Стих о моих шагах к тебе

      Слова Осаму ещё долго не выходили у Ацуши из памяти. Не то что бы он думал о них каждую секунду, просто чувствовал смутную тревогу. Есть тревога, когда думаешь, что все на тебя смотрят и осуждают за каждое действие — с ней Ацуши никогда не расставался. А есть вот — новая опция, благодаря которой совесть будет время от времени напоминать о себе. Если вдруг всплывал в памяти разговор с Осаму, Ацуши ловил себя на тоске и печали, всех этих чувствах.       Отшить Шибусаву. Забавно, когда от сенпая такое прозвучало, Ацуши даже не усомнился в словах. Но старшеклассник ему не признавался! Может, Шибусава и вовсе в Ацуши не влюблён, и можно оставить мысли о такой глупости. С чего они вообще заговорили о любви? Просто потому, что таковы подозрения Дазая?       Не нужно отказывать чувствам, которых нет — так Накаджима себя успокоил. К тому же, на этой неделе Шибусава больше не побеспокоит его, яблоко он передал, не сунется до следующего понедельника! Хотя, поведению Тацухико тоже сложно найти объяснение, а подозрения Осаму часто оказываются верными. Если не всегда.       Ацуши будто на крючке. Ну, за это он Дазая и любит. Или не за это, чёрт разберёт. Чем-то его цепляет, ему хорошо с сенпаем, Осаму вызывает желание докопаться до его внутренней истины, будит любопытство. Так как Ацуши редко бывал очень любопытным, то, едва замечал, что Осаму неприятно вмешательство (прикосновения, какие-то темы) — прекращал.       В какой-то степени, рядом с Дазаем Ацуши чувствовал себя особенным. Было ли это из-за манеры общения старшего, его внимания или его взгляда, сказать так же сложно, как и понять, почему Ацуши полюбил его.       Как жаль, что он не увлекается всяким рукоделием — поделками из эпоксидной смолы, например, или рисованием. Накаджима совершенно непримечательный. Может, стоит чем-то заняться? Он не может сказать, что чем-то особенно заинтересован, но ему просто хотелось бы сделать для Осаму хороший подарок своими руками. Чтобы и не стыдно, и лю…дружбу свою выразить. Если не может выразить любовь, то выразит хоть принятие Дазая без остатка, но…       Вновь вспомнил разговор на крыше, да. Дазай был предельно серьёзен и пылал волнением. «Ни один человек не сто́ит твоего счастья», да?.. Даже если отказ от этого человека разрушит Ацуши куда больше, чем сейчас теряет Накаджима?       Он бы и дальше рефлексировал. Вместо школьного клуба пошёл на дополнительные занятия — почти всегда так делал, так что учителя перестали просить его вступить в какой-нибудь клуб. Школьные коридоры были наполнены болтающими учениками (Ацуши помахал приятелям, проходя мимо клубов — вон садоводство, готовка, компьютерный). Ацуши искал глазами одного, но заметил только старшеклассников, с которыми иногда пересекался Дазай… В отличие от Осаму, они… Они просто были не такими. Слишком холодными, слишком напрягающими. Шибусава Накаджиме тонко улыбнулся, пока Фёдор, их иностранный ученик, расчёсывал чужие белые волосы.       Странные ребята. Но в ответ на улыбку Шибусавы Ацуши кивнул. Он не желал признавать, что в голове набатом бьётся «он тебя любит» и «откажи ему».       Не может быть. Бред всё это. Ацуши сжал губы и понял, что к преподавателю по биологии нужно пройти мимо Шибусавы, что крайне нервировало. Накаджима сделал шаг, будто время замедлилось. Или скорость его мысли. Тацухико уже не смотрел на него, увлечённый рассматриванием чего-то в своих руках. Отлично. Нужно только незаметно прошмыгнуть.       — Разве ты не хотел ничего отдать своему ангелу? — но тут его подставил Фёдор! Да Ацуши вообще не знал, что Достоевский в курсе его существования. А тут и в лицо знает, и знает, как Шибусава к нему относится… О чём Дазай и эти двое вообще говорят во время своих встреч? В любом случае, Ацуши испуганно застыл, вперившись в Достоевского, однако Фёдор не заметил его взгляда. Конечно, теперь-то ему не было до Ацуши дела! На Шибусаву же взгляд переводить было страшновато. И казалось бы, нет никакой причины бояться его, старшеклассник всего-то пару раз передавал яблоко.       — Накаджима-кун! — Шибусава улыбнулся чересчур радостно. Младшеклассник старался не обращать на это внимание, пока прижимал папку с выполненными заданиями к груди. Хоть какая-то защита, а то Шибусава между ними расстояние сократил. И зачем?!       «Ну не подтверждай слова Дазая!», — Ацуши улыбнулся болезненно. Не спастись, придётся разговаривать. С чего же это вообще началось, почему он не может просто притвориться, что они незнакомы?       Бледные руки держали маленький свёрток. Ещё один подарок. Вообще, насколько странно дарить подарки тому, с кем даже не общаешься? Ацуши мог отказаться?       — Думаю, раз ты одарил меня своим вниманием, мы могли бы подружиться, — но в глазах и в самом Шибусаве не было ни намёка на желание дружеских отношений. И разговаривал парень странно. Ацуши отвёл взгляд. В целом, его даже не касались и вели себя приличнее и осторожнее обычного…       «Своему ангелу». Тошно.       Внутренности скрючило, пока Накаджима фантазировал о том, что Дазай бы отнёсся к его чувствам так же — его бы «тошнило». Так что, из стыда, Ацуши вновь поднял голову и улыбнулся Шибусаве.       Только бы Осаму не чувствовал к Ацуши то, что скрывает младшеклассник от странного Тацухико!       — Думаю, мы могли бы хотя бы пообщаться, — сказал Ацуши слегка неловко, но внутренне он кричал: зачем ты подписался на это?!       Но для Шибусавы эти… прелюдии были просто дешёвым началом, бессмысленным. Он протянул свёрток, вложив его в руки Ацуши и почти коснувшись — холодом пробрало. Теперь не от страха, а от подтвердившихся подозрений. Ацуши должен будет сказать, должен будет разбить сердце. Он смотрел другому ученику в глаза и всё понимал.       Странно, как Дазай не раскусил ещё чувства Ацуши, раз влюблённого так видно. Или раскусил, и потому посоветовал?..       — Если это что-то слишком дорогое, то я не могу принять, мы ведь… — что «мы»? Вот именно, что никакого «мы» не было, и Ацуши не смог закончить. Вопреки опасениям, собеседник даже не изменился в лице, оставаясь таким же спокойным.       — Это лишь безделушка, не волнуйся. Просто изделие очень красивое, несмотря на то, что не из настоящей драгоценности. Я подумал, что нечто дорогое в качестве подарка ты бы не принял, — удивительная предприимчивость. Тут уж Ацуши не придумал, как отказать.       — Спасибо, очень здорово, что ты так обо всём позаботился, — со свёртком Ацуши сделал шажок в сторону. Он был неблагодарным уж слишком, а Шибусава оказался слишком странным и навязчивым. В основном он пугал, называя Ацуши ангелом — без этого факта младшеклассник бы ещё присмотрелся к нему. Теперь уж нет, ни за что. — Мне пора идти, у меня дополнительные занятия по биологии. Встретимся позже!       Ацуши сбежал в кабинет, сжимая свёрток, но Шибусава смотрел ему вслед всё время, пока видел.       Нужно будет сказать старшему остановиться, но сейчас лучше подготовить для этого почву, верно? Чтобы отказ не был слишком тяжёлым.       Как и обещал, Ацуши дома откроет его подарок. Остановившись у двери, Накаджима напоследок оглянулся на коридор, но знакомой фигуры и непричёсанной макушки не увидел. Оно, наверное, к лучшему. Ацуши не знает теперь, как смотреть ему в глаза.       Он был немного рассеянным на дополнительных, взгляд часто ускользал к окну. Разумеется, на сакуре никто не висел — или только с его ракурса? Если чёртов Осаму отсутствует из-за попытки самоубийства… Нет, спокойно, этого не может быть.       Когда учитель отвернулся, возник шанс написать сообщение для одного суицидника. Не было необходимости даже в ответе, достаточно лишь пометки «прочитано». Накаджима спросил, придёт Дазай завтра в школу или нет, и спрятал телефон, выдохнув.       Может, он сидит на дополнительных занятиях не только потому, что ему нужно поддерживать хорошую учёбу ради опекуна. Ещё и из-за странного стремления к одиночеству. Попытки чего-то избежать.       