Хорошо, что бюстгальтер Лю Цингэ застегивается спереди. Всего пара движений, чтобы поддеть крючки, и Шэнь Цинцю получает возможность развести его в стороны, спустить вниз и оставить эстетично болтаться на локтях заведенных за спину рук.
Связанных красивой алой веревкой.
— Сюэмэй* невероятно красивая, — Шэнь Цинцю произносит одними губами, и в глазах ее теплятся физически ощутимые трепет и восторг.
От него щеки сидящей на постели Лю Цингэ краснеют, а сама она замирает, отводя коротко взгляд. Мышцы, натянутые под кожей, напряженная спина, упирающиеся в мягкое хлопковое покрывало колени, на которых она и сидит, подогнув под себя ноги. От взгляда Шэнь Цинцю ей становится неудобно горячо и уже хочется отозвать свое разрешение на эту затею, сбросить веревки и встать. И, может, прижать к себе и ограничить в дальнейших движениях свою несносную пассию.
Только вот вряд ли даже ее сил хватит, чтобы разорвать это плетение — стоит на пробу дернуть связанными руками, как приходит запоздалая мысль.
Еще попытка натянуть путы, и Лю Цингэ втягивает воздух шумно, внизу живота мгновенно отдается тепло, хотя она и без того уже разгоряченная кое-чьими стараниями.
Шэнь Цинцю же нависает чуть сверху, смотрит зелеными-зелеными глазами — в рассеянном из-за занавесок солнечном освещении ее спальни те кажутся очень светлыми, в них даже можно разглядеть маленькие золотые крапинки у зрачка — и не выказывает даже намека на вину. Ее руки ложатся на ничем не прикрытую грудь Лю Цингэ и контрастно крепко сжимают в ладонях.
Выдох — с этих бледных тонких губ.
— Мне так нравится грудь сюэмэй, — зеленый взгляд не отрывается от собственных рук, грудь Лю Цингэ удобного первого размера все-таки чуть-чуть большевата для ладоней Шэнь Цинцю, той немного, но не хватает, чтобы накрыть ее целиком. Пальцы с аккуратно подстриженными ногтями ловят полутвердые соски и чуть сжимают. Лю Цингэ в той фазе женского цикла, когда месячные должны начаться на днях, и две эти точки давления отзываются болью. Поэтому она прикрывает глаза и вдыхает воздух полной грудью. Шэнь Цинцю
знает. Поэтому и подушечки больших пальцев растирают кожу в следующее мгновение, прогоняя ощущения, хотя Лю Цингэ может признаться, что ей они почти нравятся. Это Шэнь Цинцю тоже за три месяца с начала их сперва неловких, а сейчас все более личных «встреч»
узнала.
Шэнь Цинцю следит за своими действиями вдумчиво.
И поднимает колдовские мягкие глаза.
— Вся сюэмэй нравится.
Так просто, что сердце Лю Цингэ сбивается с ритма в груди.
— Это мой связанный вид развязывает тебе так руки и язык?
Она не привыкла к такой манере Шэнь Цинцю говорить откровенности невзначай. При этом именно эта ее
сюэцзе* (та все еще настаивает на этих обращениях, хотя они уже давно не являются ученицами одного университета, и невольно приучила Лю Цингэ) пищала, когда Лю Цингэ в столовой того же университета, где они теперь работают вместе, притянула ее за собой за талию к столу. О, Лю Цингэ понимала, почему нежелательно демонстрировать их отношения открыто, но они девушки, им «позволено» больше подобных вещей без подозрения на подтекст, Шэнь Цинцю слишком уж волнуется.
Веселый смех звучит по комнате.
Хотя при этом Лю Цингэ замечает на бледных высоких скулах легкий розовый цвет.
— Такая сюэмэй могла бы быть мечтой каждого, но они не подозревают, а тем временем этот вид уже принадлежит мне, — в спокойных словах мелькают твердые непоколебимые нотки.
Драматичная и собственническая.
Ревность этой женщины опьяняет, хотя и не нужна, по мнению Лю Цингэ. Впрочем, Шэнь Цинцю и редко проявляет такие нотки, и опять же редко действительно на пустом месте: она приветлива и мягка, пока кто-то слишком явно не вторгается в ее комфорт, в зону которого с недавних пор включена и Лю Цингэ.
Лю Цингэ готова лечь у ее ног.
