Туфельки

      «Подержанная роза, поношенная одежда» — рассадник моли, фальшивого жемчуга и вещей эпохи сороковых. Буквы на стекле выведены малиновым с охрой. Выцветшей, облупившейся по краям. Билл заходит, переступая скрипучие доски, колокольчик над головой весело звякает. Продавщица Миссис… Мартинсон? Теккер? Пожилая женщина с глубокими морщинами, блёкло подведённой линией губ. Худосочная, с острым взглядом. Она оторвалась от журнала для шитья, проследив за тем, как один из семи деток, проносящихся периодически под окнами, скользнул за широкий стеллаж и вновь опустила нос к цветным страницам.       «Роза» пахла пылью с высохшей бумагой. Длинные платья из ситца, блузы с недостающими пуговицами, пальто, укороченное портными ножницами, и юбки в цветастый горох висели вплотную на фоне обоев с мелким узором. Приоткрытые шкафчики, наполненные атрибутами женского белья и мелких украшений, зазывно улыбались ручками. В центре расположились стеллажи, стройно выставленные в линию, достающие до самого потолка. Билл прошёлся ладонью по деревянной полке. Пыль, смешанная с песком, захрустела. Песчинки ветер пригоняет с юга, они просачиваются сквозь щели и попадают в глаза. Ожидается очередное душное лето. Билл обвёл взглядом стеллаж позади себя, меж полок мелькнуло очертание глаз. Холодных и блестящих. Подобно молнии из закоротившего щитка.       — Приветик, принцесска.       — Ещё-ё р-аз н-назовёшь меня «при-нцесс-ской», я т-тебя при-душу.       Патрик выплыл из-за угла, с изгрызанными губами и капельками пота на ключицах. Раздражающе расслабленный. На подошве его ботинок поскрипывал гравий, разбросанный возле «Аптечного магазина на Центральной», вперемешку с зеленоватым песком, выкрасившемся от плесени. Такой встречается в Пустоши, прямо под разинувшийся пастью канализационных тоннелей. Если бы Билл оказался под подошвой этих конкретных ботинок, то испытал бы déjà vu.       Патрик подбирается близко, его тень закрывает свет, застывший под потолком. У Билла прорезаются когти, когда мыски чужих ботинок упираются в поношенные временем кеды. Если сравнить их подошвы, соскрести меж щелей и зазубрин, то получатся идентичные друг другу картинки, процентов на семьдесят. Это больше, чем совместимость Билла и Беверли, если верить гороскопам.       — Романтичненько, не думаешь? Я понимаю, почему все девки кипятком ссутся по этой дыре. Здесь много блестящих штучек.       Его дыхание щекочет шею, прямо над воротником рубашки. Кончики губ касаются хряща, колются лопнувшими частичками кожи, грязно-розовой, омертвевшей. Школьный психолог бы сказал, что кусание губ — это признак тревожного расстройства. Хокстеттер бы ответил, что ему всего-навсего насрать на директиву «тело — храм». Биллу вот на устойчивые выражения не похуй. Он чувствует беготню мурашек и отшатывается.       — Н-не ды-ши на м-меня.       «Принцесска» недовольно кривит губы, задирая ворот. Ему бы вообще сюда не приходить, засесть дома с рассказами или Эдди, Беном, Бев. С кем угодно, кроме блядского Патрика. Хокстеттер игнорирует закидоны. Ростки его социально-приемлемого поведения сожраны извращённым комплексом Бога. Пат свой максимум и так отслужил: звякнул неудачнику на домашний за полчаса до непосредственной встречи. Получи, распишись, дорогуша. Он ловит за руку и ведёт в глубь магазина, петляя меж загруженных полок с тюрбанами, перьями и лисьими горжетками. В следующий раз Денбро на звонок отвечать не станет, выбросит горящую трубку в окно или сменит адрес.       — За-чем т-ты меня с-с-юда п-притащил?       