Tsutsuji

      Как там говорили европейцы? Третий раз счастливый? Глупость. Теперь Сенку уверен, что три — самая нелюбимая его цифра. Спустя три тысячи семьсот лет он не думал, что встретит ханахаки вновь. Почему-то хотелось верить, что окаменение и время полностью выжили из человеческого общества эту болезнь. Иначе как объяснить тот факт, что в деревне Ишигами с населением в сорок человек, не считая стариков и детей, никто не болел ханахаки. Даже влюблённый по уши Хром. Более того, в тех ста историях, рассказанных Рури, ни разу не встретилось хотя бы упоминание цветочной болезни. Сенку не верил, что Бьякуя не рассказал потомкам о ханахаки. Он просто не мог. Как Сенку не мог объяснить, почему все в деревне Ишигами поголовно обладают невосприимчивостью к цветочной болезни. Быть может, со временем появилась какая-то мутация, или близкородственное скрещивание, распространённое в нескольких первых поколениях, закрепило невосприимчивость, которая была у одного из пяти космонавтов, не считая Бьякую, или организм современных людей начал воспринимать ханахаки как обычную болезнь и выработал иммунитет? Сенку не знал. Он решил, что это даже к лучшему. Пусть все и дальше остаются в неведении. Было бы хорошо, если бы окаменение вылечило людей из прошлого от ханахаки. Как бы не так. Быть может, на первый взгляд это казалось правдой, но на самом деле, страшная болезнь осталась в сердцах людей, затаившись, словно опасный хищник, и ожидая своего часа. Часа, когда снова сможет расцвести в организме человека, красивым, смертоносным букетом, превратить его в клумбу, убить и выжать все соки, а потом распространить свою пыльцу, пробраться в сердца влюблённых и показать им, насколько бывает жестока эта любовь.       В тот день Сенку прогуливался вместе с Хромом и Геном по скалистой местности империи Цукасы и обсуждал дальнейший план развития, который бы мог ускорить подготовку к длительному путешествию: увеличение ежедневной нормы добычи нефти, поиск новых месторождений полезных ресурсов, координирование некоторых людей, всё ещё не желавших работать с бывшими врагами и прочие мелочи, которым необходимо было уделить внимание, пока они не переросли в серьёзные проблемы. Именно в тот день они случайно наткнулись на то, о чём Сенку старался не думать, мечтал забыть, словно страшный сон в детстве, сделать так, чтобы никто больше не увидел этого ужаса. Ханахаки. Это слово в очередной раз всплыло в голове Сенку, снова разбудило чувство страха, которое раньше сковывало его тело, заставляло стоять и смотреть, разглядывать этот ужас, запоминать всё, до мельчайшей детали. Сенку ведь разбирался в этой болезни. Тогда почему он снова испытал страх, глядя на ханахаки? Почему дыхание в который раз спёрлось, а руки затряслись? Однако в этот раз Сенку смог вернуть самообладание быстрее, он ведь разбирался в ханахаки. Но Хром и Ген вряд ли могли что-то в этом понять. Особенно младший научник, который никогда не видел цветочную болезнь. И сейчас расширенными от шока глазами смотрел на то, что некогда было человеком, присевшим в тени возле каменной стены, чтобы немного передохнуть, а потом вновь закинуть на плечи вязанку дров, оставленную рядом, и, поднявшись в гору, отнести её в империю. Теперь это нечто напоминало кусты, росшие рядом, лишь одежда говорила о том, что это было человеком. Цветок, вился, тянулся к солнцу ото всюду: из приоткрытого рта, из ноздрей, из глазниц, из некогда мелких царапин на теле — а среди зелёных листьев выделялись розоватые зонтичные соцветия с причудливыми цветами в форме пятиконечной звезды. Казалось, что здесь не человек, а клумба. «Хойя, — пронеслось в голове у Сенку, — или же восковой плющ». — Ч-что эт-то? — дрожащим от ужаса голосом спросил Хром не в состоянии отвести взгляд или закричать. На горло словно легла чья-то рука, сдавливая своими костлявыми пальцами, не давая нормально вдохнуть. — Эт-то ведь ч-человек? Ц-цветы…почему они…о-ни…р-растут из н-него? — Совсем забыл! Суйка-чан говорила мне, что видела какие-то необычные камни недалеко от пещеры с чудо-водой. Хром-чан, тебе бы стоило сходить и посмотреть на них, вдруг они очень ценные, а то я ничего не смыслю во всяких минералах, — к удивлению, Ген среагировал молниеносно, не потеряв самообладания ни на секунду, словно смотрел не на цветущий труп, а на какой-нибудь камень, мимо которого проходил каждый день. Его голос, спокойный, с привычными елейными нотками