Реквием на струнах души

Я боялся говорить об этом вслух, потому что в моем сознании затаилась до абсурда глупая мысль о том, что всё это нереально до момента, когда я наконец произнесу эти слова. Стоило бы мне сказать их, поверить в них самому, и мой мир бы начал рушиться. Хрупкое равновесие и так пошатнулось ввиду недавних событий, но подтверждение диагноза стало точкой невозврата. Сжав руки в кулаки и проглотив ком в горле, я все же нашел в себе силы сказать: - Николетта больна. Два слова. Но содержащие столько смысла. Это значило, что каждый час, каждую минуту, секунду, самый дорогой мне человек будет угасать, погибать на моих глазах, а я буду бессилен что-либо сделать. Это самое тяжелое, самое страшное, когда ты, видя страдания близких, не можешь никак повлиять на это, чтобы как-то улучшить их состояние. На протяжении половины своей жизни я мирюсь с этим чувством, но тщетно. Оно убивает мою душу, разъедает её, как какая-то едкая кислота, отравляет весь организм. Валентин медленно опустился в кресло, было видно, что ему тяжело устоять на ногах от такой новости. Взгляд его был устремлен на меня, но смотрел он куда-то мимо, сквозь меня. Серые глаза, казалось бы, стали еще бесцветнее, они утонули в бездне пустоты. Валентин в момент постарел на лет десять. Он не был готов потерять Николетту ровным счетом так же, как и я. Я отвернулся к окну. На улице бушевала метель. Такая погода установилась на несколько дней. Все это время мы провели дома. Я ни на шаг не отходил от Николетты. Мне было мало её, и я старался выбрать из этих дней большее, что я мог. Шли дни, недели, месяцы. Она таила у меня на глазах так, как тает снег в тёплых руках, превращается в ледяную воду, а потом беспощадно ускользает сквозь пальцы. Как бы я хотел, чтобы мои руки были настолько холодны, чтобы маленькие крупицы, снежинки, не таяли как можно дольше. Но я не властен над природой. Она умирала. И уже потом, когда её не станет, я пойму, что это время было лучшим для нас. Только сейчас, в момент, когда понимали, что у нас совсем не осталось времени, мы осознали, что чувствуем друг другу, насколько сильно любим друг друга. Это время стало лучшим, потому что оно раскрыло в наших душах всё самое прекрасное, самое доброе и светлое. Проводя всё время у её кровати, я убивал свой разум мыслью о её наступающей кончине, но не будь этого, я не был бы готов отпустить её сейчас. Сейчас, когда я стою во восстанавливающейся после взрыва библиотеке, когда зодчий тщательно, с аккуратностью и точностью хирурга, запечатлевает её имя на новом мемориале семьи. Имя Николетты IV Офелии Шепард. Одного из лучших ассасинов нашего времени. Матери. Сестры. Племянницы. И моей усопшей жены…