Одал

Хмурые тучи плыли над Одалом, хмур был Иван. Пробегал он с утра до обеда по порученьям Марфы Игнатьевны и только к вечеру освободился. Пошел он знакомой тропкой к знакомой избушке, стучал-стучал, ждал-ждал, да ничего не выстучал и не выждал. Обошел избушку, позаглядал в окошки — пусто, тихо: то ли никого дома не было, то ли притаились, да не открывали. Ночью припустил дождь, забарабанил по черепичной крыше да по окнам. Все ворочался Иван в своей койке и никак не мог уснуть. Как же ему с Василием сблизиться, коль не может свидеться? Уж верно, Митрофан учуял что, вот и решил мешать. Долго ворочался он, мучимый разного рода терзаниями да сомнениями, под утро уснул и только к полудню проснулся. Не будила его нынче Марфа Игнатьевна и дел никаких не поручала. На круглом столе в столовой нашел Иван свой завтрак, заботливо в полотенца укутанный, чтоб тепло сохранилось, а рядом с ним — стопку одежды чистой да сухой, травами пахнущей. Той одежды, в коей он в реку угодил к Гостомыслу. Позавтракал Иван и снес чистую одежду в свою каморку. Решил пока остаться в местном тряпье, чтоб слишком внимание получаров не привлекать. Да и чего одежду зря марать? Вздохнул — с Богом или без Бога — и вот уж стоял на крыльце Митрофановой избы да стучал кулаком в дверь. Отворил ему Митрофан. — Чего тебе? — спросил он холодно. — В гости пришел, — Иван широко улыбнулся. — Я и вчера приходил, но вас дома не было. — Нас и сейчас дома не будет, мы гулять идем. — Можно с вами? — попросился Иван. — Нет, — отрезал Митрофан. За спиной его маячил Василий, молча да с сочувствием поглядывал на Ивана. — Почему? Я не буду мешать… — изумился Иван. — Ты уже мешаешь, — Митрофан был неприступен. — Мить, ну чего ты?.. — жалобно подал голос Василий. — Ничего. Он нам не друг, — Митрофан с вызовом глядел в глаза Ивану. — Тебе, может, и не друг, но с Василием мы друзья, верно? — Иван посмотрел на него. — Н-да-а, — неуверенно протянул Василий, глядя в сторону. Отчего-то вспомнились ему слова Миколки, вот он и засомневался. — Вы? Друзья? — ехидно улыбнулся Митрофан. — Приятели, — поправил Василий, не желая ссориться в первую очередь с Митрофаном. — Приятели — все равно. Ты что же, на меня обижаешься до сих пор? А говорил, что без обид, — не желал отступаться Иван, хотя в искреннюю дружбу с Митрофаном и не верил. — Ты мне не нравишься, а коли мне что не нравится… — Митрофан не договорил. Иван резко отпрянул в сторону и едва не свалился с крыльца — так напугал его из ниоткуда появившийся Павел. Неужто на помощь пришел? — подумалось ему. — Неужто и впрямь сидел где-то здесь на ветке и все слушал? Он даже на миг обрадовался, что колдун его не бросил. — Митрофанушка, — ласково позвал Павел, — дело есть. — Какое еще дело? — нахохлился Митрофан. — На реке. Ты нужен, пойдем, — Павел протянул ему руку. Митрофан недовольно цокнул языком, с досадой посмотрел на Василия, бросил злобный взгляд на Ивана и подал Павлу руку. — Не уходи, я скоро вернусь, — обратился он к Василию и растаял вместе с Павлом в воздухе. — Проходи, — Василий добро улыбнулся Ивану. — Не-не, лучше пойдем со мной, я тебе тут всякого разного покажу. А то я слышал, ты дома сидишь и никуда не ходишь. Что ж тебя Мить-трофан никуда не водит? — и Иван сбежал с крыльца. — Водит, почему же?.. — Василий нехотя вышел из избы, запер дверцу и тоже спустился с крыльца. — А Марфуша дом не запирает, — заметил Иван. — Какая Марфуша? — не понял Василий. — Марфа Игнатьевна, училка школьная. Ты же вроде уже был в школе? — Был, — рассеянно кивнул Василий. Иван оглядел его пристально, потом огляделся по сторонам и остановился прямо посреди тропинки. — Послушай, Вась, мне помощь твоя нужна, — зашептал он спешно. — Я соврал позавчера про отпуск: нет у меня никакого отпуска. Я хотел мужикам доказать, что не вру… ты уж прости, что я про тебя рассказал им тогда, я пьяный был, ты же не обижаешься? — Не обижаюсь, — отмахнулся Василий. — А то Митька вон тоже не обижаешься, а… гм… ладно, не