Она невероятно сильно влюблена в эту женщину. С ней такого никогда не было, и даже во время учебы в университете чужой скучающий, отрешенный вид, легкие тонко насмешливые улыбки и вечно больше заинтересованный в читаемой в данный момент книге, чем в собеседнике, вид — достаточно долго заставляли хмуриться и испытывать раздражение и пренебрежение. Они не сошлись сразу. В ту студенческую пору, со времен которой и закрепилось на чужих губах обращаться к Лю Цингэ «сюэмэй», Шэнь Цинцю была и оборонительнее, и высокомернее, Лю Цингэ — тоже, разве что в противоположность довольно шумной и вечно на слуху из-за драк, регулярных побед на спортивных соревнованиях и возникающих недопониманий практически со всеми преподавателями.
Лю Минъянь называла это время «запоздалым подростковым возрастом сестры» и веселилась с нее откровенно, забывая, что сама как раз была подростком тогда. Беззлобно, всегда открытая для «поговорить», но с чувством. Она вообще до сих пор частенько любит забавляться над Лю Цингэ.
Пальцы Шэнь Цинцю вновь приковывают все мысли Лю Цингэ к себе. Они касаются живота, чуть щекочут пупок и мимолетно проводят по краю нижнего белья, и будто искры электричества рассыпаются под кожей.
— Эти крепкие мышцы все-таки заставляют меня завидовать, — несильно тыкает пальцем в низ живота — да, мышцы тугие и четко выделяющиеся под чуть загорелой кожей Лю Цингэ напрягаются в ответ на «раздражитель» и расслабляются, впечатляя — и тут же гладит покрасневшее местечко.
— Ты собиралась что-то рисовать, нет? Зачем я тебе понадобилась в таком виде тогда? — напоминает, видя, как Шэнь Цинцю явно увлекается, наклоняясь вперед и ниже, чтобы удобнее дотянуться.
Они целовались ранее, пока Шэнь Цинцю неспешно помогала стянуть верхнюю одежду с Лю Цингэ и в перерывах между скользкими небрежными сплетениями языков пересказывала свою идею. Лю Цингэ чувствовала снисхождение и капельку пренебрежения в ответ на звучащие дифирамбы в духе: «Как же здорово Лю Цингэ будет смотреться связанной».
Губы Лю Цингэ все еще ощущаются припухшими. И, да, она в итоге разрешила.
И губы Шэнь Цинцю — красные в уголках.
Те же пальцы опускаются ниже, оглаживая маленькими кругами темные короткие волосы на лобке и собирая за собой ткань полупрозрачного гладкого шелка нижнего белья…
«Надень те белые кружевные трусики, сюэмэй, хорошо?» — позвонила сегодня утром и пропела в трубку Шэнь Цинцю, прежде чем бесцеремонно тут же положить. И никаких объяснений, действительно?
Но Лю Цингэ надела их. И вообще весь белый комплект нижнего белья, который носила редко и который купила с подачи Шэнь Цинцю.
…пока не останавливаются над чувствительной жемчужиной клитора и мягко-небрежно потирают.
— Эта сюэцзе
настраивает композицию. В таком ответственном деле, как рисование с натуры, очень важны детали. Пока талант этой Шэнь не самый выдающийся, чтобы додумывать их в уме. Да и в случае с сюэмэй — это кощунственно.
Тонкие пальцы пробираются между половых губ и играючи раздвигают их с едва слышимым мокрым звуком. Лю Цингэ знает, что ее белье намокает, она не особо сдержана в реакциях. В зеленых глазах блеск интенсивный.
Веревка оплетает только руки Лю Цингэ: огибает плечевые суставы, делает узел над лопатками, потом обвивает заведенные за спину руки в районе локтей — это позволяет сгибать их, иначе сидеть было бы не очень удобно, — стягивая их, а после затейливой вязи из петель и узелков в районе предплечий соединяет и запястья между собой. Веревка достаточно комфортная — можно пошевелиться и даже свести руки еще ближе друг к другу, только нельзя наоборот раздвинуть дальше позволенного, — это не дилетантская работа, интересно, где Шэнь Цинцю научилась. И Лю Цингэ может лишь податься или отдернуть бедра. Первая идея привлекает больше второй, однако…
Впрочем, в конце концов Шэнь Цинцю убирает пальцы и откидывается назад с легким разочарованным вздохом.
— К сожалению, сюэмэй права. Я ведь хотела запечатлеть такую красоту, а не просто полюбоваться. Пора-пора заняться делом.
Убирает колено с кровати и встает.
