Но вспять безумцев не поворотить
Они уже согласны заплатить
Любой ценой — и жизнью бы рискнули
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить
Которую меж ними протянули…
Баллада о любви — Владимир Высоцкий
20 октября (пятница)
Фотокарточка, добытая таким трудом, держится очень аккуратно, как будто это страничка старинной книги, которая рассыпется в прах от чиха. Арсений даже помыл руки с мылом прежде чем сесть за свой стол и взять бумажный пакет Фуджифильм.
Чтобы найти фотоплёнку, на которой те самые кадры из Репца, ушло примерно миллион лет. Мать её засунула в самую глубь ящика с квитанциями, когда напечатала все фотки с лета. Конечно, только те, где нет Антона. Столько же времени ушло на то, чтобы накопить денег на распечатку нескольких снимков: с реки — где все вместе, кроме фоткающего Арса, — и два снимка напротив дома.
Если бы Арс был старой ворчащей кошёлкой, на месте Аниного лица красовалась бы дыра, аккуратно вырезанная мамиными ножничками, а так — там появляется просто чёрное пятно, закрашенное резко-вонючим перманентным маркером: любо-дорого смотреть. Арсений постарался не выходить за контуры и даже высовывал кончик языка при раскрашивании.
Снимок определённо волшебный. Чувствуется летний зной, Арсению даже становится чуть теплее в квартире, хотя отопление ещё не включили, запах мокрого речного песка появляется прямо в носу и даже — дразняще — на кончике языка, пусть вечно влажная ванная комната на другом конце квартиры. Может, это земля с традесканции на подоконнике? Тепло. Интересно, как там Антон.
Тут же чувство, что сейчас Арсений живет не жизнь, а суррогат в барокамере, усиливается в несколько раз, накатывает обычная хандра, лишь на время отпустившая, когда он только увидел фотки. Хандра эта стала его частью, и не оторвать её, как полушария с вакуумом друг от друга. Все вокруг как один твердят, что он не такой, каким был раньше. Ну, он и чувствует себя не таким, всё закономерно.
Он откладывает снимок всей компании на учебник по русскому и берёт следующий.
На одном из двух снимков, где они с Антоном вдвоём, Арсений с печальной улыбкой — думал про расставание уже тогда, дурачок — а на другом у него такой влюблённый взгляд, что его сейчас бросает в жар. Хорошо, что он дома один, пусть и ненадолго, мама скоро придёт. Арсений и не подозревал, что вот так выглядит со стороны. Повезло, что он не звездулет какой, что за ними не следили в Репце папарацци: он бы никогда в жизни не смог откреститься от своих чувств, как это делает с переменным успехом сейчас — мама перестала водить его каждую неделю в церковь. А может и устала и сама, она никогда не была набожной.
Арсений подпирает щеку ладонью и смотрит на улыбающегося будто бы одной половинкой лица Антона. У того прищурен левый глаз из-за светящего в лицо солнца и наклонена на бок голова, в Арсову сторону. Возможно, Арсению придумывается то, чего нет, но Антон выглядит так, будто бы он кот, трущийся о хозяина. Так и льнет, притягивается, магнитится.
Антон так и не нашёл способ с ним связаться и, наверное, забыл об Арсе. Выступают слёзы, и что-то сдавливает в груди, но Арсений тут же пытается взбодриться. Ведь классно же, что это с ним было: он узнал, что такое взаимная любовь, когда тебе что-то хочется попробовать, а человек рядом просит того же самого, будто бы настроенный на одну радиоволну; когда можно потянуться за поцелуем, погладить, обнять…
Теперь, правда, нельзя.
Пока он не распечатал фотографии, бывали моменты особенного отчаяния, когда он и не смог бы со стопроцентной уверенностью сказать, что летом было то, что было. Всё казалось слишком сказочным, как будто Арсений посмотрел фильм, а не сам был главным героем. От Антона не было ни единой весточки. Телефон не звонил кодом города Воронеж, почтовый ящик не хранил заветный конверт, а мать по приезде стала себя вести так, будто бы ничего не было, если не считать дурацких походов в храм. С ней даже не пришлось мириться — для виду, конечно, — но Арс и сам рад, что в доме нормальная атмосфера избегания, а не постоянный срач.
Арсений оглядывается на висящие над кроватью часы — вот бы ему наручные, — через полтора часа домой с работы придёт мама.
К этому времени Арсений успевает вдоволь насмотреться на фотографии, представляя, как шагает в неё и оказывается в объятиях Антона, попытаться подрочить и сделать домашку по математике.
Кстати, о дрочке.
Раньше Арсений мог лечь, расслабиться, закрыть глаза, предаться фантазиям (неважно, был там Захарьин или Анджелина Джоли), возбудиться и спокойненько кончить. После Репца эта схема развалилась на последнем этапе — кончить. Сколько Арсений ни работает рукой, ни подворачивает кисть, ни трёт уздечку, ни прокручивает моментики с Антоном наедине, ему не хватает совсем немножко для финала. Всё вместе работает как отнятое мороженое у ребёнка. Только Арсений не сможет поплакаться мамочке.
Но пробовать не перестаёт.
Мама после работы, не помыв руки, сразу набирает воду в чайник, громко гремя посудой. Арсений не отсвечивает и понятливо сбегает в комнату, доделать домашку, пока та готовит ужин. К восьми должен прийти папа.
Когда в Арсовой комнате пахнет чем-то вкусным так, что ещё чуть-чуть — и слюна закапает на страницы тетрадки в линеечку, мама зовёт его к столу.
Фаршированные перцы. Они у мамы получается волшебно! Арсений бежит мыть руки со скоростью болида.
— Арсень, после ужина посуда на тебе. И вынеси мусор, будь добр, — говорит устало мама, вставая из-за стола.
Арсений на просьбу недовольно стонет и с видом приговорённого к повешению садится ужинать, отрезая себе краюшку свежего чёрного хлеба. Он теперь всегда ест только его.
Так как Арсений не ел со школьного обеда (булочка и чай — остальное в копилочку), он расправляется с вкусной едой очень быстро. Настроение приподнимается, гора посуды, возвышающаяся сантиметров на тридцать над столешницей, уже не пугает как стрёмная харя на заставке ВИД.
После того, как Арсений в приступе чистоплюйства моет даже раковину, он наклоняется к помойному ведру и не сдерживает короткого цыка языком по нёбу — край пакетика замялся. Арсений тянет целлофан и все попки перца, вырезанные сердцевинки, полные семечек и другой мусор вываливаются через край. Он морщит нос и двумя пальцами по одному переносит выпавших пассажиров обратно на борт. Пока не натыкается на цветной клочок бумажки, похожий на кусочек купюры. Мама случайно порвала деньги? На поверку это оказывается кусочек марки, наклеенной на конверт, следующий слой — пустой тетрадный листочек, а за ним снова конверт.
Арсений недоумевает до тех пор, пока не замечает внизу марки «…онеж».
Бух.
Сердце бьётся всего раз и похоже останавливается: а что ему ещё тут остаётся делать с такими потрясениями. Очко сжимается до размера пульки для игрушечного пистолета.
Арсений отмирает через пару секунд и пулей вылетает из квартиры, трясущимися руками не с первого раза открывая входную дверь.
***
Для конспирации Арсений поднимается на пару этажей выше, мать, скорее всего, если и выйдет в подъезд, то пойдёт вниз, а он успеет пригрестись.
Ничего отвратительнее Арсений в жизни не делал. Ему пришлось перевернуть зловонное и капающее ведро прям на бетонный пол площадки перед мусоропроводом, разбрасывая уже завонявшиеся кости и гнилые очистки картошки, и перебрать его всё, чтобы найти жменьку бумажек, которые могли бы в теории быть письмом.
С неровно стучащим сердцем, уже дома, вымыв руки пять раз, он собирает пазл. На душе поют майские птицы — никто об Арсе не забыл! Не забыл! НЕ ЗАБЫЛ!
Спустя несколько материных проверок, чем же он тут занимается, и одного прихода в комнату папы, чтоб поздороваться, у Арсения есть адрес Антона и пара слов явно записки, в которых нет никакого смысла, отдельные слова: «надеюсь», «завтра» и «знать». Антон, судя по всему, отчаялся получить ответ тоже. Но писать не переставал.
Если бы от нахлынувшей нежности можно было бы захлебнуться, Арсений бы уже да.
Арс тщательно переписывает адрес в несколько разных блокнотов и тетрадок: только проспект, номер дома с квартирой и индекс, чтобы не запалиться перед мамой и не потерять его совсем. Обувается, кричит в сторону большой комнаты, что он «на пять минуточек» и запыхавшийся набирает Захарьина, только выйдя из подъезда.
Антон знает о ситуации практически всё. Выпытывает ещё в августе, когда Арсений возвращается «другим». Хороший он парень, Арс ни разу тогда так и не позвонил за такой срок, а тот и не пикнул об этом.
Когда Захарьин, к счастью, легко соглашается дать свой адрес для Антона, Арсений возвращается в квартиру, чтоб не нервировать родителей своим длительным отсутствием.
Дома Арсений находит тетрадку с красивыми страничками и вырывает двойной листочек, а немного пораздумав, ещё один.
