«Каковы шансы, что Баам жив?»
Тик-так.
Тик-так.
А это уже интересней. Это уже куда возмутительней всего того, что Андросси показывали раньше. На секунду ей показалось, что тиканье часов замерло, прилипло капельками пота, выступившими на лице кандидата в Убийцы, и умерло. Как и всё вокруг нее. Она сделала шаг — наконец-то! Наконец-то подвижки! И тут же отступила. Да бред же это. Чересчур разыгравшееся воображение Ли Су. Она не считала его балбесом, но после таких шуток… Какой еще живой Баам? Это издевка. Издевка над всеми, кто его помнит. Блики света на стенах дрогнули: спасибо лампочке в светильнике. Замигали фанфары на лице Виоле — будь у нее доступ к его глазам («Пф, как будто он какая-то высокопоставленная особа», — фыркнула про себя принцесса), она была уверена, увидела бы, как лицо его вытягивается, а глаза мечутся бешено в орбитах, обдумывая, как не выдать себя. И этот Виоле тоже. Очередная издевка. О мертвых либо хорошо, либо никак. Но он… он словно насмешка над безнадежно усопшим.«Каковы шансы, что Баам жив?»
«Да никаких!» Надпись до сих пор стоит у Андросси перед глазами, хотя даже не повернута к ней. Они все в край обезумели. Равносильно доставанию водянистой прахоподобной субстанции, бывшей телом человека, из гробов, заполненных Шинсу. Кому какое дело, что его тело не нашли? Просто смиритесь. Вам сказали, что он мертв, — так смиритесь. — Мисс Андросси, вы в порядке? Принцесса, не стесняясь, резко заломала руку, которая посмела дотронуться до нее в этот момент. Йи-Хва испуганно охнула, не ожидая подобного сопротивления. Несколько секунд Андросси молча смотрела в глаза Йеон. Такие же — такие же смятенные, испуганные. Как будто олицетворяли всю бледность и страх, которые мигом охватили кандидата в Убийцы за барьером. Кун даже не оглянулся на происходящее позади — просто сверлил взглядом Виоле, выглядывал, высматривал, выжидал. Он серьезно в это верит? Он, совершенно не шутя, ударяется в абсурдные теории? — Порядок. Уж прости за это, — бросила Андросси. Рука Йи-Хвы наконец оказалась освобождена, но отходить от принцессы она не торопилась: будто боялась, что Андросси в любую секунду набросится на Виоле. Жаль только, она немного прогадала. — Кун, хочешь, я скажу тебе правду? — нетерпеливо вышла вперед Андросси. Она ощутимо ударила по столу. — То, что делает Ли Су, — это просто тупое рытье могилы. Бездумное, пальцем в потолок, оттого и тупое. Это раз. А два — твои игры в якобы хорошего копа всем приелись. Прими истину и прекрати маяться ерундой. Андросси посмотрела прямо на затаившего дыхание Виоле. Сидит, не знает, куда себя деть. Жалкое зрелище. Совершенно недостойное попирание могилы Баама. И кому какая разница, что в этой могиле нет тела, — смиритесь. Найдите упокоение, как нашел этот полудурок на дне водоема второго этажа. Не будьте идиотами. — Есть только один факт. И вы должны его принять. Хотите вы того или нет. — Баам мертв.Тик-так.
Тик-так.
Тик-так. И точка. А Виоле и не прочь этого. Лишь бы так, лишь бы прокатило. Если бы он в кого-нибудь верил, он обязательно воздел бы руки к небу, уповая на милость богов. К сожалению или счастью, он верой не обладал — обошелся расслаблением кулаков. — Мертв, да? — усмехнулся Кун. Он поставил подбородок на кулак. Вообще не прислушался к тому, что было и вправду близко к истине. — Давай послушаем, что скажет наш друг. М, Виоле? Извините, ваш друг не думает. Он слишком буквально воспринял слово «друг». Отрезвляющим образом на него подействовало только последнее слово. «М, Виоле?» Он готов был смеяться им прямо в лицо. Это не ирония, не стёб, не сатира — это чистой воды комедия. Они ломают ее, находясь рядом с ним, тем, о ком скорбят, и сами того не понимают. Знаете, знать чуть больше, чем другие, иной раз выходит боком. Таким огромным, бесстыдным — кажется, чуть что, и он задавит тебя. Он скрипнул зубами. Весьма ощутимо и больно. — «Баам?» — Виоле непонимающе склонил голову. — А… кто это? Андросси торжествующе сложила руки на груди. Лицо Куна не тронула ни одна эмоция. Ожидаемо. Тик-так. Тик-так. Опять он смотрит на часы. Виоле склоняет голову, и даже так, даже под чёлкой, умудряется показать отведенный в сторону взгляд. С ужасом для себя Кун подметил, что во многом согласен с Андросси: Виоле действительно выводил из себя одним лишь видом, а его действия мало того что приводили в бешенство, так еще и не поддавались хоть сколько-нибудь логичному объяснению. Во всем перечисленном Кун признавал правоту Андросси, кроме ее святого убеждения, что Баам беспросветно умер. Она не видит, что этот парень — ключ ко многим ответам. А может быть, и сам замок… «Замок?» — Я не играю в хорошего копа… — обращаясь как будто бы в никуда, сказал Кун. Он постарался не концентрироваться сейчас на ненужных мыслях. Главное — как можно сильнее надавить на Виоле. Неважно, ключ или замок, чем больше будет давление, тем быстрее выглянут внутренности, то есть истина. — Хорошо, предположим, ты не знаешь, — Кун обратился к ушедшему в прострацию Виоле. — Но Ли Су не единственный пострадавший из-за странностей, происходящих вокруг тебя. Есть еще одна деталь. Опять не подал и признака заинтересованности. Ужасно — Агеро с каждой секундой всё лучше и лучше понимает возмущение Андросси после битвы с Виоле. Что может быть более раздражающее, чем кусок говорящей и ходячей неизвестности? И эта ходячая