Это не моё имя

— Серёжа! — Александр поднимается из-за своего стола, как только стеклянная дверь слева от него перестаёт бездвижно висеть на крепких петлях. На его лице появляется улыбка, радость в которой можно рассмотреть даже при тусклом прохладном свете нескольких ламп, горящих в просторном кабинете, облагороженном несколькими предметами искусства. Мужчина разводит руки, направляясь в сторону долгожданного гостя, намереваясь, очевидно, получить от Сергея объятия после долгой разлуки. — Как доехал? — спрашивает, конечно, скорее из показательного этикета, будто здесь кому-то до этого было дело, однако делает это столь виртуозно, что складывается впечатление, словно ему действительно интересен ответ на заданный вопрос. Разумовский-младший же неуверенно проходит чуть вглубь помещения. Он нервно сжимает левый рукав потрёпанной тёмно-зелёной парки правой ладонью. На родственника смотреть не торопится: первым делом с любопытством оглядывается вокруг. И он бы, может, даже отметил испытываемый восторг от интерьера вслух, если бы не его природная робость, особенно обостряющаяся перед старшим братом. — Ну, что, даже не обнимешь меня? Александр останавливается в паре метров от брата-близнеца, всё так же разводя руки в стороны и держа их навесу. Только когда он оказывается совсем близко, Серёжа переводит на него взгляд чистых голубых глаз. Он нерешительно осматривает позу брата, будто не понимая, или, скорее, не веря в то, что Саша желает обняться с ним. Они не виделись уже почти семь лет. — Да. Конечно. Прости. — неуверенно извиняется, делая ещё шаг вперёд и падая в объятия Саши. Сначала боязливо, но затем более крепко и искренне Серёжа обнимает его в ответ. Он скучал по брату, и сейчас, когда руки того, облачённые в лёгкий тёмный халат, надетый поверх серой футболки, мягко касались его спины, он даже будто бы забыл обо всем плохом, что успело случиться между ними. Словно всё прошлое, заставившее близнецов разлучиться на столь долгий срок, вмиг исчезло для Серёжи, когда он почувствовал что-то, напоминающее любовь и нежность. Приятному приливу эмоций, однако, от тёплых объятий старшего брата, не получилось испытать Разумовскому в полной мере. Александр почти сразу отстранился от него, развернувшись и направившись в сторону своего небольшого столика, что располагался возле пустого дивана. — У тебя здесь... Очень красиво. — Серёжу быстро начинает напрягать тишина и то, как стремительно отлучился от него брат, будто совсем не истосковавшись и не ощутив только что того же волнительного и приятного воссоединения с близнецом, что младший. Рыжий подаёт голос, вновь оглядывая кабинет, но так и не делая ещё хоть шаг вперёд. Пусть вся злоба и обида на брата за пережитое забыта и прощена, патологический страх перед ним остался. — Ага. — сухо отвечает Саша, забирая с кофейного столика банку газировки. Холодный, как реакция хозяина офиса на появление здесь Сергея, свет ламп под потолком отражался в лиловой жестяной баночке с надписью «Cherry». Вишнёвые газировки давно стали для Александра фаворитными, а вот Сергей всегда их не любил. Внешне братья были как две капли воды, но, как это, наверное, часто бывает, их характеры, привычки и вкусы сильно отличались. Словно двух совершенно разных людей сначала пытались запихнуть в одно тело, но затем разделили на два. — Ты же сюда не просто так приехал, верно? Кажется, мы хотели поговорить по делу? — возвращается к теме запланированного разговора, попутно открывая напиток, а затем кивая брату в сторону дивана. — Проходи, садись. Или ты стоишь у двери, надеясь, что я кину тебе пачку наличных, ты скажешь «спасибо», развернёшься и уйдёшь? Серёжа потупил взгляд в пол, от одной только лишь фразы Александра почувствовав себя виноватым. Будто он и правда намеревался воспользоваться успехами брата в корыстных целях и тут же снова сбежать от него. Нет, на самом деле всё было не так, а потому, получив