Привет, Антон.
Мне не верится, что я наконец говорю с тобой, ну, пишу, а не просто перебрасываюсь своими мыслями у себя в голове. Я не хочу стать писателем или там сценаристом, потому заранее прошу прощения за сумбур и мой дурацкий почерк — руки дрожат от эмоций.
Фух. Нужно выдохнуть.
Я сейчас даже растерялся, честное слово, не знаю, с чего начать и что вообще можно писать. А вдруг это письмо перехватят?
Я не отвечал раньше, потому что моя мать походу рвала и выбрасывала то, что ты писал раньше (блин, как же мне хочется узнать, что там было, если ты помнишь хотя бы примерно, я бы с удовольствием почитал!). Я сейчас просто чудом заметил кусок марки в мусорном ведре, я не знаю, как она допустила, чтобы я его выносил, когда оно там. Ты там, наверное, совсем её задолбал, что она потеряла бдительность или наоборот уже редко писал. Но это не важно!
И таким же чудом именно адрес не размок.
Антон, как ты? Что было, когда я уехал? Что говорила Аня (сука, пизда с ушами, я раньше не очень злился, а теперь почему-то снова да), вы помирились с Макаром? Что вообще тебе сказали, почему я уехал, ты в курсе? Там Аня пришла и рассказала всё маме моей про нас. И тогда, в ту последнюю ночь, мама не спала, слышала нас.
Это пиздец стыдно и стремно, на самом деле.
Прости за мат, я от руки их пишу буквально впервые в жизни. Забавно.
Чем ты занимался, когда я уехал? Спасибо тебе, что ты явно владеешь магией и смог домчаться до платформы. Если бы мы так и не увиделись, я не знаю… хотя я ща подумал: а че бы было? Да ничего, наверное. Но я всё равно рад, так сильно рад и благодарен.
Господи, да сегодня лучший день с лета!
Я попросил своего друга дать его адрес, чтобы ты мог писать ему, а он будет мне передавать письма. Это я ему, кстати, звонил с Репца, тот раз с почты, но между нами ничего нет, я клянусь!!!
Я не знаю, что ты чувствуешь ко мне сейчас и наверное пойму, если больше ничего околоромантического, но. Я не уверен, что вообще смогу полюбить хоть кого-нибудь, кроме тебя. И хочу, чтобы ты это знал.
Летом я устроился на работу, помогал с декорациями в театре, где служит этот друг. Красил там и всякое такое. Работы было очень много, я попытался даже шить на машинке, но ничего не получилось — я не швея. Зато у нас там есть Саша… прости, это всё ерунда. Главное, что там платили деньги (а они мне очень нужны, после школы, я хочу жить отдельно). Я их отложил и не трачу ни под каким предлогом, даже чтобы фотки с лета распечатать, всё равно собирал отдельно. Высылаю тебе одну фотографию, как и обещал. Мне кажется, я здесь здорово получился и смотрю в кадр хотя бы. На второй я пялюсь на красивого тебя. Оставлю её себе.
Осенью началась учёба, и я начал прям стараться. Я очень хочу поступить в школу-студию МХАТ, а там конкурс просто пиздец, иначе не скажешь. Сорок человек на место. Но это прямо верняковый билет в будущее. Я бы перечислил имена, кто её окончил, но тебе они вряд ли о чем-то скажут. Ты же не фанат российского кино, да? Короче, я теперь заучка. Ботан. Пока решил работать над школьными предметами, к творческому экзамену начну готовиться после Нового года, так Захарьин посоветовал. Но театр всё равно не бросаю. Блин, сегодня чудом, ЧУДОМ я оказался дома. До сих пор не верю.
Сейчас на часах уже почти десять, мне скоро нужно ложиться, а я ещё не закончил всю домашку на завтра, ещё английский, но там немножко.
Я не сказал это тогда, на платформе по-нормальному, но говорю сейчас. Вернее, пишу.
Я люблю тебя. Помню о тебе и жду ответ.
Твой Арсений.
И несколько сердечек на полях. А потом Арсений расходится и малюет их везде, где ему кажется, что пустовато.
Клей на конверте на вкус сначала сладкий, а потом становится липким и мерзким. Арсений знает такого человека.
27 октября (пятница)
Захарьин — святой человек, — встречает Арсения прямо на пороге школы, помахивая конвертом в руках.
Арсений ждал ответ, начиная с понедельника, хотя понимал, что получить его так скоро просто невозможно. В среду он уже позвонил с вопросом Захарьину, а в четверг вечером тот позвонил уже сам и пообещал принести письмо прямо завтра.
Домой Арсений бежит чуть ли не вприпрыжку, прижимая конверт к груди, а читает в первый раз, не раздеваясь с улицы и плюхнувшись на пол прямо в коридоре. Он улыбается наверняка как маньяк, уже не может терпеть больше ни секундочки, три месяца терпел, спасибо.
Здравствуй, мой Арсений.
Как ты понимаешь, мне очень понравилась эта твоя подпись. Значит, всё в силе, да? Между нами. Прости, что уточняю, мне нужно знать наверняка.
Почерк у тебя не актерский, а докторский, если честно! Получилось прям шифрование.
Ты можешь писать всё, что угодно — мама и бабушка мне доверяют, а потому в жизни не распечатают моё письмо, не переживай. Только фотку просили показать, по плотности конверта было понятно, что ты прислал.
Какой же ты красивый. Я думал, что придумал тебе идеальную внешность в своей голове, и таких красивых на самом деле не бывает. Не выдумал ни на йоту. Ты невероятный, прекрасный, не могу оторваться от рассматривания тебя. Будто бы мы и не родственники, знаешь, ну, внешне, ты настолько красивее. Поставлю фотку в рамку, как стереотипные влюблённые девчонки.
Дела у меня в целом нормально. Учеба мало отличается от прошлого года — хуячу на курсах при университете, готовлюсь к олимпиаде по математике и физике, мечу на Всерос. Пишу работу на МАН по истории. Нужно кровь из носа поступать в Москву на бюджет, к тебе. Пацаны (Стас, Диман, Макар, там ещё народ, но ты их не знаешь) мутят КВН, но я отказался, и так нихрена не успеваю. Подрабатываю минимально с отчимом, очень редко, но бывает, что на выходных он меня берет с собой на заказы. Люблю такие дни: и деньги, и делаю что-то руками. Хоть мозги отдыхают.
Мы помирились с Макаром, всё хорошо. Поговорили с ним по душам, позвал его на рыбалку. Я еле встал, блин, тогда, чё рыбам не спится, но оно того стоило. Не знаю, что он думает, но с виду ничего гомофобного не показывает. Задалбывает гейскими шутками, а так всё по-старому.
У Стаса с Дариной тоже всё в порядке, это будет выглядеть как хвастовство, наверное, но блин: там я поучаствовал в улучшении их отношений, поговорил с ним… В общем, всё ок у них. О свадьбе думают, шутят, мол, надо сыграть, пока я не уехал. Так что возможно весной или летом.
А вот Журавль. Короче, все же узнали обо мне, о нас. Он говнился-говнился, а на следующий день пришёл и расспрашивал об этом всем меня, еле от него отделался. Но он сказал, что понимает меня в том, что я запал на тебя. Прикинь??! Ну и уехал он тоже вскоре из села. Я думаю, что он сам не самой традиционной ориентации просто, отсюда все эти заскоки тупые. Ща вот думаю, что жалко его. Выходит он врёт и себе, и другим? А теперь вот вспомнил, как поначалу сам вёл себя, ага, морозился. Короче, надеюсь, с ним там всё окей.
Кстати, из пацанов никто и не пикнул, что мы троюродные, всех, видимо, поразил другой аспект наших отношений вообще. А я так ссал. Ира и Аня не появлялись в компании, разик видел их в магазине и всё. К счастью. В Воронеже Ира тоже на горизонте не появляется, я, если честно, уже и забыл о ней. Сейчас вспомнил только из-за того, что целенаправленно всех перебираю, о ком бы тебе поведать.
Поведать. Слово тоже мне, вспомнил, Антоша.
Ты меня прости, что трусы твои свистнул, я так и не смог признаться, а так, письмо не краснеет и всё такое. Надеюсь, ты не очень ими дорожил.
Без тебя было пизда как тоскливо (и правда, очень необычно писать маты от руки и не на парте). Моя кровать пахла тобой, я не стирал постельное все три недели, которые ещё был в селе. Бабушка ничего не говорила, только печально смотрела со стороны, может, думая, что я не замечаю. А я всё видел.
Особенно херово становилось в бане, когда всё виделось, блин, как наяву, ещё и в жаре, как бред какой-то… Бля, знаешь, о чём жалею больше всего? Что ты не трахнул меня, я теперь хочу этого постоянно и дрочу (хотел написать «ласкаю себя», типа, это же письмо, но подумал, что это будет совсем ебануто) только с мыслями об этом.
И на качели. Я ж хотел это сделать местом для нас, придумал и навес, и как нас загородить. Про Аню ты всё правильно говоришь пишешь.
Знаешь, че хотел попросить: прысни в следующий раз в конверт своей водой туалетной, если есть такая. Я вот прыснул! А твой листик вынюхивал — и ничего.