Они разговаривают вполголоса. Практически шепчутся, как закадычные подружки на перемене. Детка, заплести тебе косички? Чтобы я мог ухватиться за них.       Жабо, блузки с рюшами, крупные броши продолжают мелькать перед носом, а Билл почти спотыкается о пузырчатую линию ковра.       — Патрик!       Денбро шикает сам себе и вздрагивает плечами. Хокстеттер посмеивается над ним — у пацана голос ломается. Периодически выстраиваясь на невероятно высокие частоты.       — Какая же ты мелкая заноза. Вот для чего я тебя «притащил», — Патрик выделяет конец воздушными кавычками и опирается локтем на полку под своим боком.       — Смотри, — бегло облизывается. Улыбается, фокусируясь на порозовевшем лице.       Ну, точно же принцесса.       — Надень их для меня.       Красные туфельки, отполированные лаком, блестят на средней полке, среди тапочек с блевотными розочками из пурпурной синтетики и поношенных мокасин. Боже, как же Билл ненавидел мокасины, ещё с начальной школы. Денбро размыкает губы, его глаза округляются, как пятицентовые монеты.       Психов привлекает красный.       — Н-нахуй иди, в жи-зни не н-надену.       Билл переходит на фальцет, спешит закрыть рот и выдохнуть. Досчитать до ста. Патрик выделяет яд, как те труповидные грибы с чёрным дымом. И Денбро лихорадит, до кровоизлияния в мозг.       — Ты не заика, ты зануда. Представь, как они будут смотреться на твоей изящной ножке. Как каблуки стучат об пол… твою мать, да у меня уже стоит.       Хокстеттер наклоняет корпус, старается заглянуть в глаза, насадить на крючок. Наживка у него из подросткового максимализма с ранним взрослением. Для «заплетающегося языка» самое то.       — Я сказал нет. Ни за что.       Денбро сцепляет зубы, голос вновь ломается. На грудной, практически взрослый. Патрик стучит по полке пальцами, играет. Билл отвлекается. На потемневшие кольца, обвивающие промежуточную фалангу и основание, на костяшки с затянувшимися ссадинами. На две маленькие ранки вокруг большого пальца, которые Билли оставил зубами. Патрик подбирается, тянет к себе за поясницу. Спина на секунду выгибается в знак вопроса, а затем «принцесса» впечатывается в плоскую грудь. В ебучее драконье величество.       — Я же не прошу тебя в школу в них припереться. Даже в «Сокол» не гоню, — Билл удерживается от того, чтобы громко цокнуть и заопладировать. Да, Мистер Хокстеттер, Вы настоящий, блядь, джентльмен.       — Только ты да я. В приватной обстановке. Не ломайся, ты же не девственница уже.       «Моими стараниями.»       Остаётся в глотке, как кость. Билли давится, ему не привыкать. От того, чтобы упереться лицом Патрику в грудь, мальчишку отделяют лишь собственные ладони, сжатые в кулачки. А под ними ткань майки. Нагревающаяся, обтягивающая и тонкая. Излишни нахуй тонкая. Денбро может прощупать его дыхание, скользнуть рукой, задевая сосок. Спуститься ниже, на торс, по мягким очертаниям мышц и…       Давай ниже, Билли, ещё ниже. К ремню.       Хокстеттер шепчет на ухо, гаденько и заговорчески, говорит, что Денбро понравится. Гладит по спине, нарочно утягивая кромки рубашки чуть вверх, и выставляет колено вперёд, проезжаясь по внутренней стороне чужих бёдер. Шорты предательски мнутся, комкаются выше по ноге, оголяя кожу с белёсым пушком. Дыханием скользит по ушной раковине, ниже по шее, под клетчатый воротник. У неудавшейся принцессы дрожат ресницы, практически трепещут, во рту сохнет. Блядские пупырышки ползают по спине, делегацией насекомых. Изначально мерзкие, одновременно щекочущие. Билл не видит лица Патрика, но уверен, что ублюдок улыбается, оголяя кромки верхних зубов. Волосы аккурат скрывают глаза, подчеркивая широкий рот. Жутко выделяющееся в темноте. В темноте твоей комнатки, малыш. Билли мнётся, подобно куску глины. Себе говорит, что это стратегическое отступление, на войне все средства, как никак.       — О-один р-раз. Слышишь, Хокстеттер, один единственный.       Денбро надеется не забиться о стенки стеклянной банки. Сохраняет самообладание с раздражением. Звучит убедительно, но в объятиях не шевелится. Напрягает кулаки, не прижимаясь вплотную.       — Конечно, я буду хорошим мальчиком. Челюсти разжимаются, неудачник счастлив, что в капкане не лишился ноги. Он расслабляется, ссутулившись, наблюдая за тем, как длинные пальцы тянуть за ремешки. Патрик сгибает руку в локте, держа туфли двумя фалангами, как трофей, и отходит порыться в одном из комодов. Позже улюлюкающий собственной победе, тащит на кассу красные туфельки и пару белых чулок. Билл прячется за стеллаж, склонившись, опустившись на корточки. Мальчишка слышит мелочь на стойке, приправленную старческим кряхтением.       — Кому ты это понёс? Он не видел, но мог поклясться, что Миссис Н (имени Билл так и не смог вспомнить) сместила нарисованные брови к переносице, пронизывая «одного из тех наглых подростков» сверкающими глазами. А её ярко-розовый рот превратился в тонкую линию.       — Одной киске. Хотим повеселиться, чем ещё заниматься летом, да?       Денбро не слышно шлёпает себя по лбу. — Хокстеттер, какой же ты еблан. Билл вновь чувствует, как во рту исчезает слюна, а Миссис Н скривилась и брезгливо фыркнула. Патти стаскивает коричневый, шуршащий пакет со стойки, подмигнув ей на прощание. Он выходит первым, колокольчик пронзительно звенит. Заика выжидает минут шесть, ноги успевают затечь, и Билл непроизвольно дёргается пока добирается до двери. Миссис Н сидит нахохлившейся старой птицей, её глаза блестят от искусственного света. Пронзительным, соколиным взглядом.       «Я знаю всё про тебя, мальчик. Я знаю чем ты занимаешься с ним.»       Патрик ждёт за углом, курит. Небо затянулось темно-синими облаками, машины включили фары. Хокстеттера укрывала тень от кирпичной стены. Он вручает заике свёрток, говорит беречь, как зеницу Ока. Билл показывает ему средний палец, но пакет забирает.       — Завтра в два у тебя дома, малыш. Будь готов.       Затягивается, силится поцеловать на прощание, но Билли вскидывает руки, раздраженно морщась.       — Не ц-целуюсь до се-кса.       Патрик кривит рот в улыбке, выдыхает дым, всё же успевая коротко лизнуть Денбро в щёку.       — До завтра, кис.

***

      В зеркале туфли переливаются —миниатюрные и дерзкие. Изящная пряжка, такая же красная, но менее блестящая, закруглённые мыски и маленький каблучок. Устойчивый, как оказалось. Сидят идеально. Чулки струятся по ноге, вплоть до мягкой кромки трусов, что прикрывает большая рубашка, вылинявшая и розоватая. Билл закатывает рукава, страдальчески сопит. Губы яркие от прилившей крови. Как у выпускницы средней школы, готовой лишиться девственности с большим парнем на заднем сиденье отцовского бьюика. Билл кривится, приводя ворот в порядок, волосы у него подстать — растрёпанные. Мама бы убила за такой объём.       Денбро усмехается, вспоминая, как Генри на днях «похвалил» его ноги, когда по собственной тупости пришлось тащиться на физкультуру в старых шортах. «Да ты просто мечта педофила, Б-б-билли. Смотри, чтоб эти ножки не раздвинули».       Да много ли ты понимаешь, Бауэрс. Билл думает, что увидь Генри его в таком виде, то обкончал бы джинсы. Отлично, мать вашу. Сейчас Денбро разберётся с Патриком, а потом и к Бауэрсу заглянет да к остальным заодно.