в этом дело. Все равно они не поверили… Я при нем не стал правды говорить, потому что он с колдуном, а я здесь из-за него. Боялся один в лес идти, попросил Дмитрия Петровича, а он, оказывается, колдун! Но я же не знал тогда! Я церквушку эту только сфоткать успел, как он вдруг как внешне переменится, я там и вырубился сразу. А на утро проснулся у него в доме и обнаружил, что он и фотик мой забрал и мобилу… и… и в общем, я не могу уйти отсюда. Он не дает. А меня дома ждут, с работы уволят… и больше мне некого о помощи просить… Василий молча и удивленно смотрел на искаженное тревогой да отчаянием Иваново лицо, а потом тихо произнес: — Но чем же я тебе помогу? Я ничего не знаю и ничего не умею. — Как это ты ничего не знаешь и не умеешь, ты же у Митьки колдовству учишься? — Иван нахмурился. — Учусь, только все это бестолку. Я не умею колдовать, — Василий грустно улыбнулся. — Ты по дереву стучал? — спросил Иван. — Нет. Зачем? — не понял Василий. Вспомнилось ему, как в избе он бился головой по деревянной стене, да не стал говорить об этом. — Надо. Пойдем, постучишь. И Иван повел его прямиком в лесную чащу. Василий шел следом молча. Совестно ему было, что Митрофана он ослушался и избу покинул. Зашли они в лес и по первой же попавшейся сосне стукнул Иван пальцами да едва удержался, чтоб к стволу ухом не приложиться из любопытства. Василий постучал по той же сосне. — Ничего? — Иван выжидающе на него глядел. — Ничего, — Василий непонимающе пожал плечами. Иван приложился ухом к стволу и услыхал, будто листвы сухой да опавшей шелест. — Послушай, — поманил он Василия. Тот подошел и тоже приложился ухом к сосне. — Ничего не слышу, — посмотрел он на Ивана. — Как ничего? Там внутри будто листья сухие шуршат, — Иван смотрел на него, прислоняясь ухом к сосне. — Внутри ничего не слышу. Это лес шумит, — Василий снова приложился к стволу и на сей раз слушал дольше первого, да так ничего и не услыхал. — Это не лес. Неужели совсем ничего не слышишь? — Иван почти отчаялся. Он отлип от сосны и смотрел на лицо Василия да на его шею, словно хотел увидать на них какое-то изменение, но ничего не менялось. — Ничего, — подтвердил Василий и отстранился от сосны. — Как же так? Я к какому дереву ни приложусь, все что-то слышу! — Наверное, ты леший, — улыбнулся Василий. — Наверное… эх… ладно, пойдем отсюда, — поник Иван. — Пойдем, а то Митя будет волноваться, что меня нет. — Подумаешь, поволнуется разок, — досадливо хмыкнул Иван. Однако ж упорствовать не стал и покорно поплелся вслед к их избе. Не дойдя пары шагов до крыльца Василий вдруг остановился. — Я знаю, кто тебе поможет, — сказал он. — Кто? — Иван просиял. — Николай, он тоже колдун. — Николай? Миколка? Помешанный? — надежда таяла в Иване с каждым словом. — Он странный немного, но я бы не сказал, что помешанный. — Марфуша говорит, что помешанный, — недоверчиво произнес Иван. — То Марфуша, а это я, — Василий неловко улыбнулся. — Так что, поищем его? — Ну давай… ему точно можно рассказать? Он не выдаст другим колдунам? — Не выдаст, — успокоил Василий. — Уверен? — Да, я разговаривал с ним… пару раз… Не похоже, что он с ними близок. — Ну если так, то ладно, — без особой охоты согласился Иван. Повел его Василий тропой по направлению к школе, да не дойдя до нее остановился за двором одной избушки, у лавки. — Я его тут видел, — кивнул он на лавку. — Но не знаю, живет он здесь или нет. — Давай постучим, — предложил Иван. Как сказал, так и сделал, да только не открывали ему, сколько бы в дверь он ни тарабанил. — Наверное, дома никого нет, — осторожно предположил Василий. — Наверно, — Иван сбежал с крыльца. — А вы где вчера были? — На речку ходили, купались, рыбачили, потом по ягоды. — Все, лишь бы со мной не встретиться, — Иван зашагал в ногу с Василием по тропе к школе. — Почему? — не понял тот. — Потому что Митрофан твой терпеть меня не может, — пояснил Иван. — Кажется, это взаимно, — вяло улыбнулся Василий. У школы Миколки не оказалось. В школе тоже. Пошли