Я забрал твои плакаты и пришлю, если тебе они нужны, и тетрадь с граффити тоже. На тот же адрес можно?
Вот мой мобильный номер, я понимаю, что разные регионы, куча денег. Но может хотя бы на минуточку? Я так соскучился.
Не знаю, когда получится встретиться и от этого ещё сложнее, так было бы легче, считать дни. Но уже летом ведь наверняка, да? Ещё ЕГЭ это дурацкое.
Как проходят твои дни? Я же буду писать каждую неделю, как и обещал! О чём тебе подробнее хочется узнать? Пиши о себе всё. Типа как дневник. Я бы читал даже о том, какие ты носки надеваешь в какой день и какого цвета на тебе трусы. Если хочешь, я могу писать об этом же.
Я. Очень. Сильно. Тебя. Люблю.
Твой Антон.
Арсений нюхает и конверт, и письмо ещё раз, когда заканчивает чтение.
Таких вкусных духов нет ни у кого, с каждым вдохом внутри всё заходится и скручивается в тугой, но сладкий узел.
11 ноября (суббота)
— Алло! Антон? — голос предательски ломается и от волнения Арсений не может стоять на месте — меряет шагами комнату Серёжи Матвиенко: от кремового комода с золотыми ручками до цветка в огромном керамическом горшке возле входа на балкон.
А мерять есть что: комната огромная, по Арсеньевским меркам, шесть на семь метров, с гардеробной, своей ванной, кроватью двухспальной, всё в позолоте. Последний пункт уже слишком, но, честное слово, Арсений бы смирился на месте Серёжи ради таких масштабов.
Арсений у Серёжи вообще-то в гостях впервые. На большой театральной тусовке после премьеры Арсений дал немного непрошенный совет, как подкатить к Юле, исполняющей главную роль в «Ромео и Джульетте». Серёжа был чьим-то другом, вроде как даже и Захарьина; весь вечер глаз не сводил с Юли, а Арсений с него — уж очень забавно было наблюдать за его потугами. Так и познакомились.
Серёже восемнадцать, скоро исполнится девятнадцать, но он относится к Арсению на равных. Это, конечно, очень подкупает. А ещё Серёжа живет на Рублёвке и сам приезжал забрать Арсения с Кунцевской на своей БМВ х5. Почему Серёжа дружит с ним, Арсений не имеет малейшего понятия, но сам Серёжа полюбился за доброту, открытость и прогрессивное мышление — Арс теперь сразу говорит всем своим новым знакомым, что он би, и Серёжа остался всё так же невозмутим после того, как услышал это и сказал, что сам он тоже.
Серёже хочется рассказывать о себе всё: он и сам открытый как круглосуточный магазин. Потому, услышав историю про Антона, он тут же протягивает свою охрененную Нокию N95 и говорит «Звони».
— Да, Антон. Арс… — выдыхает Антон. — Это ты?
Слышать наконец его голос сродни ощущению из детства: когда папа приходил домой с гостинцем, говоря, что это от зайчика. Только сейчас этих гостинцев будто бы минимум чемодан.
— Да, это я. — У Арсения лицо расплывается от рвущегося наружу счастья. — Звоню тебе от друга. Если что, то он слышит всё, что я говорю, — говорит Арс немного игриво и пританцовывает.
Хотя по ощущениям сейчас взлетит.
— Я понял. Арс, — говорит Антон таким тоном, будто бы гладит Арсения нежно по голове. — Я… я… я, — заикается и у того вырывается смешок. — Не знаю, что говорить, хотя рад просто пизд… Вау! Сейчас выйду на балкон. — В трубке что-то трещит, но потом Антон возвращается, переходя снова на тон мягкого и пушистого кота. — Ну как ты?
— Замечательно. Сегодня отдыхаю. Первые выходные свободные с лета. Спасибо Серёже, позвал меня в гости. — Арсений подмигивает ему и перехватывает трубку в другую руку. — А ты?
— У меня всё хорошо, — вздыхает Антон немного печально, и Арсений тут же настораживается. — Насколько может быть хорошо, если тебя нет рядом.
После этих слов внутри всё разом замирает, а потом снова заходится быстро-быстро, разливая волнами тепло. У Арсения краснеют щеки и уши, а Серёжа хихикает, откинувшись в резном кресле с бархатной обивкой, и кладёт сложенные руки в замке себе на живот.
— Ясно, — пищит широко улыбающийся Арсений.
Пауза абсолютно дурацкая, и Арс ляпает первое, что приходит в голову:
— Я тебе ещё своих рисунков отправлю в следующем письме. Хочешь?
Трубка хихикает и довольно отвечает:
— Хочу, конечно, милый.
Арсений краснеет окончательно и уже стоит отвернувшись, не в силах взглянуть на Серёжу. Всё слишком сокровенно.
— Ну, ладно, Антош, — начинает закругляться Арс. — Не хочу не свои деньги выговаривать. Мы ещё созвонимся с тобой в этом месяце. Я накоплю! — обещает Арсений. Он обязательно должен поговорить с ним, будучи наедине, и как можно скорее.
Антон в ответ молчит, молчит и Арсений — набирается сил, прежде чем выпалить всего три слова. И после Арсового внутреннего отсчета произносят одновременно с Антоном:
— Я люблю тебя.
Хихикают тоже вдвоем.
— И я тебя. — Голос Антона теплее масляного обогревателя в Арсовой комнате, от чего Арсений расплывается в который раз за разговор.
— И я тебя. Было очень классно тебя услышать.
Хочется сказать ещё миллион важных вещей, как Арсений рад, что в его жизни Антон вообще есть, что Арсений сделает всё, чтобы они были вместе и никогда не предаст эту идею и не отступит, пока Антону это тоже нужно, но наружу выходит только это.
— И мне, — вторит Антон тихо. — Пока.
— Пока, — говорит Арсений и быстренько отключается, потому что уже не выдерживает этого шквала эмоций и такой яркой, маячащей печали.
Арсений сжимает трубку на прощание и протягивает дрожащей рукой обратно Серёже. Внутри бьёт фонтаном калейдоскоп эмоций, из которых с трудом можно вычленить даже одну; хочется открыть форточку и орать в сосны вокруг просто потому что.
Серёжа ничего не комментирует, подхватывается с кресла и просто обнимает.
Арсений таких людей не заслуживает.
***
Перед сном Арсений отправляется в душ. Настроение из-за звонка приподнятое, а в душе внезапно накатывает и возбуждение.
Арсений прислоняется к холодному кафелю, глубоко вздыхает несколько раз и решается: в конце концов, он уже дрочил и не в таких ситуациях, а здесь по крайней мере нет никого в комнате. Он закрывает глаза и на пробу проводит по члену несколько раз, что очень приятно.
Нужно продолжать, вдруг так получится.
Когда Арсений снова доходит до этой дурацкой точки, где невозможно кончить, он вспоминает, как приятно его распирал Антонов член во время секса, и нерешительно проводит по анусу. А потом обильно слюнявит пальцы и в необъяснимом волнении смазывает слюной сфинктер. Думает специально про кислый лимонный вкус, чтобы вызвать слюноотделение, а потом замечает на полочке гель алоэ вера.
А Арсений абсолютно точно читал на форуме, когда гуглил про анальный секс, что его можно использовать вместо смазки!
С подрагивающими в нетерпении руками, он открывает крышку и нюхает гель. Пахнет, как ни странно, алоэ.
Когда Арсений вводит второй палец, он ясно понимает, что это то, что надо, прикрывает глаза и сосредотачивается на ощущениях.
Кончает Арсений через минуту.
А потом засыпает с улыбкой на лице, наконец получив разрядку.
31 декабря (воскресенье)
— Дарова, пацаны, простите, что опоздал, — бросает Серёжа с переднего сиденья своей тачки, в которую Арсений влюблён бесконечно.
Арсений садится на своё излюбленное место, сразу за водительским сиденьем, чтобы неотрывно наблюдать за процессом вождения и контролировать, сколько рук Серёжа держит на руле.
Рядом садятся два парня, с которыми Арс только познакомился и уже подзабыл их имена. На место рядом с Серёжей опускается Юля, которая после утренника осталась в костюме снегурочки, «для настроения, Арсюш»!
— Привет. Да всё нормально, лично я уже привык, — беззлобно отвечает Арсений, хлопая Серёжу по плечу. — Захарьин уже у тебя?
— Да, и там ещё народ кое-какой собирается. Вот объясните мне, как так: я не пью, а у себя дома собираю бухаловку. Где логика? — спрашивает он сам у себя и выруливает на шоссе.
Каким-то волшебным чудом-колдовством Серёжина семья улетела на несколько дней в Ереван к родственникам, а его оставила дома, взяв обещание, что дальше первого этажа никто из гостей ходить не будет. А никто и не собирается.
Выходя из машины, Арсений натыкается на выхлоп отечественного автопрома — на месте привычных «бэх» и «мерсов» стоит что-то, сошедшее с конвейера на территории советского союза, Арсений так и не научился их различать.
В целом такая машина — это хорошо, как нельзя лучше обещает то, что здесь будет и народ попроще.
