поражённое вино не уповает на добро
Чайник загудел, солнечные лучи ещё только окрасили небо светлой пеленой, улица оживилась, стены кухни слабо розовели. Союз уже одел свою белёсую рубашку, выданную партией, офисные штанишки, хлебнул чаю с бутербродом и побежал в комитет с гречкой на обед. В здании комитета была столовая, но чиновничья, дорогущая, где компот стоил зарплату сельского врача. Союз негодовал, но чего уж взять с человеческой гордыни и наглости. Товарищ-коллега в блеклом пальто поздоровался со страной, странно улыбнувшись. Союз поздоровался в ответ. Низкий худой с маленькими глазами человечек возмутился погоде: "Проклятый дождь, на дорогах грязь: ни пройти, ни проехать; всю ночь лил — никак не мог уснуть". Другой человечек, которого не было видно, ответил: "Да, Дмитрий Порфянович, лето дождливое, Москва плачет. И трубы. Печально". Совет, невольно подслушивавший их диалог, вдруг вмешался: "А у нас разве не работают? Что такое?" Оба пальтишка побледнели, но опомнились и сказали, что всё хорошо. "А что там с трубами? С грязью? Службы не работали?" — Совет улыбался, но этим воздух только сгустился. "Работают, видите ли, товарищ СССР, просто погода не радовала глаз, вот и настроение нехорошее", — сказал, улыбаясь и чуть ли не кланяясь головой, Дмитрий Порфянович. Союз качнул головой и ушёл к себе в кабинет. Статистики, приказы, учёты — все бумаги, привозимые с республик, лежали на столе. Государство велело следть за героями утреннего происшествия. Напала тревога и подозрение, что порой бывает у всех. На десятом часу опять полил дождь. Мягкий, дробный, успокаивающий. Союз отпил чаю, который оказался остывшим, что лицо неприятно сморщилось. День шёл, как обычно, даже слишком. Русская девчушка с заурядным "Зина" редко и пугливо заглядывала в кабинет и подсовывала новые задания, образуя Союзу новую, незабываемую ночь в страсти со справками. Он уже смотрел устало на стопку документов и представлял "оргию" с ней. В шесть вечера коммунист торопливо вышел из здания Главного Управления ХХХ. Он купил колбаски, хлеба, сыра и молока и пошёл к своему дому. Что насчёт его квартиры, то она была просторна, покрыта обоями с зелёными цветами, имелись пару ковров, тумбочки, стеклянный шкаф с хрустальной дарённой посудой, кровать, каждое окно в лёгких шторах бардового цвета. Выглядело просто, но было дорого. Союз уже сел кушать творог, как услышал звук. Нехотя страна встал и открыл дверь. Ему вручили конверт с письмом. СССР заметил прелестные немецкие марки. В письме говорилось примерно: "Здравствуй, Союз, приятно будет увидеть тебя, ведь я приезжаю в Москву, надеюсь, я не отвлеку тебя сильно, Твой друг, Рейх". Это известие обрадовало Совета — он увидится со своим давним другом. Третий Рейх прибыл скоро, коммунист встречал его с некоторыми важными лицами. На такой же важной конференции страны постояли некоторое непродолжительное время (им было очень скучно, и в мероприятии они не видели особого смысла). Рейх с Союзом вышли в прелестный московский парк. — Был дождь? — Рейх в своём сером элегантном костюме смотрел на русского. — Дожди этим летом постоянно. Хорошо выглядишь; вытянулся с последней встречи, — Союз улыбнулся.Его усталые глаза сверкали при виде старого друга. — Да, кхм, ты тоже, — комплимент советского чуть смутил фюрера, но он опомнился, — А ты поднабрал, — усмехнувщись, ущепнул Союза за бок Третий, — Раньше ты совсем худой был. Действительно, в детстве Союз был уже беспризорной шпалой, но от него могла остаться только кожа, да кости. Бегать любил много с ребятами и ел мало. Немец же выходил редко, сидел в комнате, читал пыльные книги, а няня тоскала ему кренделей с помадкой с кухни. От того Германия был пухленьким малышом и очень стеснительным. Встретились впервые они, когда ГИ с сынком приехал к РИ по приятельским обстоятельствам. Российская