неизвестность по имени Виоле всеми силами старается вызвать отторжение. Его упорное желание не идти на контакт с ними превращает его в загадку без подсказок, таинственную личность без хоть капельки харизмы. Тайны должны увлекать, их должно быть интересно разгадывать, а Виоле — электронное судоку на уровне эксперт с неудобным интерфейсом и постоянными багами. Одна лишь мука решать, приходится пересиливать себя и проходить не из желания, а из чистого упрямства. Из чувства последней цели, невыполненного обещания. Вдобавок представьте, будто на мониторе что-то раздражающе маячит. В самом углу экрана, скачет и не дает себя поймать. Виоле выедал мозг внешним видом. Что странно, если сесть и разобраться, чем же именно он так выводит из себя, — ни в жизнь не догадаешься. Конечно, пока не разгадаешь его. Кун предпринимал как раз одну из таких попыток решить это судоку. Настало время поставить цифру так, чтобы всё стало на места. Светоч высветил лицо. Это лицо. — Рахиль? — прошептал Виоле. Попался. Тик-так. Тик-так. И правда — она. Всё то же лицо; точно она, такая, какой он ее запомнил еще когда впервые увидел. Он же когда-то считал, что так выглядят абсолютно все люди, как первый увиденный им человек, пока ему не объяснили, что не у всех поголовно светлые глаза, светлые волосы и веснушки. Рахиль и рядом другая фотка — FUG, написанное кровью. — Я вижу, ты ее знаешь. — Он слышал голос Куна как из-под толщи воды, будто он снова тонет, рассекая собой Шинсу под платформой в испытании на втором этаже. Он снова там — смотрит через застлавшую глаза пелену воды на Рахиль и не понимает, что происходит. — …она была в моей команде весьма долгое время. — Он не слышит, не видит, он вновь во тьме тех вод в расплывчатой границе между собой тем и собой новым — между Баамом и Виоле, как будто в тот момент он поменялся сам с собой местами. — …Рахиль предала мою команду сразу же после взрыва в Руке Арлен. Ее напарники убили одного моего товарища, а ноги Дана Рахиль самолично искалечила. — Может быть, именно в тот момент он и стал другим? Все говорили, что он изменился. Вот только они не учли, что, если поставить на витрину ту же конфету, но в другой обертке и под логотипом другой фирмы, вкус конфеты от этого не изменится. — …то, и учитывая, что ты ее знаешь, не хочешь ли рассказать поподробнее? «Не хочешь ли рассказать поподробнее, а, Баам?» Но он не видит. Не понимает. Полностью запутался. То есть как?.. В смысле Рахиль кого-то покалечила? Да нет же, быть такого не может, почему они на нее клевещут? Почему его лучший друг клевещет на ту, кому он доверяет больше всех? Три. Два. Один. Сорок семь секунд, пять минут, тринадцать часов. Рахиль же ему вместо звезды. Тот случай, когда она его скинула, скорее всего, был обыкновенным недоразумением, наверняка там есть какая-то загвоздка. Может быть, Кун просто невзлюбил ее после смерти Баама? «Смерти Баама? Что?» — несоответствие в мыслях. — «Почему Баама? Я же и есть… Баам». Петля сдавила горло — вот-вот скажет ему: «Падай». Прямо в жесткую пеньку веревки, ту самую, что духота заботливо сплела ему, посадила на горло с хитрым оскалом: «Натри мозоль, пока будешь в ней болтаться, закрути мозги от головной боли в кашу». Андросси и Кун в его глазах расплываются, свет разрушается как явление, и всё вокруг перестраивается, разравнивается, меняется. Это слезы на глазах или его рассудок только что треснул? Один. Два. Три. Да и проблемы не только с рассудком. Лицо размывается, как будто он уже давно в петле, висит, разлагается. Вот щёки плывут, в глазах усиливается рябь и подбородок вверх изгибается мыльным завитком. Он весь — картина из акварели, которую нарисовала Рахиль. «Правда предала? Правда чуть не убила другого человека?» — спрашивает он у нее, а она капает водой на еще не высохшую краску его лица. И всё — плывет. Потому что знать не положено. Перед лампой, сцепив руки замком, сидит Кун. Зрение теряется, расфокус охватывает пространство, расцепляет окружение, растворяет в себе. Сзади всё серо — это всего лишь огрызок из цвета, пустой фон. Ничего больше нет, кроме одной фигуры, сидящей к нему прямо в анфас, перед которой он сидит ни жив ни мертв. — Виоле, отвечай. Нам нужны ответы. Мне нужны ответы. Как ты связан с Рахиль? Изображение сменяется. Представьте, как часовая стрелка разом сдвигается или щупальце с бесчувственной маской накрывает глаза, открывает их и показывает другую картинку. Теперь перед ним сидит Андросси. Лампа моргает, серый свет льется на ее лицо, выцепляя одну лишь ее из всей комнаты. Взгляд полон насмешки и презрения. — Почему ты ничего не говоришь? Ах, неужели язык проглотил? Может, тебе помочь его вытащить? Злая усмешка. Они все разом ненавидят его по непонятным причинам. Картинка сменяется. Снова Кун. Стоит, нависнув над столом, — еще секунда, и сломает барьер к Хеадону, возьмет за шкирку, силой вытащит из него ответы. — Виоле, отвечай, — по слогам произносит Кун, будто не верит, что человек перед ним способен воспринимать информацию. — При чем здесь ты? При чем Рахиль? Что ты знаешь о Бааме? А возможно, ты… Свет моргает — теперь над ним вместо Куна нависает Андросси. — Хватит с ним сюсюкаться. Ни на что он не способен. Тут и дураку вроде него понятно — не выжать отсюда ничего. Ты погляди, он же с секунды на секунду свалится со стула. Обделает штанишки. Да, Виоле, ты ни