Реквием на струнах души

Я обожал такие моменты. Они были полны настоящего неподдельного умиротворения. Не было погонь, не было пролитых рек крови, не было тамплиеров, не было смертей, не было слез и боли. Эта была жизнь, та жизнь, которую я бы назвал счастливой. В последнее время я осознал, что устал. Усталость тяжелым грузом взвалилась на мои плечи, а я был слишком слаб, чтобы выносить её. Все-таки годы шли. Всё чаще меня навязчиво преследовала мысль оставить Братство, смутные его идеи и гонение за призраками. Я был уже не тем молодым романтичным юнцом, у которого кровь кипела в жилах от мыслей о приключениях, который бездумно заносил свой скрытый клинок над любой жертвой, я был полон надежд, недостижимых целей, я был воодушевлен. Сейчас же я хотел покоя, спокойной жизни вместе со своей женой. Несмотря на страшный диагноз, поставленный ей доктором, я всё еще надеялся, что у нас с Николеттой когда-нибудь будут дети. И я всё чаще стал думать об этом, представлять какой была бы наша жизнь, будь у нас все. В последнее время это казалось мне более реальным. В душе теплился маленький огонек надежды, единственная звездочка надежды на непроглядно-черном небосводе моей души. И я постоянно обращался к ней, потому что чувствовал, что потеряюсь в закоулках своих страхов, подозрений и ненависти. Погасни этот огонёк, мои демоны бы вырвались наружу. Я думал обо всем этом, когда шёлк волос Николетты мягким лёгким прикосновением касался моей грубой покрытой шрамами коже рук. Я аккуратно проводил гребнем по волосам, тщательно расчесывая каждую прядь. Она любила, когда я гладил её волосы, прикасался к ним. А я боялся случайно причинить ей боль, поэтому относился к ним с особой бережностью, так, словно они в любую секунду могли сломаться, разбиться в моих огрубевших руках. Николетта блаженно лежала в тёплой воде, откинув голову на край ванной, в то время как я расчесывал её белоснежные волосы. Закончив с последней прядью, я отложил гребень на тумбу рядом с собой. Нико лежала, прикрыв глаза. Сейчас она выглядела бесподобно. Я бы мог смотреть на неё вечно. Я приблизился к ней. Едва коснулся кончиком носа ее лба. - О чём ты думаешь? – Неожиданно, тихо прозвучал её голос. - О том, что ты прекрасна. – Не задумываясь, ответил я. - До этого ты думал о другом. О чём? На этот раз я помедлил с ответом, обдумывая, стоит ли говорить правду. Это была больная тема для неё, я знал это как никто другой. Наши довольно долгие отношения научили меня подбирать слова в разговорах, чтобы не спровоцировать очередной приступ, коих в последнее время на удивление стало очень мало. Стоило ли мне воспринимать это как затишье перед бурей? - Я не знал. И тем не менее сказал. - Я думал о том, что было бы здорово отойти от дел, уехать в какой-нибудь небольшой город в России, поселиться где-нибудь на окраине, в глуши. Жить как все. Быть как все. - Мы пережили слишком много, чтобы просто забыть, Авраам. – На этих словах голос её надорвался. Я понял, что начал то, чего начинать не стоило. - Нико… - Я поцеловал её в макушку, зарываясь руками в её мягкие волосы, глубоко вдохнув их запах, такой приятный, такой родной. – Ты сильнее всего этого, ты сможешь… Она оборвала меня на полуслове, не дав договорить. Подняла голову и выпрямила спину. Я больше не решился продолжать. Нависло молчание, которое не нравилось ни мне, ни ей. - Эйб? – Позвала меня она спустя минуту. - Да? - Не мог бы ты добавить горячей воды? Ванна почти остыла. – Ровным безэмоциональным тоном проговорила Николетта. Чуть позже уже мягче добавила: - Пожалуйста. Я поспешил выполнить её просьбу. Поднялся со своего места, чтобы подойти к другому концу ванной и повернуть кран с горячей водой. Но едва ли не остановился как вкопанный на месте. Взгляд упал на белоснежный край, от которого слабо клубами исходил пар. Извиваясь тоненькими едва уловимыми змейками, он поднимался кверху, что могло означать только одно – вода была горячей, в то время как Николетта утверждала обратное. Это встревожило меня, как позже оказалось небезосновательно. Я опустился на колени, потянулся к крану и включил горячую воду. Случайно вырвавшиеся капли попали мне на кожу, это был кипяток, на секунду я почувствовал слабый ожог. В этот момент я посмотрел на Николетту, которая была абсолютно спокойна. В её взгляде, направленном на меня, я заметил пустоту и какую-то нотку отчаяния. Я не мог понять, терпит ли она этот невыносимый жар, который секунду назад ошпарил мою кожу, либо же она его просто не чувствует. Молча, я задал немой вопрос, который она прочитала в моих глазах. - Я не чувствую. – Шепотом сказала она. Я едва различил слова, прочитал их по губам. И был шокирован. – Совсем не