Империя прятал своего чумазика, только Союз всё равно вылез(ещё как!). На балу младшему немцу было плохо, поэтому он, весь нарядненький и неловкий, вышел в дворцовый сад. Там и наткнулся на просто одетого в шорты, рубашку с красным платком Союза. — Привет, — весело улыбаясь, подал для рукопожатия руку Союз. — Тебя как звать? Рейх лишь посмотрел на Совета, потом вниз, потом вновь на лицо и упал. Союз испугался, он начал стрясти мальчик, но тот не приходил в себя. В итоге русский побежал к фонтану, принёс воды немцу и вылил её на лежавшего. Охлаждающая влага разбудила маленького гостя. Рейх сказал что-то, но Союз не знал немецкого. Русский сел вплотную и поожил руку на лицо Германии. — Ты горишь! — Союз засуетился. — Надо доктора. Сейчас. Я позову взрослых! — СССР собирался уже идти, как его остановился рука больного мальчика. Рейх жестами показал, что хочет пить. Мальчик был весь потный, красный, тяжело дышал. Союз кивнул ему и с трудом понёс к фонтану. Там социалист снял сюртук, обувь с носками, расстегнул рубашку немцу, чтобы его новый приятель смог дышать, и подал воду. Немец напился и успокоился. Жар спадал. Солнце уже заходило, и всё небо было нежно-розовым, по краям переливавшим в сиреневый и синий, деревья темнели, листья радостно шелестели под вечерний ветерок, шумела голубая вода в молочно-мраморном фонтане, мягкая бирюзовая трава ласково щекотала пятки детей. Союза и Рейха наполнили чувства спокойствия, счастья и умиротворения. — С-спа-си-б-бо... — еле выговорил с акцентом маленький немец и смутился. Его голова лежала на голых коленях Союза, который смотрел на него. — Ты знаешь русский? — удивлённо спросил СССР. Рейх посмотрел вопросительно. Нет, Рейх не знал, или не так хорошо знал. — СССР. Я Союз. — Союз... — повторил Третий, опустил взгляд, видимо, размышляя, и ответил. — Reich. — Хорошо, Рейх, нам, то есть тебе, пора ко взрослым. Пошли, — Союз встал, Рейх за ним. Русский был выше пухленького немца на две головы. Они пошли ко дворцу. Там уже взволнованные и на нервах ждали две Империи. Из-за пропавшего Рейха они чуть не поругались. Увидев сына, старший немец успокоился, а вот Российская Империя стал красным со стыда и со злости: Союз без ботинок, в грязной рубахе и в шортах прибыл на важную встречу, и было бы неудивительно, если он оказался бы виновником этого конфуза. Немцы остались во дворце, в комнатах для гостей. Оба родителя знатно наругали детишек. Но с того раза Рейх и Союз постоянно старались проводить время вместе. У младшего немца появился первый друг, а РИ впервые поощрил в дружбе со страной Союза. Как затем оказалось, Рейх был младше Союза на три года, поэтому он воспринимался Союзом как младший брат и был этим доволен. — Ого, Рейх ты так быстро заговорил на русском! — Союз был поражён успехам, — Тогда и я выучу немецкий. Будем наконец-то понимать друг друга! — тут же СССР вытащил учебник немецкого. — Но мы понимаем друг друга... — тихо с акцентом сказал Германия, вновь смутившись. — Ничего, я выучу немецкий. И не сдался мне никак этот французский! Ну его! — Хорошо... — Рейх мило обнял Союза. Он был ещё маленьким, беззащитный ребёнком. С Советом он гулял по дворцовому парку, рвал другу цветы, иногда просто бегал, радовался. Когда пришло время уезжать, дети пообежали друг друг писать письма. Обещание с горем пополам они держали, но с каждым разом известия приходили всё реже и реже. Прогулявшись по Москве, старые друзья пошли к дому Союза. — Вот блин, мне надо было купить торт. Вот моя дырявая голова! — Союз открыл холодильник. — Ничего, — Рейх тихо усмехнулся. Он стоял в сторонке, следя за движениями русского и боясь сделать что-нибудь лишнее. — Не думаю, что будет хорошо кормить гостя бутербродом, — Союз неловко улыбнулся, почёсывая затылок в замешательстве. — Мне не нужно всяких бифштексов в кляре, под соусом. Мы