Стих о моих шагах к тебе

      Всё началось с неосторожной фразы.       Большинство слов Дазая оказывались неосторожными, несмотря на то, как он старался быть невероятно деликатным с Ацуши. Когда Ацуши нежно смотрит на него, Дазай просто не может сдержаться и, бывает, говорит первую пришедшую в голову мысль.       Он постарается справиться с этим. Или нет. Ацуши, кажется, в восторге, стоит Дазаю сделать странное выражение лица — глаза раскрыты шире, чем обычно, а на губах улыбка широкая. Настолько, что пугать должно. Именно это выражение появилось на лице Осаму, когда Ацуши смущённо сказал «я люблю тебя» на крыше школы.       — Я тоже люблю тебя, Ацуши-кун, — в который раз признаётся Дазай, счастливый. Что может быть лучше, чем без опасения говорить о своей любви? Он никак не может насытиться этим, всегда отвечает быстрее, чем фильтрует речь. — Я сделаю всё для тебя, — и в обычное признание прорвалось это. Дазай замер — он сказал слишком много, то, что нельзя говорить, то, что пугает. Едва решив, что напугал Ацуши, Осаму сглотнул.       Ацуши заправил прядь волос Дазаю за ухо, приподнялся на носки школьных туфель и поцеловал возлюбленного. Мягкое и нежное прикосновение, абсолютно такое же, как всегда. Ацуши будто ничего не заметил. Осаму позволил себе увериться в этом и притянул юношу к себе, возвращая улыбку на лицо. Он немного задержал Ацуши, постоянно задерживает, потому что целует своего мальчика на крыше, в слепой зоне камер, и не может оторваться. Школьный звонок играл знакомой трелью и был проигнорирован обоими. Руки Дазая скользнули по талии Ацуши, прижали ещё ближе, прошлись по линии позвоночника, и юноша застонал, оторвавшись от поцелуя.       — Дазай-чан, мне пора на урок… — Ацуши расстроенно поднял взгляд.       — Да, мне тоже. Тогда нам нужно бежать, если мы не хотим неприятностей, — пришлось отпустить талию юноши, хотя Дазай совсем не хотел убирать руку. Его дорогой Ацуши ещё ни разу не отказывался от прикосновений Дазая, ни разу не отталкивал.       Поцелуй в щёку, соприкосновение рук, прикосновение к лицу, убранные волосы, поцелуй, поцелуй в шею, более жадное касание к спине Ацуши, чтобы притянуть ближе — ни на что из перечисленного Дазай не получил отрицательной реакции. Потому хотелось заходить всё дальше, малого стало не хватать. Дазай словно преодолевает невидимую черту каждый раз. Сжать волосы Ацуши во время поцелуя — не слишком ли это? Но противиться желанию Дазай не мог. Каждый раз пересекал черту.       Он был наивен, когда считал, что ради Ацуши сможет сдерживать свои порывы. Близость к юноше только подталкивает совершать необдуманное. Всё, что обозначает собственничество — Осаму избегал этого так отчаянно, но находит всё новые отговорки для совести теперь.       Глядя, как Ацуши спускается в класс, Дазай понимал, что ничем, на деле, не отличается от Шибусавы Тацухико. Как коршун следит за своим чудесным возлюбленным, едва ли не готовый сожрать. Поглотить полностью. Электричество страха пробежалось по позвоночнику — Дазай испугался самого себя. Он не допустит, уж точно не допустит того, чтобы его сущность просочилась наружу.       Жизнь Осаму даже ощущалась по-другому — он не мог надышаться, эйфория заставила поверить, что он не напрасно живёт. Каждый вдох жаркого летнего воздуха перестал даваться с трудом. Дазай не пропускал занятия. Готовился к экзаменам. Он вкушал жизнь, как кусок ягодного пирога, где есть огрехи в виде суховатого теста, но нет боли. Она оставила Осаму в кои-то веки. А может, ему так казалось, потому что Дазай был слишком влюблён.       