даже не дрогнул, а в лисьих глазах отражалась невозмутимость. Сенку сразу понял, чего хотел добиться менталист, в который раз поражаясь его навыкам. — Я провожу тебя. Подождёшь нас в лаборатории, после того, как посмотришь на камни, ладно? — Что?! Ну уж нет! — громко воскликнул Хром, словно не он секунду назад пошевелиться не мог от страха, словно не он только что с трудом говорил. Костлявая рука в одно мгновение отпустила горло, давая вдохнуть и закричать. Парень, услышав слова Гена, который, по его мнению, сказал что чёртовы камни сейчас важнее человека, находящегося перед ними, не мог просто взять и послушаться, уйти, не обращая внимания на случившееся. — Никуда я не пойду, пока не скажете, что ЭТО такое! Что тут произошло? Как? Почему? — Да тише ты, балда! — шикнул Сенку, резко прерывая поток ненужных сейчас вопросов. — Не нужно наводить панику. Лишние глаза и уши нам сейчас ни к чему. Ген прав. Иди в лабораторию. Я потом тебе всё объясню… Обещаю. — Л-ладно, — кажется, Хром всё понял. Глубоко вдохнул, резко отвёл взгляд, и попытался нацепить маску спокойствия, подражая «наставнику», но дрожащий, тихий голос выдавал его с головой. — Скажите только: он ведь…ведь мёртв, да? — Да, — так же тихо, произнёс Сенку, когда взгляд снова упал на тело, но, вздохнув, провёл рукой по волосам и громко и твёрдо добавил, убеждая, казалось, скорее себя. — Да. Мёртв. Иди с Геном. — Да, хорошо, — Хром, стараясь сохранить приобретённое спокойствие, поплёлся за менталистом, оставляя Сенку наедине с трупом.       Нужно было убрать тело отсюда. Лучше всего закопать глубоко в землю, тогда никто не прикоснётся к смертоносным лепесткам. Только вот в одиночку и без инструментов Сенку не смог бы даже стащить тело с горы, а уж выкопать достаточно глубокую яму и подавно. Оставалось надеяться на сообразительность Гена. Лишь бы он додумался прихватить лопату и телегу. Ждать пришлось недолго: болтолог вернулся приблизительно через полчаса и, к счастью, прихватил необходимые инструменты. Только вот ещё одну пару перчаток из грубой кожи прихватить не получилось. Сенку не видел в этом проблемы. Перчатки пригодятся только для того, чтобы оборвать стебли плюща и отделить их кустов, а с этим справится и один человек. После чего тело можно будет без опаски погрузить на телегу. С первым Сенку точно справится сам. А вот со вторым. Придётся отдать Гену перчатки. Сенку не хотел, чтобы менталист подвергал себя опасности. Ген прекрасно контролировал эмоции, поэтому было сложно сказать, заразится он ханаки или нет. Лучше не рисковать и сделать всё самому. Сенку не понимал, с чего вдруг такая обеспокоенность, потому решил списать всё на то, что навыки менталиста очень полезны царству Науки, а терять ценного союзника и отличного собеседника точно никто бы не захотел. Да и стоило признать, что Ген, ко всему прочему, был хорошим другом. И ещё Сенку кое-что помнил. Взгляд менталиста. Вернее то, как он смотрел на одну девушку из деревни Ишигами. Разумеется, наблюдать за людьми — это работа болтолога. Но тот взгляд казался каким-то другим, смутно знакомым. Почти так же смотрел Тайджу на Юдзуриху. Правда у Гена он немного отличался, словно, чего-то не хватало или, наоборот, что-то было лишним, но для Сенку, человека, не разбирающегося в чувствах, разницы почти не было. И всё же, всю опасную работу лучше сделать самому. Сенку за себя ручался: он точно не заболеет ханахаки.       Работа предстояла не из лёгких: сначала осторожно избавиться от стеблей и цветков и сложить их на дно телеги, потом поднять на удивление лёгкое тело и погрузить его туда же, затем спуститься к подножию горы, выкопать достаточно глубокую яму, скинуть содержимое тележки, проследить, чтобы ни один листик, ни одно соцветие не унесло ветром, и закопать. А после забыть как страшный сон и надеяться, что никто и никогда не найдёт эту безымянную «могилу», не увидит этого ужаса, не коснётся лепестков, которые даже в высохшем состоянии не переставали нести смерть. И была ещё одна деталь. Сенку не верил в богов, но почему-то сейчас молился всем, кого мог вспомнить, чтобы ни одна душа в его царстве Науки не заболела ханахаки, ведь тот человек явно контактировал с другими людьми, например просил кого-то перевязать его раны, а значит, он мог заразить других людей через свою кровь. Такие случаи тоже были известны науке, но не поддавались объяснению. Также тело пролежало в тех кустах не один день, следовательно, смертоносная пыльца уже была разнесена вертом. Но, согласно некоторым статьям, процент заражения воздушно-капельным путём невероятно мал, даже меньше, чем при заражении через кровь или слюну. Только если кто-то не додумается понюхать цветы на трупе. Однако интуиция, которой Сенку не привык доверять, твердила, что что-то как всегда пойдёт не так, особенно учитывая его уровень удачи, который, по одному нескромному замечанию, у него отрицательный.       