Сбегать, наверное, он лучше всего умел — от проблем, разных интересных вещей, обязанностей и жизни. Делал многое лишь в последнюю минуту под предлогом того, что свободного времени мало, надеялся, что всё разрешится само собой. Наверное, на месте Осаму он бы тоже, если бы узнал, посоветовал не надеяться. Сам бы себя не выбрал. А Шибусава и вовсе увидел в нём какого-то «ангела», не спрашивая мнения Ацуши на этот счёт и не вникая в то, какой парень на самом деле.       Накаджима стал спускаться по лестнице — ни в один клуб он уже не успевал, но дополнительные занятия закончились, и можно было идти домой. Классы с гудящими на всю аудиторию учениками закрыли свои двери, и Ацуши, никем не замеченный, спустился к своему обувному шкафчику. До этого проверил шкаф Осаму. От сердца немного отлегло — стояла школьная обувь Осаму, а не уличная. Значит, ушёл. На сообщение так и не ответил, не прочитал даже. Звонить Ацуши пока не стал, а вот если сенпай пропадёт на день… Вот тогда можно бить тревогу, в последнюю пропажу Осаму едва ли не с того света вытаскивать пришлось.       «Только попробуйте сделать с собой что-то ужасное!», — может, и не слишком мудрое или правильное, но другие варианты сообщения были ещё хуже. Ацуши отправил, до ужаса надеясь хотя бы на знакомое «Ацуши-кун волнуется?».       Только ждать осталось. Сейчас же можно убрать телефон, переобуться и побрести домой, думая о вечном. Так Ацуши и планировал сделать. Он бы и сделал, если бы в его шкафчике на обуви не лежало запечатанное белое письмо, перевязанное ленточкой. Накаджима потянулся за неожиданной находкой.       «Это шутка?», — уже хотел спросить Ацуши вслух, но ему бы ведь никто не ответил. Он держал письмо в руках так опасливо, будто оно могло в любой момент взорваться. Бумага абсолютно равнодушно оставалась у него в руках, пестрея только лентой и надписью «открой, дома, пожалуйста».       Итак, Ацуши, это не шутка. Судя по всему, это любовное письмо. И самое смешное, что оно, во-первых, второе за день, а во-вторых, не от Осаму, по которому Ацуши пускает слюни.       На конверте не было подписи. Возможно, она будет на самом письме, но надеяться не стоит. Единственное, что нашёл Ацуши на конверте — подтверждение, что письмо именно для него, надпись «Накаджиме Ацуши», напечатанная. С сердечком, уже нарисованным.       Гораздо легче было бы написать. Видимо, человек всё же не хочет, чтобы его личность раскрыли. Ацуши тяжело вздохнул. Нет, конечно его пробрало до удивления — целым двум людям интересен как тот, в кого можно влюбиться! Хотя, вдруг это шутка? Слишком сложно верить конверту из неизвестного источника.       Накаджима осторожно положил письмо в рюкзак, и до самого прихода домой не доставал его. Сакуры, как всегда, были красивы, закат успокаивал, но Ацуши не обращал внимание на красо́ты. Он думал о домашнем задании, завтрашнем дне и, что греха таить, теперь уже о двух своих поклонниках. Щёки краснели.       Может, ему хотя бы написала милая девушка? Тогда… Нет, даже думать не стоит о том, чтобы попытаться вступить в отношения, в которых Ацуши просто будет пытаться отвлечься от Дазая, это слишком жестоко!       Ацуши кинул в коридоре сумку и испуганно оглянулся. На секунду забыл, во-первых, что злость ему показывать в квартире опекуна не стоит, а во-вторых, что опекун опять в отъезде. Успокоенно выдохнув, Накаджима закрыл дверь. Сказать по правде, он чувствовал себя куда спокойнее, когда его приёмного отца дома не было. Конечно, когда мужчина усыновлял его, была ещё и приёмная мать, но… в общем, после развода отношения всех троих подпортились, а опекун стал ездить во все командировки, что были. Оно и к лучшему. В квартире хоть напряжение не витало.       К тому же, не считая того, что эмоции можно беспрепятственно показывать, Ацуши мог не волноваться за некоторые свои секреты, когда приёмный отец был в командировке. Кажется, его не будет всю неделю. Можно спокойно жить.       Накаджима ещё должен был прислать ему фото выполненного домашнего задания! Тогда нужно его скорее сделать. Разувшись, Ацуши тут же подхватил сумку и, скользя носками по полу при беге, устремился в свою комнату.       