на что не способен? Ему кажется, он действительно перестал воспринимать часть информации. Наверное, это всё затянувшаяся насмешка Рифлезо. Когда там по программе их выпотрошенные тела? А, ну да, похоже, скоро. Они же такими темпами до всего сами додумаются. Наверняка и тени следят за ними даже через барьер. Кун сидит перед ним. Даже не смотрит на него. — Андросси, в последнее время я с тобой слишком часто соглашаюсь. Представьте винтовой пресс, но гигантский — машину для убийств. Многотонную махину, переламывающую кости. Вот вы видите белоснежные осколки своих же костей, они украшают глазурной присыпкой великолепный торт из вашего же тела. А вот и органы превращаются в кашицу, вы смотрите, как они стекают по вашей же окровавленной коже. Смотрите как бы и со стороны, как вас раздавливает неудержимая масса, и вместе с тем от первого лица, пока глаза не лопаются от давления. Незабываемые впечатления. «Привет, останки! Привет, мой труп! Почему ты так долго доходил до кондиции?» Давление такое — беспощадное. Оно никогда не наваливается на вас разом. Сверху вниз смотрит Андросси. — Как беспомощно. Представьте изощренного садиста. Вы думаете, он будет банально вырывать с задорным смехом вам ноготочки? Конечно, нет — он пустит ниточки во всю вашу жизнь, испоганит ее, дергая так, чтобы все дорогие сердцу люди ополчились против вас, а затем убьет вас их же руками. Они достанут пресс, — они достают пресс — они пинками загонят вас под поршень — они загоняют вас под поршень — и они свершат волю кукловода. Сверху вниз, появляясь рядом с Андросси, на него смотрит Кун. Вершит вместе с ней волю кукловода. Они оба неправильные — не плывут, как он. Напротив, его палачи слишком четкие по сравнению с ним, но находятся в том же пространстве сломанной геометрии, в кривой линзе его сознания: и выходит так, что он смотрит на них будто из глубокой-глубокой ямы, а их головы уходят куда-то далеко, в неизмеримую высь, где они вторят друг другу в унисон: — Как же он беспомощен. Как же жалок. И даже винтовой пресс не сразу набирает обороты. А на стене, прямо рядом с Рахиль, чьи глаза навеки закрыты волосами, не давая взглянуть, что творится у нее в душе, будет ее же рукой написано кроваво-красными буквами имя кукловода —«F. U. G.»
— …оле! Виоле! Всё тело пробил холодный пот. Виоле очнулся под чьи-то настойчивые крики, и первое, что он увидел, — незнакомый потолок. Какой-то чужой, не тот, в который он смотрел на протяжении тринадцати часов, сидя в камере. Другая люстра, невключенная, другой цвет — они вызвали отчуждение где-то глубоко внутри Виоле. Понадобилось некоторое время, чтобы понять три простые вещи: 1. Он лежит на кровати не в своей камере. 2. Над ним, перекрыв потолок, нависли взволнованные лица Акраптора, Госенг, Мисенг и Йи-Хвы. На основе двух из трех фактов Виоле было подумал, что все эти кошмары последних суток… даже нет, месяца, прекратились. Вся Битва при Мастерской была просто сном собаки, его тревоги и переживания были плодом его подсознания, и на самом деле Виоле всего лишь мирно спал после очередного дня испытаний. В кругу друзей, казавшимся ему оазисом среди пустыни одиночества. 3. Он потерял сознание. — Виоле! Слава Захарду, мы уж перепугались, думали, тебе совсем плохо! — воскликнула Госенг. Она гневно обернулась куда-то назад, выйдя из крайне ограниченного поля зрения Виоле. — Почему вы не послушали Йи-Хву? Она же пыталась обратить ваше внимание на его состояние! — Да откуда же мы могли знать? Я вообще не заметила высокую плотность Шинсу в комнате. Андросси. Значит, не сон собаки. Виоле на секунду снова прикрыл глаза, раздосадованно, но максимально тихо выдыхая. «Мечты навсегда останутся мечтами», — тоскливо подумал он. — Справедливости ради, — раздался голос Куна из другого конца комнаты, — в первое время даже не замечаешь, как тяжело дышать. Но если сидеть так полдня… «Что? О чем они говорят?» — терялся Виоле. Два плюс два ни в какую не желали складываться. Даже услышав ключевые слова «плотность Шинсу», «тяжело дышать», он ничего не понял. Беспорядок в голове, как будто внутри него прошелся целый ураган, отвергал очевидное, как ненужный сор. Виоле, чувствуя ломоту в костях и тяжесть во всем теле, с трудом приподнялся. — Что происходит? — прохрипел он чересчур низким, будто не своим голосом, и тут же закашлялся. — Вот, братик Виоле, держи, — Мисенг протянула ему стакан воды, на что он признательно кивнул ей головой. Совершенно удивительным образом ответ на его вопрос дала не кто иная, как кровать. — Моя вина, — пробубнил голос где-то под Виоле. От неожиданности он поперхнулся водой, закашлявшись сильнее прежнего. — И снова моя вина. Из-под кровати выкатилась личинка из одеяла. Секунду спустя оттуда с явной неохотой, словно из гроба, выглянуло знакомое лицо. Лауре громко зевнул, ожидая, когда Мисенг перестанет хлопать по спине кашляющего Виоле. — Закончили? — и не дожидаясь согласия, продолжил: — Я переборщил с плотностью Шинсу для барьеров, из-за этого в камере было тяжело дышать. Если у тебя были фантомные чувства удушения, головокружения и беспричинное утомление, то это из-за меня. Мне хотелось спать, я не рассчитал. Постепенно в сознание возвратились соответствующие словам Лауре воспоминания, приводя в порядок весь учиненный бардак в голове. «Так получается, я просто недосмотрел за собой?» — усмехнулся в мыслях