Возвращались обратно парни уже с закатом. Ужасно уставшие. Особенно Сенку, которому подъём в гору всегда давался с трудом, учитывая также то, что обратно тележку вёз именно он. Ген старался слегка разбавить обстановку, сказав, что их недавнему «знакомому» всё же повезло и под удивлённый, непонимающий взгляд Сенку добавил, что плющ, на языке цветов означает гармоничную любовь и верность, и получил в ответ небрежное «дурак» с последующей лекцией об индивидуальном проявлении болезни, не до конца изученном (по правде говоря, практически вообще не изученном), и замечанием о том, что язык цветов здесь ни при чём. Менталист лишь рассмеялся, слегка прикрыв рот рукавом хаори. На что Сенку закатил глаза, пробубнив, что Ген как всегда ничерта не понял, но при этом почему-то засмеялся. Болтолог промолчал, посмотрел куда-то в сторону и продолжил идти в тишине. Разговор на этом закончился, но, стоит признать, что настроение Сенку немного улучшилось, но вот только одна мысль никак не выходила из головы. Почему Ген так спокойно реагировал на труп? Видел раньше? Да нет, чтобы смотреть на такое с равнодушием, нужно встречать на пути, как минимум, по сотне трупов каждый день. Эта мысль утянула надолго в мир размышлений. Сенку не сразу понял, что они уже успели пройти примерно две трети пути, пока не заметил у себя на одежде один маленький цветок из соцветия плюща. Небрежно подцепил его пальцами, покатал в руке, превратив в тугой шарик, присел и опустил в щёлку между камнями, прикрыв сверху ещё одним. — Ты бы поосторожнее с этим, Сенку-чан, — заметил Ген, слегка покачав головой. — Так и заразиться недолго. — Не волнуйся болтолог, со мной ничего не случится, — усмехнулся Сенку — Даю сто миллионов процентов. — Я за себя переживаю. Если ты помрёшь, кто будет делать мне бесплатную колу? — Губу закатай. Одной бутылки тебе вполне хватило, — ответил Сенку, вписывая создание ещё одной бутылочки любимого напитка Гена в воображаемый блокнот. Надо признать, что болтолог заслужил ещё немного колы. — Какой ты жестокий.       И снова тишина. На этот раз почему-то напряжённая. Во всяком случае, так её ощущал Сенку. Гена, кажется, ничего не волновало. Он просто продолжал идти рядом. Однако Сенку твёрдо ощущал на себе чужой взгляд. Совсем непохоже на Гена. Разумеется, любой человек, не находившийся в довольно тесных отношениях с менталистом не почувствовал бы, как за ним наблюдают хитрые зелёные глаза. Но Сенку был уверен, что даже самые близкие друзья тоже бы ничего не заметили, если бы Ген сам того не захотел. От этой мысли становилось неуютно. — Я очень часто сталкивался с ханахаки в прошлом, — неожиданно произнёс Ген, искоса поглядывая на Сенку. — Что? — У тебя на лице написано, что тебе интересно, Сенку-чан, — усмехнулся болтолог, чуть наклонив голову. — Если хочешь, могу рассказать подробнее. Всё равно лучше остановиться и передохнуть. Я вижу, ты устал. А тащить на себе твою тушу я не хочу.       Сенку согласился. Небольшой перерыв им точно не повредит. Попросил Гена подпереть колёса тележки камнями, потом оба сели рядом, на дорогу, облокотившись спиной о скалу. Сенку приготовился слушать, закинув руки за голову для большего удобства. А Ген? Ген, кажется, задумался, глядя куда-то в сторону и постукивая пальцами по каменной плите. Подбирал слова? Не мог начать разговор? Сенку это слегка удивило. Обычно Ген всегда знал, что и когда нужно сказать. Видимо, ворошить прошлое было неприятно. Тогда зачем менталист поднял эту тему? Просто так? Чтобы как-то убить время, пока они будут отдыхать? Или он действительно захотел поделиться? Сенку всегда считал откровения в разговорах лишними. Особенно если общаются двое мужчин. Однако Гена хотелось выслушать. Из-за его образа загадочного менталиста или просто из-за желания знать друга лучше? Неважно. Просто хотелось. И, к счастью, Ген наконец начал свой рассказ, спрятав ладони в рукава хаори, глядя куда-то вперёд, туда же, куда был устремлён взгляд