***

      Потасканный временем замок лязгает, щёлкает затвором. Патрик вваливается, как к себе домой, младший Денбро двери не закрывает. Ему бояться нечего. Стук ботинок отпрыгивает от стен, Хокстеттер сдирает кусочек облупившейся краски с перил. Комната Билли находится в конце коридора, на двери висит дорожный знак с крестом.       — Ёбаный свет, детка. В тебе всегда жила эта шлюшка?       Чужое отражение размывается в окантовке зеркала, Билл сохраняет спокойное выражение лица. Каблуки царапают пол, когда он поворачивается. Хокстеттер опирается на дверной косяк.       — Закрой пасть, Патрик.       Агрессивно, зато со вкусом. Неудачник вляпывается в эту игру, подобно лягушке в молоке. Шлёпает лапками, выходит не масло, но масса экспрессивных решений. Взбивать, но не смешивать.       У этих двоих обратная сепарация, кисло-сладкая, как варенье. Они закрывают двери, занавешивают окна. Снаружи горит июль, звенит мороженщик, а лужайки выцветают от жара. Соседские окна старушки Бо выходят прямо на комнату мальчишки, переживающего все прелести пубертата. Денбро надеется, что она слишком занята воспоминаниями о молодости, чтобы заметить насколько часто «малютка Билли» задёргивает шторы.       Патрик приобнимает за талию, Билл закатывает глаза. Хокстеттер ведёт к кровати, торопится, но хватку не усиливает. Его пальцы подрагивают от нетерпения, заика ощущает, как ток всполохами ползёт по позвоночнику.       — Садись, красотка.       Его усаживают на край кровати, как грёбаную королеву. Денбро сводит колени, выпрямляется, он ждёт крепкой хватки. Клыков. Ленты ремня, скользящий из пряжки, прямо напротив лица. Вместо этого вскидывает одну бровь, наклоняя голову к плечу. Патрик хищно ухмыляется, прикусывает на мизинце ноготь. Он становится на колени, рывком снимает футболку через голову. Жёлтая, обрамлённая красным, практически клоунским. С пятнами крови и пота. Биллу никогда не нравился «Том и Джерри».       — Е-если ты хо-тел мне о-отсосать, то мог бы про-сто с-сделать э-это, как и все-гда. Б-без ци-рка.       Билли улыбается, стервозно-вкрадчиво. Уголком губ, победоносно в какой-то мере. Пат собирается пройтись по очаровательному ротику ластиком и повеселиться.       — Нет, дорогуша. Я не такой скучный, как ты и твои дружки.       Его зрачок блестит жутким червонцем. Патрик поддевает пальцами чужую пятку, поглаживает лаковую поверхность, поднимает носок ко рту. Опускается с поцелуем на внешнюю часть стопы.       — Ч-что ты… Биллу сводит желудок. Между бёдер становится тепло и в ту же секунду холодеет. Он ёрзает на месте, чулки без пояса скользят по коже. Силится съехать вдоль простыни, оказаться с Патти нос к носу, но царапает себя по запястью. Температура подскакивает, Билл чувствует себя ртутным градусником в чайнике.       — Цыц, я же сказал, что буду хорошим мальчиком. Плыви по течению, малыш. Расслабься.       Патрик целует медленно, сначала сгиб, затем спускается ниже, легонько касается ремешка. Его губы скользят по лаку. Хокстеттер придерживает ножку одной рукой, практически невесомо, подобно прислуге у богатой, заносчивой девицы. Второй расправляется с ремнём и молнией на джинсах. Билл, к слову, не заносчивый и даже не девица. Поэтому превосходства не ощущает, лишь смятение с незнакомо холодными мурашками по бокам, пока розовый и мокрый язык принимается чертить линию союзки, спускаясь к подошве. Вылизывая. Билли вспоминает Эдди. Секундно брезгует происходящим. Лелеет надежду, что Хокстеттер умрёт от столбняка. Жаль, что туфли чистые, разве что в домашней пыли. Хотя, если верить инстинктам, прогуляйся Билл по коллектору — ничего бы не изменилось. Патрик вылизывал бы их с прежним рвением. Язык скользит по подошве жадно, длинно, впитывая остаточный привкус затёртого дерева. Туфельки, похоже, правда сохранились с сороковых, но уже послевоенных. Кончик проходится по кромке, Патрик удовлетворённо урчит, чуть стягивая джинсы. Трусов он летом не носит. Хокстеттер перемещается выше, мокро катиться по лаковой поверхности, огибая носок, проходится с правой стороны, с левой, прямиком до швов. Язык наливается бликующим красным. Патрик проводит рукой по привставшему члену, сдвигает крайнюю плоть, поглаживает уздечку. Пальцы на пятке приятно вздрагивают, напрягаются. Патти горячо выдыхает, смыкая губы на носке, влажно съезжает вниз.       