они дальше на площадь, на базар да и стали там спрашивать у получаров, не видали ли они где Миколку. Все его видали: кто у мельницы, кто на лавке у лекарской избы, кто в кузне, кто на пастбище, кто и вовсе говорил, что только что где-то здесь он между рядов шатался и на прилавки заглядывал. Иван задумчиво почесал затылок да обвел растерянным взглядом базарную площадь. Порешили на том, что можно посмотреть всюду, коль точного места все равно не знают. Однако не пришлось долго им бегать по всему Одалу и его окрестностям: Миколка сидел на качели, пристроенной на ветке раскидистой акации за двором одной из избушек. Василий его издали еще заприметил, когда они собрались было на мельницу свернуть. — Здравствуйте, Николай, — с улыбкой окликнул он его на расстоянии пары метров. Миколка смотрел на них безучастно, словно и вовсе перед собой никого не видел. — Николай? Вы меня не помните? — встревожился Василий и ступил к нему ближе. — Вы меня… — он хотел было сказать «с пригорку толкнули», — вы меня добрым молодцем еще называли… Лицо Миколки сделалось вдруг раздраженным, он глянул на Василия с неприязнью, словно тот был надоедливой мухой и жужжал у него над ухом. — И говорили всякое… разное… забыли? — Василий чуть было наклонился к нему, но тот вскочил, тряхнул головой и зашагал прочь горделиво и молча. — Странно… — пробормотал Василий, глядя ему вслед. — Говорят же, помешанный, — убежденно заключил Иван. Василий вздохнул и опустился на освободившиеся качели. Уставился в землю и вяло шаркнул ногой по пыльной дорожке. Качели были для него низковаты. — Что дальше? — кисло спросил Иван, подпирая ствол акации спиной. — Не знаю… хотя… у меня мелькнула одна идея, но это глупо, — Василий грустно усмехнулся. — Что за идея? — оживился Иван. — Тут змей есть. Летающий. Я подумал, что ты мог бы улететь на нем. — Я не расшибусь? — Иван недоверчиво улыбнулся. — Ну… узду, наверно, надо. Или нет, спалит… Язык драконий выучить. Или… не знаю. Он же на цепи сидит, его еще отвязать как-то надо, — стал вслух размышлять Василий. — Ладно, это уже хоть что-то, — Иван отлип от акации. — И где этот летающий змей? — На той стороне горы, наверно, там еще гнезда ласточкины… но это не точно… меня Митя переместил туда, я не особо понял. — Но местные-то должны знать, я у Марфуши расспрошу. Ты уж не спрашивай своего Митрофана, а то еще заподозрит чего и никуда мне не улететь. — Хорошо, — Василий поднялся. — Пора мне домой. — Ты как малой, домой ему пора, — тихо съехидничал Иван. Василий слышал его, да ничего не сказал и молча шагнул на тропку. Иван пошел вслед за ним. — Может, я тебе хоть трактир покажу? — предложил Иван. — Будешь знать, где я живу. А то Митрофан твой меня и в дом не пускает. — И меня к тебе не пустит. — Как же я тогда улечу?.. — Иван в замешательстве остановился. Остановился и Василий. — А я тебе чем помогу? — не понял он. — Ну, не знаю… Ты видел этого змея, а я нет. И… и хоть примерно знаешь, где его искать… Василий обреченно вздохнул и зашагал дальше. — В ночь с четверга на пятницу Митя обычно с Павлом колдуют. Приходи тогда завтра заполночь. Но я все равно не понимаю, какая тебе от меня польза? — А вдруг этот змей сожрет меня? — Иван нервно хихикнул. — Хоть кости мои соберешь. — Не сожрет. Он маленький, — отмахнулся Василий. — Маленький? Он меня выдержит? — усомнился Иван. — Да, думаю, да… но точно не знаю… — Ладно, попробовать стоит, — Иван вдруг остановился и схватил Василия за плечо. — Видишь вон тот длинный дом? — вытянул он руку и указал пальцем на продолговатую избу меж других избенок, стоящую почти у кромки леса. — Там я живу. — Понял, — кивнул Василий. Да только ему все избушки, окромя своей, казались одинаковыми. Остаток дня Иван хлопотал по порученьям Марфы Игнатьевны, да попутно вещи всякие собирал для грядущего путешествия. Подле трактира имелся сарайчик небольшой да вместительный и отыскать там можно было все на свете кроме света самого, а потому и рылся там Иван, покамест день