В фойе у Арсения из внутреннего кармана куртки выпрыгивает прямо в жижу от натоптанного чужими сапогами фотка Антона. К счастью, она приземлилась лицом вверх. Арсений спешит её поднять двумя пальцами, обтереть и спрятать, воровато оглядываясь по сторонам, пока никто не обратил внимания. Фотка взята с собой в порыве сентиментальности — так будто бы Антон этот Новый год встречает рядом.
— Тапки можете не обувать, тут так напидорено сегодня всё, что с пола можно есть! Проходите в зал, — говорит уже раздевшийся Матвиенко и помогает раздеться Юле.
Вешалка в коридоре усыпана куртками, кажется, что ещё несколько — и их можно будет вешать за крючок, положив полностью горизонтально. Да уж, камерная вечеринка.
Арсений останавливается у зеркала, перед которым приходится ступать на цыпочках, чтобы не влезть ещё в одну лужу. В этом году природа расщедрилась на новогоднюю погоду согласно календарю. Арсений поправляет манжеты и воротник своей белой рубашки, снимает невидимые пылинки с чёрных строгих брюк и смотрит по сторонам.
Сегодня Серёжин дом украшен как лучшие особняки в рождественском американском фильме. Колонны в фойе увиты ёлочными ветками с висящими на них шарами, в углу стоит маленькая ёлочка, пахнет корицей, цитрусовыми и повсюду мерцают гирлянды. Очень празднично.
Арсений прислушивается к звукам из зала, пока поправляет выбивающуюся прядку из его прически волосок к волоску — зря он, что ли, мёрз без шапки. В зале звучит раскатистый громкий смех, перебиваемый голосами вразнобой. Такой смех Арсений слышал раньше только у одного человека — у Макара, но тот никак не может оказаться сейчас здесь, в Москве.
— Арс, — окликает тихий голос, и Арсений тут же на автомате поворачивает голову на звук, хотя думает, что ему показалось. Не может этого быть.
Это правда Антон.
Антон!
Антон. Мать его. Шастун!
Его Антон. Не похожий чем-то на него человек, выловленный периферическим зрением в метро, который при детальном разглядывании оказывается совсем не Антоном, а настоящий, во всей своей феноменальной красе, Антон Шастун. Стоит великолепной неподвижной статуей Давида, на которую надели бордовый свитер на размер больше, чем нужно, и темные джинсы, которые очерчивают тонкие модельные ноги, и, святые угодники, как же Арсению захотелось сразу их пожамкать в районе бёдер и задницы. Руки расслабленно разведены в открытом приглашающем жесте, и Арсений делает нерешительный шаг, будто бы ещё не до конца верит.
На лице у Антона безмятежная улыбка, он поправляет отросшую кудрявую чёлку своим фирменным жестом и наклоняет голову точно так же, как и на фото. Арсений не знает человека красивее.
— Иди сюда, Арс, — говорит Антон мягко, таким же зефирным тоном, как и когда говорит с Арсением по телефону.
Это он!
Пять месяцев словно ничего не значили. Арсений врезается в Антона и обнимает его так сильно, что разжать руки без его воли пришлось бы домкратом. Хочется забраться на Антона и обвить его и ногами, но Арсений не уверен, что тот выдержит такой напор.
— Тише-тише, родной мой. — Арсений чувствует, как Антон мягко гладит его по затылку, от чего он млеет и зарывается носом под воротник, вдыхая до щекочущего чувства между лопаток самый лучший запах на земле: его дома и комфорта.
Арсений себя чувствует гайкой, которую накрутили на болт, последним кусочком пазла в картине или подходящим ключом для сундука на Форте Боярд — он на своём месте.
— Это ты, Антон, это правда ты, — шепчет Арс и мокро зацеловывает линию челюсти. — Ты так вкусно пахнешь.
Антон. Антон, настоящий Антон, не кусок одеяла, пледа или подушки, он, из плоти и крови вот здесь, обнимает его, и от радости хочется прыгать на месте. Но больше хочется обнимать в ответ, потому Арсений и не двигается, а гладит широкие плечи брата.
— Да, Арс, я, тише-тише, — успокаивает Антон и немного отодвигается, чтобы заглянуть Арсению в лицо, положив руки ему на плечи. — Пойдём к остальным. — А это ещё нахуя? Они не останутся в этом фойе навечно? — Я честно никуда не денусь сейчас, выдыхай. — Он трётся носом об Арсову кнопку, и от этого по телу проходит волнами приятное тепло.
— До каких пор? — В голосе кроется примерно тонна надежды, что они не расстанутся прям совсем скоро.
Арсений нехотя убирает руки с чужих плеч и складывает ладони на Антоновой груди. На котика похоже, и Арсению до жути нравится, каким крошечным он себя чувствует.
— Послезавтра утром выезжаем.
— Выезжаем с кем?
— Я со Стасом, Дариной и Макарычем приехал. Сюрприз новогодний для тебя. Кстати: сюрприз!
— Ну, прямо скажу: тебя бы мне хватило с головой.
Антон смеётся от души, как и всегда, не пытаясь фильтровать свои реакции, уткнувшись Арсу в плечо.
Тепло.
От переизбытка эмоций Арсений тискает Антона ещё раз, и они расплетаются.
— Там столько народу, я не знаю, как они будут реагировать на… нас. Поэтому давай пока… поскромничаем.
Арсений хмыкает на такой подбор слов, но соглашается.
— Тогда целуй, пока никто не видит.
Антон наклоняется медленно, нерешительно, Арсово сердце так стучит в груди, будто бы старается вырваться вперёд, чтобы оказаться поближе к Антоновому. На последних сантиметрах Арсений не выдерживает и вжимает Антона в себя, размыкая губы и пропуская чужой язык. На удивление вокруг не раздаются аплодисменты, не начинает играть громкая музыка или хотя бы какая одинокая скрипочка, но внутри всё сжимается в тугую пружину от ощущения щемящей нежности.
Руки Антона опускаются на задницу, он кладёт ладони в карманы и легко сжимает ягодицы, а потом массирует, и Арсений ощущает, что плавится как снег на батарее, тут же возбуждаясь.
— Антон-Антон, подожди, давай я хотя бы поздороваюсь с ребятами. Блин… Или ну их? — спрашивает Арсений сам у себя и снова целует.
Целовать Антона охуенно, приятнее, чем расчесывать укусы комаров, и вкуснее, чем мамин лимонный пирог. Поцелуй с Антоном мятный, и Арсений улыбается — тот специально для него жевал жвачку.
Они выходят к остальной компании минут через пять. Арсений здоровается за руку с ребятами, обнимает Дарину и усаживается непременно рядом с Антоном на диван.
— Серёг, ещё раз: спасибо, что позвал. У тебя сегодня очень красиво, — без капли лукавства заявляет Арсений Матвиенко, который вместо ответа просто кивает на Антона и ржёт.
Тот располагается в отдельном кресле. На его подлокотнике (широком, будто бы он поджопник) сидит Юля уже с бокалом в руке, и Арс оглядывается в поисках выпивки.
Столик с разносом и бокалами на нём находится у ёлки, когда Арсений вспоминает, что Антон не пьёт — тогда не будет и он.
А дом правда выглядит красиво, не только из-за Антона. Сегодня здесь нарядная ёлка в красно-золотых украшениях, высотой в полтора Арсения в углу комнаты, в нескольких метрах от настоящего камина, в котором сейчас разведён огонь. До люстры, какую увидеть можно обычно в драматическом театре, остаётся ещё примерно две такие ёлки. У Серёжи деревянная лестница на второй этаж выходит на балкон, с которого можно увидеть весь зал сразу: и ёлку, и диваны с креслами, где все гости с комфортом расположились.
Арсений знает почти всех, но настроения с новенькими знакомиться нет — Антон приехал! Хочется смотреть только на него: как он поправляет пальцами волосы и то и дело зыркает на Арсения так, что поджимаются пальцы на ногах, как смеётся, утыкаясь ему — Арсению! — в плечо, а не сидящему справа Макару, и как краснеет всякий раз, когда Арсений шепчет ему на ухо что-то о том, какой тот красивый и как вкусно пахнет.
Спустя примерно два тоста под бутерброды с красной икрой, кон в Твистер (Арсений с Антоном не играли — были заняты: Антон рассказывал о третьем Форсаже, который он всё-таки посмотрел) и игру в «Я никогда не», где все узнали о том, что Арсений и Антон — пара, все смотрели Один дома в ожидании Нового года.
Арсений так и не набрался смелости забраться к Антону на колени при всех, в отличие от других парочек, он просто сидит, положив голову ему на плечо и держа за руку.
— Антош, — Арсений склоняется к Шастовому оттопыренному уху, чтобы никому не мешать смотреть фильм. — У меня назрел вопрос. Почему мы ещё не сосёмся?
В ответ Антон поворачивается и молча смотрит на Арсения прыгающим с губ на глаза взглядом и пожимает плечами.
Дальше этого, он, конечно, не заходит, и Арсений чувствует, что не оставаться с Антоном наедине каждую секунду времени — это попросту преступление. Он встаёт, свистящим шёпотом зовёт Серёжу и отводит его на кухню, где никого нет.
— Чё такое, Арс? — Серёжа хмурится, явно не подозревая, чего Арсений хочет.