Даже не переодеваясь, уселся за стол и достал тетради, начиная сражение с математикой.       И так каждый день. Когда опекун был дома, к этой рутине добавлялись ещё его редкие визиты в комнату — проверить, как Ацуши занимается. Он ещё включал свет, о котором Накаджима иногда забывал, пользуясь только настольной лампой.       Все задания были выполнены через пару часов, и Ацуши лениво шерстил Ютуб, закрывая вкладки о ДНК человека.       Сообщений не приходило — даже опекун пока не посмотрел фото домашки. На улице начало смеркаться, но Ацуши не заметил, освещённый экраном ноутбука. Никто никуда не звал… Никто о нём даже не помнил.       Тоска.       Он хотел было написать Кёке, но тяжело вздохнул и пошёл переодеваться.       У него было ощущение, что он сходит с ума. Что что-то бьётся: то ли желание что-то сказать, то ли закричать или обнять кого-то, но Ацуши был абсолютно один. Надев пижаму, он зарылся рукой в рюкзак — наткнулся на свёрток Шибусавы. Опять это…       Он не обязан открывать. Не обязан терпеть это жуткое поведение и вообще вести себя с этим преследователем вежливо. Он и не стал, схватил письмо (то, из шкафчика), чтобы прочитать.       Ленточка легко поддалась, и Ацуши медленно (едва ли заинтересованно) достал из конверта небольшой листок. Кто отправитель? Конечно, никакой информации. Письмо приятно пахло сиренью. Знаете, цветок такой, по весне везде расцветает. Ацуши всегда хочется улыбаться при взгляде на куст сирени — она редко попадается, ведь специально он её не ищет. Очень красивая.       Ему кто-то напечатал стихи, ещё и шрифтом под почерк. Теперь точно нет сомнений — признание. Накаджима читал, сжимая листок в своей тёмной одинокой комнате, и у него намокали глаза оттого, как сильно его кто-то любит.       Даже забавно, что Накаджима ощущает себя никому не нужным в этот самый момент. Читает слова искренней любви, пытаясь понять, кто их автор, но единственное указание на личность — строчка «я не жил до встречи с тобой*». Она звучит знакомо, но Дазай бы ему такого письма не отправил. Вряд ли он вообще интересовался поэзией.       Раз отправитель решил остаться неизвестным, Ацуши не будет допытываться. Милое письмо согрело ему душу, и Ацуши положил записку в одну из своих толстых тетрадок, чтобы не помялась.       Лёгкая искорка в сердце, знание, что он не один, не незаметная песчинка, помогало ему пережить этот вечер, но друзьям Ацуши не решился написать. Было слишком поздно. К тому же, опекун мог вернуться посреди командировки, а… У Ацуши были некоторые планы на то время, когда он оставался один.       Может, ему и не сто́ит этого делать, может, это каким-то образом скажется на его привычках или здоровье. Или уже сказалось. Ацуши стыдливо себя одёрнул.       Если представить, что прекрасное нежное признание ему написал Дазай… Можно ведь подумать об этом хоть на миг? Ацуши не отсвечивает своей любовью, не собирается признаваться пока, хоть сенпай и наказал рассказать всё. То есть, он ни в чём перед Осаму не провинился, так можно же немного помечтать о нежности к нему, к Ацуши!       «Тебе понравились мои стихи?», — усмехается так ехидно, но в то же время не злобно, садится рядом и вертит в руке письмо, демонстрируя его Ацуши. Накаджима прикрыл глаза, отгоняя видение, которое настойчиво в голову лезло. Ему нужно хотя бы принять душ, не думая об этом.       Но если письмо от Осаму, то Ацуши готов полюбить каждую строчку в нём ещё сильнее. Грязные вещи в корзине, Ацуши включает горячую воду, тут же вставая под неё. Вскрикивает, меняет температуру и раздражённо моет голову…       «Как много раз прочитал его?», — теперь тёплая вода только подстёгивала фантазию, омывая тело. Ацуши казалось, что место действия было школьным садом, однако мозг подкидывал мысль перенести всё в спальню. Спальню Ацуши, в которой Осаму будет нашёптывать кохаю свои слова, пока покусывает его шею и стягивает школьную рубашку.       «Нет-нет-нет!», — Накаджима ужаснулся, но даже в своей голове наигранно. Он делает это слишком часто. Не ужасается, а…фантазирует… об Осаму. Щёки покраснели, в сердце запылало знакомое удовольствие, но Ацуши и не попытался остановить себя, воздержаться. Просто пока не прикасался к себе, делал вид, что моется, и, при этом, мог точно сказать, помыл ли он голову, только потому, что у сливного отверстия была пена от шампуня.       Вот бы ощутить тяжёлые прикосновения на себе — как сжимают талию или давят сверху, даже придушивают. Конечно, Дазай никогда так к нему не прикоснётся. Не будет кусать ухо, пока говорит, и на щеках Ацуши не разгорится пожар, устремляющийся к низу живота. Горячий шёпот не проникнет в самые недра его мыслей, и Ацуши не изогнётся, подаваясь, чтобы быть ближе.       Душ вполне справлялся с поддержанием температуры, и Ацуши сдался самому себе, спустив руку вниз и по-быстрому надрачивая. Сразу ноги едва не подкосились, но голос он сдержал — удовольствие внутри пульсировало, даже если просто представить, как Осаму его целует. Хорошо бы глубоко, едва ли языком не трахая.       Он бы прижался к Осаму — худому, но крепкому, повис бы на его шее, отвечая настолько старательно, насколько получится, за что Дазай бы несдержанно прижал к себе сам.       Его красивые, тёмные глаза… Накаджима опёрся на стенку в душе и сразу же съехал вниз. Недостаточно. Он может раздвигать ноги и плотно обхватывать ладонью член, едва ли не трясясь, тереть чувствительную головку и тихонько скулить, представляя пошлый шёпот на ушко, но этого недостаточно, возбуждение только разгорается больше, не давая морального удовлетворения.       Он стал таким зависимым от глупостей…       «Что с тобой сделать, плохой мальчик? Ещё вчера пачкал одеяло, думая обо мне?», — и вчера, и сегодня испачкает, если дойдёт до спальни. Почти всегда, когда никого нет дома, Ацуши слаб, чтобы противиться — из-за привычки желание всё равно ночью в нём разгорается. Особенно ужасно, когда он дома не один, но моральное возбуждение ещё можно сдерживать. Физическое слишком явное.       Водить рукой по члену уже не приятно, а даже мучительно — лучше бы скорее кончить, забыть свои мысли, как страшный сон. Добавилось лёгкое ощущение боли. Знак, что Ацуши легко не отделаться.       «Нужна игрушка», — член дёрнулся, а Ацуши прикусил губу. Для того, чтобы принять игрушку, нужно было себя хорошо помыть и подготовить. Удовольствия недостаточно, так что, закрыв глаза, Ацуши провёл правой рукой по изнывающему члену, другой теребя соски.       Наверное, Дазай-сан не ожидал, что ему достанется не невинная овечка, а мальчишка, помешанный на сексе. Почему-то в животе змеилось удовольствие, когда Ацуши думал об удивлённом лице Осаму. «Вот, возьми меня, я весь твой», когда старший ждал отнекиваний и стеснений.       Тяжело дыша, Ацуши приоткрыл глаза, глядя на потёки воды, пены и смазки на плитке. Снова закрыл.       Отдаться Дазаю или оседлать его? Оба варианта кажутся привлекательными. В тело проникает один палец (не так уж и сложно, Ацуши мокрый от воды и расслабленный от непристойных фантазий, ещё и делал такое не раз и не два). Накаджима представляет, как ему раздвигают ноги, берут всю ответственность на себя и растягивают.       «Отдаться!», — мутные глаза иногда приоткрываются, но тут же оказываются закрытыми из-за падающих капель воды.       Ещё, только бы никогда не заканчивалось, хоть Ацуши и думает, что в реальности Осаму не стал бы так бесцеремонно драть его пальцами, как сейчас Накаджима делает с собой.       До пика так всё равно не дойти, а вода тратится. С болезненным стоном Ацуши вытащил из себя руку, пока тело дрожало от жажды продолжить. Воду нужно выключить. Схватить полотенце, быстро вытерев волосы, сбежать в спальню и закрыть дверь, пока сердце бьётся сильно. Член тёрся о полотенце, пачкал смазкой… Чёрт.       Ацуши замер у двери. Вернее, не замер — он стоял, навязчиво потираясь стояком о ткань, и тяжело дышал. Еле сил хватило прекратить это — иначе он бы доводил себя очень долго, а вот стоит залезть в тайник и достать небольшой силиконовый член, и всё закончится довольно быстро.       