Стих о моих шагах к тебе

      В небольшом красном контейнере лежали маленькие порции еды: в одном отсеке рис карри, в другом булочка с кунжутом, в третьем нарезанное дольками яблоко. Ацуши сглотнул слюну, прекрасно понимая, что этим он не наестся. Он вздохнул, оглядывая школьную крышу — людей было много, но скамейки расставлены так, чтобы эти люди даже не видели друг друга. Если, конечно, никто не шпионил за Ацуши.       Рядом приземлился кто-то, отчего Ацуши подавился долькой яблока. И чего так людей пугать! Может, кто-то специально попытался убить его таким образом… Но это было бы уж совсем ненормально. Ацуши недовольно оглянулся налево и наткнулся на довольное лицо в обрамлении тёмных завитков волос.       Накаджима быстро сглотнул яблоко.       — Добрый день, Дазай-сан, — слегка запнувшись, сказал Ацуши. Он облегчённо выдохнул, но, в то же время, опять напрягся — вот такое вот странное поведение. Он боялся, что к нему может подсесть кое-кто другой, кто с самого апреля (начала учебного года) преследует его. Вновь от этой мысли передёрнуло. Но вот друг этого преследователя, улыбчивый и странноватый Дазай Осаму, будил волнение совсем другого рода. Ацуши отвёл взгляд. — Вам обязательно всегда пугать меня?       — У тебя забавное лицо, когда ты боишься. Ну и как после этого не пугать? — Дазай зловредно оскалился, после чего недовольный Накаджима отвернулся от него и запихнул за щёку кусочек карри.       — Вы жуткий.       — Неправда, я очень добрый и хороший сенпай, — Осаму выдохнул, потянувшись (Ацуши украдкой наблюдал за ним, смущаясь). До сих пор сложно было поверить, что старшеклассник, который был на слуху из-за высокой успеваемости, в жизни такой безалаберный человек и, можно сказать, клоун. По крайней мере, от Куникиды-сенсея только такое прозвище и можно было услышать. Ещё учителя математики бесила отличная успеваемость Осаму по его предмету, хотя, вроде как, нужно было радоваться… В любом случае, Ацуши до сих пор не понимает, почему этот человек обратил на него внимание.       И он, действительно, был хорошим сенпаем. Ацуши бы без него завалил математику напрочь, хоть и не имел проблем с остальными предметами… Возможно, проблема была в том, что Куникида относился к Накаджиме строже, чем к другим. Вот невзлюбил почему-то.       — Это так, но иногда вы просто невыносимы, — вздохнул Ацуши. В контейнере для еды остались только булочка и немного яблока. Дазай почему-то скосил взгляд на его обед. Может, он был голоден? — А почему вы без еды?       — Одна симпатичная девочка из моего класса добавила что-то мне в контейнер, так что я не уверен, что хочу это есть, — Дазай опечаленно свёл брови и уронил голову на плечо Ацуши. Накаджима тихо хихикнул, мысленно сходя с ума, потому что если Осаму почувствует, как у кохая заколотилось сердце, то Ацуши умрёт от стыда прямо на этой крыше. Но то, что Дазаю добавили что-то в обед, неприятно обеспокоило. Осаму поймал на себе его взгляд и приподнял голову — оказался к лицу Ацуши неприлично близко.       Дазай слегка прикрыл глаза и улыбнулся. Забавно было смущать Ацуши, смотреть, как тот пытается найти, что сказать, и отвечает неловко-недовольно. Так, конечно, не всегда было, и чаще всего Ацуши просто был хорошо настроен по отношению к Осаму. Очаровательный.       — Конечно, можно было надеяться, что она подлила мне яд, но вдруг это что-то похуже? Или медленно действующий яд… Ужас.       — Это было бы преступлением, сомневаюсь. Может, она придумала, как приготовить эликсир любви? Много кто хотел бы вашей любви.       — Да ерунда это всё, Ацуши-кун, — Дазай цыкнул, скривившись. Сложно поверить, что он правда не хочет любви. Вообще ничьей. Осаму относился к чужим чувствам до ужаса пренебрежительно, так что Ацуши оставалось только вздыхать. — Никто бы моей любви не хотел.       Осаму посчитал эту фразу достаточно символичной, чтобы вплотную-вплотную придвинуться и взять Ацуши за руку, едва касаясь его губ. «Это шутка, розыгрыш!» — прозвенело в голове Ацуши, пока Осаму говорил что-то и поглаживал его руку. У Дазая глаза ласковые, а губы мягкие, касаются слегка и щекочут… Ацуши зажмурился.       — Видишь? — Осаму отодвинулся, прекратив зависать над розовыми щеками и приоткрытыми губами кохая. Желаемое было так близко — поцелуй, давай! Но о приличиях забывать не сто́ит. — Ты бы не хотел.       — Так я и не претендовал! — воскликнул Ацуши. Он так и не мог открыть глаза, хотя дыхание Осаму (настолько же бесконечно красивого, насколько и жестокого…) больше его не задевало. Накаджима приоткрыл веки и смущённо сжал губы. — И выборка очень маленькая, нельзя попробовать поцеловать одного человека, а потом говорить, что никто вас не любит! — выдохнув это, Ацуши отставил контейнер с так и не съеденным яблоком, протянул Дазаю булочку.       