Виоле. Кашель прекратился, и он, поблагодарив, попросил Мисенг больше не хлопать по спине. Тоскливая улыбка непроизвольно тронула краешки губ. «Плюсом ко всему и стресс от допроса, и освещение в комнате… но тогда что именно из слов Андросси и Куна было правдой, а что — моей больной выдумкой? Нет… не больной выдумкой — тем, о чем я всегда думаю, но что бессознательно отрицаю» — Так, давай себя сюда, надо бы мне осмотреть тебя. Когда Виоле вынырнул из размышлений, перед ним стоял Лауре. Времени осмыслить, когда он успел так быстро и незаметно вскочить, не дали — Лауре наклонился и бесцеремонно поднял челку. — О-о, — брови Лауре взметнулись вверх, но уже секунду спустя опустились, и он бесстрастно сказал: — Какая встреча. Но я тебя понял, не волнуйся. Лауре опустил челку обратно и как ни в чем не бывало поковылял в одеяле к выходу из комнаты. А Виоле, открыв рот, только хлопал глазами и не мог понять, что его больше удивляет: то, что Лауре поднял челку или что Лауре, твою Башню, поднял челку и едва ли удивился. Единственное, что Виоле сейчас мог — так это молчаливо благодарить все возможные и невозможные силы за то, что спина Лауре и его одеяло закрыли всем доступ к виду его лица. — Эй! Лауре! Что ты там видел? — Андросси мигом оживилась, перегородив ему проход. Ее руки впились в многострадальное одеяло и принялись неистово его трясти. — Что? Ну скажи, в чем твоя проблема?! — Да ничего такого, — уклончиво пробубнил Лауре, качаемый из стороны в сторону. — Просто осмотрел. Жить будет. Дай мне поспать, я устал. Лицо вновь скрылось в одеяле, как будто поглощенное зыбучими песками. Безголовое одеяло, невзирая на прицепившуюся Андросси, пошло дальше, в как можно более темный и тихий уголок, а следом за ним, вцепившись в складки и упрямо продолжая просить раскрыть подробности увиденного, поволоклась и принцесса. Тем временем Кун, на удивление немногословный, бросил странный взгляд на Виоле, сделал два нерешительных шага к нему и резко встал на месте. Помолчали. Руки Кун почему-то убрал назад, глаза также убежали куда-то в сторону, как бы он думал, стоит ли что-то говорить. Или будто он сомневался, располагает ли Виоле нужной ему информацией. — Знаю, сейчас неподходящее время, но у меня есть один вопрос, — Агеро выразительно взглянул на то место, где были глаза Виоле. — Не обещаю, что отвечу. — Все равно, — Виоле заметил, как напряглись его руки, даже будучи за спиной: Кун их крепко сжал. — Во время игры мы с командой встретились с человеком из FUG — Кассано. Он уличил меня в маскировке, и так получилось, что во время нашей беседы с ним я спросил, есть ли у их команды информатор. Он ответил: «Возможно». Поэтому я… О нет, Виоле знает, к чему он ведет. — Простите, FUG мне ничего не говорили. Вы же сами догадались, — он потупил взгляд вниз, — я всего лишь заложник. — И все же… есть ли вероятность, что этот самый информатор скрывается в нашей команде? — Кун! — возмутилась Йи-Хва. — Захард всемогущий… — покачал головой Акраптор. — А что, если Кассано говорил о ком-то извне? — Как же этот кто-то извне смог распознать меня? — задал встречный вопрос Кун. — Да-да, — в дверном проеме возникла Андросси; в одной руке она держала пойманное одеяло, а другой со вздохом поворачивала Куна в сторону коридора. — Давай еще порассуждаем о теориях мирового господства, существования двух вырезанных из истории Великих Воинов и заговора о мультивселенной Башен. Кун некоторое время поколебался. Однако, видя непреклонное лицо Виоле, в котором так и читалось слово «Простите», все-таки медленно двинулся вслед за Андросси. «Это что… всё? Они просто уйдут?» Что-то сдавило грудную клетку — что-то, не похожее на то давление, которое преследовало его на протяжении всего допроса. Нечто иное заскреблось кошками на душе, совершенно дурацкое и необъяснимое чувство. Чувство, что его бросают на полпути, как и весь разговор. — Постойте! — крикнул Виоле. Он подскочил на кровати, в отчаянии вскинув к ним руку. Команда Танг-Суйок в удивлении отшатнулась от него. Фигуры Куна и Андросси, столь далекие, стоящие в проходе, ведущем из черной комнаты в белый коридор, прямо как в начале допроса, когда они только к нему заходили, застыли аккурат между его пальцами. Так необычно, сюрреалистично — Виоле смотрит на друзей через решетку пальцев из собственной протянутой в мольбе руки. Обе фигуры, каждая в прорези между пальцами, медленно повернулась и выжидательно уставилась на Виоле. На Виоле — абсолютно не понимающего, что сказать и, самое главное, как сказать. — И? Ты что-то хотел? — спросила фигура Андросси. «Вот именно — что я хотел?» — Виоле уныло опустил руку, а вместе с ней и голову. Он смотрел, как, заинтригованные, Кун и Андросси с приложением в виде Лауре движутся в его сторону. Глупая улыбка всплыла на губах: и даже если он будет говорить как можно более понятно, раскладывая всё по полочкам, кажется, Виоле все равно не поймут. — Я хотел сказать… — Виоле на секунду запнулся, — …что подумаю над вашим предложением о помощи. На этих словах Кун остановился как вкопанный и с подозрением нахмурился. — Так сразу? Ты разве не отнекивался недавно? — Да, — Виоле опустил глаза. Жаль, что здесь не было часов, чтобы было, куда деть взгляд. — Просто… Вы правы, я знаю Рахиль. И Баама, — Виоле подавил нервный тик. Настолько до безобразия странно было произносить свое имя в