— Серёж, у меня вопрос. — Внезапно на Арсения накатывает никому не нужное смущение. — А у тебя здесь где можно, ну, уединиться? — И пока Серёжа не навыдумывал себе пошлостей, поспешно добавляет: — Ни для чего такого, мы не собираемся это самое, просто нам бы пообщаться, чтоб никому не мешать. Мы пять месяцев не виделись.
— Ой да ладно, Арс, расслабься, мне похуй, трахаетесь вы или нет, кто я такой, чтобы осуждать… — Серёжа чешет в затылке, явно сомневаясь в чем-то. — Сука, будешь мне должен, я пообещал предкам, что никого не пущу на второй этаж. Ладно, хуй с вами. — «С нами-с нами» — Где комната моя помнишь?
— Бля, Серёж, ты моя крёстная-фея! Спасибо! — с жаром выпаливает Арсений и бросается ему на шею.
— Арс, я ща передумаю, — ворчит Серёжа, отпихивая Арсения с улыбкой на лице. — Иди уже.
Арсений целует Серёжу в макушку и выбегает к Антону, ласково гладит его по плечу и кивает, мол: «Иди за мной». Их уход, естественно, сразу замечают все — это явно интереснее наблюдения в десятый раз за Кевином и двумя бандитами, которые уже б давно откинулись, если бы это всё было взаправду — и кто-то пошло свистит им вслед. Арсений непременно загнался бы, но на это совсем нет времени, потому он просто перепрыгивает по две ступеньки, стараясь поскорее скрыться с посторонних глаз.
Дверь от заветной комнаты находится со второй попытки — в коридоре других таких же штук десять, Матвиенко — большая семья.
В Серёжиной комнате Антон мечтательно вздыхает: телик и приставка тут же приковывают его внимание, пока Арс возится с замком на двери.
— Круто здесь. Большая кровать. Тумбочка! У меня тумбочка была только раз в жизни — в больнице, — хмыкает Антон.
— А ещё здесь есть я, — по-сучьи напоминает Арсений и направляется к кровати походкой от бедра.
Он картинно усаживается на покрывало и хлопает по месту рядышком. В следующую секунду Антон укладывает Арсения на лопатки, расставляя локти по разные стороны, и приближает свои губы близко-близко, но не целует, а решает, блин, ещё поговорить.
— Арс, я так долго этого ждал, — доверительным шёпотом сообщает Антон. — Мечтал. Не верится, что это происходит, если честно, я будто бы в сплошной своей фантазии.
— В фантазии ты тоже только пиздишь? — Нетерпеливый Арсений срывается на грубость — ему необходим уже этот поцелуй!
Антон посмеивается и целует Арсения в шею, медленно поднимаясь к губам, дразнится, негодник, играясь, но, когда Арсений специально никак не реагирует, он сдаётся и наконец-то целует, куда давно хотелось, а потом ещё и ещё, посылая будто бы разряды электричества. Сердце захлёбывается в быстром танце, по телу теплом разливается «наконец-то», и Арсений пылко отвечает, потираясь постепенно встающим членом о Антоново бедро и запуская руку в его мягкие кудри.
В груди по ощущениям пищит толпа котят от чувств, а в паху становится всё теснее, когда Антон углубляет поцелуй, и комната наполняется хлюпаньем и шумным дыханием, о которых не нужно беспокоиться: дверь закрыта, все тусуются внизу, да и дом такой огромный, что их никто не услышал бы, даже если бы они начали орать.
Арсений пробирается под чужой свитер, дёргает футболку из штанов, чтобы поскорее добраться до кожи, и сжимает чужой бок. Антон в ответ чуть скуля выдыхает и поднимается, чтобы начать раздеваться.
Арсений с воодушевлением следует примеру, рассматривая раскрасневшегося Антона. Они возвращаются к прерванному поцелую, когда остаются в одних трусах.
— Я так люблю тебя, — говорит Антон тихонько, говоря напрямую с сердцем Арсения. То как пакетик на ветру трепещет, и Арсений так и льнёт к родному, прижимая его за талию поближе к себе.
— И я тебя, — выдыхает Арсений. — Хочу тебя, — говорит он немного неуверенно: у них нет ни презервативов, ни смазки, а потому он не хочет лишний раз дразнить Антона, оставив его потом без секса.
Хотя для кое-чего презерватив не обязателен.
Он отрывает Антона от вылизывания своей челюсти и прямо говорит:
— Я тебе отсосу.
У Антона взгляд уже поплывший, но он просто кивает и откидывается на бок, стягивая свои трусы.
— По нему я тоже скучал, — признаётся Арсений и обхватывает член Антона, начиная ласку.
Антон сегодня мягкий, как из пластилина, и расслабленный, Арсений не может удержаться от постоянного поглаживания всего его тела. Антон выгибается навстречу ладоням, и от этого зрелища возбуждение проходит новой волной. Собственный член уже полноценно стоит, но Арсению хочется сделать приятно сначала Антону.
Он опускается на колени перед кроватью и тянет на себя податливого Антона за лодыжки, пока стоящий член не появляется прямо перед лицом.
Арсений облизывается, сглатывает слюну, хотя та пригодилась бы, и осторожно берёт головку в рот, начиная самозабвенно сосать. Сначала медленно, будто бы вспоминая, как тут всё и к чему, но постепенно набирает темп, ловя каждый звук, который издаёт Антон. Арсений уже согласился бы сегодня не кончать, ему для удовлетворения хватило бы этого с головой: мечущегося в удовольствии Антона.
Арсению вдруг не хочется спешить. Он выпускает член изо рта и начинает покрывать поцелуями внутреннюю сторону бедра, оставляет лизь под гладко выбритой мошонкой, пальцами поглаживает под коленками, на что Антона прогибает на кровати от ощущений.
— Арс, Арс, щекотно! — стонет он.
Арсений коротко вздыхает от того, что поспешил и возвращается к истекающему смазкой члену: чередует вылизывание с посасыванием, заставляя Антона сжимать покрывало, а потом и ёрзать, толкаясь тазом, пока тот не отстраняет его, тяжело дыша.
— Арс, — сладко выдыхает Антон совсем уж пошло и поднимается на локти. — Я сейчас кончу, — жалобно пищит. — А хочу не от этого.
Арсений кивает и понятливо берётся за резинку своих трусов, когда вспоминает, что кое-чего не хватает. И где они сейчас это всё найдут?
— Антош, у нас ни резинок, ни смазки, — расстроенно сообщает он.
— Всё есть, нижняя полка вот там, — указывает Антон на тумбочку у кровати, жуя нижнюю губу. А в начале так удивлялся тумбочке, ты смотри!
— И откуда ты знаешь? — любопытствует Арс.
— Серёжа сказал сам, — хмыкает Антон.
— Ох уж этот Серёжа.
Стыдно будет Арсению потом, сейчас он благодарен судьбе, и хочется только одного — перебросить ногу через Антона и сесть на его член, наплевав на подготовку. Он ходил в туалет перед выходом.
— Только Арс. — сверкает глазами в свете ночника Антон. — Сегодня твоя очередь. Ну, быть сверху.
Воу.
Арсений запинается лишь на секунду, кивает, бросает всё нужное на покрывало и усаживается по-турецки рядом с по-прежнему лежащим Антоном.
— Тебя нужно, ну, растянуть? — спрашивает он с энтузиазмом Гермионы Грейнджер, рвущейся к новым знаниям.
— Да, хочу почувствовать и твои пальцы, — отвечает Антон, снова закусывая губу. — Я мылся, если что.
Арсений улыбается, чмокает Антона в губы и размещается между его разведённых ног.
Он любовно поглаживает коленки и бёдра, а потом и легонько проводит и по лобку, на что Антон тут же дёргается как от щекотки. Арсений опускается всё ниже к яичкам, с интересом натуралиста проводит костяшкой по расселине, заставляя Антона кусать нижнюю губу и недовольно хныкать от нетерпения.
В этом всём чувствуется какая-то власть, которая опьяняет похлеще алкоголя. Собственный член стоит в полной готовности, тяжело покачиваясь и с выступившей смазкой на кончике, которую Арсений снимает пальцем и мажет Антона по губам, а потом с удовольствием целует их, наслаждаясь солоноватым привкусом.
Смазка у Серёжи мудреная, химозно пахнущая малиной, но жаловаться не пристало — на безрыбье и рак рыба. Арсений наносит холодный гель себе на пальцы и держит его, согревая.
— Ну что там? — нетерпеливо крутится Антон.
— Подожди, — строго говорит Арсений и шлепает того по ягодице.
Антон в ответ шипит так, что дёргается член, но просит сделать так ещё, и Арсений повинуется, заворожённо глядя на то, какой Антон весь распластанный и раскрытый в своём удовольствии.
— Класс, — глубоко дышит Антон. — Запомни это… движение.
Арсений делает себе мысленную пометку и приступает к растяжке, начиная с указательного пальца. Антон так восхитительно и тесно обхватывает его, что, когда он представляет на месте пальца собственный член, его прошибает очередной волной возбуждения, и он начинает двигать рукой активнее.