ведь друзья, — Рейх всё же подошёл к Союзу. Русскому пришлось отстать от холодильника. Совет заметил, что "младший брат" стал почти его роста. Союз отрывался от друга на несколько жалких сантиметров. Рейх очень вырос, весь жир ушёл в мышцы. Прежде болезненный, слабый немец очень похорошел. В спокойном, прямом взгляде Германии Союз вдруг почувствовал силу, которая заставила его просто сварить чай и сесть за стол. — Ладно, может, ты прав, но я всё равно выйду и куплю что-нибудь. Мы давно не виделись, и это будет некрасиво. — В прошлый раз ты не заботился о красоте, UdSSR. Мне достаточно и того, чтобы ты принял меня в свой дом. — Рейх, нет, лучше тебе занять гостинницу, я знаю хорошую, забронирую лучший номер, а-то так не правильно как-то, — русского удивило предложение немца, но Совет не растерялся, хотя, ему становилось от себя же не по себе. — Хорошо... — лицо Германии выражало огорчение, — Надеюсь, мы всё такие же близкие друзья. — Да, конечно!... Ладно, ты можешь переночевать здесь, просто мне кажется, что в отеле тебе будет комфортнее и лучше, чем здесь. И моя квартира, наверное, очень скромная по сравнению с жилищами других стран. — В этом весь ты, и это мне нравится. Меня раздражает притворство. Ох, этот свет! Так устаёшь со всех интриг. — Правда? Я слышал, что это ты вдруг начал всю эту активность. — Британия с Францией душат. Им не нравится, что я опять встаю на ноги. Они хотят видеть во мне только должника и раба, а не свободную страну. Я им совсем не нравлюсь. Они хотят, чтобы я выполнял всё, что они скажут. — Старые маразматики, — усмехнулся СССР, — Да, они такие. Я им тоже не особо понравился. — Кстати... мог бы ты подписать кое-что? — Рейх смутился и посмотрел в сторону. — Что? — Пакт о ненападении... — неловко сказал немец, как в детстве. — Почему? Рейх, ты что-то задумал? — Совет взял бумагу, поданную Германией. Он недоверчиво взглянул на фюрера. — Подстраховка. От старых маразматиков. Я не знаю, на что они способны, но недооценивать их не стоит, я чувствую, они собираются что-то сделать, — Третий был взволнован, его глаза забегали. — Ладно. От твоей паранойи даже мне плохо. Подпишу, — Союз нахмурился, он уже был серьёзным. — Но если ты что-то сделаешь идиотское... Я найду выход, — русский подписал пакт. — Спасибо, я знал, что ты согласишься. Всё же мы на одной стороне, — Рейх встал и развёл руки, — Обнимемся? — Хорошо, — Совет также встал, и они обнялись. Рейх зарылся в шею Союзу, от чего тому стало неловко. Коммунист покраснел, чувствуя размеренное дыхание друга. Немец ночевал у Союза. Ночь была тихая. Рейх улёгся, но не уснул. Он ждал, когда Союз уляжется и погрузится в царство Морфея. Наконец он встал тихо с кровати и начал осматривать квартиру. Третий Рейх трогал шторы, щётку Союза, касался стен, книг, открывая их и находя там пометки. Союза интересовали детективы и фантастика. Наконец комната советского. Фашист подошёл к стулу с вещами. Он взял рубашку и зарылся лицом в неё, внюхиваясь, и затем глубоко, но бесшумно вздохнул. Рейх смотрел на спящего взрослого Союза, который был прикрыт лишь серой майкой, трусами и тонким одеялом, скинутым кое-где на пол. Казалось, Союз мог проснуться в любой миг, затем вскрикнуть и навсегда порвать любые отношения с немцем. Это было большим риском. Союз был бесконечно недоступен, но был так близко и беззащитно. Рейх мог натворить много разных вещей, которые бы не понравились Совету, но которые возбуждали воображение Германии. Сердце бешено забилось, кровь прилила, стало тяжело дышать, но Рейх стоял в мёртвой тишине. Рукой вдруг он тронул руку спящего, затем поглаживающими движениями плднялся к шее и к лицу. Союз на секунду дрогнул, нахмурился, но продолжал свой сон. Безнаказанност позволила фюреру легонько поцеловать советского в мягкую щеку. Мысленно Германия пожелал Союзу спокойной