подобном ключе. — Но ни о ком из них я пока что не могу рассказать. — Пока что? — к Куну подтянулась Андросси. Принцесса не заметила, насколько выразительно Лауре посмотрел на Виоле за ее спиной — и хвала всем кому только можно было. — Пока что. Виоле нервно облизнул губы: он не знал. В высшей степени не знал, как выразить всю ту спутанную, кривую мысль, которая нашла место в его воспаленном давлением мозгу. «С другой стороны, зачем пытаться что-то выдумывать? Может быть, стоит просто говорить от души?» — Как я и говорил, вы правильно догадались, — Виоле коряво выгнул губы в подобие дуги, даже не улыбки, и сжал в кулаках одеяло. — В какой-то степени FUG держат меня против воли. Но, по сути, в этом лишь моя вина — если бы я был сильнее, если бы был увереннее и не боялся рискнуть, когда дело касается… заложников, — Виоле на миг зажмурился, боясь, что они поймут, кто именно подразумевается под этим словом. — Если бы не всё это, думаю, жизнь многих была бы намного проще. Вы можете думать обо мне как о ком угодно — мне без разницы. Правда лишь одна. Я слаб. Живу в других людях, чувствую себя счастливым за счет их счастья. Но знаете, что самое забавное? Я не хочу этого менять. Называйте меня эгоистом, называйте альтруистом, называйте дьяволом или паразитом — мне, опять же, все равно. Мне нужно только одно — благополучие других, чтобы выжить самому. Поэтому… Виоле расслабился: отпустил одеяло, сложил улыбку в нормальную, но оттого не менее пугающую дугу и повернулся. Кошмар наяву: бледный парень, словно призрак, сидит на кровати и, положив голову на плечо, безмятежно улыбается. А через плотную завесу из волос глаза, пусть и не видные, заглядывают в самую душу, проникая внутрь человека напротив, выкрадывают, измельчают и изворачивают всё внутри наизнанку, сохраняя полное смирения равнодушие. Ядовитая желтизна выползает из самых глубин черной комнаты, смотрит на людей напротив, гипнотизируя, как заклинатель змей кобр. Возможно, Виоле был сейчас похож на Рифлезо. Но ему — «о, какая неожиданность!» — нет и до этого дела. До всего, кроме одного. В его голове созрел план. Безумный, бессмысленный, да и план ли это? — Если хотите узнать, что случилось с Баамом, сначала вырвите мне победу в Битве при Мастерской. Лица Андросси и Куна так и осунулись от возмущения, команда Танг-Суйок в немом изумлении глядела на него во все глаза. « — Что это на него нашло?» — вопрошали все в комнате. « — Хочешь жить — умей вертеться», — отвечал им взгляд Виоле. Ему говорили, из него плохой актер. Так вот Виоле — во всей красе. Наврал с три короба и даже не покраснел. Ничего он не расскажет им хоть под дулом пистолета. Никто ему не поможет — Виоле сам всё сделает. Просто поначалу для вида походит с ними. Надо же их как-то утихомирить и при этом обеспечить себе свободу передвижения. Вот и весь донельзя простой план. Где-то там, далеко-далеко жаловались Андросси и Кун. Как быстро взбеленились, как только условия начали диктовать не они. Забавно, он же просто немного переиначил предложение Куна. Они будто бы не замечают. Ну и ладно. Виоле — есть ли смысл вообще это упоминать? — и до этого было до лампочки. Он вытянул позади спины руку, мечтательно оперся о нее спиной и вперил взгляд в потолок. Действительно, другой. Оттенок более холодный, и вот какое-то пятнышко в углу глаз колет. — Ты же просто хочешь нас надуть! — кипятилась Андросси, тряся Лауре, как тряпичную куклу. — И к чему были все эти пространные размышления о каком-то непонятном паразитизме? — жаловался Кун. Они не знают. Виоле задумчиво погрыз щёку изнутри — частично чтобы скрыть которую за сегодня улыбку. Если бы они только знали, насколько сильно помогли додуматься до этого плана одним лишь своим существованием. Все-таки надо иногда проговаривать некоторые вещи вслух: сразу яснее всё становится. А если высказывать эти самые вещи дорогим людям, — которые, правда, не осознают всей важности для него — то тогда так и вовсе проще некуда говорить. Виоле стало легче в той же равной степени, в какой он себя закопал подобным неподходящим под его натуру решением. Где-то в иной реальности Андросси и Кун переговаривались. Возможно, соглашались. Возможно, пререкались. Виоле не слушал. Есть такой замечательный («замечательный — смешно, смеемся») защитный механизм у человека: когда до всего вокруг фиолетово. Фиолетовый разливается не только по отношении к другим — он наполняет всё существо, перенасыщая разум ядовитыми испарениями. Сидишь, весь фиолетовый, на кровати, диванный актер, манипулятор и злодейский злодей в одном лице, а на ум только фиолетовый цвет и идет. «Мир не черно-белый», — говорили они. Конечно, он фиолетовый. По праздникам бесцветный, а в будние дни — для Виоле они по значению равнялись словам «всегда» и «бесконечность» — фиолетовый, и точка. Оттенки? Забудьте. Построй стену вокруг себя, чтобы токсины внешнего мира не проникли в твой идеальный равнодушный фиолетовый мир — а там и оттенки можно выдумать, но только в собственном больном воображении. Фиолетовые Госенг и Йи-Хва подскочили к нему, в то время как («а давай придумаем оттенок?»)