чувствую. Ни холод, ни жар… - После этих слов Николетта сама потянулась к крану, чтобы перекрыть воду, потому что я был не в состоянии сдвинуться с места. Это был не первый тревожный случай, когда я подозревал неладное. С этого момента тревога стократно увеличилась. Огонёк надежды в моей душе дрогнул, как пламя свечи при резком слабом дуновении ветра. Он едва не потух. Но образовавшейся на доли секунды тьмы хватило, чтобы вспомнить еще один подобный случай, который хотя и вызвал у меня некоторые подозрения, но не был воспринят мною серьезно. Это произошло накануне нашей поездки во Францию. Это была середина января, дни были снежные, но тёплые, - отрада для детей, которые сутки напролет проводили на улице, и проклятье для прислуги, которой несколько раз в день приходилось расчищать дорожки вокруг поместья. Валентин прогнозировал затяжную зиму. На рассвете мы вернулись с охоты. Я, довольный результатом и поездкой в целом, вошёл в массивные двери поместья, который встретил меня приятной предутренней суетой прислуги. Стряхнув с плеч снег, я скинул верхнюю одежду и отдал её Марии, которая встретила нас по приезде. Сейчас больше всего на свете я хотел увидеть Николетту, хотя и был уверен, что она еще спит. Тогда осторожно, чтобы не разбудить её, я бы пробрался в нашу комнату, лёг рядом с ней, обнял, вдохнул её родной аромат и сам бы не заметил, как провалился в сон. С этими мыслями я и не заметил, как оказался перед дверьми в комнату. Бесшумно отворив их, первым делом мне в глаза бросилась пустая кровать. Не застеленная. А в самой комнате царил холод из-за открытой двери на балкон. Пол у стеклянных дверей был покрыт тонким слоем снега, который занесло внутрь с улицы. Николетту в комнате я не обнаружил, отчего решил выйти на балкон. Она была там. Стояла у перил, завернувшись в шерстяную белую шаль. Маленькие крупицы снега сливались с цветом ее волос, они покрывали её плечи, образовывая скопления. Снег под ногами предательски захрустел, когда я хотел бесшумно подойти к ней сзади, сомкнуть в объятиях, прижаться к ней, почувствовать её, такую тёплую и живую, рядом. Николетта не шелохнулась с места. Позволила все-таки осуществить задуманное. Я медленно обхватил её талию и сомкнул плотное кольцо, прижимаясь к её спине. С этой минуты я не замечал холода, не замечал ничего, потому что кроме этой женщины мне больше ничего не нужно было на этом свете. - Я скучал. – Проговорил я, оставляя поцелуй на её затылке. - Я рада, что ты рядом. – Сказала она, оставив на моей руке холодное прикосновение своих пальчиков. - Что ты делаешь здесь так рано? - Ждала тебя… Прекрасное время года. Ты знал, что я обожаю зиму? - Я догадывался. - Почему? - Вы похожи. - Интересное сравнение. -Ты замерзла. – Я не чувствовал, чтобы она дрожала, но был уверен, что Николетта простояла здесь довольно долго. Не уверен, что это бы положительно отразилось на её здоровье. – Идем внутрь. Она обернулась, чтобы оставить на моих губах лёгкий поцелуй. После чего я взял её за руку и невольно обратил свой взгляд вниз, на её ноги, едва покрываемые лёгкой тканью ночной рубашки. Они были босы. - Где твоя обувь? – Тут же спросил я. Николетта в растерянности посмотрела на свои ноги, видимо задаваясь тем же вопросом. Но ответа так и не нашла. Тогда я подхватил её на руки, чем вызвал её звонкий смех. Я осознал, что слышал его всего лишь раз. Тогда, когда она согласилась стать моей женой. Такого громкий, звонкий и мелодичный, как трезвон колокольчика. От этого мне самому захотелось смеяться, что и делала моя душа, она была преисполнена невероятной радости и… счастья. А губы расширились в улыбке. Да, я был счастлив. Был счастлив слышать смех своей возлюбленной, быть рядом с ней, ведь она – смысл моей жизни. Тогда я не предал этому значения. Тогда я был слеп, глух, мой разум застлало чувство счастья. Я был глуп как никогда. За счастье нужно расплачиваться. И вот какой была эта цена. - Как давно? – Спросил я сквозь ком в горле. Слова получились обрывистыми, срывавшимися на шепот. - Ты знаешь как давно. – Её глаза застекленели, наполнились слезами. – Мне страшно, Авраам… - Почему ты не сказала раньше? - Мне страшно. - Мы вызовем доктора завтра утром. - Эйб… Не слышишь меня. Ты совсем меня не слышишь. – По её щекам заструились слезы. Я не слышал её. А она хотела, чтобы я понял смысл её слов. Я не мог. Я был потерян. Сбит с толку. Опустошен. - Это ненормально. – Как зачарованный продолжал я, даже не замечая, как Николетта плачет и слабо дрожит от сковавшего её душу страха. С этого момента я начал терять ее. Моя единственная звезда надежды начала умирать. Отец говорил мне, что умирающие звезды одно из самых завораживающих зрелищ в природе.