Игрушка и презервативы лежали у него в одном и том же месте. Ацуши забрал желаемое, выдохнув. Если у него будут половые болезни из-за этих «игр», и на каком-то обследовании всё выяснится, будет нехорошо. Самостоятельно жить Ацуши сможет только через два года, а пока он под чужой ответственностью.       «Повернись, Ацуши», — Накаджима захныкал, немного сжимая половые органы бёдрами, чтоб хоть чуть-чуть заглушить болезненностью свою озабоченность.       Он не хотел поворачиваться, наоборот, упал перед Дазаем навзничь. Что, если попробовать самую развращённую позу, что Ацуши когда-либо видел? Правда, одной рукой, к тому же дрожащей, засунуть в себя дилдо будет непросто.       «Дазай-сан, я хочу попробовать так», — Ацуши уже сейчас выглядел перед сенпаем беспомощно, но градус повысился, когда мальчишка подхватил себя под колени одной рукой и сложился едва ли не пополам, проталкивая единственной свободной рукой в себя игрушечный член. Он закатил глаза и застонал, то ли о чём-то прося, то ли изнывая, и дёрнулся навстречу.       — Дазай-сан… — наконец-то Ацуши мог себя довести, почти наяву чувствуя Осаму. Жар поглотил Ацуши и забрал здравый смысл, инстинктивно хотелось только получать удовольствие, пока можно. Одинаковый темп соблюдать не получалось, он всё время сбивался, едва ли дышать не забывал, и никак не находил в себе силы всё закончить.       «Какой чудесный вид», — хриплый стон Осаму был музыкой для ушей. Вот бы услышать его и в реальности… И снова побыть для Осаму красивым, хорошим, чудесным.       «Глубоко», — Ацуши держал руку на животе. Он лежал, поджав ноги, и не мог двигаться из-за самого настоящего шока. Боясь как-то бёдрами двинуться, осторожно гладил себя на животе в определённом месте, краснея и закусывая губу вновь и вновь. Дышать тяжело, жарко, кровь в ушах стучит и ещё пот по ногам от бёдер скатывается, неудобно ноги поджатыми держать, затекают. Ацуши закрыл рукой лицо. Какой он испорченный! Но остановиться сейчас невозможно, слишком сильно он возбудился, тело только вошло во вкус. Ацуши был влажным, мягким и готовым едва ли не на всё, почти считал себя сексуальным (в глубине души), но рядом никого не было. Так что он не мог и предоставить «всё» и подтвердить свою сексуальность.       Тело напомнило о себе лёгкой судорогой, и Ацуши простонал с наслаждением — оно сжало внутри игрушку. Вот, что сейчас так будоражило Ацуши и заставляло лезть и лезть в зад пальцами, вгонять до основания и выгибаться, ощущая, как поддельный член выпирает и образует бугорок на коже Ацуши. Если бы игрушка была больше! Он знал, знал, что у старшеклассника Осаму Дазая в невозбуждённом состоянии такой же почти, как дилдо, которым Ацуши сейчас себя трахал. Он подсматривал в раздевалке. Может, он мог тогда сделать ужасно странное — предложить Дазаю себя, хоть в самом деликатном месте, хоть свой рот, но Ацуши постеснялся и оставил в тайне своё подглядывание.       «Так любишь члены, Ацуши?», — тихо поскуливая, Ацуши закрыл глаза, слушая чарующий голос в своей голове. Осаму будет куда больше, когда войдёт в него, может даже станет выпирать на животе не только тогда, когда Накаджима изогнётся, подставляя свой упругий зад.       — Пожалуйста, — голос прозвучал по-жалкому пискляво, но Осаму-из-фантазии нравилось видеть Ацуши жалким, нравилось управлять им. Ох, Ацуши может больше, он может быть хорошим мальчиком для Осаму. Когда сам тянешься подвигать в себе игрушку, очень сложно представить это…       Кончая, Ацуши будет стыдиться, как и всегда после мастурбации на своего сенпая. Оттого, что весь футон в смазке, а тело не успеет восстановиться, как Ацуши сделает то же самое снова. Он замечает, что ему всё легче растягивать себя пальцами, но признавать не хочет. Всего-то каждые несколько дней проникновение… Хотя лучше было бы не делать этого никогда.       Ацуши стыдно, но он от этого зависим. Хочет, чтобы Осаму, если не любит, хотя бы трахал его.