стоял на дворе. Не хотел он брать свечей у Марфы Игнатьевны, ведь спросит, для чего, а ему врать лишнего не хотелось — и без того заврался да боялся напутать чего в своих же словах. За ужином он обмолвился ей, что слыхал, будто змей здесь у них есть летающий. А Марфа Игнатьевна ему и рассказала, что знала. Лет пятнадцать назад кикимора одна старая нашла камень большой да необычный: был тот камень точно жемчужина, только размером с целую голову. Хотела кикимора его в своей хибаре пристроить, да унесть не смогла, как ни пыталась. А как наконец подняла, так и померла там же от перенапрягу. Этот жемчужный камень целой свитой с болота на площадь базарную притащили да колдунов, Марью с Павлом, кликнули, чтоб поглядели да слово свое сказали — ведь всем видно было, что камень непростой. Тогда же они и узнали в камне этом яйцо змеекрылое. Долго они прямо на площади над яйцом колдовали, покуда не треснуло оно и не выполз из него крылатый змееныш. Скорлупа в яйце была очень толста, оттого и было оно тяжело. А как только змееныш выполз, так она вмиг потускнела, поблекла и растрескалась. Колдуны к змеенышу что-то на непонятном языке зашептали, местные кричали да улюлюкали — всем зрелище было в диковинку. Змееныш испуганно вокруг остатков скорлупы своей ползал, точно обратно в нее хотел залезть спрятаться, да не мог — совсем раскрошилась она. Колдуны меж тем отчего-то сердились и уж ругаться стали. Покуда они ругались, к змеенышу откуда ни возьмись выскочил Миколка и хотел его было сцапать, да тот не дался и грозно заурчал. Павел отвел Миколку в сторону, чтоб не мешался, а Марья тогда же и принялась вздыхать, что у змееныша нет имени или же он не хочет его сказывать. Почему-то это было очень дурно, что у него нет имени, но Марфа Игнатьевна не задумывалась, почему. Стали тогда всей площадью думать, как бы змееныша назвать. Змееныш все ползал вокруг остатков скорлупы, рычал да хвост поджимал, покуда кто-то из детворы не выкрикнул, что надобно звать его Гришкой, ибо говорит он «гр», да только выговорить полностью не может имени своего, потому что разговаривать еще толком не научился. Все посмеялись да и порешили на Гришке. Колдуны его к себе забрали, а как подрос — вторая голова и хвост у него уж выросли, и стал он пламенем рыгать, — то сделали ему пещеру и посадили на цепь. — Хотелось бы мне на этого Гришку посмотреть, — с живым интересом отозвался Иван. — Далеко его пещера? Пещера Гришкина и в самом деле оказалась на той стороне горы, среди ласточкиных гнезд, как давеча говаривал Василий. Иван себе это даже примерно соображал: дорога на речку через гору проходила мимо этих гнезд, в меловом склоне выдолбанных, дорогой этой не раз он на машине проезжал. Нынче же до пещеры было несколько верст лесом. — Можно пешком как-то дойти до его пещеры? — осторожно спросил Иван. — Пешком ты целый день лесом плутать будешь, — сказала Марфа Игнатьевна. И тут же поведала о Пафнутие. Пафнтуий держал живность рогатую да безрогую и услуги свои менял на всякое разное полезное. А кому и по дружбе мог лошадь одолжить, коль больно надо. Да только Марфа Игнатьевна с ним ономнясь поссорилась, так что за Ивана просить не могла. — Сходи сам к нему да скажи, что на Гришку поглядеть охота, он лошадь заговорит, она тебя сама туда и свезет. Изба его тут недалёко, — она неопределенно махнула рукой в сторону печи, — у ней крыша покосившаяся и на крышей той уж травой все заросло. Сумерки уже сошли на Одал, да по просьбе Ивана вывела его Марфа Игнатьевна на веранду и с нее указала, в какую сторону идти и какой тропой, чтоб к Пафнутиевой избе выйти. Наутро, позавтракав, Иван пообещался все дела переделать, как только от Пафнутия воротится. Быстро отыскал он Пафнутиеву избу: не только крыша, вся она была покосившаяся да травой заросшая, словно и вовсе не жил в ней никто. Сарайчики же на заднем дворе, проглядывающие сквозь бурьян да редкий бревенчатый частокол, походили на избы более, чем сама изба. Прошел Иван на трухлявое