Специально, на глазах Шибусавы, он позволил себе вольность и взял Ацуши за руку, некоторое время подержал, якобы по-дружески. Но Дазай и Шибусава оба всё понимали, их взгляды жгли друг друга, но один — торжеством, а другой завистью и презрением. Некий наглый и злой зверёк у Осаму возле сердца довольно заурчал, показав зубы. Разумеется, Дазай получил от Ацуши просьбу больше не делать таких неожиданных вещей. Разумеется, пообещал быть осторожнее.       Он тоже не хотел бы создавать Накаджиме проблемы. Дазаю-то что — семестр и всё, конец обучения, если он не продлит курсы, чтобы получить высшее образование здесь же. А Ацуши ещё учиться и учиться, года два.       — Не волнуйся, Ацуши-кун, я не уеду в Токио, — сказал Дазай, ощутив, что важно объясниться, пока вопрос не стал острым и не стал ранить их, задевая. Лицо Ацуши украсила надежда, но Дазаю пришлось разрушить её. — И здесь учиться я не буду. После этого года я буду работать. Так и планировал, когда только надел форму старшей школы. Я подрабатываю у одного родственника, но, думаю податься в другое место, всё же, подработки в больнице не очень приятны.       Ацуши смотрел на него большими, грустными глазами, но всё понимал. Он кивнул.       — Тебе была интересна медицина?       — Нет, вовсе нет. Я просто не стал отказываться от подработки. Завтра мой последний рабочий день там, я недавно писал заявление на увольнение, — вот ещё причина, по которой Дазай заговорил об этом. Он сощурился и довольно обвил рукой локоть Ацуши, удовлетворённо отметил, как кохай прижался к Осаму в ответ, обхватив его руку своими двумя. Его нежность могла бы заставить Дазая расплакаться, будь он чувствительнее и искреннее. — Разумеется, мы будем видеться так часто, как это возможно. Ты не будешь обделён вниманием… — Дазай наклонился к уху Ацуши, задел дыханием. Кожа покраснела, а Ацуши вздрогнул, словно сдерживал порыв скрыть вспыхнувшие кончики ушей. — Ацуши-чан.       Дазай был доволен собой — прозвище заставило Ацуши счастливо улыбнуться, ведь возлюбленный так называл его редко: когда они были совсем одни.       — Я никогда им не обделён, благодаря тебе, — Ацуши мог внезапно сказать что-нибудь эдакое, выбивая Дазая из колеи и вынуждая падать в яму чувств снова и снова. Накаджима усмехнулся, щекой прижался к плечу Дазая, будто ничего необычного не сделал. Вместо локтя Ацуши, рука Дазая обвилась вокруг талии юноши — Осаму всё пытался вспомнить, к чему он вёл.       — В конце моего последнего рабочего дня Ацуши-кун придёт ко мне на ночёвку? — спросил Дазай, опустив взгляд на чужой нос, чтобы в глаза не смотреть. Это слишком смущало. Но его предложение ведь не очень наглое, он не собирается воплощать разные пошлые мысли, пусть и периодически они возникают.       — Я не уверен, это зависит от того, будет ли дома опекун… Он может вернуться раньше, — Ацуши обеспокоенно прикусил губу.       — Думаешь, он не отпустит тебя? — старшеклассник поднял брови. Как странно, что он упустил такой важный аспект жизни Ацуши — строгий опекун. Стоило задуматься о нём раньше. Накаджима, казалось, миг размышлял, но затем покачал головой. Не отпустит. Осаму с сочувствием похлопал его по плечу. — Ничего, мы вполне можем найти другое время, чтобы увидеться.       Выражение на лице Ацуши изменилось, лёгкое недовольство дёрнуло уголок губ. Он на миг замолчал и вдруг сжал руки — его недовольство очаровательное…       — Я приду, Дазай-чан.