Денбро, сидевший неподвижно всё это время, прикусывает губу, опираясь руками о кровать, чуть отклоняясь. В паху предательски колет, иглы скопились внизу живота. Внутренности терзает, эфемерно стягивая в морской узел. Билл искренне видит себя жертвой обстоятельств. Считает Патрика редкостным засранцем с припизднутыми идеями. А накатывающий жар выходками переходного возраста. В самом-то деле, к телу ведь даже не прикасаются. Он расслабляет шею, голова тянет вниз, глаза закрываются.       — Смотри на меня, крошка.       Хлестко. Вкрадчиво. Подобно зализанной пощёчине. Билл смотрит, чудом удерживаясь на прямых руках. Патрик прислоняет маленький каблучок к нижней губе. Жадно вбирает в рот, посасывает, втягивая щёки. Разве что не причмокивает. Наблюдает этими блядскими глазами с ясной поволокой. Круги под ними розоватые и глубокие, будто он никогда не спит. Язык облизывает гибко, невыносимо нежно. На подбородке лаково блестит слюна.       Хокстеттер мог бы назвать это «вкусным», хотя вся соль в том, что ему надо унять постоянную скуку и зуд в штанах. Билл мог сказать, что его не любит. Билл мог сболтнуть всё, что угодно. Пату вообщем-то похуй, он толстокожий. Как ёбаная рептилия. От такого аллергия, язык распухает, западает в глотку. Мальчишка давится, сцарапывая колени об пол. Патрик — корка на ране. Приклеился и отставать не хочет. А дёрнуть слишком уж больно, кровь ведь пойдёт. Хорошие мальчики коросты не отдирают, а то гляди заражение начнётся.       Неудачнику не нравится. Заике, которому идут рубашки в крупную клетку и велосипеды с тяжёлой рамой. У которого любовь к «подземелью и драконам», строительству лофтов, к неказистым мальчишкам. Разговорчивым или не слишком. К рыжим девочкам, которые курят мальборо красный и метко стреляют. Ему не нравится. А вот Билли, почти, Айдолу. Который сбегает с последних уроков через дыру в сетке забора, ворует отцовский winston, спрятанный Заком от жены. Билли, который любит Дэвида Боуи, и притягивать за грудки, чтобы целоваться. Долго-долго, по-американски с французскими нотками. Обязательно с привкусом чего-то непроизносимого. Билли, к которому нагибаются. Ох, чёрт, высокие парни это так круто. Который считает, что «любить» надо уметь. До кровавых соплей. Вот такой Билли обожает смотреть, как Патрик стоит на коленях, полуголый, распалённый. Без футболки, с расстёгнутыми штанами. Выделяющимися верхними позвонками, обтянутыми кожей со следами подросткового акне и… ожогов? Такой Билли любит его лицо, обычно кефирно-белое, а сейчас с ползущим румянцем на щеках и кончиках ушей.       И ничего не остаётся, кроме как трогать себя. Сжимать и гладить сквозь ткань. Затёртую стирками, но мягкую из-за детского шампуня, который Шерон часто использует вместо порошка. На губах дрожит стон, пальчики тянут синтетику, чувствительная кожа невесомо трётся. Патрик наблюдает с поволокой. Сосредотачивается на любимом себе, смазывает лужицу на головке. Полупрозрачная ниточка тянется к подушечке пальца. Билл мог бы сказать, что управляет ситуацией.       Всё под контролем, сэр. Всё под контролем. Но Хокстеттер может рвануться, вцепиться в глотку. Рвать его. Рвать глупого мальчишку. Голыми зубами.       Билли стонет. Пёс скалится.       Причмокивает, опирает носок туфли на свой подбородок, сжимает себя в кулаке и толкается. Цепляет клыком нижнюю губу, запрокидывая голову. Кончики волос мягко ударяются о спину, отросшие, чуть завивающиеся на концах. За них чертовски удобно держаться.       Господи, дай сил.       У Билли стоит, он трогательно сжимает себя через трусы. Благо, сможет кончить и так, от своих рук. Если просить Патрика, действо рискует затянуться. У Хокстеттера признаки нимфомании на лицо, а у Билла нет времени на обкатывание его хуя.       Он касается кончиком носа подошвы и ведёт языком вверх. Денбро почти досадно: Патти не обращает никакого внимания на чулки, что так изящно обтягивают ногу. Он что, по-вашему, зря краснел, пока надевал их?       «— Э-это е-щё за-чем? Я со-гласился только на т-т-туфли, в-верни эту х-рень на место.       Шёпот переходит в шипение старого радиоприёмник. Билл дёргает уголок чёрной рубашки, твёрдой и провонявшей бензином. На руках останется привкус гари. Патрик выуживает чулки из склада панталон и фиолетовых колготок с вышитыми звёздами. Пламенный привет от глэм-рока.       — Убери когти, тигр. Они охуенно сочетаются с красным».       Неужели? Это грязное животное — грёбанный эстет?       Билли выдыхает горячие клубы воздуха, выталкивает их дрожащей грудью. Поджимает губы, кожа на них алеет. Патрик останавливается. Опускает изящную ножку на пол, тянет другую к себе. Его глаза сужаются, блестящие и острые. Хорошего ждать не приходится. Билл прислоняет костяшки среднего и указательного пальца ко рту, живот горячо сводит. Денбро, который предпочитает строить плотины, вместо подглядываний за девочками в школьном туалете, был бы в ужасе. Хокстеттер прижимается к тонкой лодыжке всем ртом, мажет языком по ткани. Чуть отстраняется, его горячее дыхание опаляет косточку. Он трётся щекой, смотрит в упор, радужки заслоняют чёрные диски. Не хватает только языка наружу.       Бешеная псина.       И дрочит. Остервенело, быстро, что сводит запястье, а яйца поджимаются. Он прихватывает зубами тонкость чулок, аккуратно, всего лишь зажимает ткань. Денбро стягивает трусы ниже, розовая рубашка прикрывает его бёдра. Практически целомудренно. Он гладит рукой у основания, машинально приоткрыв рот. Косится на Патрика , который кромками зубов оттягивает белый текстиль. Чёртов мудак. Перед глазами застревают лишь сжатые челюсти. Крупные бусины, поблескивающие бледно-серым. Заика трогательно сгибает руку, ему непроизвольно давит где-то в районе мозжечка. На подкорке, скрепя о кость, Патрик уже пускает клыками длинные стрелки. Вдоль кожи. Денбро кривится. Не то, чтобы он привязался к атрибуту женского белья, но чулки, как никак, были красивыми.       Патти думает, что собственные вложения должны приносить выгоду.       — Не бойся, малыш, я их… — губы плавятся в улыбке, Патрик плотнее сжимает пальцы вокруг головки, сосредотачиваясь на том, как выделяется секрет: — не порву, хах, ты мне в следующий раз одрочешь в чулочках, своими милыми ножками.       Билл не успевает выплюнуть колкое, чужой язык скользит по лодыжке, острый и длинный. Губы смыкаются на тонком ремешке. Оттягивают. Хокстеттер поднимает голову, слизывая привкус сороковых.       — Подай голосок, кис. Покажи, что тебе нравится.       Щека, мягкая и тёплая, трётся, разогревая местечко под собой. Патти жмурится, утробно урча, короткие ресницы напоминают паучьи лапки. У Билла с головки стекает капелька, вниз-вниз. Он смазывает пальцем и быстро ведёт сжатой ладонью. По ногам ползёт горячее дыхание, от тонких лодыжек к икрам. Мышцы под кожей сокращаются. Можно почувствовать, как тянутся подколенные жилки.       — Т-т-твою м-мать… — Денбро жмурится, нетерпеливо морщит переносицу. Хокстеттер тыкается носом, целует миллиметр за миллиметром. Кожа на губах повреждённая и сухая, маленькими колышками цепляется за ткань. Если бы неудачник не дышал так громко, то услышал бы мягкое шуршание.       — Люблю, когда ты заикаешься, — низко мурлычет, кусает внизу икры, где мяса побольше. Билли злится, дёргает ногой, ударяет чуть ниже колена. Патти невидимо ухмыляется. Из хватки не выпускает, пружинить мякоть во рту. Билл собирается ударить сильнее, чтоб нервные окончания взвизгнули. Но не выходит, не двигается и знакомый мороз лижет позвоночник. Патрику пришлось придвинуться с боку, выгнуться, чтобы подлезть под икру. Кожа на рёбрах натянулась, тазобедренные кости заблестели остриём. Тело вполоборота, Хокстеттер опирается локтем о пол, держась лишь зубами. Билли стекает по линиям кожи, Патти свободной рукой тянется к члену. Денбро на кончике языка осознаёт насколько он горячий.       — Ч-ч-чёрт…п-пошёл ты. Хватка трепетно разжимается, мальчишка позволяет себе простонать. Сквозь занавески пробирается луч света, позолотой бликует на красном — цвет похоти. Изысканной, привлекательной. На Патрика не похоже. Он напоминает кровяные сгустки — не изысканные, а склизкие.       