*Утро следующего дня*
Утро началось у подростка не с вкусного завтрака, а с ругани родителей. Кое-как встав с мягкой кровати, направился к источнику шума. — Эй! — пробасил подросток, — Чего вы расшумелись с утра пораньше? — Как будто ты сам не понимаешь, Кроули! — взгляд у отца был строгий, а голос рассерженный. — Если быть честным, то я на самом деле не понимаю о чём ты, пап, — недоумённо ответил тот, глядя сначала на отца, потом на мать, — Можете по-человечески объяснить, что происходит? — Сынок, — спокойно начала женщина, — в соседней комнате спит чей-то ребёнок и… — Стоп. Ребёнок? — перебил Кроули, — Но я отчётливо помню, что я не приносил ребёнка. — А кого ты приносил, дерьма кусок? — крикнул на него ещё больше разозлившийся отец. — Волчонка, — без тени страха ответил тот. — Прекрасно. В доме чистокровных вампиров живёт оборотень. Просто чудесно! — раскрывая руки, пробасил отец. В доме воцарилась (не)долгожданная тишина. В воздухе веяло напряжением. Желание посмотреть на этого «ребёнка» возросло, покинув комнату, направился в комнату, где прошлой ночью оставил его. На небольшой кроватке лежало дитя, спокойно спящий, ни о чём не подозревая. В людском теле он выглядел намного младше, чем в сущности волка. — Он совсем маленький. Годика два ему точно будет, — сказала женщина, последовав за сыном, успокоив для начала мужа, — Ты придумал для него имя? — В человеческом теле его имя — Сэмюэль Нойлз. Когда будет превращаться в волка — Велиус, — пауза — Мам, ты не злишься на меня? — повернув голову к женщине. — Нет, сынок. Я наоборот горжусь тобой, — погладила волосы Кроули, — Ты спас маленькую душу. Я хочу чтобы ты всегда знал и помнил: ты — прекрасный сын и тебе не в чем себя винить… Я не только люблю тебя, но и испытываю к тебе постоянную благодарность. ты правильно расставил жизненные приоритеты и идешь прямым путем! Это добавляет мне спокойствия! Вырастив такого сына не страшно умереть… — Мам… — перебив Равенну, обнял её, — Я люблю тебя — И я тебя, дорогой. Ребёнок проснувшись, начал плакать, как будто говоря: «Я голоден», — У нас нет для него еды. — Сынок, оборотни едят ту же еду, что и обычные люди, но когда они превращаются в волков, то едят только сырую плоть. Однако, в отличие от вампиров, им не нужно делать это постоянно, чтобы продлить своё существование. Также если оборотень не поест в то время, когда он будет в форме волка, это не приведёт ни к чему. — Можешь рассказать об оборотнях побольше? — Конечно, только давай сначала покормим его. Кроули ходил туда сюда по комнате, пока мама готовила ему что-нибудь съедобное. Как только пришло время для приема пищи, Равенна начала рассказывать об оборотнях. — В форме волка оборотни мало чем отличаются от обычного волка: они немного больше размером, у них большие клыки и светящиеся янтарные глаза. Цвет меха у разных оборотней отличается. Превращение оборотня происходит только при полной луне. Первое превращение происходит очень медленно, — несколько часов — и это весьма болезненный процесс, во время которого тело, суставы и кости ломаются неестественным образом, чтобы соответствовать физиологии волка. Но второе и последующие превращения происходят быстрее, вплоть до секунд, но боль никуда не уходит. Возвращение в форму человека также происходит около часа. В человеческой форме обладают более высокой температурой тела, чем обычные люди. Будучи беременными, женщины-оборотни не превращаются в волков во время полнолуния, так как это может убить их ребёнка. Агрессия и приступы ярости — одна из отличительных черт оборотней. Зачастую, они не могут себя контролировать, но вместе с тем слепая ярость помогает им не чувствовать боли во время схватки. Некоторые оборотни стараются не привлекать внимания к своей второй натуре, хотя остальные, наоборот, объединяются в стаи, чтобы было легче выжить. Стая — это как большая семья, члены которой связаны сильными чувствами друг к другу. Кроули внимательно слушал маму, запоминая каждое слово, боясь упустить хоть что-то. Проходили годы. Сэм рос спокойным, не похожим на