крыльцо и постучал в криво повисшую на петлицах дверцу: внутри было тихо, а на заднем дворе не смолкала суета. Стучал он раз, стучал два, стучал три, не вытерпел и крикнул во всю глотку: — Есть кто дома?! Без ответа. Он уж было собрался через бурьян и частокол лезть, чтоб его услыхали и увидали, да в этот самый момент дверца отворилась. Стоял на пороге низкорослый худосочный лысый старичок в грязных лохмотьях и с козьей бородкой, в косичку на конце сплетенную. — Ты кто таков? — спросил он, недоверчиво оглядев Ивана. — Я Михаила Егорыча племянник, Иван. — Чего тебе? — Пафнутий от имени Михаила Егоровича не растаял, подобно Марфе Игнатьевне, но глядеть подозрительно перестал. — Я хотел у вас лошадь спросить, чтоб на змея Гришку посмотреть. Могу вам хату подлатать, а то она у вас совсем рассыпается. Зимовать в ней холодно… — Я со скотиной зимую, так теплейше, — прервал его Пафнутий. — Лошадь тебе, говоришь, надо? На Гришку поглядеть? Михайлов племянник, говоришь, Иван? Иван кивал согласно его вопросам. — Слушай сюда, Иван, — Пафнутий поманил его костлявым пальцем, словно секрет какой сообщить хотел. Иван наклонился к нему. — Коза моя давеча пропала, Зорька. Рыженькая, безрогая. Коль найдешь ее, будет тебе лошадь: жеребец мой, Ясень. Хороший жеребец, крепкий, свезет тебя до Гришки в самую пещеру. А коль Зорьку не найдешь, то и Ясеня не увидишь. — Где Зорьку искать-то? — покорно спросил Иван. — В лесу. — В лесу? — Иван выпрямился и с сомнением уставился на Пафнутия. — Вы думаете, ее волки еще не оприходовали? — Не оприходовали, я знаю, что живая, — убежденно сказал Пафнутий. — В какой стороне леса хоть искать, знаете? — спросил потускневший Иван, хотя и старался виду своего расстроенного не показывать. — Кабы знал, не просил бы тебя ее сыскать, — хмыкнул Пафнутий. — Ну давай, Михайлов племянник, Иван, ищи Зорьку. Некогда мне с тобой лясы точить. И он закрыл дверцу прежде, чем Иван успел что-то сказать в ответ. Найти козу в лесу — все равно, что иголку в стоге сена. Да только не было выбора у Ивана — искать или не искать. С тоской поплелся он от Пафнутиевой избы в лесную чащу и принялся бродить там. Сперва по деревьям стукал и прислухивался, думал услыхать чего, да только никакого звука, похожего на козье блеяние, не слыхал, и скоро наскучило ему по деревьям стучать да звуки их выслушивать. Бродил он дальше и подумывал о колдуне: тот бы козу сразу отыскал, что ему стоит? Или новую бы наколдовал, лучше Зорьки. Подсобить обещал. Хоть бы сказал, как звать его, когда он нужен… Бродил Иван дальше и не заметил, как вышел к той самой реке, в коей едва не утонул. Темна была река под сенью старых дубов, широко раскидывалась и убегала глубоко в лесную чащу. В тревоге повернул Иван обратно и зашагал прочь. — Иван, Иван, — вдруг позвал его утробный грубый голос. Иван вздрогнул и остановился, с опаской оглядываясь на реку. Тиха была река. Недвижна была река. — Иван, — снова позвал его тот же голос. Ничто не дрогнуло на воде, да только не сомневался Иван, что из-под воды его кличут. — Что? — он осторожно повернулся к реке да на всякий случай крепко вцепился за дубовую ветку. — Прости, Иван, что я тебя заманил да намочил, — виновато сказал голос. — А-а-а, это ты, Гостомысл? — Иван скривил губы в нервной улыбке, вспомнив ныряние свое. — Ничего, ничего. Я уже высох давно, Марфуша меня отогрела. Узнал, кто кусок реки у тебя забирал? — Узнал, — прогремел Гостомысл, — Митрофан. — Митрофан? Что же он, правил здешних не знает? — хотя Иван и сам их не знал. — Знает, да не чтит, — сурово сказал Гостомысл. — Гостомысл, а Гостомысл, можно у тебя спросить кое-что? — Что же? — удивился Гостомысл. — Ты козу случайно не видел? Рыжую, безрогую? — хотя сам Иван не видал Гостомысловых глаз и говорил с самой рекой, но отчего-то был уверен, что Гостомысл может видеть и слышать, пусть не глазами и не ушами. — Видел, — отозвался Гостомысл. — Она сюда подходила воду пить. Потом пошла вверх. И вода дрогнула, указывая