После Антоновой команды он добавляет второй палец, а затем и третий. Антон не очень-то зажимается, и Арсений догадывается, что тот явно развлекается в своём Воронеже без него. Арсений никак это не комментирует — он сам может кончить только когда в его заднице что-то есть, чаще всего это собственные пальцы. Он рад, что к этому пришёл, кстати, в соседнем помещении, без оргазмов было совсем грустно.
— Арс, — выстанывает Антон умоляюще, — давай уже, ну.
Арсений тут же слушается.
— Ага.
Он зубами разрывает фольгу и раскатывает презерватив по своему члену, выпуская из кончика воздух, как он выучил когда-то в инструкции, чтоб внезапный секс не застал его врасплох.
Сердце колотится от волнения, на лбу выступает испарина, и даже рука, держащая член, немного дрожит, когда он приставляет его ко входу.
Антон нетерпеливо ёрзает, и Арсений медленно и постепенно толкается, помогая Антону привыкнуть к габаритам. У Антона грудь ходит ходором: он взволнованно и глубоко дышит, легко улыбаясь и пронзительно смотря из-под опущенных век прямо в душу.
Ощущения не сравнить ни с чем похожим: Антон узкий и горячий до дрожащих коленок.
— Арс, — зовёт Антон, и Арсений думает, что что-то пошло не так.
— Что? Больно? — взволнованно говорит Арсений, пытаясь отстраниться, когда Антон вжимает ещё ближе.
— Нет, всё нормально, — посмеивается Антон. — Ты можешь двигаться.
Арсений несильно бьёт себя по лбу.
— Сейчас-сейчас, — обещает он и, погладив чужие бедра, опирается об Антоновы колени, чтобы начать двигаться.
Как же хорошо, пиздец, никогда так хорошо не было. Физический кайф тесно переплетается с моральным удовольствием: он, Арсений, трахает Антона, и тому от этого так очевидно хорошо — тот сам насаживается, подаётся навстречу и шипит от удовольствия.
Пошлые звуки наполняют комнату: кровать поскрипывает, а к ней добавляется и их нарастающий скулёж в унисон, от которого жжёт возбуждением ещё сильнее. Пот стекает по виску, и Арсений смахивает его, опускаясь на Антона сверху. Тот такой же вспотевший: чёлка прилипла ко лбу, над губой испарина, волосы растрёпанные от того, как тот мечется по постели. Арсений переходит на чувственный темп и усыпает нежными чмоками ему лицо, а потом ловит губами чужие, и они с наслаждением целуются.
Арсению щемяще-приятно, вот только опять чего-то не хватает. Хорошо, что он знает, чего.
— Антош. Пожалуйста, попробуй, вставь в меня пальцы.
Тот даже глаза распахивает, улыбается понимающе и пошло засовывает все четыре пальца в свой огромный рот. Он начинает их посасывать, отчего Арсению хочется захныкать: новая волна возбуждения жаром пробегает по плечам. Смочив, Антон переводит руку Арсению за спину, и, когда касается ложбинки, становится ясно, что это то, что нужно.
— Да, да, давай, пожалуйста, — умоляет Арсений в нетерпении и протяжно стонет, когда это происходит: Антон медленно погружает одну, а потом и две фаланги, оставаясь на входе.
Ощущения охуенные, от распирающего чувства оргазм маячит уже совсем близко, но Антон под ним скрутился совсем уж буквой зю, вряд ли ему удобно. Арсений заводит руку себе за спину и аккуратно отстраняет недоумевающего Антона.
— Давай сменим позу, — просит Арс и опять легко шлёпает Антона по ягодице. — Становись в коленно-локтевую.
В очередной раз переёбывает. Так пошло. Интимно. С Антоном.
Тот с готовностью поднимается, оттопырив задницу, которую тут же хочется хорошенько вылизать, только та блестит от смазки, которую пробовать никак не хочется.
Не закрытая до конца дырка выглядит охуеть как развратно, Антон в нетерпении виляет задницей, и Арсений толкается туда членом, во все глаза глядя, как тот исчезает внутри.
Чувствуя приближающийся оргазм, Арсений переходит на самый быстрый темп, на который способен, крепко хватая Антона за бока и насаживая снова и снова, так что яйца пошло бьются о кожу. Антон мычит в зажатое в зубах покрывало, обхватывает второй рукой свой собственный член и даже не дрочит — быстро трахает свой кулак.
Когда Арсений слышит Антоновы несдерживаемые стоны всё чаще, выше и громче, то кончает сам, утыкаясь тому между лопаток и с трудом стоя на ногах, из последних сил медленно дотрахивая.
Арсений падает на спину без сил рядом и смотрит в потолок. Где-то на задворках сознания маячит мысль, что они точно заляпали спермой чужой, блин, плед.
— Арс, охуеть, это охуеть, — говорит Антон, пытаясь отдышаться. — Придётся бросать монетку, кто снизу в следующие разы.
Слова про следующие разы делают очень тепло.
Хочется целоваться, но Арсения накрыл такой оргазм, что он не хочет даже голову повернуть. Только ищет прикосновения к чужому телу, не глядя на Антона, чтобы заземлиться.
Первый вопрос, который возникает спустя несколько послеоргазменных минут в неге, это:
— Который час?
Антон с ленивым кряхтением тянется к штанам на полу и проверяет свой телефон.
— Уже Новый год.
Арсений на это только хмыкает — пытается понять свои ощущения: внутри нет ни капли сожаления о том, что они не спустились смотреть поздравление и слушать куранты на Спасской башне. Так же намного охуеннее. Он шумно чмокает Антона в плечо и напоминает:
— Ну, как Новый год встретишь, так его и проведёшь.
Никто и не против.
26 марта (понедельник)
Здравствуй, родной!
Мне так хотелось бы, чтобы ты был сейчас рядом. Чмокнул меня в макушку, обнял и сказал, что всё будет хорошо, чтобы я мог отвлечься от всей этой хуйни. Мало того, что в школе загружают по самые гланды, дома просто пиздец.
Совсем невыносимо. Мне душно, тошно, я не могу находиться с мамой в одной комнате, она бесит меня. Знаешь, что в этот раз? Она меня настолько вывела, что я разбил тарелку от злости. Сейчас я успокоился и мне немного стыдно, но она меня злить не перестаёт. Она пытается контролировать каждый мой шаг. Недавно устроила обыск и нашла коробку с плакатами из села, фотками с Нового года и твоими письмами. Как она орала. Пригрозила Суворовским, только вот мне уже семнадцать и я заканчиваю школу с золотой медалью. Вот здесь ей спасибо. Так вот, Суворовское. Ничего не получится, она не рассказывает папе, я уверен, она себя винит во всем этом, ну, что я… не только по девочкам, и мы с тобой это самое… ну и к счастью, когда отец приходит домой эта хуйня заканчивается, и я могу выдохнуть.
Я сейчас постараюсь отвечать тебе также часто: Антон (который Захарьин) приходит прямо в школу, когда у него есть время, чтобы после уроков отдать твоё письмо и забрать моё. Сам всё отправляет. Я снова не понимаю, чем я заслужил такую группу поддержки. Мне кажется, за то, чтобы мы были вместе, болеют все мои друзья.
Я люблю тебя (захотелось внезапно написать). Я так сильно скучаю по тебе, по твоим тёплым рукам и горячему рту, ласкам и всему-всему. Но знаешь, ещё три месяца и мы встретимся и уже не расстанемся, да?
Кстати об этом. Я не знаю, как тебе сказать и надеюсь, что уже не поздно, но. Я не буду поступать в Школу-студию МХАТ. Я хочу в Петербург, мне всё равно куда уже, если честно, хоть на треклятую экономику. Но я планирую свалить из дома на последний звонок, потому можно и в РГИСИ на актёрку. У Антона есть друг, друг которого закончил его и сейчас строит вполне успешную карьеру.
В общем, если ты мне скажешь, что видишь себя только в Москве, я пойму. Но ты говорил, что тебе непринципиально, да? Прости, что решаю за нас двоих по сути. Я просто не могу уже так жить и дальше точно не потяну. Жаль, конечно, что я не закончу ебучую Школу-студию МХАТ, но с другой стороны — а не факт, что и поступил бы, да?
День рождения прошёл отстойно. Родители подарили комп и подключили интернет, но мать поставила пароль и буквально сидит за моей спиной, когда я гуглю что-то для учебы. Знаешь, я вот что подумал: она же не шарит в английском. Ты мог бы сделать мыло с именем моей учительницы по английскому (Терещенко Анна Николаевна) и мы могли бы чаще списываться. Но только на английском. Оставляю тебе свою почту, короче, давай попробуем.
Какие у тебя планы на твой день рождения? Прости, я не смогу тебе ничего подарить существенного, каждая копейка идёт на переезд. Уже в июне нужно будет ехать на подачу документов, где-то жить. Серёжа и Антон обещали помочь, порасспрашивать, с кем можно хату снимать. С Серёжей мы теперь только созваниваемся, когда я выхожу в школе в туалет. Родителям говорю, что это мой математик, готовит к поступлению в ВШЭ, потому так часто разговариваем. Хорошо, что они не шарят, как проверить время звонка.
Если честно, я уже устал пиздеть и вести двойную жизнь. Но и она не закончится: придётся ведь никому не говорить, что мы троюродные. Но это, вроде, и не враньё, так, недоговаривание.