других оборотней. Когда тот дорос до того возраста, когда ребёнок начинает говорить, Кроули назвал себя другим именем, как будто чего-то боялся. Со временем отец свыкся с тем, что в его доме живёт оборотень и начал даже проявлять отцовское внимание и любовь к нему. Когда Сэму исполнилось 15, Кроули понял, что втрескался в него по уши, но молчал, так как второй любил только братской любовью и не видел Аполло своим партнером по жизни. В возрасте 17 лет произошло изнасилование, что изменило жизнь парня до и после. Братская любовь превратилась в ненависть. Дом стал тюрьмой. А брат насильником и тюремщиком, который в любой момент, несмотря на свою любовь, может убить. «Любой безнадёжно влюблённый знает, что ведёт себя неправильно, но продолжает делать то же самое, хотя и осознаёт, сколь плачевным будет финал…»Прошлое
18 июля 2021 г. в 12:08
Волчонок замер на холодной земле, пристально глядя уходящей матери. Он даже не начал выть. Никого не позвал на помощь. Всё, что происходило, было для него чем-то непонятным, но он не проронил ни звука. В миле от него тоже царило молчание. Ни единого вопля не вырвалось у волчонка вслед матери, ни одного «слова» не сказала волчица своему ребёнку, кроме рыка, предупреждающего, что не нужно идти за ней. Обе стороны тяжело мирились с тем, что расстояние между ними возрастало с каждой минутой.
Мгновение спустя она ходила вдоль границ чистилища и людского миров, затем, точно очнувшись, пропала из виду. Всё было кончено. Волчица ушла в человеческий мир.
Волчонок следил за её исчезновением.
Он был удивлён, он что-то обдумывал.
К чувству негодования, которое он испытывал, присоединилась какое-то мрачное осознание действительности. Казалось, что это маленькое существо, которое недавно вступил в мир, имеет какой-то опыт.
Не осознавая за собой никакой вины, он безропотно принял случившееся.
Внутренне он словно окаменел. Но это дитя не склонилось под неожиданным ударом судьбы. Он мужественно вынес этот удар.
Погруженный в раздумье, он забыл про стужу. Вдруг волной ему залило голову; холодное дыхание коснулось его шерсти, поднимался северный ветер. Он вздрогнул. Дрожь охватила его с лап до головы — он очнулся.
Он посмотрел вокруг.
Он был один.
Стояла зима. Была глубокая ночь. Чтобы добраться до другой стаи, нужно было пройти несколько сотен миль.
Но волчонок не знал, как дойти до них.
Он почувствовал выброшенным из жизни.
Он почувствовал, что теряет мужество.
Волчонку было пять лет.
В воздухе чувствовалось приближение сильного дождя. Но волчонок не отдавал себе в этом отчёта.
Это была минута того тревожного предчувствия, когда кажется, будто стихии станут сейчас живыми существами и произойдёт превращение ветра в бурю. Когда граница между небом и землёй растворится, слепые силы природы преобразуется в волю, и то, что можно принять за вещь, окажется наделённым душою. Кажется, что всё это предстоит увидеть воочию.
Ещё минута — и всё будет объято хаосом.
Несмотря на это, где-то неподалёку от логова послышались голоса, принадлежавшие явно людям. Учуяв опасность, резким движением, как будто сделав окончательный выбор, стряхнул с себя оцепенение и с проворством белки или, быть может, лисы побежал подальше от шума. Он стал бежать по тропинке, потом сошёл с неё полной решимости. Он торопился уйти как можно дальше от дома.
Было, вероятно, около шести часов вечера. Ветер начал убывать — признак того, что он скоро должен был снова усилиться. Уставший от такой дальней дороги, прилёг под кустом и заснул беспокойным сном. Проснулся он от того, что кто-то его нёс. Он хотел открыть глаза, но веки словно слиплись. Шерсть промокла до ниточки, а тело без остановки дрожала.
— Тише, маленький, мы скоро придём домой. — сказал чей-то притворно сладкий голос, точно не принадлежавшему человеку, который мог бы сделать что-то неминуемое.
Прошло не больше пяти минут, как он смог всё-таки глаза. Ещё через десять минут они добрались до здания, про которое имел в виду его спаситель. Позади дома слышалась — река, впереди — голая земля, над головой — чёрное небо.