разрешение, мужчина прошёл вперёд и сел на диван. На самый край. Рыжий и так чувствовал себя рядом с родственником-миллиардером некомфортно, а здесь, в минималистичном стильном офисе, будто в цитадели злодея, увешанной устрашающим оружием и черепами поверженных героев, он ощущал себя и того хуже. Словно животное, что забрело на чужую территорию и может быть атаковано её хозяином в любой момент. И бежать некуда. А вот Разумовский-старший вёл себя очень расслабленно. Он вальяжно попивал газированную жидкость, ожидая, когда же братец наконец наберётся смелости и начнёт говорить. И этот момент настаёт. — Я... у меня появились большие долги. И мне угрожают опасные люди. Если я не соберу хотя бы часть нужной суммы за три дня... — Нет, твою мать, ты серьёзно?! — перебивает брата Александр, недовольно фыркая. От прежней дружелюбности не осталось и следа, однако для миллиардера игра театра одного актёра продолжается, ведь он знал о том, что случилось прошедшим утром в хрущёвке, где снимает квартиру его брат. Какие именно люди стучались в дверь Сергея и почему дело остановилось лишь на угрозах, без порчи имущества или вреда здоровью Разумовского. — Я точно был о тебе лучшего мнения! До конца надеялся, что ты написал мне о нужде в деньгах, которые хочешь вложить в работу! А ты просто попёрся к каким-то людям, как конченный идиот, набрал хуеву кучу кредитов, а теперь — дай угадаю — три четверти от той «нужной суммы» — набежавшие проценты?? После обвинительной тирады со стороны родственника, Серёжа, стыдливо повесив голову, да так, что выбившиеся из небрежного пучка рыжие пряди закрыли часть его лица от укоризненного взгляда негодующего брата, пару раз кивнул в ответ на вопрос. — Чёрт, не могу поверить! — вновь эмоционально возмущается Александр, на деле давно прекрасно зная и суммы, и названия контор, которым был должен его брат. У Саши отлично получалось укорить брата, и он не собирался останавливаться, устраивая сцену, словно полумиллионный долг для него — чуть ли не ежедневно получающего подобный этому доход — неподъёмная ноша. Разочарованно мотая головой, Александр отходит к своему рабочему столу, поворачиваясь к художнику спиной и тут же весело улыбаясь. Для него происходящее — лишь забавная игра, представление. Для Сергея — ужасное испытание. Он смотрел в пол перед собой, еле сдерживая дрожь. Мужчине и так было очень тяжело переступить через себя, попросить «милостыню» у того, с кем он так долго даже не общался, но без кого вдруг не смог обходиться. Он чувствовал муки совести и позор. Стоя в дверях, успел примерить на себя костюм меркантильной неблагодарной твари, услужливо подаренный ему в форме слов братом; сидя на диване — ощутил себя идиотом и кретином, неспособным заработать и ничего не понимающим в деньгах, а теперь ещё и вешающим свои проблемы на других. — Я... я просто... — Просто — что? — Я совершил ошибку. Я знаю. Я думал... — Ты не умеешь думать. Очевидно. — Хорошо. Ладно. Просто всё должно было произойти по-другому. Я не рассчитывал провалиться в такой огромный долг! Правда! — наконец, когда ресницы раздавленного за считанные минуты рыжего становятся влажными, слипаясь между собой, он поднимает подбородок, понимая, что иначе предательская гравитация выставит его в ещё более дурном свете, ведь набегающие слёзы начнут капать прямо на чужой пол. Поднимает и поворачивает к Александру, всё так же стоящему поодаль, спиной к Серёже. — Я... ошибся! Просчитался! И мне очень нужна помощь. Ты же знаешь, я бы не стал беспокоить тебя, если бы всё было не так критично. Я столько лет выживал сам, на свои копейки, но сейчас у меня просто нет выбора! Самостоятельно разобраться с этим долгом я не смогу. Как и добившийся значительных успехов брат, Сергей был далеко не глупым. Неуверенным — это точно. Но его нерешительность была лишь плодом, семена которого посеяли ещё в детстве. Да и не нужно было быть гением, чтобы