… индиговые Кун и Андросси исчезали в сиреневом коридоре. «Надо же, ну как так, Виоле, — вздыхали щупальца у него на плечах. На голове. В глазах. Вокруг шеи. Над ним. В нем. — Скажи мне, как можно настолько легко поддаваться необъятному пессимизму?» — Скажи мне, ты в своем уме? — восклицала Йеон, тряся его за плечи. — Это же они, да? Те самые твои друзья из… — Цыц! Они могут услышать, — приструнила ее Госенг, отталкивая подругу и прикладывая ладонь ко лбу Виоле. — И еще ты сама недавно говорила: ему нехорошо. Как ты, Виоле, жар? Что-то болит? Ухмылистый фиолетовый, где-то около темного пурпура, разлился палитрой акварели на лице: Виоле смешно. — Нет, я в порядке, — «ложь». — Мисенг, иди принеси Виоле попить, — приглушенно сказал Акраптор. Он с подозрением косился на Виоле, а его скрещенные на груди руки только больше подчеркивали недоверие к адекватности поступков Виоле. «Акраптор гелиотроповый», — подумал Виоле. «Подумал Виоле? Но почему…» — в ужасе воскликнули щупальца. «Тогда эти щупальца на самом деле не…» Виоле пронесся мимо гелиотропового. У него не было времени. Не было осознания, что творит. Команда Танг-Суйок — почему-то слишком яркая, почти не фиолетовая, не сиреневая, ближе к белому — осталась позади. От поспешного вскакивания с кровати потемнело в глазах («фиолетовый обратился в черный, цветовая гамма разрушилась, а вместе с ней и защитный механизм»), и закружилась голова. Вроде как Виоле успел что-то скороговоркой выпальнуть, мол, ему срочно нужно прогуляться («и снова ложь…»), и всё. Щупальца безустанно продолжали и продолжали шептать ему куда только могли дотянуться, поглощали его целиком. И от этой непосильной ноши было еще тяжелей идти. На ноги будто привязали по паре гирь, заставив ползти вперед, пока он не рухнет у плинтуса от изнеможения и нервного расстройства. В коридоре второго этажа тонкой полоской от пола до потолка тянулось зеркало. Виоле посмотрел. Улыбнулся. Чуть не подавился воздухом. Никаких щупалец не было. Все мысли были его и ничьи больше. Виоле брел по бесконечным коридорам бетонной коробки, именуемой коттеджем. Шныряли люди — проснулись после переполоха с допросом и теперь лениво беседовали о пустяках. Виоле иногда задевал их плечом, на что они, оборачиваясь, удивленно всплескивали руками со словами: «А ты что здесь делаешь?» На это Виоле только плотнее опускал чёлку. Именно, не надо попадаться на глаза. Нельзя. Никто не должен видеть кандидата в Убийцы. Даже если и рассмотрят его, они будут видеть только Виоле. Баама нет. Он не существует. Он мёртв. Виоле болезненно поджал губы, ковырнул зубами старую ранку на внутренней стороне щеки. Вышла капелька крови. «Он ни на что не способен» «Как беспомощно» Они правы. Они все правы. Друзья не обманут ведь, верно? Даже если друзья, которых ты обязан, должен защищать, плюют тебе в лицо самые жестокие слова. В конце концов, живой и невредимый Виоле полностью заслуживал этой участи. Это именно он не смог спасти Ли Су от косы Рифлезо, не смог уговорить Ванг-Нана не идти в руки FUG. Ведь всё это случилось по его вине. Это был факт. От этого не отвертеться, сколько ни отнекивайся. Тупик. Перед Виоле встала стена. Дом не вечен, рано или поздно он, рассеянно бредя вокруг да около, наткнулся бы на конец коридора. Надо поворачивать назад. «Надо остановиться, сесть и подумать. А еще лучше не просто сесть, а начать действовать. Изменить что-то в себе и только тогда приступать» Вспомнились слова Новика, когда они летели в небе. И он был прав. Виоле чувствовал, будто все правы и все всё знают, а он один бежит бесконечно невеждой, сам не понимая куда. Он не был как люди вокруг. Он оглянулся. Почему их было так много? Почему они похожи на муравьев? Бегают, бегают, мешаются перед глазами, скребут лапками-ножками по полу и раздражают. Виоле никогда раньше не бесили люди. Он был рад им. Людей не было в пещере, и они казались Бааму такими же добрыми и тёплыми, как Рахиль. Но люди, словно муравьи, кусаются. Больно или не слишком, просто так или по какой-то причине, они способны укусить. Баама укусил Кун. Баама укусила Андросси. Баама укусила Рахиль. Баама укусила жизнь, больно бросив через плечо оземь. Наивного Баама слишком сильно искусали. А Виоле никто ещё не трогал. Виоле всесилен в глазах других. Баам обернулся на людей. А муравьи бегали и бегали. Ползали под ногами, их усики-глаза подозрительно косились на него. Он вдруг вспомнил, как в полёте с Новиком люди казались муравьями, копошащимися по всему этажу, между тесных улочек и пыльных домов под давящей жарой. Кто бы мог подумать, что они действительно муравьи. Виоле видел муравьев. Обуреваемый нелепицей невеселых мыслей, Виоле шагал куда глаза глядят: вот здесь направо, тут налево, тут по ступенькам наверх, вниз не надо — подумают, что сбежать хочет. А его же весь день ждет тот самый перебинтованный парень: ну что ж, переждет. Все равно Виоле не горел желанием видеться с каким-то незнакомцем. На втором этаже муравьи продолжали работу: муравейник не должен останавливаться ни на секунду, даже если его обитатели обязаны спать. Например, их нынешняя работа была такова: посмотреть на Виоле сурово, посмотреть с укором, попробовать перегородить ему дорогу, а также, не забывайте, конечно же, пальчиком-лапкой пригрозить не выходить, пока королева не скажет. Ну а что делать? Надо слушать. У муравьев проходят инквизиции? Виоле что-то читал про гонения Рыжих ведьм. Так вот, у муравьев бывают инквизиции? Если и бывают, то тогда его точно сожгут на костре, сделай он хоть шаг не в ту сторону, какую они хотят. Они захотели, чтобы его не было рядом с