Всё сгорает, и ты перегоришь

      Если люди мечтают, часто ли они добиваются исполнения желаемого?       Вероятно, нет.       Для этого нужно работать, пахать, верить и желать искренне. А если ты хочешь чего-то избежать и от кого-то спрятаться; если ты продолжаешь искать поддержки в отстранённом, не пытаясь найти её в себе; если ты стараешься закрыть глаза на своё бездействие, сваливая вину на иное, (или на иных), ты никогда и ни за что не получишь желаемого.                     Антон всё это хорошо знал; однако, точного представления, что конкретно ему делать дальше, он не имел.       В какой-то момент действительно появилась возможность сбежать от гнетущей реальности не только виртуально, но и в действительности. Отучиться в школе осталось лишь два года, а если повезёт, можно поступить в колледж. Антона эта мысль, конечно, очень радовала, но в исполнение своей давней мечты он не верил. Антон так давно хотел съехать и жить самостоятельно, что, кажется, уже не помнит дня, когда ему было комфортно в одной квартире с отцом.              Теперь, развалившись на диване, парень обдумывал, как именно сообщить родственнику неприятные новости. Вероятно, он должен был поговорить с ним раньше. Гораздо раньше. Однако, одни лишь мысли об унизительном разговоре с отцом до того тяготили его, что Антон не позволял себе даже заикнуться о волнующей теме вслух.       Вдумчиво наблюдая за машинами, маячащими за окном, он нервно покусывал губу и крутил кольца на пальцах, то снимая их, то снова надевая. Кроме всего прочего, ужасно хотелось курить. Тело била лёгкая дрожь, и сил игнорировать её просто не оставалось. Антон сжимал ладони воедино, пытаясь себя успокоить, заламывал пальцы, унимая дрожь; однако, тщетно.       «Из-за ломки… у курильщиков, наверное, тоже ломки…», — повторял про себя Шастун; мысль, что лихорадка настигла его из-за страха перед Андреем, его отцом, заставляла ненавидеть себя ещё больше. Антон не любил чувствовать себя слабее его, хотя это, казалось бы, было очевидно. Уж лучше считать себя конченным зависимым, чем тем, кто всё ещё боится его.       — Блядские сигареты… — прошипел подросток, еле поднявшись с дивана, и рывком схватил с тумбочки телефон.       Последняя пачка Marlboro закончилась ещё на прошлой неделе, а выходить на улицу в поисках ларька, в котором не спросят паспорт было попросту лень. Да и, к тому же, тело ломило от бездействия; да, идея неподвижно пролежать все выходные была просто «отменной».       Позов в сети не появлялся с пятницы. На последние сообщения он тоже, соответственно, не отвечал. Антон тоскливо просмотрел последнюю переписку с Димой, игнорируя дрожащие пальцы, выдохнул и откинул телефон в сторону. В груди что-то защемило, а в голову ударила тупая ноющая боль.       — Сука… — прошептал Шастун в пустоту и снова повалился на диван. Даже Позова купить сигареты не попросишь, а идти стрелять у прохожих стыдно.       «Я же всё-таки не ёбанный зависимый, чтобы заниматься подобным!» — укорял себя Антон, (или, скорее, убеждал), за навязчивые мысли, хотя, казалось, что до «унижения» осталось совсем недолго.       Буквально в этот же момент в коридоре послышалось громкое шуршание. Сердце вмиг забилось быстрее и беспокойнее, а наступившая тишина вскоре разбилась об удар захлопнувшейся двери. Антон подскочил с места, в два шага преодолев свою комнату. Он остановился у косяка, не решаясь выйти в коридор. Всё тело била сильная неконтролируемая дрожь от неожиданно накатившей паники. Паники, что теперь не позволяла даже дышать спокойно.       — Антон! — резко рявкнул мужчина, отчего Шастун, испугавшись, вздрогнул и ударился ладонью об косяк. Руку тут же свело от боли. Однако, из-за того, что выхода не оставалось, парень торопливо отворил дверь, чтобы скрыть звук удара, и вышел навстречу отцу.       Кажется, в глазах помутилось от тревоги, а сердце билось часто и громко; Антону даже показалось на пару секунд, что он может потерять сознание от перенапряжения. Даже смешно стало. Многие ли дети так реагируют на своих предков?       Догадаться, отчего беспокойство усилилось именно сегодня, несложно, поскольку Шастун готовился к волнующему разговору тет-а-тет всю прошлую неделю.       «Да чего ты боишься, придурок?! Чего ты боишься?!» — орало подсознание, заставляя собраться, но ничего не выходило. Подобные вопросы терялись в туче других, более мрачных, съедающих изнутри.       — Прости, я задремал немного, — с деланным, мёртвым спокойствием начал Антон, забирая тяжёлую сумку у мужчины; этот тон он вырабатывал годами, почти идеально научившись прятать за голосом все свои эмоции, — ты сегодня позже обычного, — и остановившись, он замер, наблюдая, как Андрей разувается.       Конечно, спокойствие в голосе Антон имитировать научился, но что делать с больной реакцией своего тела, выражающейся в тряске и судорогах, — не ясно. И холодно стало. Вернее, каждый раз становится.       — Еда дома есть? — проигнорировав сына, спрашивает мужчина и уходит в ванную.       Антон нервно выдыхает, чувствуя, как сильно его трясёт. Он знает, как подобное поведение раздражает непутёвого родителя. Нервно пытаясь скрыть бьющую его лихорадку, он с силой сжимает ремень отцовской сумки. Парень всё ещё считал, что если держать руки в напряжении, дрожь не так сильно заметна.       — Всё то же, что и вчера, — отзывается Антон, чуть помедлив с ответом; сегодня он даже холодильник не открывал, — приготовить что-нибудь? Я могу макароны сварить. Или, может, картошки пожарить? Хотя, наверное, у нас её нет. Но я могу сбегать в магазин, если нужно… взять чего-нибудь ещё, — Антон прекратил нервно тараторить лишь тогда, когда Андрей рывком выхватил свою сумку из его рук.       Мужчина остановился в полуметре, хмуро вглядываясь в нервное лицо парнишки напротив. Что-то в этом взгляде заставляло одновременно заткнуться и заорать в полный голос. Антон сжал губы в тугую нитку, задержав дыхание, и смотрел в глаза отцу, не смея отворачиваться. В горле словно комок застрял, не позволяя дышать.       — Понимаешь, ты должен был позаботиться об этом до моего прихода, — с деланным спокойствием откликается Андрей и, легонько хлопнув сына по плечу, уходит на кухню, — я уже был в магазине, взял ветчины, хлеба с молоком, — Антон выдохнул, остановившись в дверном проёме, и с тревогой вглядывался в широкую спину отца.       Он всё никак не мог решиться приблизиться к нему. Лишь когда он замолчал, парень почувствовал резкую необходимость разбить давящую тишину.       — Как день прошёл? Без происшествий? — неуверенно спросил он, когда напряжённая пауза затянулась дольше обычного. Он знал, что не стоит молчать при отце; тишина действует на него как блядская мулета на быка.       — Так и будешь со мной из коридора говорить? Сел за стол и спросил ещё раз! — чуть повысив тон, приказал мужчина.       На кухне в этот же момент раздался звонкий удар упавшего на пол половника, из-за чего Антон снова, испугавшись, дёрнулся.              Андрей был, может быть, и не плохим человеком. По-крайней мере, так оправдывала себя мать, когда Антон у неё спрашивал: «почему именно папа?». Женщина в такие моменты грустно улыбалась и тянулась обнять такого маленького, но такого взрослого сына. В то время, когда ему было лет семь или восемь, Шастун ещё верил в слова матери. Изредка, но ему доставалась часть отцовской доброты. Теперь же Антон не смел и мечтать, вспоминая сдержанную улыбку папы.              Долго ждать исполнения импровизированного «приказа» не пришлось: Шастун тут же оказался перед отцом. Нервно пряча руки в сплошном кармане толстовки, он жался и едва заметно трясся. Андрей окинул его презрительным взглядом и достал из небольшого шкафчика одну рюмку. Следом за ней на стол опустился поллитровый пузырь водки.       Антон некоторое время сверил бутылку глазами, чувствуя в груди настолько глубокое отвращение к отцу, что, казалось, его стало выворачивать прямо перед ним. Возможно ли вообще работать таксистом, ежедневно выпивая по пузырю? «Ещё как, блять, возможно» — думал парень, внимательно наблюдая за действиями взведённого отца.       — Как прошёл твой день? — чувствуя себя полным идиотом, снова спросил Антон, но голос его в этот раз был куда слабее.       Впрочем, надеяться на трезвый разговор изначально было бессмысленно. Признаться, Антон и не надеялся.