посчитать: самостоятельно подобную сумму художник сейчас отдать не сможет. Он размышлял об этом весь день, пока, не в силах даже продолжить очередную картину, ждал ответа на своё сообщение Александру. Ординарная работа не позволит отдавать долг так быстро, чтобы проценты не набегали и не увеличивали его обратно. Это будет что-то вроде «два шага вперёд — один шаг назад», и подобными темпами средства придётся возвращать точно не один год. А что в это время с картинами? Серёжа попросту не будет успевать рисовать, по крайней мере в желаемых объёмах. Но искусство — всё, что у него есть! Самая главная вещь в его жизни. Он не может от него так просто отказаться, даже если для этого придётся унижаться перед старшим братом. — Вот этим ты гордишься? Что в свои года научился сам себя кормить и платить за аренду какого-то... клоповника? — Александр громко вздыхает, после чего, выдержав недолгую паузу, продолжает говорить уже более сдержанно. Цель была достигнута: он вывел собеседника на эмоции. На вполне непритворные, стоит отметить, в отличие от тех, что демонстрировал сам. — Ну и сколько же ты должен? Цифра. — он снова подносит банку ко рту, делает пару глотков сладкой газировки, после чего с глухим стуком ставит её на свой рабочий стол, сенсорный экран которого недавно был активно задействован основателем «VMESTE» в делах, но с приходом долгожданного гостя погас, уйдя в режим ожидания. — Примерно... четыреста восемьдесят тысяч, если я правильно посчитал. Может, немного больше. — Пиздец. — старший снова ругается, поворачивается к брату всем телом, чтобы тот смог увидеть нахмуренные брови на идентичном своему лице. Идентичным в чертах, но совершенно иным в деталях. Кажется, Александр просто злится, но если бы ту же эмоцию испытывал его творческий брат, выглядело бы это совершенно по-другому. Разумовский-старший будто испытывал эмоции как-то не так. Что снаружи, то и внутри. — Так значит, ты взял немного денег хрен знает у кого, подписал документы, где тебя прямым текстом наёбывают, а теперь я должен платить за твою тупость?! И дело даже не в сумме, Серёжа! Дело в принципе! Какого чёрта я должен платить за воздух каким-то охреневшим подонкам?! Да они ни рубля мною заработанного не заслужили! Как, в общем-то, и ты!!! От очередных нападок, призванных окончательно втоптать рыжего в грязь, тот всё же не выдержал и, снова понурив голову, закрыл лицо руками, сжав в кулаках висящие пряди длинных волос. Его глаза всё ещё были на мокром месте, однако мужчина до сих пор стойко умудрялся избежать бурного потока слёз. Ещё десять-пятнадцать лет назад он бы точно не смог сдержаться. Слова брата всегда били по самому больному. Каким-то образом, даже несмотря на плохие отношения и долгие разлуки, Александр оставался для Серёжи кем-то очень близким и важным. Ведь, вопреки всем негативным моментам их общения, они привязаны друг к другу как минимум по факту своего рождения. Что уж говорить о периоде, когда, брошенные в детском доме, они буквально остались одни друг у друга, против всего остального мира, что оказался так враждебно к ним настроен. И потому, когда в тяжёлые для Сергея мгновения он слышал от этого самого человека лишь оскорбления и обвинения, внутри всё мучительно сжималось, а затем ещё долго ныло, словно предательски медленно затягивающиеся раны. И сейчас, спрятав глаза и лицо, Разумовский лишь пытался отгородиться от агрессивных нападок такого сложного во взаимодействиях, но всё ещё очень любимого брата. Будь у него чуть больше смелости и характера — он бы плюнул на этот разговор, на это эмоциональное насилие. Не стал бы выслушивать Александра и ушёл, хлопнув дверью. А затем снова оборвал бы связи с ним, как семь лет назад, пообещав себе же, что больше никогда не возобновит контакт с богатым родственником. Сам бы придумал, как разобраться с долгом, понимая, что, скорее всего, это будет более чем тяжело для него. Он бы гордо