Даже если сенпай жесток к людям, что влюблены в него, Накаджима не может смотреть, как Осаму голодает. Не сошлись у них чувства — что поделать?       — Это всё, что у меня есть. Не думаю, что вам понравятся яблоки, так что… — Ацуши ещё порылся в дополнительном отсеке. Он даже не подозревал, насколько глупая улыбка у Дазая была, пока младший не смотрел. Наверное, нет ничего лучше, чем быть влюблённым в Ацуши — так Дазай считал, но теперь понял: быть влюблённым в Ацуши, который об Осаму заботится, куда лучше. Это делает дыру в сердце чуть меньше.       — Тебе снова Шибусава-кун подарил яблоко?       Голос был неожиданно бесстрастным, будто и не принадлежал Дазаю вовсе. Или хотелось так думать. Глядя в пол, мрачный Накаджима не отвечал. Только спустя полминуты он поднял глаза, но на него смотрели. Пристально и спокойно. Сам дьявол подарил сенпаю такой взгляд, и под ним очень сложно не признаться во всём, чего делал и не делал.       — Да, он слегка… настырный, — ответил Ацуши. Казалось бы, чего он боится? Шибусава просто раз в неделю преподносит ему яблоко и каждый раз счастливо улыбается, когда Накаджима принимает подарок. Мотивы у Тацухико явно жуткие — тот помешан на библейских сюжетах, это каждый знает. Каждый, кто с ним знаком, и Накаджиме «посчастливилось» тоже познакомиться.       Будь у Ацуши выбор, он бы не принимал яблоки от Шибусавы и не слушал его странные речи. Выбор был, на самом деле… Был бы, если бы Ацуши мог справиться со своим страхом по отношению к Тацухико. Обычно он просто прогонял мысли о нём. Знает ли Дазай все подробности?       Или же Осаму решит, что Ацуши приятно такое внимание?       — И почему именно яблоко? — Дазай скосил глаза на контейнер Ацуши вновь, однако тут же вернулся взглядом к напряжённому лицу кохая. Мягкая улыбка украсила лицо Дазая. Дескать, «не волнуйся, я не допрашиваю тебя». И ежу понятно, что Ацуши боится Шибусаву. Только самому Тацухико это не стоит растолковывать…       Это всё лишь шутки. Просто интересно было бы узнать, что пугает Ацуши, к чему он относится настороженно, что любит и так далее. И стоит ли вмешиваться как-то в симпатию Шибусавы к Накаджиме. В какой-то момент приятель может стать опасным для того, в кого Осаму влюблён.       И у Дазая простая задача — не допустить этого.       — Он часто называет тебя своим ангелом, а в Библии яблоко — символ запретного знания, — продолжил Дазай.       Словно читал мысли Ацуши — да, очевидно, что Тацухико вкладывает очень странный смысл во встречи с Ацуши, в природную вежливость юноши. Очень, очень тяжело кому-то отказывать, если тот не сделал ничего плохого, однако предчувствие вопит, что от Шибусавы лучше бежать. Или дать ему кулаком в нос. Лишь бы не приближался. Очень тяжело нести бремя чужих чувств…       — Или греха, Ацуши-кун. Ты не думал, что симпатичен ему? — Дазай сделал вид, что очень задумался. Шатен поднял взгляд к небу и рассмеялся. Разве тут есть причины для веселья? — Тебе не кажется, что нужно отшить его? Тебя ж это явно нервирует. Вот, перекосился весь и побледнел.       Думал. Одна у него радость — Дазай, который обеспечивает своим вниманием без особой на то причины, а ещё исчезает так же быстро, как и появляется. У Дазая, как и у Ацуши, даже не вежливость в крови, а обходительность и галантность, со всеми он общается легко и непринуждённо, даже когда люди к нему плохо настроены…       — Я не очень хочу такого его внимания, но… — Накаджима отвернулся. Нет сил на такого весёлого Дазая смотреть. Не поймёт он, как пить дать! Своей яркой улыбкой и тёмной душой лишает многих сна, забирает всё, но сам ни в кого не влюбляется. Это хорошо — ведь Накаджима не сможет его ни к кому ревновать; это плохо — ведь Осаму никогда его не полюбит. Даже как друга. От этого грустнее всего. — Я не хочу разбить ему сердце. Сам знаю, каково это — когда стараешься понравиться тому, от кого без ума, когда радуешься его малейшему вниманию. Я не хотел бы заставлять его страдать и разбивать все надежды. Если бы мне разбили сердце, я бы… Даже не знаю, что делал. Потому не могу поступить так жестоко.       Получилось сдержать трагический смешок. Ацуши посмотрел на сенпая — хотел узнать, что в том вызвали его слова, но в лице Осаму изменений не было. Хорошо хоть, тот не понял аналогию — Накаджима покраснел даже, понимая, как сглупил, проводя такое сравнение! Больше он не оступится так, не даст даже намёка на свои чувства. Больше ни разу.       