Сенку. Говорил менталист спокойно, расслабленно. Его голос без привычной елейной интонации звучал непривычно. Иногда подрагивал, но быстро возвращался в норму. Чтобы уловить эти колебания нужно было слушать очень внимательно. Так, чтобы не было слышно ничего, кроме голоса собеседника. А Сенку умел слушать. Он вдруг подумал о том, что он стал одним из немногих людей, с которыми Ген был искренним. Было в этом что-то особенное. И Сенку вновь, буквально на секунду, показалось, что он был первым, с кем Ген делился воспоминаниями. Был первым, кому менталист решил рассказать об обнаруженном рядом с его домом много лет назад теле, оплетённом плющом, о подкосившихся коленках, о крике, застрявшем в горле, об обеспокоенном лице матери, о её ровном, красивом голосе, о нежных объятьях и мягкости её кожи, о приятном запахе морского бриза, и об успокаивающем тепле. Ген рассказал как прочитал огромное количество статей, постов и просмотрел множество ужасных картинок в интернете. Рассказал про очень вредную соседку снизу, позвонившую в тот момент, когда мама забирала десятилетнего Гена с клубных занятий, про тело его отца, обнаруженное в переполненной ванной в залитой квартире несколькими минутами позже, и про ветви акации, протыкающие тело мужчины насквозь, и про красивые белые бутоны на покрытых кровью побегах. Упомянул людей, в спец.одежде, уносящих его отца, странный раствор, запах которого ещё неделю преследовал жильцов квартиры, и чёрный гроб с закрытой крышкой и цветочными узорами. Первую истерику. Потом переезд с мамой в Америку, резкие финансовые проблемы, тот не самый хороший район, в котором им пришлось жить какое-то время, и их улицу, почему-то называвшуюся улицей смертников, и трупы. Трупы. В каждой подворотне. И цветы на них. Белые, жёлтые, красные. Розы, тюльпаны, гвоздики. Рассказал, как несколько дней он не мог выйти из дома, как бежал по улице, когда нужно было сходить в магазин, как зажмуривал глаза, когда ехал в школьном автобусе. Как делал всё, чтобы не видеть этого ужаса. А потом привык. Смирился. Рассказал про книжку, подаренную его мамой, со значением каждого цветка. Про возвращение в Японию спустя год и странную, нездоровую тоску по тем телам в каждой подворотне. Поделился тем, как было непривычно идти в магазин и не видеть торчащее из мусорного бака, оплетённое вьюнком тело за углом здания. Рассказал про удушающий кашель его мамы, большой дом бабушки, построенный в традиционном стиле, а потом очередной закрытый чёрный гроб с цветным узором, сморщенное, грустное лицо старушки, не проронившей ни слезинки на похоронах дочери, и солёные капли, стекающие по его собственным щекам. Рассказал про бессонные ночи за ноутбуком, учебниками и книжками о психологии, про все свои маски и образы, начало карьеры, фанаток, кашляющих цветами, конверты с любовными письмами и лепестками, фотографии, сделанные посмертно и отправленные сумасшедшими подружками одержимых девочек, вспомнить переполненную мусорную корзину, кучу спама, угрозы. Упомянул резкое затишье после активных действий менеджера. Невзначай добавил что-то про психологические исследования, собственную серию книг, посвящённую ханахаки и почему-то не очень популярную. И Сенку всё отлично понял. Протянул руку и осторожно, робко, по-дружески похлопал Гена по плечу. Поймал слегка удивлённый взгляд менталиста. Посмотрел сочувствующе, молча кивнул, закусив губу, и получил в ответ лёгкую улыбку. — Вот уж не думал, что ты мне так откроешься, — усмехнулся Сенку, убрав руку с плеча менталиста. Мысль о том, что болтолог был с ним искренен, всё ещё грела сердце. Странно и непривычно, но приятно. — Было бы что скрывать, Сенку-чан, — ответил Ген, покачав головой. — К тому же, если бы я не рассказал тебе, ты бы потом всю мою несчастную жизнь донимал вопросами о моём прошлом. — Ага, размечтался. Мне ни на миллиметр не интересна твоя жизнь, болтолог. — Ой ли, — хихикнул Ген, вновь прикрывая рот рукавами, а после повернулся, чтобы понаблюдать за почти зашедшим солнцем и первыми звёздочками, появившимися на небе. Красиво. Можно даже сказать романтично или интимно, если бы не сидящий рядом Сенку, который тоже засмотрелся на открывшийся перед глазами вид. Но время есть время. — Я думаю, ты достаточно отдохнул, Сенку-чан. Скоро стемнеет, надо поторопиться. К тому же, мы задолжали кое-кому объяснение. — Да, точно. На этот раз телегу повезёшь ты. Это не обсуждается. — Ты очень жестокий!