***
утро. обычный жаркий день в деревне. маленький осаму бегает по огороду, собирая клубнику. тень от небольшой елочки укрывает уличных котов. атсуму как обычно катается на велосипеде. наехав уже в сотый раз на кочку, он опять разбил коленку. но он не заплакал, атсуму не хочет, чтобы кто-то думал, что он плакса. добежав до деревенского дома, он начал разыскивать свою маму. мама. замечательный человек, который всегда тебе поможет. но, не найдя её в огромном, как казалось маленькому атсуму, доме, он побежал в кусты малины, ломая за собой все ветки, встречавшиеся на пути. — мама! я тут немного задел коленку, ты не можешь посмотреть? она немного болит, но я не заплакал, ты видишь, мама? — ну конечно, опять ты собрал все ямы на дороге. вместо того, что бы фигней маяться, лучше на брата посмотрел. вон, глянь, сколько он клубники собрал. а ты что сделал? коленку опять разодрал, — она даже не повернулась в его сторону. — прости, я буду помогать тебе. скажи, что нужно сделать, и я постараюсь, честно, мама. — мне ничего от тебя уже не нужно, иди занимайся своими делами, мать же сама со всем разберется — она махнула ему рукой и продолжила собирать малину. маленькому мальчишке ничего не оставалось, как пойти прочь из этих кустов. он смотрел на свою разодранную коленку и старался изо всех сил сдерживать слезы. атсуму сел на маленькую скамейку, стоявшую сбоку от дома, и обижено смотрел на трудящегося осаму. детская обида, но почему она такая сильная? осаму подбежал с маленьким лукошком ягод к атсуму и внимательно посмотрел на его коленку. он поставил собранное добро рядом с братом и забежал в дом. — вот держи, это перекись. мама говорит, что она лечит ранки, — осаму протянул небольшой белый флакончик, рассматривая лицо своего брата, — она чуть-чуть пощипет и пройдет, обещаю. — дай сюда, — атсуму выхватил флакон, и, зажмурив глаза, начал капать на рану. ему было больно, но самым ужасным было бы показать брату, что он чувствует эту боль. — вооот, я же говорил, совсем не больно, — осаму сел рядом и подвинул к себе лукошко. — хочешь ягод? я нам две самые красивые нашел, вот смотри. — не хочу я твоих ягод, отвали от меня, — атсуму ударил брата по руке с клубникой, предназначавшейся ему, так, что она упала на землю. он быстро убежал за калитку, сел на велосипед и поехал куда-то в сторону леса. — и чем ему не понравилась моя клубничка? — осаму подобрал ягоду с земли, отряхнул её и положил обратно в корзинку. атсуму доехал до небольшой опушки леса и сел возле дерева, бросив свой велосипед на землю. по его щекам катились слезы. но он был слишком маленьким, чтобы хотя бы что-то понять. он помнил, и всегда будет помнить те кусты малины. разбитая коленка ныла, но уже не так сильно, как брат и обещал. он смотрел на маленьких муравьев, бегающих по земле меж листиков травы. они были такими крохотными. интересно, они представляют, что такое большой мир?***
ночь. на улице слышны раскаты грома. чуть повзрослевшие братья мия опять остались в деревенском домике у бабушки. на тумбочке между двумя кроватями стояла зажженная свеча. от неё по стенам комнаты расползались пугающие тени. но атсуму их не боялся, как не боялся и грозы на улицы. ведь она гремит где-то там, а он здесь, в теплом доме. их кровати стояли в разных углах комнаты. атсуму лежал уткнувшись носом в клочок одеяла, повернувшись лицом к стене. в маленькую форточку задул прохладный ветер, колебавший пламя свечи. на улице капал дождь. атсуму уже почти погружался в сон, тогда как осаму трясся под одеялом, обнимая свою любимую игрушку, в виде черного лиса. по стеклам барабанили капли. атсуму услышал легкий скрип половиц, и обернулся. возле края кровати стоял его брат с плюшевым лисом. — цуму, можно я пожалуйста посплю с тобой… — на улице раздался раскат грома, и осаму дернулся от испуга. атсуму ничего не ответил. он молча подвинулся, оставляя место для брата и поднял одеяло. осаму медленно забрался на кровать и укутался в