Ангел

Она всегда такая: бойкая, едва ли не взрывоопасная, с нагловатой ухмылкой и острым языком, с хищными повадками и стойкостью характера сродни терминатору. У Кайри все решается предельно просто: либо так, как она скажет, либо дракой. У нее всегда сбитые в кровь костяшки рук, боевые мозоли на пальцах, в глазах - пламя ярости. И что более важно – она всегда сама за себя. У Лобы Андраде на лице явно читаемое господство: она - воплощение идеала, и она прекрасно знает себе цену, прекрасно знает, что не только её таланты, но и она сама всецело дороже чего бы то ни было. В каждом ее движении - отточенная осознанность собственного великолепия, она изящна, даже когда вся одежда запачкана вражеской кровью, а на щеке красуется сочащаяся рана. Она превосходна, и мало кто осмелится с этим не согласиться. У них с Кайри... Странные отношения, на самом деле, зависшие где-то на грани дружбы, лёгкого соперничества и флирта, но трудно было спорить: Имахара восхищалась ею каждой клеточкой своего тела, а та, в свою очередь, была ужасно заинтригована и заворожена, как заинтригованы и заворожены бывают люди, наблюдавшие разрушительную силу стихии. Как бы то ни было, они сражаются плечом к плечу, прикрывая друг друга, залатывая друг другу раны; Кайри льстит доверие, которым Лоба ее одаривает, льстит забота и то, с каким рвением Андраде готова биться, не боясь поймать пулю за неё. Кайри, честно говоря, поймала бы за Лобу целую обойму, несколько гранат и артиллерийский удар. Иногда им удается просто поговорить по душам, сняв маски и приоткрыв душу, и такие моменты ценят они обе, пусть и по-детски боятся это признать. Они очень похожи в своей душевной боли, и осознание этого отдавалось каким-то странным теплом в груди. Они открыли друг другу всё: о Гюрзе, Блиске, о Ревенанте и увиденных смертях, о неподдельном страхе, о бескрайнем чувстве вины и жажде воцарения справедливости. Они парадоксально были настолько же разными, насколько похожими, и, быть может, именно это стало причиной крепкой связи, что установилась со временем. Никто так и не понял, когда именно пропала искрящая в воздухе неловкость, но разговоры теперь лились свободно, а в них было что-то настолько искреннее и настоящее, что ощущалось, будто именно так и должно быть. Только так. Без пуль, бешеного животного адреналина, без крови. Иногда кажется, что они знакомы целую вечность, что они не союзники, а старые друзья. Лобу хочется оградить от всего, что когда-то причинило ей боль, хочется защитить и уберечь от всего, что происходит вокруг. Ей это, конечно, не нужно: хирургическая точность и уверенность движений, грация, сила – в бою Андраде, быть может, действительно нет равных. Она смертоносна и безумно красива в свисте пуль, и Кайри, застыв в изумлении, иногда думает, что борьба Лобе к лицу даже больше, чем драгоценности. А может, это они так идеально дополняют друг друга: изящество и грубая сила – завораживающий контраст, которым Кайри искренне наслаждалась из раза в раз, сводя брови к переносице и ухмыляясь. Но когда Лоба Андраде на ее руках затухает, тлеет, будто спичка, она вдруг меняется до неузнаваемости. У нее во взгляде – вековая тоска, руки нежнее, чем когда либо прежде, сердце в груди бесится-бесится-бесится, будто никогда больше не успокоится. И она, ей богу, больше не сама за себя, она здесь, с ней, и так отчаянно-горько она просит прощения, умоляет остаться, слёзно клянётся, что найдет всех, кто заставил Лобу страдать, и тогда они пожалеют, что вообще так или иначе появились на свет. Она в одночасье открывает в себе что-то абсолютно новое, такое чужое и незнакомое, но именно сейчас это ощущается так правильно, что она не сдерживается и кричит, прижимая ближе к груди слабеющую Андраде, кричит так, что это