устроился на «нормальную» работу. На две работы! Не спал бы по ночам, чтобы писать картины, он бы... нет. Он продолжал сидеть на чужом диване, что стоил денег, наверное, больше, чем вся мебель и стены в съёмной квартирке Серёжи. Продолжал чувствовать себя ничтожным, виноватым отбросом, всем сердцем веря в каждое грубое слово в свой адрес. Наблюдая за жалким зрелищем, развернувшемся на сером диване, Александр лишь хмыкнул. Он глядел на страдающего брата равнодушно, совершенно не испытывая сострадания. Когда Саше было больно и плохо — его не спасал «герой». Это, как думал Разумовский, ещё до выпуска из детского дома и закалило его характер. Позволило добиться высот, так что, как казалось мужчине, он скорее делал близнецу полезное одолжение, не проявляя милосердия. — Ладно, хватит. — после нескольких минут тишины выдыхает Саша, шагая в сторону дивана, а затем, подойдя ближе, садясь подле своего гостя. Теперь, доведя Серёжу до слёз, он начал говорить спокойно, что магическим образом не могло не начать успокаивать младшего. — Я оплачу твои долги. Я же не могу оставить тебя в такой луже дерьма. Совесть не позволит, знаешь ли. — Правда? — оробело спрашивает Сергей, чувствуя по натяжению диванной подушки, что Саша сел рядом, но не двигаясь в сторону и не убирая напряжённых рук от лица, сжатые кулаки которых, правда, начали ослаблять хватку натерпевшихся натяжения пальцами волос, когда собеседник всё же пообещал помочь. — Ну конечно. Ты меня совсем за бессердечного ублюдка держишь, да? Вот только взамен мне будет нужна твоя помощь. Если тебе так угодно: хочу нанять тебя на работу. — На работу? — снова переспрашивает, наконец, опустив руки обратно на колени и открыв глаза. Александр тем временем поудобнее устраивается рядом, облокачиваясь спиной на мягкую спинку дивана. В отличие от покрасневшего, мелко содрогающегося брата, он чувствовал себя вполне спокойно и победительно, а потому, как только Разумовский-младший открыл лицо и, всё также застенчиво сидя на краю, посмотрел мокрыми глазами за спину, в сторону комфортно усевшегося хозяина офиса, тот лишь утвердительно кивнул, принявшись язвить. — Кажется, среди всех благотворительных фондов, куда я ежемесячно совершаю отчисления, нет фонда «имени бедного художника Сергея Разумовского», так что — да — я сразу погашу все твои задолженности, а ты в «благодарность» немного поработаешь на меня. — И как же... что же я могу для тебя сделать? — недоумевает Сергей, чуть насупившись в размышлениях. Он шмыгает носом и вытирает его тыльной стороной ладони, после чего поднимает взор на брата. — Как я могу работать с твоей социальной сетью? Я ведь ничего в этом не понимаю. — Хм... — Александр смотрит в покрасневшие глаза напротив, затем отводит взгляд, будто действительно задумывается. Словно всё происходящее сейчас, до самых мельчайших деталей, считая доведение близнеца до слёз, не было частью его изначального плана. — Сам стрижёшь себе волосы? — задав неожиданный вопрос, заставивший Сергея опешить, Разумовский-старший вновь опускает на него глаза с от рождения светло-голубой радужной оболочкой. Очень давно в последний раз кто-либо видел Сашу голубоглазым. Мужчина постоянно ходил в цветных линзах, а от того практически на всех фото, хранящихся в Интернете, как и при любых встречах со СМИ, его можно было заметить лишь с жёлтой радужкой. Яркий золотистый, как казалось миллиардеру, подходил ему куда больше, чем нежно-голубой. Но вот чего точно никогда не видел свет у повзрослевшего Разумовского-старшего, так это волос, отросших так сильно, чтобы их можно было собрать в хвост. Уже не первый год мужчина стригся так, что рыжие пряди не касались его плеч, оставаясь в привычном для всех статей последних нескольких лет высоком каре. — Д-да. — растерянно, мельком заикнувшись, отвечает художник, не понимая, к чему такая смена темы, однако никак не препятствуя этому, вновь идя на поводу у старшего