Но небо было беззвездно. Густой туман скрывал от глаз небесный свод.
Дитя обернулась к спасителю.
Парень выглядел как демон. Тёмные глаза, прямые волосы, а цвет их черные словно тучи. А ростом он был ниже среднего.
— Вот мы пришли ко мне домой, малыш.
Его опустили на холодный грунт. На минуту прислушался, еле заметно с удовлетворением, кивнул головой, быстро повернулся и направился к небольшой непонятной возвышенности, смутно вырисовывавшейся слева. На этой возвышенности виднелись смутные очертания чего-то, казавшегося в тумане деревом. Оттуда слышал он только что шум, не похожий ни на шум ветра, ни на шум реки. Волчонок решил, что там кто-то есть. Сделав несколько шагов, он очутился у деревянного изобретения. Там действительно кто-то был. То, что издали смутно виднелось на вершине холма, теперь вырисовывалось вполне отчетливо.
Это было нечто, похожее на огромную руку, торчавшую прямо из-под земли. Кисть руки была согнута в горизонтальном направлении, и вытянутый вперед указательный палец подпирался снизу большим. Мнимая рука с указательным и большим пальцами приняла на фоне неба очертания угломера. От того места, где соединялись эти странные пальцы, свешивалось что-то вроде веревки, на которой болтался какой-то черный бесформенный предмет. Веревка, раскачиваемая ветром, издавала звук, напоминавший звон цепей. Этот звук и слышал ребенок. Вблизи веревка оказалась цепью, как и можно было предположить по ее лязгу, — корабельной цепью из крупных титановых звеньев. Бесформенный предмет, висевший на цепи, имел сходство с футляром. Длиною равнялся росту взрослого человека. В верхней части его виднелось что-то круглое, вокруг чего обвивался конец цепи. Внизу футляр был разодран, и из него торчали лишенные мяса кости. Легкий ветерок колыхал цепь, и то, что висело на ней, тихо покачивалось из стороны в сторону. Эта безжизненная масса подчинялась малейшим колебаниям воздуха; в ней было нечто, внушавшее панический страх. Превратиться в останки — для обозначения этого состояния в человеческом языке нет надлежащих слов. Этот призрак был здесь добычей всех разрушительных сил. Его обрекали на чудовищную участь — разлагаться на открытом воздухе. Для него не существовало закона погребения. Он подвергся уничтожению, но не обрел вечного покоя. Смерть должна быть прикрыта покровом, могила — стыдливостью. Здесь не было стыдливости, не было покрова. Гниение, цинично открытое взору каждого. Есть что-то бесстыдное в зрелище смерти, орудующей на глазах у всех. Она наносит оскорбление безмятежному спокойствию небытия, работая вне своей лаборатории — вне могилы. Этот труп был выпотрошен. В его костях уже не было мозга, в его животе не было внутренностей, в его гортани не было голоса. Труп — это карман, который смерть выворачивает наизнанку и вытряхивает. В нем была кровь — ее выпили, на нем была кожа — ее изглодали, было мясо — его растащили по кускам. Ничто не прошло мимо, не взяв у него чего-нибудь. Ребенок стоял перед темным силуэтом, безмолвно, удивленно, пристально глядя на него. Для взрослого человека это была бы виселица, для ребенка это было привидение. Там, где
взрослый увидел бы труп, ребенок видел призрак. Он ничего не понимал. Весь дрожа, он в то же время решительно подошел к самой виселице, чтобы получше рассмотреть призрак. Очутившись под виселицей, он поднял голову и стал внимательно разглядывать его.
Призрак был покрыт смолою и местами блестел. Оно тоже было обмазано смолою, и эта маска, казавшаяся липкой и вязкой, четко выступала в сумраке ночи. Он видел дыру на том месте, где прежде был рот, дыру на месте носа и две черных ямы на месте глаз. Тело было как бы запеленато в грубый холст, пропитанный нефтью. Ткань истлела и расползлась. В одном месте обнажилось колено. В другом видны были ребра. Одни части тела были еще трупом; другие уже стали скелетом. Лицо было цвета чернозема, ползавшие по нему слизняки оставили на нем тусклые серебристые полосы. Под холстом, прилипшим к костям, обрисовывались выпуклости, как под платьем на статуе. Череп треснул и, распавшись на две половины, напоминал собою гнилой плод. Зубы остались целы и скалились в подобии смеха. В зияющей дыре рта, казалось, замер последний крик. Голова, наклоненная вниз, как будто к чему-то прислушивалась. Внизу из-под холста торчали обглоданные ступни.