Ой, очередная история про долбоебизм Гудкова. Тот на выпускной предложил сыграть в КВН, ну, на вручении дипломов…
21 июня (четверг)
Арсений выстраивает ровненькие стопочки футболок на своей половине старого советского шкафа — один в один с тем, который стоит у бабушки в сенях и хранит в себе километровые запасы полотна. Арсению кажется, если все бабули Репца достанут все свои запасы, то можно будет пошить из лоскутов скатерть, которая накроет всю трассу до Воронежа.
Настал тот день, когда должна закончиться постоянная нехватка Антона рядом. Сегодня, наконец-то, блядь (Арсений зачёркивал оставшиеся дни на листочке!), приедет Антон, и они начнут жить вместе. Уже ради этого стоило взрослеть и уходить из дома. В происходящее верится с трудом: постоянно накатывает предчувствие, будто бы сейчас войдут родители в эту квартиру и увезут его обратно в Москву. Как раз завтра начинает работу приемная комиссия, успеют подать оригиналы в треклятую ВШЭ.
Арсений приехал на поезде вчера вечером, с двумя сумками добра наперевес тащился на Васильевский остров, еле нашёл квартиру и, толком не раззнакомившись с новыми соседями Эдом и Егором, завалился спать, истощённый эмоционально: он не спал уже больше суток — всё переживал, чтобы всё прошло как по маслу, всё-таки свалить с места, где ты жил всю жизнь — не пальцем в попе покрутить.
Арсений вновь и вновь мысленно возвращается к письму, которое оставил вчера родителям — привычка постоянно писать и здесь дала о себе знать. Всё для того, чтобы не разговаривать лично. В письме он признался во всём: в ориентации, в отношениях с Антоном, в планах на совместную жизнь, чтобы у папы не возникло желания искать его. Арсений надеется, что он просто откажется от него как от сына — и дело с концом. По идее, отец даже не сильно расстроится: «папе некогда, папа работает». Матери так тоже будет легче, некого будет пилить, а ей вряд ли это самой в кайф: «исправляться» в угоду ей Арсений не собирается.
Скоро должен приехать и Антон. Ему из Воронежа ехать дольше, чем Арсу, потому Арсений гнёздышко вьёт пока сам.
Они будут делить двухкомнатную квартирку с двумя студентами уже третьего курса вуза, в котором Арсений будет учиться. Предыдущие ребятки как раз недавно съехали: после окончания вуза покорять Москву. Захарьин сказал, что Крид и Эдик «богема»: тупых вопросов насчёт живущих как пара мужиков задавать не станут. На слова краснеющего Арсения: «А они что, тоже?..» Антон рассмеялся и сказал, что они натуральнее парного молока. Пока что Арсению не показалось, что это так, эти двое заглядывают друг другу в рот в ожидании ответов каждые несколько минут.
В комнате из вещей советский лакированный коричневый стол под дерево — точно такой же, как и в Репце, куда Арс прятал котлеты, — стоит прямо под окном, чуть поодаль друг напротив друга две панцирные кровати, очень похожие на те, что были в селе (их они сдвинут, когда Антон придёт домой) и тот самый шкаф, в который теперь из сумки кладутся на полку штаны.
Судя по времени, Антона можно уже начинать ждать с минуты на минуту — его поезд прибыл час назад. Жаль, Арсений не может ему позвонить — он выбросил симку ещё в Москве, а новую ещё не купил.
Пока Антон не вошёл в квартиру и наконец-то не обнял, Арсений уже в третий раз поправляет свою постель, отгоняя от себя тревожные мысли, что Антон попал в беду и мчится в больничку, а не сюда.
— Арсений, — зовёт Егор, засунув блондинистую макушку в комнату. — Идём чай пить, бросай свою уборку, познакомимся нормально.
В эту же секунду раздаётся стук в дверь, и Арсений мчится ко входу, как будто бы он щеночек, дождавшийся хозяина, немножко поскальзываясь на линолеуме.
Замки открываются дрожащими руками, распахивается дверь и на пороге он… с букетом полевых цветов, дурак, изачемтратилвремяиденьги, сумкой и туристическим рюкзаком за плечами. Улыбается так, что Арсения тут же обдаёт летним теплом макового поля и сердце пускается в галоп. Он дома.
— Я ща скажу немного по-дурацки, но я думаю об этом уже вторые сутки, не могу не, — мягко говорит Антон и продолжает: — Привет. Мы будем счастливы теперь и навсегда.
Они смеются в унисон все вместе: втроём с Егором, и Арсений по ощущениям перестает ходить по полу — летит.
***
День промелькнул так быстро, как проезжаемые станции метро за окном поезда.
Кровати пока не сдвигают — оказывается, у них всего одна подушка и матрас, потому они лежат вдвоём на однушке, тесно вмазавшись друг в друга, как слипшиеся пельмешки. Лечь подальше не вышло бы — матрас прогибается слишком сильно и они всякий раз скатывались бы друг к дружке. Потому Арсений, закинув ногу на Антона, лежит у того на груди, обняв его рукой, и слушает размеренное дыхание.
На окнах нет штор, потому лунный свет заливает всю комнату и попадает и на лица, завораживающе-красиво подсвечивая их мертвецки-бледными тонами. Не зря готы смерти поклоняются. Хотя на самом деле Арсений не разбирается, кому поклоняются тут и там встречающиеся неформалы на улицах.
Кровать не самая удобная: колется перьями и шерстяным пледом, без которого холодно, но Арсению плевать — рядом Антон, а впереди вся жизнь, рука об руку, он надеется.
Антон лениво запускает пальцы в Арсову шевелюру и нежно перебирает прядки, почухивая кожу головы. Антоновы руки делают что-то воистину волшебное, отчего у Арсения по затылку и ниже по позвоночнику бегают табуны мурашек.
Хорошо.
— Антон, мы сделали это, получается? Мы вот, всё, живем вместе? — тихо говорит Арсений, не осознавая вполне своих слов.
— Ну, Арс, ещё поступи, — напоминает Антон, ткнув пальцем другой руки Арсению в рёбра. — У тебя экзаменов хоть жопой жуй.
Арсений от возмущения даже приподнимается, опираясь на руки, и глядит на невозмутимого Антона.
— В смысле «поступи»? В Москву я больше не вернусь в любом случае, — решительно заявляет он.
— Арс-Арс, я не о том, расслабься. Я о том, что мы тогда сможем выдохнуть.
Арсений опускается обратно на грудь и укладывает Антонову руку на законное место. Тот понятливо возобновляет ласку.
— Но тогда начнётся учёба, и никакого продыху до сессии. И потом одно за другим, цепочкой…
— Да, ты прав, — соглашается Антон, чмокая в макушку. — Значит, сделали.
Арсений крепко обнимает брата и тыкается в его шершавые губы, скорее всего, он обветрил их сегодня, когда они гуляли по городу — ветер в Петербурге дует постоянно. Антон позволяет вылизать ему рот и вдруг смеётся в поцелуй.
— Что? — спрашивает Арсений, и сам улыбаясь.
— Я тут подумал… Мы же с тобой профессионалы в том, чтобы трахаться тихо. Это жизнь нас готовила к этому моменту.
— Ну да, только разница в том, что Эд с Егором явно знают, что мы здесь не в машинки играем, — говорит Арсений и играет бровями. — Но всё равно тихушничать хочется, ты прав.
— Готов проверить, сколько раз скрипнет кровать? — садясь под аккомпанемент пружин, спрашивает Антон и фыркает с того, как же они провалятся в этом эксперименте.
— Готов.
11 октября (суббота)
Они сидят на кровати в темноте, и только горящий экран телефона выхватывает Антонову улыбку, пока он печатает смс по поводу работы.
— Всё, завтра утром меня ждут в мастерской. Скоро сезон, выпадет снег и менять колёса будет весь город. Заработаем! — восторженно говорит он и чмокает Арсения в нос, касаясь мокрыми после душа волосами его лба.
Арсений знает, как Антону не терпится вернуться к своим железкам, и радуется, что у них появится немного денег — есть одни макароны приходится частенько.
Арсений тянется ближе и ловит губами довольную Антонову улыбку. Медленно, как удав, он забирается на свою добычу и принимается вылизывать чужую шею, слушая ничем не сдерживаемые стоны наслаждения — соседи ушли на смену в клуб ещё час назад.
Сам Антон перемещает руки на крепкую задницу и сжимает ягодицы в ладонях до приятной боли, стягивает домашние штаны и гладит податливое тело, вжимая Арсения в себя и имитируя медленные фрикции.
А потом так же медленно трахает, после быстрой растяжки пальцами, ловя губами каждый Арсов вздох удовольствия и доводя того рукой на члене до сладкого оргазма, а после и сам кончает за несколько секунд, переходя на безумный темп.
После секса они ужинают. С Антоном рядом хорошо и так по-домашнему, как Арсений уже и не помнит, когда это было в последний раз в Москве.
Чтобы не мыть тарелки, они сидят прямо над сковородой с макаронами. Сегодня к ним кетчуп и даже яйца, желтки которых тщательно размазываются по всей чугунной поверхности — чтобы их объём казался больше.