кусочек одеяла. он уткнулся носом в плечо своего брата и лежал неподвижно. атсуму слышал каждый его вздох, когда молния била о землю. он повернулся в его сторону и положил руку поверх его плеча. осаму перестал дрожать. он медленно погрузился в сон, сладко посапывая. то же случилось и с его братом. даже в самую ужасную непогоду они оставались вдвоем. и не было человека, помимо них самих, к кому они могли обратиться. атсуму завидовал брату, но не ненавидел его. осаму же абсолютно искренне, не тая никакой обиды, любил его, как самого лучшего брата на свете. они друг другу были по-истине нужны. а та клубника, и вправду была самой вкусной, что атсуму когда-либо пробовал.***
утро. отвратительно яркий свет падал прямо на глаза тсуму. он уже совсем не маленький. возможно, это скорее касается только тела, а вовсе не разума, но он уже абсолютно точно должен был быть похож на тех строгих взрослых людей в костюмах. и все же он лежал в своей комнате. грязный и раздетый он тупо пялился в потолок, пытаясь выдумать несуществующие узоры. в его голове было пусто, не было даже намека на воспоминания о прошедшем сне. в висках сильно пульсировало. атсуму нацепил на себя болтавшиеся на одной ноге боксеры. ему мерзко было вспоминать о произошедшем ночью. может этого вообще не было, просто идиотский сон? нет, на полу лежала скомканная белая салфетка, да и не спал он никогда полностью раздетым. каждый шаг отдавался в его бедной помутненной голове, пока он брел до душа. ему было безразлично, где сейчас находился его брат. скорее он просто выполнял заданную в голове установку дойти до душа и смыть с себя все отвращение к миру, так изматывающе долго копившееся в нем. когда-то белый кафель был покрыт налетом. раковина с висевшим над ней зеркалом тускло переливалась разводами. душ выглядел более-менее чистым, несмотря на то что швы давно стали темно серого цвета. на потолке висела одинокая лампочка, иногда раздающая неприятный треск и мигания. атсуму зашел в душ и тотчас включил обжигающе горячую воду. он натирал свое тело до заметных алых следов, но не смел прикасаться к члену. непонятно, как же он хотел смыть с себя всю разъедающую тело до костей грязь, если он не трогал виновника всего торжества. но страх был куда сильнее. удушливый, дурманящий голову страх того, что это снова повторится. а если бы это произошло не дома? если бы он ощутил это тогда в драке? ему казалось, что невозможно было придумать человека хуже, чем тот кучерявый черноволосый выблядок. ему хотелось выбить ему все зубы, провезти лицом по потрескавшемуся асфальту, сломать каждую кость в его теле. но даже так он не почувствовал бы все, что перенес атсуму. да разве такое вообще законно делать с людьми? это чувство отвращение к себе, к собственному телу. так быть не должно. ведь он же такой красивый, лучший парень на курсе. гениальный вокалист. разве так может быть?***
за удушливым началом июне пошли привычные для города дожди. сессия уже закончилась, но силы ни у кого так и не появились. то, что они смогли вместе записать мало кого удовлетворило, поэтому нужно было снова во всю вкладываться в их уже ставшее привычным хобби. сакуса наконец-то смог поумерить свой характер, а атсуму давно позабыл про весь инцидент, ведь зачем в голове держать такую ересь. сакуса бесцельно блуждал под угольного цвета зонтом по окрестностям казанского собора в самом центре города. такое привычное, но вечно чужое место. слишком много людей, с восхищением смотрящих на искусные исторические здания, будто чарующие всех, кто проходит мимо. тяжелые берцы киеми гулко хлюпали по лужам, отражающим высотные шпили и пробегающих мимо веселящихся детей. он никогда не был таким ребенком. слишком высока была планка родителей для таких бесполезных развлечений. но вот уже прошло то время, когда нужно было подстраиваться под них, но сакуса все так же не может по-ребячески веселиться. его ребенка, сидевшего далеко в глубине души много лет назад