направление в глубь, в самую чащу. Иван глядел в сторону чащи и не находился с ответом. До того он удивился своей удаче, что даже не верил в нее. — Ты еще здесь? — позвал он водяного. — Здесь, — откликнулся Гостомысл. — Еще спросить чего-то хочешь? — Да я бы вообще много о чем спросить хотел, я здесь недавно и мало что знаю, — признался Иван, — но сейчас мне надо козу найти… к тебе, если поболтать, сюда приходить или в любом месте реки можно? — Я в любом месте реки слышу, коль меня кликнут. — Ого, — протянул Иван, — круто, — так и чесался у него язык спросить про ушли да глаза Гостомысловы, но стерпелось. — Тогда еще поболтаем, бывай, — он помахал рукой реке. — Не поминай меня лихом, — отозвался Гостомысл. Иван облегченно вздохнул и сам резвым козликом поскакал вглубь леса. Сперва скакал по берегу, но вскоре берег стал непроходимым и ему пришлось скакать по лесу, пробираясь чрез разросшиеся папоротники. Брел он, брел и в какой-то момент услыхал слабое блеяние, отозвавшееся в груди его великой радостью. — Зорька?! — заорал он. Коза, точно услыхав его, громче заблеяла в ответ. Пошел он на козье блеяние и вскоре вышел на просторную поляну, заросшую душистыми люпинами да медуницей. В самом центре ее, точно цветок папоротника, рдела запутавшаяся Зорька и истошно вопила во всю мощь своей козьей глотки. Распутал ее Иван и двинулся вместе с ней в обратный путь. Пафнутий Зорьке своей нарадоваться не мог: в обе щеки ее целовал, за шею гладил да обнимал, да еще шептал что-то так горячо в самые уши, что Ивану даже стыдно за него стало, как если бы он сам так до козы лез. — Пойдем, Михайлов племянник, Иван, — махнул ему Пафнутий в темные сени и повел вслед за собой и Зорькой. Пройдя сени и еще одну маленькую комнатушку, вышли они на двор, кишащий всякой живностью рогатой да безрогой. Пафнутий вставил в рот два пальца и свистнул так резко да громко, что Иван невольно уши закрыл руками. На свист из сарайчика тут же выскочил конь вороной и подскакал игривой поступью к Пафнутию. Ластился он к нему и хвостом помахивал, точно пес. А Пафнутий все его гладил по голове да по гриве и нашептывал в шелковистое ухо, к нему склоненное: — Ясень-Ясень, Ясенек, Вороной мой конек, Ты скачи чрез лесок В змеегоров уголок. Скачи быстро, верно, Воротись затемно. Ясень-Ясень, Ясенек, Вороной мой конек… Потом похлопал Ясеня по крупу и принялся седлать его. Иван меж тем рассказывал, каких тяжких трудов стоило ему Зорьку отыскать, да только Пафнутий его и вовсе не слушал. Захомутав Ясеня, вручил он поводья Ивану и выпустил их чрез калитку заднего двора. Иван обещал вернуть Ясеня до завтрашнего вечера, а Пафнутий все наказывал, чтоб Иван не забывал коня кормить да поить, да подпругу на седле ослаблять на ночь. Иван согласно кивал на его слова и обещал сделать, как велено. Дома Марфа Игнатьевна тут же его к делам припахала, так что как оставил он Ясеня у сарайчика на заднем дворе привязанным, так и позабыл о нем, и вспомнил только после ужина. Отнес ему воды, спросил у Марфы Игнатьевны зерна да соломы, накормил да напоил бедную животину, собрал все свои снасти и полуночи стал ждать, усевшись за стол в столовой. Как только кукушка на настенных часах прокуковала двенадцать раз, так и выскочил Иван на двор, отвязал Ясеня и повел его под узду к знакомой избе, да на полпути замялся. Василий заполночь говорил приходить. А вдруг Митька еще там? Вдруг сегодня не колдуют? Иль случилось чего? А он к ним на порог да еще и с конем! Подумал так Иван и отвел Ясеня обратно к трактиру да покрепче привязал его за перила на веранде. Затем воротился к избе и постучал сперва тихо, потом погромче. На третий стук открыл ему Василий. — Ну что? — зашептал Иван. — Ты один дома? — Один, — шепнул в ответ Василий и вышел из избы. — Ты… без ничего? — Иван недоверчиво оглядел его, насколько позволяли ночные сумерки. — Ты не говорил мне что-то брать с собой, — да и не было у Василия ничего такого, что сгодилось бы для их вылазки. Вздохнул