Ветер, становившийся все резче и резче, иногда внезапно спадал, как будто собирался с силами, чтобы разразиться бурей; на несколько минут он даже совсем стих. Труп уже не качался. Цепь висела неподвижно, как шнурок отвеса с гирькой на конце. Обмазанное смолой лицо мертвеца казалось мокрым. Капли смолы, застывшие в пустых глазницах, были похожи на слезы. Однако смола значительно замедляла разложение трупа: разрушительная работа смерти была задержана, насколько это оказалось возможным. По-видимому, человек этот представлял какую-то ценность. Его не захотели оставить в живых, но старались сохранить мертвым. Какие-то мрачные чары удерживали волчонка на холме, а человек стоял и наблюдал за сложившейся картиной. Он стоял на месте как вкопанный. Затем он выпрямился и, закинув голову, снова стал смотреть прямо в лицо повешенному, который тоже смотрел на него. У мертвеца не было глаз, и потому казалось, что он смотрит особенно пристально. Это был взгляд рассеянный и вместе с тем невыразимо сосредоточенный; в нем были свет и мрак; он исходил из черепа, из оскала зубов, из черных впадин пустых глазниц. Вся голова мертвеца — сплошной взор, и это страшно. Труп вдруг зашевелился, словно предупреждая волчонка. Это был просто новый порыв ветра. Трудно представить себе что-либо более ужасное, чем этот качающийся покойник. Подвешенный на цепи труп, колеблемый невидимым дуновением ветра, принимал наклонное положение, поднимался влево, возвращался на прежнее место, поднимался вправо, падал и снова взлетал мерно и угрюмо, как язык колокола. Зловещее движение взад и вперед. Казалось, качается во тьме ночи маятник часов самой вечности. Так продолжалось какое-то время. Увидев, что мертвец движется, дитя очнулась от столбняка, почувствовал страх. Цепь при каждом колебании поскрипывала с чудовищной размеренностью, словно переводила дыхание. Этот звук напоминал стрекотание кузнечика.
Издали, с горизонта, донесся какой-то шум. То был шум крыльев. Слеталась стая воронов, как это часто бывает на кладбищах и пустырях, в особенности перед грозой. Черные летящие точки пробились сквозь тучу, преодолели завесу тумана, приблизились, стали больше, сгрудились, сплотились и с неистовым криком бросились к холму. Это было подобно наступлению легиона. Крылатая нечисть ночи усеяла всю виселицу. Волчонок в испуге отступил. Стаи повинуются команде. Вороны кучками расселись на виселице. Ни один не спустился на мертвое тело. Они перекликались между собой. Карканье воронов вселяет страх. Вой, свист, рев — это голоса жизни, карканье же — радостное приятие тления. В нем чудится звук потревоженного безмолвия гробницы. Карканье — голос ночной тьмы. Ребенок весь похолодел не столько от стужи, сколько от ужаса. Вороны притихли. Но вот один из них прыгнул на скелет. Это было сигналом. За ним устремились все остальные — целая туча крыльев; еще мгновение — и повешенный исчез под кишащей грудой черных пятен, шевелившихся во мраке. В эту минуту мертвец вдруг дернулся.
Сверху доносился громкий и мощный раскат грома.
Волчонок видел наяву этот страшный сон. Вдруг он вздрогнул; он заметался, задрожал, еле удерживался на маленьких лапах.
Он побежал, задыхаясь, к своему спасителю. Тот незамедлительно взял его на руки. Жар, исходящий от него, согревал его.
У человека что-то вздрогнуло в душе, смотря на этот клубок.
— С тебя хватит на сегодня пережитого. Не хватало, чтобы ты скончался из-за какого-то безмозглого охотника, — строго сказал парень.
Зайдя в тёмный дом, человек сразу направился в ванную комнату, не переобувшись и не переодевшись. Для него самое главное было вычистить и успокоить дрожащего волчонка.