Закончив уплетать булочку (живот всё равно урчал), Дазай неожиданно посмотрел на него строго. Внутри оборвалось что-то. Осаму всё же догадался, и чувства Ацуши будут растоптаны. То, чего Накаджима так долго боялся.       — Но его любовь для тебя — тяжкое бремя? — пульс забился с новой силой, едва остановившись. Ацуши продолжал гадать, понял ли Дазай его жалкую душу. Осаму положил руку ему на плечо — рука была тёплой. Взгляд — почти чёрным. Ацуши бесконтрольно изломил брови в непонимании. — Давать надежду на ответ, принимая его симпатию, ещё более жестоко, чем было бы сразу сказать «нет». В глубине души, даже понимая, что тебе это не нужно, он станет мечтать об ответе и всё больше убеждаться в том, что вы друг для друга созданы. Лучше скажи ему сразу… Иначе потом ему будет куда больнее, чем сейчас, — слова обожгли Накаджиму. — Ведь ты, по сути, держишь его. Не специально, просто не давая себе шанса сказать «нет», не подвергаешь его чувства сомнению. Чем быстрее Шибусава переживёт отказ, тем скорее переключится на кого-то другого.       — Я… Я правда поступил жестоко? — медленно произнёс Ацуши. Осаму тихо кивал, но постепенно это и до самого́ подростка доходило. Действительно — «люби меня, но только тихо». Как он сам. Может, Ацуши просто не способен принять решение, и поэтому Шибусаве придётся из-за него страдать? — Я не хотел… Я скажу ему.       Школьный звонок прервал их. Ацуши дёрнулся автоматически, но сенпай почему-то не дал убежать. Накаджима прекрасно знал, что тот скажет. Он не хотел слышать.       — Ацуши-кун, — Осаму готовился произнести очень сложные (для суицидника) слова. Узнать, что твой любовный интерес уже заинтересован кем-то — этого только не хватало. Ещё и той, кто не оценит по достоинству его чувства, раз уж Ацуши так и не решился признаться. Накаджима скромный и заботливый, очень добр с теми, кто дорог ему — и вряд ли выбрал человека, который сможет это принять. Такая участь у Накаджимы — пытаться спасать, не понимая, что этим он погубит обоих. Скорее всего, он и влюбился в того, кого хочется «спасти».       — Мне пора на урок, учитель литературы будет недоволен… — Ацуши тщетно пытался сбежать.       — Твои чувства — точно такое же тяжёлое бремя для кого-то, — сказал Дазай всё же. Ацуши обернулся, и… Какой же у него был взгляд! Испуганный, разбитый. «Нет-нет, только не говори об этом, не ломай мой мир», — молил Ацуши, и Осаму едва не сдался. — Или же нет. Добейся этого человека и влюби его в себя. Затем признайся и будьте счастливы вместе, — хмыкнул Дазай.       — Вы правда думаете, что это так просто? — Ацуши понял, что его голос слишком обречённо прозвучал. Жалко. Не стоит представать в таком виде. Он знает, что ему не видать ответных чувств даже через мириады лет и в другой жизни: Дазая невозможно «влюбить», да и флиртует он только с девушками. — Я никогда не добьюсь любви этого человека. Я слишком плох, чтобы мы были вместе. Ну или просто не подхожу ни по одному параметру.       В конце концов, будь с ним интересно, они бы общались чаще.       — Тогда признайся и прими отказ, — жестоко ответили ему. Ацуши сжался и нахмурился, пытаясь выгнать эти слова из головы. — Чем дольше это продлится, тем больше ты будешь страдать. Нужно разрушить это чувство.       Боль от ударов в живот не так мучительна, как то, что приходилось сейчас испытывать. Дазай-сан прав и невероятно непреклонен, безжалостен. Но теперь осторожно гладит Ацуши по голове. Накаджима широко раскрыл глаза — сразу стало в несколько раз хуже, ведь Дазай…       — Каким бы замечательным человек не был, он не сто́ит твоего несчастья. Никогда и никто его не сто́ит, Ацуши-кун. Морально подготовься и попытай удачу, ладно? А то твоё сердце переживёт ужасные страдания.       Ну и как можно быть одновременно таким немилосердным и заботящимся? Дазай явно не осознавал весь кошмар ситуации. Кое-как с собой справившись, Ацуши кивнул.       — Вот и хорошо. Тебе пора на урок.       Пространно согласившись, Накаджима сбежал с крыши, оставив на лавочке контейнер с яблоком, а Осаму выбросил объедки.       Он будет надеяться, что Ацуши хватит моральных сил попросить Тацухико свалить в закат. А то Дазаю придётся самому с Шибусавой говорить и подрывать дружеские отношения, которых так трудно было добиться…       Какое же странное чувство — любовь. Насоветовал Ацуши разбить сердце, а сам… Ну, тут Дазай мог неловко усмехнуться и неспешно отправиться на урок.       Накаджима, извиняющийся за опоздание, и представить не мог, что сейчас в кармане чьего-то пиджака лежит искреннее любовное письмо — хотя, ему придётся узнать об этом, когда плотно закрытый конверт окажется у него в рюкзаке.