убили выстрелом из пылившегося в шкафу охотничьего ружья. хотелось чего-то другого, может хоть кто-то может разукрасить его удушливо серую душу. сакуса прошелся вдоль проспекта, чтобы спуститься в пропахшую одноразками подземку с выходом к метро. в кармане раздалась вибрация, и киеми бездушно вытащил телефон. суна ринтаро 14:41 бл чел погнали сегодня накидаемся может судьба, что он так вовремя зашел в это метро? размеренно войдя в вестибюль станции он обозначил цель добраться до морского вокзала, находившегося на самом западе города. не самое приятное место для тусовок, но он знал для чего и почему ринтаро постоянно обитает в том районе. он никогда не сидел в метро. не потому что родители научили, что нужно уступать места женщинам или пожилым людям, нет, ему просто было неприятно находиться в таком близком контакте с посторонними людьми. он искоса смотрел на отвратительно целующуюся парочку. когда-то он тоже был с такой дамой. нет, она выглядела совсем по-другому, но что-то в этой девушке напоминало ему её, свою прежнюю мадину. такое же дикое желание любви в абсолютно неподходящих для этого местах, такие же прямые черные волосы. он любил её внимание, любил то, как она себя с ним ведет. ему нравилось быть объектом чьих-то пылких непристойных желаний. неизвестно лишь любил ли он эту девушку. привык к ней до боли в висках, не мог отпускать это чувство собственного совершенства, ведь самая красивая девушка потока принадлежала только ему. но что-то было здесь не так. такие же безразличные глаза парня, как и у сакусы. глаза, которые он наблюдал каждый день в зеркале, полные бессилия и нежелания что-либо менять. перемены были никому не нужны, жизнь и так была полна привычных всем ценностей. голос мужчины, объявившего нужную станцию, прервал его размышления. киеми спешно вышел из вагоны и направился к месту встречи. дороги он не наблюдал, больно некогда было отвлекаться на подобные вещи. он встретился с суной недалеко от вокзала, терпко улыбнувшись в его сторону. — ну здравствуй, кудрявчик, — дебильно улыбавшись прокричал суна. — как ты меня сейчас назвал? — сакуса покривился, прищурив глаза. — хы, забей, — суна посмотрел по сторонам — у меня есть охуительная вещь, которая тебе сто процентов понравится, но нам нужно подождать вечера, ведь кому интересно творить хуйню в одиночестве, правильно? — я не собирался творить «хуйню», да и не особо я твоим предложениям доверяю, если быть честным. — ну тогда бы ты и не приехал, — суна разразился в затяжном смешке, — да ладно, не ссы, прорвемся. они продолжили бродить вдоль домов, которые, казалось, развалятся, если на них подуть. разговаривая о повседневностях жизни, сакуса и вовсе забыл, что он приехал сюда, чтобы утопить все свои мысли в алкоголе. но вот назначенное время уже подошло, и им пришлось устремиться к одному из зданий с выгоревшей пресно-желтой отделкой, в подвале которого находилось помещение, оборудованное то ли под клуб, то ли под отвратительный притон. сакуса по какой-то неведомой никому причине пренебрег своим чувством неприязни к подобного рода местам и последовал за суной. внутри было невыносимо темно, только неоновые вывески давали едкий свет, расплывавшийся по клубу. людей было достаточно много, со всех сторон доносился смех, перетекающий в гулкий звон в ушах. посередине главного зала находилась барная стойка, к которой устремились суна с сакусой. бармен тут же подошел к гостям с привычным вопросом «что будете?». ринтаро взял бутылку гуся для разгона, сакуса же сразу взял привычный для него бурбон. музыка удваивала эффект алкоголя, раздаваясь дрожью по рукам. суна перешел на шоты б-52, киеми же увеличивал количество пропущенных через себя стаканов. людей вокруг становилось все больше, занимая все освещенное пространство. — мне надо отлить — пробубнил сакуса, неаккуратно слезая со стула. — я с тобой сгоняю — тут же выдал суна, слетев со стула, чтобы показать дорогу к туалету. как оказалось, комнат