Арсений замечает, как Антон будто бы случайным движением то и дело подталкивает к Арсовой половине ракушки.
— Антон, перестань. Тебе завтра на работу, набирайся сил!
— Арсюш, я схожу в столовку завтра, если что, не переживай! Я и так сколько котлет съел за тебя!
— Котлет? — вскидывается Арсений оглядывая кухню в поисках заветной кастрюльки.
— Та не сейчас, — посмеивается Антон. — Летом!
— А… Та ну, Антон, я серьезно.
— Всё, Арс, я сыт, — говорит Антон и встаёт из-за стола. — Это всё придётся тебе доедать.
С Антоновой половины сковородки грустно смотрит ещё четверть его порции и почти целое яйцо.
— Антон, ну в смысле!
— Давай-давай, а то останешься без десерта, — грозится Антон, ставя чайник на газ.
— Какого ещё десерта, Антон?
— Чтоб сковорода была чистая. Я всё сказал.
— Ну тогда ты моешь посуду! — кричит Арсений в спину уходящему в коридор Антону. Тот в ответ только хохочет от наглости.
Возвращается он с сокровищами, от которых у Арсения загораются глаза и рот наполняется слюной в предвкушении сладкой комы.
— Я сегодня сто рублей нашёл в метро, представляешь? Купил пышек и Алёнку.
В ответ Арсений может лишь радостно пищать и быстро смести остатки ужина.
— Дома шоколад в последние мои школьные годы был всегда, закон. А всё равно: жить отдельно от родителей — это то, почему стоило повзрослеть. Не в шоколадках счастье.
— А в чём? — спрашивает Антон, глядя поверх чашки и отпивая.
Арсений молчит минуту, прежде чем ответить.
— В свободе.
1 января 2008 года
— Антон, слезай оттуда!
Шастун, очевидно, в приступе понторезании забирается на обледенелый парапет, но тут же одумывается, когда его рука соскальзывает. Арсений рад, что тот не ведёт себя как упёртый баран, хотя овен, и не лезет дальше, чтобы не пойми что доказать, знает, что Арсений всей душой его любит и так, даже если что-то не получается.
Под ногами швякает каша из мерзко-серого тающего снега, который пушистым ковром выпал часов двенадцать назад и радовал всех от мала до велика — «настоящий Новый год!» — песка и разной степени размокшести картонных цилиндров из-под фейерверков. Последних так много, что становится ясно, почему в воздухе до сих пор висит запах жженого пороха.
Всё хорошо было в компании, в которой они встретили Новый год, кроме одного — до дома в промозглом и туманном (или дымном) рассвете приходится идти уже час.
Людей на своём пути они встречают мало: город уже либо спит, либо тюленит перед телевизором совсем уж лениво. Только во дворе их дома ещё не протрезвевший мужик с сигаретой в зубах, в семейных трусах, майке-алкоголичке и расстёгнутой дубленке поверх этого безобразия, стоит и с печальным лицом курит возле мусорки, опираясь на сосну в руке.
— Ничего себе ему сосна мешает дома, — тихо комментирует Арсений. — Получается, твои железяки под столом ещё не настолько мне осточертели.
— Просто ты меня любишь, — посмеивается Антон и, закрыв входную дверь в подъезд, чмокает Арсения в губы.
Войдя в квартиру и вдохнув запах родных стен (Антон, кстати, утверждает, что у них в квартире ничем не пахнет), Арсений бессильно стягивает промокшие ботинки. Он сразу лезет за газетами, чтобы поставить обувь сушиться на батарею — вдруг понадобится выйти куда-то. Прямо на газетах обнаруживаются забытые мандарины, которые тридцатого были куплены в последний момент и вообще случайно: Антону срочно понадобилось на почту, когда они проходили мимо овощной палатки, а без мандаринов в тот день ну никак нельзя было, и, пока Арсений стоял в длиннющей очереди, Антон вернулся.
— Ну и чего ты мне говорил, что без мандаринов помрёшь? Как принесли, так вот они и стоят! — Арсений поднимает в воздух пакет.
— Ну всё, не ворчи. — Арсению достаётся быстрый чмок в лоб, прямо в след от надавившей шапки. — Идём руки мыть и пошли уже в комнату: я весь вечер жду, что ты мне хотел подарить и, блин, забыл взять с собой!
— А, да! — улыбается хитро Арсений и идёт к раковине.
Прежде чем вымыть руки, Арсений аккуратно, чтобы не забрызгать, снимает подарок — новые часы, подаренные Антоном в Тайном Санте (повезло же вытащить Арсения — сэкономили семейный бюджет!).
Гении мыслят параллельно — ну, или у дураков мысли сходятся, — Антона под ёлкой ждут похожие.
— Антон! — торжественно начинает Арсений, заходя в их комнату, где возле шкафа сейчас стоит та самая «ёлка» — ветки сосны в банке, увитые дождиком.
Антон сидит на кровати, сложа руки на коленях, как прилежный ученик. Пальцы, как и обычно, в чёрных следах от мазута, что очень хорошо заметно на фоне светлых джинс. Нарядных, в честь праздника, потому что Арсений «устал смотреть на тебя в чёрном, Антон, я понимаю, что пятен не видно, но в гости!..»
— Да-да, — Антон с готовностью поднимается и с невероятно довольным выражением, будто бы у Гринча, подходит ближе.
— Мне очень хочется сказать много приятных и важных слов, но я не хочу повторяться, уже сказал всё в полночь. Скажу ещё раз, что люблю тебя, и мой подарок подтвердит, что мы две половинки одной жопы. — Арсений достает квадратную коробочку из-за пазухи, глядя только в горящие глаза Антона. — Это тебе!
Антон с энтузиазмом рвёт упаковку и начинает широко улыбаться и кивать головой — явно понял, что внутри. Наблюдать за искренней радостью Антона — сплошное удовольствие, он тут же напяливает часы на запястье, подтянув рукав худи повыше.
— Бля-я-я, Арс, спасибо, пиздец, спасибо, они охуенные! — с жаром произносит Антон, крутя запястьем, чтобы рассмотреть подарок со всех сторон. — Иди сюда.
Антон долго обнимает Арсения, переваливаясь из стороны в сторону как большой медведь. Арсений доволен, что угадал, а потому улыбается как дурак, ничего не может с собой поделать.
— У меня тоже для тебя кое-что есть, — вдруг заявляет Антон, отстраняя Арса. — Ты думал, я тебя оставлю без личного подарка?
— В смысле? — хлопает глазами Арс.
Ещё один подарок? Откуда Антон взял денег? Арсений ведь прекрасно знает, сколько тот зарабатывает, как бы он смог насобирать? Арсению повезло: в конце ноября ему заказали сценарий, когда он слишком бурно начал разгонять идею необычного новогоднего вечера. Антону он ничего об этом не рассказал, хотя его разрывало от гордости и радости.
— Только отпусти меня, мне надо в комнату пацанов.
Идей, что задумал Антон, за те десять секунд его отсутствия и активного шебуршания не появляется.
А потом в комнату заходит то самое чёрное мужское пальто из магазина, которое они видели, когда покупали куртки на зиму, а за ним и Антон, держащий его на вытянутой руке.
— Вот.
Антон мнётся, неловко улыбается, а Арс стоит столбом и не верит своим глазам. Он все уши тогда прожужжал Антону, как бы это пальто ему подошло просто под всё, но не для того, чтобы выпросить, а просто, делился — опять же, он прекрасно знает, что они не могут себе позволить натуральное шерстяное двубортное пальто средней длины. Да и никакой длины, разве что для Кена. И вот Антон, не пойми откуда взявший его, стоит в проходе.
— Так, Арс, я устал держать. Оно тяжелое, зараза, ты бы видел, как я его пёр.
И Арсений отмирает.
— Пальто? Нихуя себе! Пальто? Антон! Ты ограбил банк? — в горле будто бы теннисный шар возникает, а в носу щиплет.
— Ничего криминального, я тебе клянусь. Там в коридоре ещё ботинки зимние хорошие, те, что ты хотел, а у нас денег не хватило. С Новым годом!
Арсений запрыгивает на Антона, как на пальму, обхватывает руками и ногами и покрывает поцелуями всё лицо, пока не припечатывает и в губы, шепча «спасибо». А потом слезает и, закрыв лицо руками, плачет.
— Арс, Арс, ты чего? — у Антона голос встревоженный, но Арсений ничего не может поделать со льющимися слезами. О нём так никто никогда не заботился, может, кроме родителей, но они как будто бы не в счёт — это их обязанность.
Антон вытирает ему слёзы прямо своим же рукавом, уговаривая перестать плакать.
Антон так и не признаётся, где взял деньги, а Арсений успокаивается, только выпив чаю.
Когда на улице становится совсем светло, они ложатся спать, тесно вжавшись друг в друга. В холодильнике их ждёт оливье, без которого обойтись нельзя никак, даже если они встречают Новый год не дома, а на Эдовом компе скачанные фильмы о мальчике, который выжил. Они дома одни до третьего января и нужно ещё успеть сполна насладиться одиночеством и друг другом.
Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах.
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
Владимир Высоцкий — Баллада о любви