ночи. Он вернулся в предоставленную ему комнату и сладко заснул. — Доброе утро, — Рейх обратился к Союзу, который уже во всю уплетал свой завтрак, — Ты питаешься бутербродами? — Доброе. Да, а что? — с большим аппетитом Союз откусил ещё кусок. Прожевав и проглотив, он сказал: Я уже оформил тебе номер. Мне сказали, что это королевский люкс, не волнуйся, с тебя ничего не возьмут, можешь оставаться сколько хочешь. Для них это честь. — Моё присутствие не теснит товарища СССР в его квартире? — Немец говорил это то ли в шутку, то ли действительно интересуясь. Понять сложно. — Нет, всё хорошо, я рад, что ты приехал, — Союз не чувствовал подвоха в этом. — Хорошо, тогда почему товарищ СССР так хочет отправить подальше своего гостя? — Рейх, улыбаясь, подошёл к Союзу. Это смутило последнего, но тот также усмехнулся. — Товарищ СССР боится, что долгожданному гостю здесь не понравится, что придётся гостю питаться бутербродами также, как товарищу СССР. — Ничего, мне тут всё нравится. Зачем мне люкс, если здесь такое дорогое лицо. Тюсовет, ты же знаешь, у тебя очень дорогое лицо, — Рейх пошутил. Союз тихонько посмеялся. Шутка удалась. — Рейх, если так хочешь остаться у меня, то я ничего против не имею. Сейчас, только приготовлю тебе поесть, а то завтрак твой в номере. Что хочешь? — Что угодно, я не привередливый. — Ладно, сейчас сварю кашу, вечером приготовлю чак-чаки, куплю яйца, торт, сыр и мяса нормального. — Ты идёшь куда-то? — немец смотрел, как Союз готовит кашу. — Да, надо твой пакт доставить, как минимум. Потом бумажная волокита. — Ладно. Знаешь, продукты я бы сам купил. Вижу, у тебя дел по горло. — А у тебя? Нет, ты можешь, конечно. Но ты ведь такая же страна, как я. — Да, но сравни мою маленькую территорию с твоими пятнадцатью республиками. — Ладно, как хочешь, — Союз подал нацисту тарелку с рисовой кашей и с вареньем, — Вот завтрак, кушай. — Спасибо, — Рейх принялся уплетать содержимое. — Нет, тебе спасибо, что приехал. Хах, — СССР оставил деньги, копию и ушёл в комитет. Рейх сразу купил продукты, прогулявшись, и приготовил бифштекс на вине с макарошками. Да, он купил вино и шампанское. Далее влюблённый пошёл в комнату Союза. Тёплая, освещённая лёгким июльским солнцем уомната пахнула и была пронизана коммунистом. Фюрр прильнул к одежду в шкафу. Кровать советского, рабочий стол с бумагами, письма с почерком хозяина дома. В прикроватной тумбе находились всякоразные чеки, расчёски, спреи, крема, салфетки и несколько платков. Германия взял один из них. "Знаешь, Союз, ты не смог стать моим первым другом... ты делаешь мне больно, но это приятно. Я ненавижу себя, но не могу ненавидеть тебя, кажется так. Я любил тебя в детстве. Больше всех остальных. Ты казался виденьем моей горячки, но это не так, и я был рад. Мы выросли, я смог вытянуться, я старался. Теперь я прекрасен, но это не имеет значения, если ты не воспримешь меня кем-то больше, чем младшего брата. Союз, люби меня, я не стерплю кого-то ещё". Вечер. СССР вернулся. Его сразу встретил приятный запах вкусненького. Он зашёл на кухню, где его уже дожидался Третий Рейх. Стол был накрыт на двоих, в стаканах шампанское. Были бы свечи — точно свидание. — О, Союз, я уже заждался тебя, — Рейх был в зелёном шерстяном свитере, — думал, ты будешь голодным. — Спасибо, — на мгновение СССР даже растерялся. Он снял куртку, обувь и сел за стол, — Ты так старался... — Нет, мне легко, — Рейх тоже сел напротив. — Ты умеешь готовить— СССР попробовал кусок. — Как вкусно! — Спасибо, я очень рад слышать, — Рейх сверкал от радости. Он был горд собой, ведь специально учился готовить, чтобы быть лучше всех. — Всё же, к чему такие хлопоты? — Союз глотнул немного шампанского. — М, просто. Просто давно не виделись, — Рейх чувствовал, как его лицо краснеет, поэтому демонстративно хлебнул шампанского, — Приятно видеть