даже отчаянием не назвать. Это глубже и в разы больнее. С щеки Имахары срывается одинокая слеза, и Кайри, честно говоря, так плевать, потому что идеальная, великолепная Лоба Андраде сейчас кажется такой хрупкой, и взгляд у нее потерянный, как никогда прежде. Ее голоса не слышно, – может, так громко колотится сердце, и в ушах звенит от собственного вопля, а может, ужасная слабость берет верх, – но бархатные губы едва-едва шевелятся, и Валькирия наклоняется, ощущая на своем лице рваное, очень слабое дыхание. Лоба будто тратит все силы на эту улыбку: дрожащую, неровную, но для Кайри она все равно останется безмерно красивой, самой прекрасной из всех, даже если тонкая дорожка крови стекает с уголка рта и губы предательски дрожат. Лоба невесомо целует Валькирию с металлическим привкусом, и в сердце снова безумная горечь, потому что это так похоже на прощание, что хочется выть. Она целует, и никогда, кажется, Кайри бы не подумала, что не хочет этого, но сейчас она действительно не хочет. Только не здесь и только на так. Все должно было быть иначе. И так чертовски неправильно, что у Лобы взгляд рассеивается и становится почти не понятно, куда именно смотрят блестящие глаза, и так чертовски неправильно, что она сейчас так болезненно хрипит и все меньше и меньше ощущается живой. – Мой Ангел. Имахара вдыхает резко, чуть сильнее стискивает Лобу в своих объятиях и шепчет, чтобы та замолчала, чтобы не тратила драгоценные силы. Они обе знают, что уже слишком поздно, но Андраде действительно замолкает, а Кайри обещает, что защитит ее, что будет рядом до самой последней секунды. Она отчаянно умоляет простить, сама не понимая, за что именно. За то, что опоздала, за то, что не сказала важного раньше, за то, что не она, черт возьми, оказалась на этом месте, с жуткой раной в груди и расползающейся по одежде алой кровью. Несказанное "Mi amor" застывает в воздухе, когда Валькирия перестает ощущать дыхание Лобы. Отстранившись, она смотрит сквозь пелену слёз на полюбившееся лицо с будто бы высеченными чертами, и таким незнакомым, почти чужим оно кажется сейчас. Пустые остекленевшие глаза не выражали ничего, что Кайри так увлеченно рассматривала и искала в них прежде. На щеках все новые и новые влажные дорожки, но кому теперь есть до этого дело? Ангел с реактивными крыльями взмывает ввысь, прижимая к себе самое дорогое, что у него было. Никто не слышит его тоски, его безграничного отчаяния, да и не нужен никто больше, на самом деле, потому что центр вселенной был прямо здесь, совсем рядом, в том самом горячем пламенном сердце, что больше не бьётся. И мелькает роем в голове мысль отключить этот шумящий реактивный ранец, безвозвратно устремиться к земле, прикрыв глаза, ощущая, как треплятся короткие волосы, потому что смысла сражаться, кажется, нет. Потому что со временем все то, что удерживало Кайри здесь, стало отражаться в той, кем она искренне восхищалась, кого хотела защищать всем буйством своей души. В той, кого она искренне, по-настоящему полюбила. Но она пообещала. Она пообещала, что никто из приложивших руку к гибели Лобы Андраде не уйдет безнаказанным. Каждый, кто покусился на великолепие, идеал и грацию во плоти, будет молить о пощаде, что никогда не снизойдёт на них. Потому что это был весь её мир, самое дорогое, прекрасное сокровище. Часть её души всецело принадлежала Лобе, потому что она, кажется, по-настоящему понимала. Без снисходительности и жалости. Искренне. Возможно, единственная во всей вселенной она на самом деле понимала Кайри. Возможно, единственная во всей вселенной, кого Кайри так сильно полюбила. И каждый, кто пытался забрать её, кто ранил её, тот, кто отнял её жизнь – они все заплатят за это. Они сполна заплатят. И Валькирия знает об этом, как никто другой.