ними (он прочитал это по их глазам-бусинкам), кандидатам в Убийцы здесь не рады, потому Виоле пошел на третий этаж. На третьем муравейника будто вовсе не бывало: там топчется Принц — он, как и все те, кто для Виоле не является массовкой, приобрел человеческий облик — и Принц топчется не просто так, а допрашивает незнакомца с двумя хвостиками. Тот злится, натурально скрипит зубами, аж слышно, и всё никак на месте не может устоять, как непись в игре. Ша-Ша рядом с ним, переводит его слова с игрового на человеческий. — Кто он? — спрашивает Принц, грозно зыркает глазами в сторону незнакомца, а ноги-то как расставил по ширине плеч — сразу видно, здесь сам Захард не пройдет. — Дай мне лысику принести воду! — бесновался незнакомец. В руках — стакан воды, но воды там почти не осталось: всё вылил, пока пытался проскочить мимо Принца. — Кому-кому? — Этому… Ли Су, они знакомы. Понятия не имею, что Кватро с ним так носится, как курица с яйцом, — перевела Ша-Ша, безуспешно поддерживая стакан в попытке сохранить остатки воды. Принц постоял, подумал. Ну, точно — сцена из игры, разговор двух неписей. Разговаривают — сами себя не понимают, но все равно стоят друг напротив друга, пытаются выжать хоть капельку здравого смысла. Или Виоле, ворвавшись посреди разговора, просто сам себе додумывает. Наконец мысль: понимание выстрелило в Принца с убойной силой дробовика, отчего он так и подскочил на месте, осененный. — А, я понял! Так это ты про того самого стремного лысого мужика в шортах и кофте от фиолетовых спортивок в полоску, о котором говорил дядь! — Чегой? Понятно, что ничего не понятно. Виоле принял решение продолжать нелегкий путь дальше — если постоит здесь еще немного, почувствует, как медленной струйкой остатки мозга выливаются на деревянный пол, впитываются в него, а там, дай хоть кто-нибудь, и новый Виоле вырастет из остатков мозгов. Будь оно так, Виоле пожелал бы новому себе хорошей жизни, никаких воображаемых щупалец и непонятных метафор наподобие выросшего из мнимого клочка мозга самого себя. «4F» — надпись на стене. Проедает глазные яблоки Виоле, отпечатывается на изнаночной стороне черепа. Вместе с дверью. «Стремный лысый мужик» лежит прямо там. Как забавно — Виоле от результата собственных ошибок (которых. мать. его. не. было.) отделяет всего ничего: осталась только медная ручка, предательски скользкая и холодная, но скрывавшая за собой спонтанно возникшую цель. Виоле горько усмехнулся при мысли, что наверняка точно так же к нему заходили Кун и Андросси. Открыл. Вошел. Закрыл. В палате Ли Су, как и практически везде, свет был выключен. Но, в отличие от остальных комнат, сюда падал свет от ночных ламп, одиноко поблескивавших с потолка этажа. Далекий холодный свет проникал в комнату вместе с таинственными дуновениями ветра. Они шевелили шторы, а те, смеясь от неуместных шуток ночных гуляк, волнами вальсировали, кружились по комнате. Кружились по стенам, кружились по изголовью кровати. Кружились по культям ног, скрытых под белым-белым одеялом. Когда Виоле увидел эту картину, — эти огрызки конечностей — его сознание аннулировало остальное окружение. Нет больше ничего, нет остальной комнаты — есть только окно, шторы, койка, больничное оборудование и Ли Су. Он лежал на спине брошенным куском барахла. Сломанный, ненужный, как кривой кусок ткани, набитый пухом, или как оторванная лапа от игрушечного медведя — какая угодно ассоциация всплывала на ум, но только не слово «человек». Причем Виоле видел, он абсолютно был уверен, что видел, — у игрушечной лапы под шубой из капельниц, аппаратов и масок для дыхания были глаза. И эти глаза смотрели ровно в потолок. — Ты пришел, — голос из самых потаенных глубин Башни. Сейчас ими являлась маска для дыхания. Ли Су не стал поворачивать к нему голову. Ни движения, ни удивления — просто констатация факта. Первая мысль «Бежать!» с мгновенным хватанием за дверную ручку сменилась осудительной: «И как же тебе не стыдно?» Стыдно. Даже очень. Виоле обязан был извиниться. Была ли на то его вина или нет — во всяком случае, совершил взмах косой именно Рифлезо, который, по идее, является его товарищем по команде. От этой мысли Виоле чуть не стошнило. Сдержался. Виоле отвернулся от двери, но с такой неповоротливостью, такой скованностью, что со стороны он мог показаться восковой фигурой, которую насилу повернули к оторванной игрушечной лапе посреди кровати. Такой абсурд. Бежать хотелось жутко. Но надо держаться. Хотя бы ради одного этого момента. — Простите, — прошептал Виоле, даже не задумываясь, что на таком расстоянии его может быть не слышно. Однако отойти от двери было еще страшнее, потому он мялся рядом с ручкой, чувствовал чуть ли не спиной ее холодок. Холодок пробежал в самом что ни на есть буквальном смысле, когда он увидел, как взгляд Ли Су переместился с потолка на него. «Ну же, давай, Ли Су, задави взглядом из смеси ненависти и упрека. Скажи Виоле, что он ни на что не способен, намекни в который раз о его беспомощности. Ну же!» — Зачем извиняться? — улыбка. Улыбка. Улыбка через сраную маску для дыхания. — Всё хорошо. Всё хорошо настолько, что он не может смахнуть шторку, отлетевшую волей ветра ему на лицо. Охренительно хорошо. — Простите… — нужно еще раз повторить. Наверное, Ли Су не понял. Не услышал. — Простите, — не осознал. — Простите… Не придал значения. Виоле отвернулся. Он сделал