старого друга. Сердце дышит. — Ты слишком преувеличиваешь всё или слишком подвыпил, — Союз немного смутился словам Рейха, — Ты уже успел покраснеть. — Ничего я не красный! — и немец покраснел ещё больше, — А если так, но ничего. Всё равно! — Да, хах, — СССР тоже глотнул шампанского, — Каким же хорошим ты стал, — русский говорил это с добродушием старшего брата. — Кстати, всё интересно, а у тебя есть кто на примете? — Рейх только и ждал подходящего случая, чтобы поговорить об этом. — М? Кто? — Союз удивился. — Ну, ты встречаешься с кем-то? Любишь кого-то? — руки под столом напряжённо сжались в кулак. — А, это, нет ещё, не доходило как-то, — облегчение. — А с кем бы ты хотел быть? Ну, идеальная любовь, пара, — Рейх глядел выискивающе, стараясь будто прочитать всё на лице Союза. — Да я даже не задумывался, хм... — русский нахмурился, — А с чего такие вопросы? — ехидно вдруг спросил советский, — Влюбился что-ли? — А... ну, это... — Рейх словно схватил инфаркт, губы онемели, он краснел и бледнел, будто всё рухнуло. Кухню эхом залил звонкий смех. — И вправду влюбился! И кто же эта красавица? — невинно спросил Союз. Германия опомнился. Он сразу смекнул дело. — Как ты понял?! — заиграл вновь свою роль Третий. — Ха! По тебе видно, но ты не к тому обратился. Я плохо соображаю в любви, — с сожалением сказал Союз, но добавил: Хотя ей даже позавидовать можно. Наш Рейх высокий, красивый, умный, стильный, вежливый и умеет готовить. Как говорится, настоящий джентльмен! — Ты правда так думаешь? — Германия был счастлив. — Да, полагаю, ты идеальный семьянин. Дальше русский накидался водкой и был уже в зюзю. Фюрер же не торопился с выпивкой. Он ждал, когда СССР впадёт в беспамятство. Немец подошёл к "брату", навис над ним и поцеловал в губы, затем в шею, руки его заблуждали по телу коммуниста, но тот явно не понял ласкт и, возмутившись пьяно, стал толкать немца от себя. Гармения, разочаровавшись в своей глупой попытке, сам отошёл. Было ясно — Рейх Союза совсем не интересовал в качестве пассии, любви, парня, спутника жизни, мужа и так далее. Это делало нацисту больно, это оскорбляло влюблённого. Фюрр видел в этом одну несправедливость. Злость, ярость, отчаяние. Что можно было бы сделать? Он любил Союза всегда. Не так, как должен был. Верный пёс, раб и мученник Амура. Хотя, не таким уж он был и хорошим, он это знал. Рейх презирал весь мир, потому что никто не мог догнать его мыслей, никто не переживал то, что перетерпел он(годы некоторых унижений и безысходности), и Германия, будто графин, наливался этой обжигающей злостью, холодрой жестокостью, горькой ненавистью, но прежде осушённый провалами, потерей опоры, осуждением и виной, разрушением надежд и мечт, колким пренебрежением. Нацист чувствовал зло внутри себя, но эта сила была единственным, что могло наполнить его, толкнуть к действиям, ожить. Чёрным блеском сияло его внутреннее существо. Последний, кто был , казалось Рейху, теплом, нежностью, фантазией светлого будущего, не смог бы принять целым, в любых проявлениях Германию. И это разочарование разрушило хрустальный графин. Рейх понял, что зло невозможно и бессмысленно держать в себе. Фюрер чувствовал, что он другой, не принимаемый никем, бескопромиссный в существовании, сгорающтй ярчвйшим адским пламенем.***
— Мне пора, я уезжаю, — Рейх сказал это опустошённо и грубо, но сменился, — Ха, было приятно встретить тебя, — он улыбался добро, — Надеюсь, мы ещё увидимся. — А, ты уже уезжаешь? — Союз только отходил от похмелья. — Да. Пора, — Рейх с лаковым чемоданчиком ушёл. Это было ясное, сероватое утро. Машины шумели, человеческий гул пронизывал стены московских многоэтажек. Во всём этом многообразии не было ничего, что могло зацепить слух, но разламывало голову на части, и в этом обилии смутро, но крепко отливалось в душе что-то одинокое, потерянное, неполное.