Иван раздраженно и повел его к трактиру, у которого Ясеня привязал. На Иванову радость, Ясень никуда не сбежал, стоял прилежно и разве что ушами водил да хвостом порой себя обмахивал от мошкары ночной. — Мы вдвоем на нем поедем? — спросил Василий с сомнением. — Можешь пешком идти, — хмыкнул Иван, но тут же сменил тон. — Залазь, — похлопал он по седлу, — этот пятерых нас выдержит. — Я… — Василий замялся, — я никогда на лошадях раньше не ездил… Иван открыл было рот от удивления, но тут же закрыл его, чтоб мошку ночную ненароком не поймать. — Давай, с правой стороны подходи, — скомандовал он, — и правую ногу в стремя ставь, а левую перекидывай через седло. Держу, держу я стремя, — он едва не получил по носу пяткой, выскочившей из стремени. С горем пополам уселся Василий. Иван отвязал поводья, вручил их ему, сам вскочил в седло и отобрал их. Пришлось им тесно в одном седле. Иван сидел первым. Ясень, чуя двойную ношу под собой, недовольно зафырчал. — Куда дальше? Ты знаешь дорогу? — тихо спросил Василий, когда Иван натянул поводья. — Не знаю. Ясень знает. Ясень-Ясень, Ясенек, — затянул он на манер Пафнутия. — Свези-ка нас к Гришкиной пещере. Ясень пошевелил ушами, фыркнул что-то возмущенно на своем конском и с явным недовольством зацокал по каменным тропам к окраине, в самую глубь лесной чащи. Тема была ночь. Темно было небо над Одалом. Темы были дубы да сосны. Темные птицы мелькали по темному небу, ютились в темных ветвях и пели темные ночные песни, да не разглядеть было их в темноте. Где-то вода тихо поплескивала, а конь знай себе все шел и шел уверенно, и ни Иван, ни Василий его копыт в темной траве ни разглядеть, ни услыхать не могли. Сперва ехали молча, затем Иван осмелел и заговорил. — Ты что-нибудь знаешь о колдуне? — шепотом спросил он Василия. — Что? — шепотом ответил тот. — Что-нибудь. Вдруг у меня сегодня улететь не получится? Надо знать, как к нему подлизаться, слабые места его. Ну, например, что ему нравится? — Митя ему нравится, — хмуро отозвался Василий и в кулаки сжал ткань своих штанов. — А еще? — спросил Иван. Василий призадумался да и рассказал Ивану коротко все то, что сам слыхивал от Митрофана. Так за разговором не заметили они, как небо уж подернулось серой рассветной дымкой, лес поредел, и вышли они на пригорок. С этого самого пригорка Василий на выходных и скатился с Миколкиной подачи. Меж пригорком и Гришкиной пещерой тянулась не дорога, как думалось Ивану, а овражек, редкой травой поросший. А чрез овражек на противоположной скале зияла черная дыра — Гришкина пещера. Хоть Иван и откопал в закромах сарая Марфы Игнатьевны крюки да канаты, пещеру на абордаж взять не удалось бы — зацепиться не за что, и канатоходцы из них были неважные. Пока в мрачных раздумьях Иван ходил взад-вперед по пригорку, тер подбородок да поглядал по сторонам, Василий голову склонил на грудь и задремал в седле. Ясень жевал траву и обмахивал себя хвостом. — Ясень-Ясень, Ясенек, — Иван подошел к нему, привстал на цыпочки и в самое ухо зашептал, — перепрыгнешь во-о-он туда? — и указал пальцем на Гришкино логово. Ясень поднял голову, дожевал траву и поглядел в указанном направлении. Оценив свои силы, он одобрительно заржал. Иван тут же вскочил в седло, а там проснулся и задремавший было Василий. Ясень разбежался и оттолкнулся с такой силой, что с пригорка куски земли посыпались в овражек. И вот они уже стояли на краю Гришкиной пещеры. Снаружи занимался день, внутри была непроходящая ночь. Иван слез с коня, чиркнул спичкой по самодельному факелу и пошел вперед. Василий молча направился за ним. Ясень остался стоять на краю пещеры, точно пес сторожевой. Шли они, шли и наконец вышли к змею Гришке. Тот спал самым сладким змеевым сном, свернув кольцами шеи и хвосты, так что незнающий принял бы его за змеиное гнездовье. Иван безрадостно оглядел тощее змеево тело. — Вот на случай чего, — вручил он Василию флягу с водой из своего рюкзака. А сам пошел в глубь пещеры цепь разматывать иль раскалывать: для этого захватил он с собой и секатор, и топор, и чего-то еще. Василий глядел то на занимающийся розовой дымкой рассвет, то на нетерпеливо бьющего копытом Ясеня, то на свернувшегося кольцами змея Гришку. Послышались стук и лязг — Иван бил серебряную цепь, — от звуков вздрогнул Василий, вздрогнул и конь Ясень, а змей Гришка ни одним кольцом не шелохнулся. И все посапывал себе в четыре ноздри. Пещера чистая, выметенная, колдуны или какой змеевой домовой в порядке все держат, — подумалось Василию. Подошел он ближе к змею и стал его разглядывать. Диковинная все же зверушка: рука так и тянулась потрогать да пощупать чешую его переливающуюся в отсветах факела… — Не могу! — в отчаянии завопил Иван. — Цепь не разбить! — Заколдованная, наверно, — предположил Василий, борясь с соблазном дотронуться до белой Гришкиной головы. — Я там змея не разбудил? — кричал Иван. — Спит он, — Василий сунул руки в карманы подальше от искушения. — Наверное, тоже заколдован. Из глубины пещеры вышел Иван. В одной руке у него был самодельный факел, в другой столбик да молоток. — А если мы не сможем его разбудить? Тогда не улетим, — отчаялся Иван. — Ты не улетишь, — поправил Василий. — Ну да, я. Какая разница! — Иван с досады бросил столбик с молотком на землю. Отскочивший от земли столбик угодил по серой змеевой макушке. Все затаили дыхание: даже конь Ясень перестал бить копытом. Однако змей Гришка не шелохнулся. Иван с Василием переглянулись озадаченно и растерянно. — Точно, заколдован и не разбудить, — заключил Иван и погладил серую Гришкину голову по месту удара. Василий осмелел и тоже решил погладить змея по белой голове. Едва его пальцы коснулись змеевой чешуи, Гришка тут же разлепил все четыре своих золотых глаза с тонкими нитями зрачков и настороженно оглядел всех присутствующих. — Кажись, пора валить, — Иван выронил факел и попятился к краю пещеры. Василий же смотрел в золотые змеевы очи точно загипнотизированный. А змей смотрел на него. — Скорей в седло! — услышал он будто издалека голос Ивана. И так слабо звучал его голос, словно доносился с края света, а не с края пещеры. Гришка разинул обе свои пасти, вытянул шеи, по коим, точно зарница, пробежало пламя, и выплюнул на Василия бесцеремонный шквал огня. Тот только успел боком развернуться и сжаться вокруг врученной ему фляги. — Сгоришь же! — завопил Иван и выскочил из седла, в которое едва залез. Выхватил он из судорожно сжатых пальцев Василия флягу и стал в сторону змея Гришки воду разливать да приговаривать «ш-ш-ш-ш!» Гришка отползал в глубь пещеры и тоже издавал шипение, но куда более грозное, чем Иваново шиканье. — Вот и сиди там! — приказал Иван. Он схватил за руку ошеломленного Василия и потащил его прочь из пещеры. — Живой? — спросил он, под задницу толкая Василий в седло. — Живой, — рассеянно отозвался тот. — Ни царапинки! — в свою очередь удивился Иван. И тут взгляд его упал на шею Василия: на ней больше не было шрамов. Иван сглотнул, но говорить ничего не стал. Гришка обиженно рычал из глубины пещеры, слабо освещаемой оброненным факелом, который так никто и не подобрал. Поставил Иван ногу в стремя, подтянулся в седло и уж было хотел Ясеню нашептать на пригорок скакать, как перед ними возникла женщина воинственного вида с длинными рыжими волосами. То была колдунья Марья. — Что вы здесь делаете? — требовательно спросила она. — Мы… мы… — Иван оглянулся на Василия, потом на пещеру, потом снова глянул на Марью. — Мы змея смотрели, — и улыбнулся во всю мощь своих белоснежных зубов. — Брысь с глаз моих! — Марья разозлено топнула по воздуху ногой. И вот уж конь Ясень вместе с обоими седоками стоял в самом центре пустой базарной площади. — Не получилось, — с огорченным вздохом Иван слез с коня. Василий слез вслед за ним. — Ничего, в другой раз получится, — сам себя подбодрил Иван. — Только в другой раз без меня, — хмуро сказал Василий. — Видно будет, — улыбнулся Иван. Пожали они друг другу руки и разошлись по разным извилистым тропкам.