***

      Уже минут сорок Антон выслушивал душный рассказ о тяжёлой работе таксиста, сопровождающийся бесчисленным количеством водки. Подросток никак не мог подобрать нужный момент вставить слово, относительно спокойно выслушивая и о своём ничтожном существовании. Он уже надумывал отложить беседу на следующий раз.       Чуть позже стало ясно, что Шастун просто-напросто не выдержит больше тяжелого ожидания. И тем более, он больше не захочет проводить свой вечер за одним столом с Андреем.       «Как там говорится? Перед смертью не надышишься?», — усмехнулся про себя Антон и открыл рот.       — Мне, наверное, нужно в колледж поступать. На экономиста.              Школа, в которой Шастун учился ранее, была с английским и математическим уклоном. Как вышло, что лишь эти предметы оказались у Антона самыми проблемными, никто не знал. Да и плевать всем было, в том числе и самому Шастуну. Отец и вовсе использовал эту тему для бессмысленных наказаний и побоев.       Когда везло, Антон списывал. Когда нет — получал два и бегал исправлять. Так и проходили его учебные будни. В четвертях стабильно три тройки; и математика с английским стали самыми ненавистными предметами подростка.              — Это ты с какого хуя так решил? — тон мужчины был угрожающим. Антон не знал, сколько тот выпил, однако сильно пьяным он пока не выглядел. Слегка помявшись, Шастун выпрямился и с силой сжал ладони в кулаки, пытаясь собраться.       — Я сегодня забрал диплом, сходил на вручение и классный час… подумал, может… ну его этот одиннадцатый?       — Что ты сказал? — сощурился через несколько секунд Андрей, предприняв тщетную попытку подняться с кресла, отчего Антон неосознанно попятился назад. — Я тебе всю жизнь в мозги вдалбливал, чтобы ты выше остальных был, а ты хочешь в рабы пойти? — неразборчиво заорал он, отчего Антон моментально потерял всё желание спорить.       — Нет, нет, это только мысли, правда, — неубедительно перебил мужчину подросток, отчего Андрей только больше рассвирепел, — правда, я просто предложил! Хотел твоё мнение узнать! Я пойду в десятый!       — Конечно, пойдешь, тля беспомощная… — засмеялся Андрей, наливая себе очередную рюмку.       «Кажется, шестая», — подумал Шастун, вглядываясь в раздражённое отцовское лицо перед собой.       Морщины уже давно изъели его кожу, глубокие тёмные мешки под глазами делали взгляд ещё тяжелее, опухшие от алкоголя веки изредка дёргались, а брови с щетиной и редкие волосы на голове покрылись «инеем». Антон даже помнил время, когда Андрея действительно волновали его седые волосы. Возможно, когда-то давно, за всем этим таились такие же миловидные черты лица, что были теперь у Антона.       — Кстати, пап, — начал Антон, привлекая к себе внимание; он попытался проглотить это неловкое обращение: называть Андрея «папой» давно уже стало чем-то неприемлемым, — я не подошёл по профилям, теперь мне нужно перевестись в другую школу.       — В смысле перевестись?       — Я пытался договориться, но меня слушать не захотели, — едва заметно запнувшись, продолжил Антон, однако оправдаться не успел; Андрей неожиданно бодро соскочил с места и с такой силой дал пощёчину сыну, что тот, резко откинувшись назад, упал с оббитой скамьи на пол.       — Стой, подожди, я хотел сказать, что с этим никаких проблем не возникнет! Я всё сам решу! — затараторил Антон, вытянув правую руку вперёд, пытаясь этим жестом «остановить».       Левой же ладонью он схватился за щёку. Кожу зажгло, словно её только что огрели чем-то раскалённым. Однако, постаравшись не обращать на боль никакого внимания, Шастун сжал губы и удерживал зрительный контакт с мужчиной.       — Ты, тварь, не мог приложить никаких усилий, чтобы остаться там? Я в той школе отучился! Как, блять, можно вырасти таким тупорылым, объясни мне? Объясни, сука! — заорал мужчина ещё громче, схватив сына за рукав и потянув вверх, заставляя встать на ноги.       Антон был на несколько сантиметров выше отца, однако разница эта не чувствовалась. Андрей был гораздо крупнее, крепче и сильнее во всех отношениях. Антона же в экстренных ситуациях могла спасти лишь скорость и трезвость ума.       — Я не знаю, как так вышло, — прошептал Шастун, пытаясь скрыть навернувшиеся слёзы. Он знал, как сильно отец ненавидел, когда тот плакал. С самого детства Андрей не позволял ему показывать свои чувства через слёзы, ведь это стыдно.       — А-а, не знаешь? — злясь всё сильнее, Андрей грубо встряхнул парнишку перед собой.       — Я виноват, — тут же кивнул Антон, лишь бы угодить отцу, — но я всё решу, тебе не придётся ни о чём заботиться. Обещаю.