Пат поджимает пальцы на ногах, Денбро не сдаётся, прикусывает язык, сжимая до одури челюсти. Даже мягкие щёки исчезают. Пату чересчур пульсирует в районе мошонки, чтобы ждать пока у кисуни появится настроение. Он обвивает за тонкие, угловатые, щиколотки. Приподнимает над полом, двигается ближе, чтобы член возвышался над внешней стопой. Сжимает яйца в кулак, уголок рта дёргается. Патрик стонет протяжно. Билл наблюдает из-под ресниц, наклонив голову. Подглядывает. Проезжается по стволу быстро, потирая между пальцами венчик головки. Хокстеттер усмехается, его улыбка пузырится, подобно воздушным шарикам. Член мокро шлепает по ноге, задевая окантовку туфель.       — Извращенец.       Билл прыскает от смеха, на языке появляется сладковатый привкус, приходится сглотнуть слюну. Денбро мнёт губы, закрывает глаза, его защита падает на пол кусками. Патрик ласкается о лодыжки, крайняя плоть влажно скользит.       — Киса. Пат разыгрывается, хрипит на выдохах. Надолго его не хватит, язык болтает быстрее формулировки мыслей.       — А ты не хотел. А теперь трогательно дрочишь себе. Спинку выгибаешь, мой мальчик. Очень-очень хороший мальчик. Хочешь, чтобы я закинул твои ножки на плечи? Я буду видеть, как вхожу дюйм за дюймом, а ты в этих чулках…мммм, видели бы тебя твои дружки. Ты такая шлюшка, Билли.       Дыхание прерывистое, вода просачивается сквозь поры, даже кончик языка высыхает, пока проезжается по губам. Не вздохнуть, воздух становится густым и горячим. Такой можно потрогать.       — Ох, а знаешь…в следующий раз надо прикупить тебе платье, чтобы я мог залезть под юбку пальцами, в людном месте. И…бусы, блядь, да. Обвязать твою шейку, а потом я разорву их. И тебя тоже. Конец предложения отбивает барабанной трелью в ушах. Тиски сжимаются на икрах, Биллу хочется зарыться пальцами в чёрные лохмы. Потянуть. Выцеловать его чёртов рот, чтоб наконец заткнулся. Проклятые шлюшьи туфли. Благо, что Денбро ни центика не потратил. Хокстеттеру для своей малышки ничего не жалко.       Для с-в-о-е-й.       Возбуждение давит у самого кадыка. Кисть сводит, кожа нагревается до предела, Билл ощущает скорый оргазм в стянутых мышцах. Смешивается природный мускус со спёртым воздухом, Хокстеттер улыбается с перебивками, его рука скользит по стволу от смазки и пота. От чавкающего звука, на щеках у Билли расцветает багрянец, а коленки трясёт.       Разрядка спускается от пупка, Патти обволакивают стоны, стекающие изо рта, они смазывают ракушку. Тепло и приятно. Билли чувствует, глотает, его кадык дёргается. От Патрика запах пота и кожного масла. Душный, дико въедчивый. И Денбро сводит. От того, как сильно пропахла комната. Билл стекает прямо себе на руку, в паху дрожит и покалывает, затылок клонит к кровати. Патрик мог бы сказать, что любит его. И скажет после того, как прикусит мякоть под скулой. Он запрокидывает голову, плечи вздрагивают вверх-вниз. Сперма выплескивается толчками, дорожки перламутра стекают по красному, почти, клубничному. Молочный коктейль. Пара капель сливается с чулками.       — У-ублюдок, — мальчишка плюхается на кровать. Рубашка надувается воздухом, холодит разгорячённую кожу на животе. Патрик забирается следом, не натягивая штанов. Скоро это долговязое чудище начнёт жаться, утаскивать на себя и слизывать сперму с чужой ладони. Полезет целоваться. Но сейчас отдыхает, маниакально фокусируясь на биении собственного сердца. Билл оглядывает пол в поисках того, чем бы вытереться, да поскорее. Его ведёт и удержаться на кровати становится сложнее.       — Послезавтра повторим?       Пока что Патрик лежит на спине, повернув голову набок. Его щека мокро блестит. Денбро нащупывает домашнюю майку и морщится. Пара капель всё равно остаётся на коже.       — Мечтай.       Билли знает, что повторит. Знает, что заставит Патрика слизывать собственную сперму с мысов, пока не вернулись родители. Знает, что стащит у Беверли платье. Самое ненужное, разумеется. Знает, что рано или поздно доиграется. Но пока что подождёт, и стоит фиксации на лаке с кровью сползти, Билл закинет туфли в самый дальний угол своего шкафа.