тут еще было достаточно много, и киеми вполне мог бы потеряться, если бы не суна. темные непристойные коридоры с плакатами полуголых девушек вызывали у киеми неподдельное отвращение. они были до неприязни опошлены, как будто рисовал их какой-то маньяк. дойдя до туалета, сакуса обнаружил, что большая часть кабинок были заняты и странно пошатывались, но ему было слишком все равно, чтобы гадать о том, что там могло происходить. он пробрался в свободную дверь и защелкнул замок. ему не было плохо, но и наилучшим состоянием это не назовешь. в глазах чуть расплывался белый кафель, но все еще было под контролем. за дверью раздавался бит с главного зала. суна ждал его у двери кабинки. сакуса, открыв дверь, пытаясь как можно меньше касаться поверхностей, удивленно посмотрел на своего друга, хищно оглядывавшегося по сторонам. — киеми, ты же хотел расслабиться? — суна убеждающе посмотрел на киеми и начал шариться по карманам, откуда достал небольшую зипку — что это? — колеса, но они слабые, не переживай, — ринтаро протянул розовую таблетку сакусе — ты явно хочешь, чтобы я откинулся несмотря на все то, что ему рассказывали о том, что может произойти при употреблении подобных веществ, киеми взял таблетку в рот и спешно вышел из туалета. шатаясь из стороны в сторону, как будто это был не просто клуб, а палуба корабля, он пробился в главный зал, расталкивая парочки по сторонам. суна затерялся где-то в толпе орущих людей, и он оказался совсем один посреди безумной массы непонятных персон, надрывающих свои глотки.русский rave — это пот и кровь драка и любовь русский rave — это смех и боль сиги, алкоголь
он стоял возле бара, заглатывая очередной стакан бурбона. темные бутылки на полках переливались на свету вывесок, которые, по всей видимости, раньше висели снаружи каких-то забегаловок. музыка как будто стала сильнее разрывать ушные перепонки, челюсть неприятно ныла, но чувство собственного превосходства над остальными все перебивало. сакуса бесперебойно протирал рукой лицо в попытках согнать жар. зона ниже живота начала приятно греть. он почувствовал по спине нежное прикосновение и одернул голову назад. это была она. та девушка, которую он видел сегодня в метро. шея чуть дергалась, но он смог разглядеть ее карие глаза, казавшиеся ярче от неоновых ламп. — ты что-то хотела? — сакуса проорал это во всю мочь, но музыка все равно перебивала его слова. — мне стало скучно тут одной, и я увидела тебя. ты слишком пристально сегодня пялился на меня в метро. — ты меня запомнила? — конечно я тебя запомнила, такое лицо полное отвращения забыть достаточно сложно. не переживай я с ним уже рассталась. — быстро ты, — повел бровью киеми, запивая жжение в горле бурбоном, как будто это могло помочь. — почему не танцуешь? — улыбаясь спросила девушка. — я не люблю танцевать, у меня это совсем не выходит. — я уверена, ты врешьменя мама убедит, ты того, но я знаю она врёт — она врёт — она врёт — все равно
сакуса сам не заметил как оказался в толпе, держа свои руки на бедрах девушки, чье имя он даже не знал. он пытался остановить свой взгляд на её глазах, но они были слишком яркими и мутными, как трясина. киеми был слишком счастлив, чтобы осознавать реальность. ощущение приятной расслабленности позволило сакусе водить руки по её телу. в области паха жгло, как от костра, в носу стоял удушающий запах ванильных духов. он позволил себе поправить ее волосы за ухо, как она внезапно исчезла. на момент киеми подумал, что она была красивой галлюцинацией, но вдруг кто-то потянул его за руку. он последовал вглубь бесконечно темных, как омут, коридоров, пытаясь разглядеть очертания её устремляющегося вдаль тела. ноги дрожали, но несли его в полную тьму. сакуса оказался посреди комнаты, укутанной в алый свет светодиодных лент. киеми упал на кровать, пока девушка закрывала дверь. бежать было некуда. она словно накинулась на него, утягивая в безумном поцелуе, который оборвался вопросом сакусы — постой, как