***

      Должно быть, Дазай никогда ещё не делал ничего настолько же предосудительного. Даже учитывая, что он когда-то резал свою кожу в ванной вместе с Достоевским, предварительно надышавшись различных паров, даже учитывая, что он саботировал общение Шибусавы с Ацуши… Были вещи и похуже, которые и вспоминать не хочется.       Но всё же. Сегодня Осаму поступит поистине гнусно, полностью отдавая себе отчет в этом. Только об этом и думает, пока насыпает в тарелку мармелад, пока готовит для них что-то нормальное. Не стоит портить Накаджиме желудок каждый раз, когда тот приходит. У Дазая самого язва на язве, а список запретной пищи, должно быть, достиг километра. Что, если у Ацуши тоже так? Осаму был слишком беспечен, приводя возлюбленного в дешевые кафешки, даже если Ацуши казался счастливым. В который раз себя ругая, Осаму приготовил пельмени на пару — вкусно до ужаса, к тому же не приведет к неприятным последствиям. Жаль только, что таланты Дазая в кулинарии поверхостны, даже самое простое блюдо из разряда нарезать-пожарить он готовит два часа.       Стрелка часов крутится, отмеряя время его жизни. Если хоть что-то пойдет не так, Осаму точно её лишится, но узнать время проблематично — не понимает, как определять его по механическим часам. То есть, понимает весьма примерно. Ацуши должен постучать в половине шестого. Он уже бывал здесь, двор найдет.       Стараясь отвлечься, Осаму сервировал стол. Заваривал чай. Думал, поставить ли на стол салфетки, но выдохнул — чересчур формально.       Когда стрелка на циферблате снова сдвинулась, показав неясный час, Осаму взглянул на себя в зеркало с лёгкой тревогой. Волновался ли он так перед первой ночёвкой Ацуши, перед ночью с признанием? Наверное, нет. Всё вышло очень спонтанно, он старался вычистить свою квартиру, потому множество мыслей о непредвиденных «катастрофах» миновали его.       Он откроет дверь, поприветствует возлюбленного и предложит ужин. А затем всё как-нибудь само пойдет… Осаму надеется.       Стук заставляет его подпрыгнуть — Ацуши пришел чуть раньше. «Это всего лишь встреча в честь последнего рабочего дня, не надави, не позволь себе лишнего» — Дазай поправляет рукава футболки, медля. Тупо глядит на свои предплечья, бледные и покрытые нитеобразными следами. Кожа слишком обнажена.       Дазай сжал зубы и выдохнул — это знак доверия Накаджиме. Даже если доверие приходится доставать из себя силой. Ацуши этого не требовал, но Осаму по-другому вовсе не смог бы. Ему нужно сломать эту стену, если получится.       Отмирая, Дазай таки открывает дверь — взгляд на уровне дверной ручки, потому сначала упирается куда-то гостю в пупок. На Ацуши лёгкая кофта, снова светло-серая, как тот и любит. Осаму поднимает взгляд и расцветает в улыбке, надевает «человеческое» лицо.       — Привет, — Ацуши слегка оробел, видно, как быстро поднял взгляд тоже (похоже, руки рассматривал, не увидев привычных бинтов на них).       Заставляет несколько смутиться. Осаму ответил на приветствие, без церемоний открыл дверь и подавил порыв прикрыть руки. Даже если его сердце стало биться болезненно о грудную клетку и если хотелось убежать куда-нибудь в ванную, переждать в корзине для белья. Он туда уже и не влезет.       Осаму всегда так боялся Ацуши?       Глядя ему в глаза, Дазай понимает, что нет. Пока смотришь в глаза Ацуши, невозможно бояться в принципе. Это всего лишь отголоски надуманного.       — Дамплинги! — разувшийся Ацуши сверкнул улыбкой. Одна радость в его голосе чего стоит.       — Верно, и я готовил их сам! — прозвучало не без гордости. Ацуши хмыкнул, по щеке Дазая потрепал — захотелось мурчать, забыв обо всех волнениях.       Расположившись за низким столом, они взяли в руки палочки — потянулись за одними и теми же, но не смутились, когда пальцы одного наткнулись на пальцы другого. Даже приятно это было. Пальцы Ацуши скользнули дальше, к ладони Осаму, гладили. Дойдя до запястья, он приостановился, погладил кончиками пальцев начало шрама.       Они ели в тишине, держась за руки.       