брата, что, после утвердительного ответа на свой вопрос, протянул руку ближе к чужому, собранному тканевой резинкой, испачканной в краске, пучку. Он коснулся пальцами рыжих волос брата, которые, напротив, уже давно отрастали до тех пор, пока не начинали сильно мешать художнику. Из-за неимения внимания со стороны общественности и СМИ к своей личности, и, как следствие, отсутствия необходимости постоянно держать себя в форме, Серёжа не только был менее ухоженным в плане причёски, чем его брат, но также оставался куда менее спортивного телосложения. Следить за собой вечно сидящему дома мужчине не было не только смысла, но и времени. — Последние пару лет — да. А как это... — Отрезай. — Александр перебивает Серёжу. Делает это смело, в то же время пугающе невозмутимо. Как обычно: мужчина был абсолютно уверен в себе, своих словах. И потому сказанное прозвучало совсем как приказ. Приказ, который, правда, не спешил сию секунду исполнять Сергей. Тот лишь сильнее остолбенел, теперь окончательно запутавшись в паутине, в которую сам же решил попасться. Саша оторвал полный безразличия взгляд от волос, что перебирал между пальцами, снова взглянул в глаза напротив. Между близнецами воцарилась тишина, однако только младший вновь хотел уточнить, как вмиг изменившийся в лице миллиардер грубо сжал чужие пряди в руке. Его лицо, приобрётшее совсем противоположные тем напускным благожелательным оттенкам эмоции, было слишком близко к лицу Серёжи, и теперь тот мог всецело разглядеть всё то презрение и высокомерие, что Александр мастерски скрывал в своём взоре, когда смотрел на брата. Сжав в сильном кулаке чужие рыжие волосы, мужчина насильно потащил их ниже, заставив Серёжу зажмуриться от тянущей боли у корней волос и вынужденно опустить голову. Теперь Александр уже точно смотрел на него сверху вниз. — Ты отстрижёшь свои волосы. Сегодня. Сейчас. Меня раздражают эти уродские патлы и, клянусь, ещё немного, Серёжа, и я оттаскаю тебя за них по всему офису. — теперь голос Разумовского-старшего звучал уже куда более угрожающе. Слыша его совсем близко к себе, художник невольно сжался, испытывая самый настоящий ужас. Никакие угрозы коллекторов не сравнятся с тем, как сейчас разговаривал с ним единственный родной человек. — Ты подстрижёшься также, как я. Будешь носить здесь мою одежду. Будешь надевать цветные линзы, если я скажу. Будешь представляться моим именем, когда я скажу. Будешь мной, когда мне это нужно. — Почему?.. — Заткнись. — снова перебивает, зная, что одной подобной «просьбы» хватит, чтобы Серёжа замолчал. И тот замолкает. Лишь покорно сидит рядом, сгибая шею под натиском тянущей волосы руки собеседника. Жмурится, сжимает между пальцев штаны на уровне коленей. Глотает страх и унижение. Боится даже схватиться за кисть, причиняющую боль. — И слушай меня до конца. Теперь ты будешь жить здесь. Я даю тебе время до конца этой ночи, чтобы ты мог перевезти всё барахло из своей помойки в мой офис. Можешь заниматься своими сраными картинками здесь, но когда я скажу — ты как шёлковый будешь садиться за мой стол и делать вид, что выполняешь мою работу. Ты будешь Александром Разумовским — миллиардером и филантропом, создателем социальной сети «VMESTE». Ни больше, ни меньше. Ты это понял? — Да. — тихо соглашается, страшась выдать и без того очевидную сотресь в голосе, однако сразу, не раздумывая. Сергей будто вмиг отрёкся от любых иных путей, от возможности дать отпор или хотя бы узнать, зачем Саше вдруг понадобилось проворачивать подобного рода авантюры. — Я не слышу, Серёж. — Я понял! — уже громче утверждает патлатый, после чего наконец оказывается «на свободе»: получив согласие, Александр тут же выпускает из крепкой хватки отросшие волосы бедного художника, и тот наконец открывает мокрые глаза, будто очнувшись от жуткого ночного кошмара. Поднимает взгляд, смотрит на брата исподлобья и убеждается: нет, его персональный ад только начинается.