Жесткий планшет, не совсем белая бумага — плотная и шероховатая, напоминающая цветом скорее потемневшие от времени страницы книг или пергамент — и уголь. И Шэнь Цинцю вытирает пальцы, которыми трогала ее, салфеткой, чтобы не испачкать материалы.
Это бьет все рекорды топорности Лю Цингэ. Лю Цингэ не считает себя слишком скучной или ограниченной, но перед мозгом Шэнь Цинцю, ее порой эксцентричными и неожиданными выходками, незаурядным взглядом на самые привычные вещи — та способна превратить серость в яркие краски, — Лю Цингэ ощущает себя обыденнее и проще. Эта чужая абсолютная любовь не к людям, а к жизни.
— Сюэмэй создана для позирования, — откинувшись на спинку кресла напротив кровати, Шэнь Цинцю прерывает движение углем по бумаге, выставляет перед собой руки, будто в «рамку» берет, и прищуривает один глаз, оценивая итоговую композицию. — А теперь немного расслабься, Цингэ, ну же, давай и дай мне сосредоточиться.
***
Спустя почти час Шэнь Цинцю, наконец, кладет угольный мелок на стол, неспешно отодвигает планшет перед глазами, а потом закрывает и встает.
— Хорошо получилось, — гудит одобрительно, обращаясь больше сама к себе. И не показывает результат, на что Лю Цингэ не удерживает пренебрежительного фырка.
Руки немного затекли и будто кололись маленькими иголочками. Не раздражающе, но заметно. Больше из-за необходимости соблюдать неподвижное положение.
Шэнь Цинцю со своими зелеными лениво прищуренными глазами и мягкими шагами выглядит довольной и так, как будто ей принадлежит все время в мире. Даже в носках и в подтрепавшейся длинной кофте с рукавами и капюшоном на несколько размеров больше.
— Сюэмэй так порадовала свою сюэцзе. За столь хорошее поведение она хочет, наконец, получить внимание?
Она забирается на кровать позади Лю Цингэ и наваливается ей на спину, придерживая чужие волосы, собранные в хвост, чтобы не мешались, и целует в открытый затылок.
Лю Цингэ принимает ее вес и почти не качается. Было осевший жар в животе вновь дает о себе знать, как ил потревоженный со дна.
— Много болтаешь языком. Используй его.
— Так грубо и прямо, Цингэ, — целуя ее в щеку.
Она не собирается больше сидеть послушно, если другая продолжит лишь вот так дразнить и ничего не делать. Можно попробовать приложить больше усилий и все-таки порвать веревку? Или выкрутить руки из петель?
— Ладно-ладно, больше не буду дразнить, — довольно точно угадывает Шэнь Цинцю мысли Лю Цингэ, отстраняясь, за спиной раздается шорох, голую спину коротко обдает холодным воздухом, скрипит ящик тумбочки у кровати, звучат очевидные щарящие по дну звуки, щелчок открываемого тюбика… — Я знаю, что точно понравится моей сюэмэй.
Пальцы возвращаются на ее тело, одна рука приспускает просвечивающие из-за натекшей смазки шелковые трусы, а вторая без прелюдий забирается под них: покрытые прохладным гелем пальцы оказываются тут же внутри до вторых фаланг.
— А-ах, — Лю Цингэ моргает и откидывается на обратно прижавшуюся к спине, теперь уже поддерживая, грудь Шэнь Цинцю. Мягкая ткань чужой кофты трется о лопатки. Скользкое движение пальцев внутри обильно смазывает и раскрывает ее. Устроив подбородок на чужом плече, Шэнь Цинцю сдувает со лба лезущие пряди волос и показывает перед лицом Лю Цингэ небольшое гладкое виброяйцо, удерживая за «хвостик», она греет его дыханием, и Лю Цингэ почти физически ощущает упоительную улыбку своей любовницы.
***
Утром понедельника в университете, в котором они сейчас вместе преподают — Шэнь Цинцю — литературу, а Лю Цингэ — не учитель, она ведет несколько платных секций по самообороне и некоторым видам рукопашной борьбы на территории кампуса (она сама уже не участвует в крупных соревнованиях, только если не выходящих за пределы города, для проверки себя или по приглашению, возраст), — Лю Минъянь ловит ее у кофейного автомата.
— Хорошие выходные, цзецзе? — прижимает учебники к груди одной рукой и с готовностью принимает тут же без слов купленный старшей сестрой стаканчик с кофе. — У тебя на затылке такие
интересные следы.
Горячий напиток обжигает горло.
