минута – и она заключила парня в объятия. Объятия Сыльги наполнены теплом и последними солнечными лучами, ароматами колосьев и свежих яблочных пирогов с корицей. Словно ты только что пробежал марафон и залпом осушил бутылку воды. Чан обнял ее в ответ, и Сыльги замешкалась. Хоть Чан и не видел ее лица, но казалось, будто она собиралась добавить что-то ещё. А Чан-то уж точно собирался. Но не сказал. Снова.

***

Мысли медленно обретали словесную форму. Альбомные листы, исписанные пунктирными линиями; едва тронутый кофе из автомата; сломанные грифели карандаша, запрятанные в карманы брюк; льняная рубашка с ароматом лаванды. Чан нахмурил брови: заключающие строчки не давались. Он переписывал текст несколько раз, но все не то. Не подходит. Чан не может прочувствовать их, не может правильно изложить. Юнги, уже битый час наблюдавший за соседом, наконец отложил учебник по экономике (который, если честно, даже не начал читать), и подошёл к младшему. — Что тебя тревожит? Чан натянул на голову капюшон. Странно, у него никогда не было проблем с тем, как правильно выразить свою мысль. Мин наклонился, быстро читая отрывки песни, и похлопал Чана по плечу. — Не можешь решиться, да? Как же ты можешь писать о том, чего до сих пор не сделал? — Мне не хватает навыков, — буркнул Бан. — Легко дышать под водой? «Наверное, весело бегать вокруг до около?» — словно спрашивали красные, невыспавшиеся глаза Юнги. Чан вскочил и, схватив черновики, выскочил из комнаты. Он сожжёт их все до тла. Он сожжёт их, потому что он глупый импульсивный идиот. Он сожжёт себя. — Эй, Кристофер, что ты здесь делаешь? Хвиин, одногруппница Сыльги, с которой он разговаривал лишь трижды, встретила его на выходе из общежития. — Сдаю макулатуру. — Или просто сдаешься? Эта чертова ухмылка. Чан замер, сильнее смяв текст недописанной песни. Неужели и Чон Хвиин видит его насквозь? Тогда, может быть, и остальные тоже? А если, это он слепой идиот, не понимает, как себя ведёт и ... И Кан Сыльги давно все поняла. Хвиин что-то кричала в след – что-то про ящики с макулатурой на втором этаже, — но Чан уже не слушал. Он бежал и бежал, спотыкаясь и пару раз чуть не наткнулся на прохожих, в спешке извинялся на английском и продолжал бежать. Чернила давно отпечатались на ладони, теперь Чан чувствовал, как слова залезли под кожу, как каждый ее дюйм безжалостно зудит. Он упал где-то в парке. Осел прямо на колени, светлые джинсы утонули в земле. «Я не должен даже и думать об этом», — Бан метался в душевных терзаниях. Ещё чуть-чуть, и он может с ума, разорвется на части, как и текст его несчастной песни. – Да будь она проклята!». Отрывок упал на землю, где-то рядом с его сердцем. Наверное, какой-нибудь заблудший ребенок* мог поднять его, прочитать и снова выбросить, тем самым запустив бесконечную цепочку. «И что мне делать с моими чувствами? Как искоренить их? Или стоит признаться?».