всё, что было в его силах. Пока FUG не заморозили его счета, надо бы еще успеть перевести деньги на лечение. Вдруг поможет. Хоть чем-то. Но не исправит. Рука Виоле поднялась над дверной ручкой — холодная. Морозит ладонь на расстоянии двух миллиметров от касания. — Тебе не нужно извиняться, Баам. Замерла. Холод лизнул пальцы, а теплый страх — ум. Виоле в ужасе посмотрел назад: Ли Су, псих психом, попытался приподняться, вынудив Виоле пулей метнуться к нему. Он в нерешительности покрутил над Ли Су руками, как бы уговаривая остаться на месте. — Вы… да откуда… почему, — обрывками слетали вопросы с языка Виоле, не рискуя преобразоваться в логическую цепочку. Факты не сцеплялись, а соединять их было некому: Виоле сейчас важнее было остановить Ли Су от причинения себе лишней боли. — Это долгая история, поверь, — усмехнулся Ли Су. Послушался и все-таки бросил попытки встать. — Скажу только, что эта Хва Рьюн — это что-то с чем-то. Хва Рьюн?.. Ну да, точно. Точно… Виоле опустил голову, борясь с диаметрально противоположными друг другу чувствами. Обида, радость, облегчение, злость — всё смешалось в одну кучу. Но по крайней мере теперь он знает, с кого спрашивать нынешние последствия. — Необычно, да? — Ли Су сухо поморгал, словно отвечая мыслям Виоле. — Она мастерски провела всех вокруг пальца… даже меня. Сказала, что я не умру, но не сказала, что со мной станет… вот же, надо было правильные вопросы задавать. Учти это, когда с ней встретишься, Баам. — Хватит, — тихо оборвал его Виоле, отстраняясь на шаг. — Ты что, теперь не признаешь собственного имени? Да-а-а, нехило FUG тебя… — прищурился Ли Су. Ничего. Ни слова от Виоле за или против: он молчал, ожидая, когда на него обрушится кара свыше за просочившуюся истину о его личности. Ли Су всё понял, не стоило даже говорить. — Не бойся, мне нечего терять… — грустно поднял он уголок губ, глаза опустились на одеяло. — Даже если нас и не подслушивают, я на всякий случай скажу кое-что… Внезапно он вдохнул в грудь побольше воздуха и со всех оставшихся у него сил выкрикнул, так, что Виоле невольно пошатнулся: — Я буду держать рот на замке! Крик замер в стенах. Казалось, вышел за их пределы: небось и другие услышали. Виоле только стоял и поражался. Как у человека в подобном состоянии может быть столько сил? Зачем себя выжигать лишней тратой энергии, которая, по-хорошему, должна пойти на восстановление? Для Ли Су этих вопросов как будто не существовало. Он снова посмотрел на пораженного, как громом, Виоле. Всё вышло совершенно не так, как ожидалось. Нет упрека, нет гнева. Почему-то те, кто должен питать ненависть к Виоле, относятся к нему нормально, а те, с кем он якобы даже не знаком, закапывают его по самую голову. — Ну что ж, — подытожил Ли Су, — теперь тебе станет спокойнее? Виоле вынужденно кивнул. — Эй, ну смелее, Баам, — лицо Ли Су перекосила гримаса боли, когда он попробовал похлопать Виоле по плечу, но не смог дотянуться. Сердце Виоле сжалось сильнее прежнего. — Пожалуйста, не делайте лишних движений… — Если бы я не делал лишних движений, то ты бы здесь не оказался. Как-то скромно проходит наша встреча спустя столько лет. Я думал, если вдруг мертвеца увижу, то либо побегу объявлять о зомби-апокалипсисе, либо побегу открывать годовые запасы пива и праздновать до рассвета. — Но… в итоге… — Виоле поджал губы. Только бы не смотреть вниз, на ноги… — Не серчай. Я шучу — значит, всё не так уж плохо, — попытался поправить настрой Виоле Ли Су. Вдруг его взгляд посерьезнел: близился более важный разговор. — А если по правде… я рад, что ты пришел. Я знаю, ты испытываешь чувство вины за случившееся, но пойми, идти на практически самоубийство в чистом виде — мой выбор. И ты бы при всем желании не смог бы на него повлиять. Строго говоря, ты даже не знал о моих планах. Я просто хочу донести до тебя одну мысль… Ли Су сдержанно посмотрел вниз, туда, куда и Виоле боялся смотреть. А он спокойно — со всем возможным спокойствием — глядел на огрызки конечностей, облепленные контуром одеяла. Подул ветерок, прохладный, освежающий, оживляющий хоть ненадолго неловкий момент, и прикрыл призрачной вуалью штор неприятную картину. Снова эта грустная улыбка. — Стало быть… я теперь не могу ходить?.. Ха-ха, бывает же… но отсутствие ног ведь не помешает мне жить? — Ли Су вяло повернул голову к Виоле. Тот кивнул. — То-то же. Есть они или нет — мне и тебе нужно понять, что это всего лишь несчастный случай, необходимая жертва. Мои цели все так же остаются моими целями, и они достаточно просты: я хочу тебе помочь. Не надо лечить меня, не надо убиваться по мне — я не хочу карабкаться за счет других. Как некоторые. Как ножом резануло. Намек был понят. Виоле вспомнил те далекие слова Рахиль десять лет назад, то обещание ей под фальшивыми звездами ее фальшивому лицу на фальшивой инвалидной коляске. А сейчас всё по-другому. Виоле как будто током пробило: человек, которому он обязан помогать, хочет сам помочь ему. Шторы порхали на ветру. Ночной ветерок обдувал Виоле, проникал куда-то под шиворот рубашки и охлаждал пламя полыхающих мыслей. И здесь, под убаюкивающей качкой штор, Ли Су, инвалид, спросил: — Чем я могу тебе помочь? Помолчал. Потушил пожар. Принял руку помощи и, наконец-то обретя успокоение в душе, без муравьев, фиолетового, прессов и веревок вокруг шеи, Баам сказал: — Пожалуйста, спасите моих друзей.