тебя зовут? — маша, ты что забыл? я же уже говорила — извини, извин… закончить с извинениями киеми не удалось, темноволосая красотка снова поглотила его дар речи своими губами. киеми было противно, но и до боли приятно одновременно. он молил её остановиться, но изо рта вырывались лишь слабые всхлипы больше похожие на стоны наслаждения. шею жгло от её прикосновений, но ему хотелось ещё. он оставлял засосы на её обнаженных плечах, спуская свою руку под её короткое платье цвета венозной крови. пьянящий бред охватил его тело. сам не зная как, его брюки уже были спущены до колен, а безликая девушка обхватывала руками его выпирающее достоинство. на трусах проступала капля смазки. ноги судорожно дергались от её прикосновений языком к члену. рука не слушаясь сжимала её волосы, двигая её голову. от боли в спине хотелось вырвать позвоночник, сломать себе шею, передавив её цепью от лежащей рядом сумки той красотки между ног. лицо пылало от стыда и экстаза. в ушах раздавался дробящий стук сердца. её слюна была чуть прохладной, отчего казалось, что она перебивает удушливый жар. лицо же ее было полностью изуродовано гримасой наслаждения, чего сакуса не мог терпеть. нет. она пользуется его телом. опять? опять это произошло. сакуса опрокинул её на пол, отчего раздался глухой удар, взял за волосы и кинул кровать. колготки девушки были изодраны, бордовая помада оставляла следы на белой кровати, но киеми это не волновало. он был одурманен жутким, разрывающим плоть на части желанием обладать телом. его больше не волновали приятные ощущения, он по-зверски раздвинул ноги девушки. не оставляя ей шансов на спасение, он держал её руки за спиной. она сама виновата, что запустила механизм безмерного гнева к жизни. киеми были безразличны слова девушки, размазанные по стене кислотными пятнами безумного смеха. дикость. он водил рукой по своему влажному члену, пылавшему от жажды излиться отвратительной жидкостью порочности и грязи настолько, что от него исходил пар, притупляющий все остальные чувства. вводил он его резко, словно изголодавшиеся животное, отчего тело издавало невнятные крики, сверлящие голову сакусы. он сдавливал её горло, оставляя алые следы на её нежной шее. жертва уже давно была в беспамятстве от боли и отсутствия кислорода, но хищнику безразлично сколько будут длиться конвульсии убитого тела. хлюпающие звуки и глухие выдохи заполняли комнату, отчего было нечем дышать. в руке остался клок волос, платье было порвано на плече. киеми потерял счет времени, казалось, он выдалбливал из нее всю душу уже бесконечность. девушка больше не кричала, смысла не было, никто все равно не услышит её за шумом музыки. сакусу раздражало это отвратительное платье, он вытащил из неё свой член и криком заставил полностью раздеться. он хотел её полностью унизить за всё, что сделала в прошлом. мадина, зачем ты так поступила со мной? киеми ударил девушку по щеке ладонью, её безжизненная голова отвернулась в сторону изголовья кровати. кто позволил тебе причинять мне такую боль? он хотел, чтобы она задохнулась, утонула на нём. закрыв нос рукой, он силой заполнил её рот горящей плотью. мадина, я хочу, чтобы ты умерла. девушка задыхалась, пытаясь избежать своего наказания, но она была чересчур бессильна, по сравнению с ним. он хотел измазать её едким семенем порока. она была чудовищем в людском обличии, не человеком. к ней не может быть чувства сопереживания, ведь именно она сделала его уродом. ты ни на что больше не способен кроме истязания своей плоти в полном одиночестве. твое имя не несет никакого смысла. у тебя нет лица, как и у нее. убей её и ты получишь то, чего так долго ждал. твои кошмары больше никогда не заполнят твой разум и ты не почувствуешь себя использованной куклой. сделай это. её не существует, её тело твоя игрушка. посмотри, ты уже с ней это сделал. закончи то, что начал. наконец-то ты ощутил, что можешь все. мама, ты мной довольна?мучение закончилось. ты свободен.