Осаму нравилось представлять их парой — в смысле, они и так пара, но в его голове появлялись мысли, как они так же держатся за руки, ужиная через десять лет, двадцать, а может и пятьдесят. Ничем не подкрепленные утопичные образы, опасные, если их симпатия окажется всего лишь встречей молодости.       Но разве может он, даже понимая наивность своих рассуждений, спокойно решить «мы вместе, пока не перегорим друг к другу, и я не буду претендовать на большее»? Осаму не мог. В конце концов, даже с точки зрения человеческой биохимии это неестественно — размышлять так, пока влюблен.       — Ты очень задумчивый, — Ацуши нарушил спокойную тишину, одна его щека забавно округлилась. Он жевал дамплинг. Жаль, нельзя сказать ему правду — она глупая и смешная.       «Я боюсь, что ты меня бросишь».       — Думаю о прошедшем рабочем дне, — Осаму улыбнулся слегка, потянулся, разминая плечи. — Даже не верится, теперь буду только ходить в школу и всё, — на проживание хватит на несколько месяцев, как раз, чтобы её закончить. Но Осаму не хотел бы снова поднимать эту тему сейчас, так что не развил мысль.       Он знает об Ацуши почти всё. А что знает Накаджима о Дазае?       Должно быть, тревожные голоса в голове отражаются и на лице Осаму — только так он может объяснить необычайную тактильность возлюбленного, который отчего-то встал, потянул Осаму за руку под недоуменный вздох. Они шли к комнате Дазая, остановились у футона, прежде чем Ацуши обнял его, забираясь руками под футболку. Без всякого эротизма Ацуши прижал его к себе, грея.       Не ведая, как поговорить с Осаму, парень использовал прикосновения. Так прямолинейно и мило — то, что может растопить сердце старшеклассника-суицидника, пробудить его спящую чувствительность.       — Ацуши-кун пытается запихнуть меня в свое сердце, — радостно мурчит Осаму, оплетая смущенного Накаджиму руками, будто лоза.       — Ты!.. — хоть они и наедине, изредка у него еще бывают приступы возмущения, вызванные неуверенностью в самом себе и в других людях. Не то что бы они с Дазаем не схожи в этом. Осаму ласками задобрил Ацуши — поцеловал в щеку, прижимаясь только ближе, и тогда руки Ацуши свободнее погладили голую спину Осаму. На ощупь вновь натыкались на неестественные следы, однако не останавливались. Ацуши спросил только, — Тебе не больно?       — Мне приятно, Ацуши-кун. Продолжай, — улыбка слишком нахальная, другой она и не могла быть.       Ацуши ощутил поцелуй, расслабляясь окончательно — он ответил с наслаждением; только его любимый Дазай, слегка поврежденный, но прекрасный, мог видеть Ацуши таким. Не комком нервов, не одержимым оценками отличником (за глаза — ботаном), не просто странным мальчиком. Дазай мог видеть Ацуши искренне влюбленным юношей, чьи представления о любви тоже слегка наивны.       Дазай настойчивый — может, не совсем осознанно, но он периодически переходил границу романтичного, ставил Ацуши перед немного пугающим выбором. Продолжить или нет, позволить себе или нет. Воплотить ли в жизнь свои так и не озвученные фантазии (они не будут озвучены, это слишком неловко!).       Вот и сейчас так — Осаму жмется к нему, его касания и поцелуи больше волнуют, чем успокаивают. Щеки вспыхнули, но не так быстро, как раньше. Думая о собственных желаниях и выборе, Ацуши приостановился, всё еще касаясь губами чужих. Как щекоткой.       «У Осаму красивые глаза», — подумал Ацуши и разрешил себе упасть на футон, повалил возлюбленного следом, после чего они едва друг в друга не вцепились. Приятное чувство — и Ацуши жаден до того, чтобы изведать его.       Их губы столкнулись, иначе не назовешь. Разгоряченные и мурчащие стонами, они оба испытывали некий страх перед неизвестностью, поскольку не знали, как далеко зайдут. Несколько скованно Ацуши отодвинулся, чтобы дышать, а вздохи его были жадными настолько, что Дазай повело — он задрал Ацуши кофту, наслаждаясь последовавшим взбудораженным звуком.       Это всё стало запретным слишком быстро. Рука Осаму скользила по штанине Ацуши, когда он вдруг застыл глупо, пальцы его задрожали и улыбка на лице нарисовалась. Такая странная, пустая, Осаму даже не мог свои эмоции понять, словно бы ему очень страшно и сейчас он шагнет в пропасть, чтобы голову разбить.       Ацуши, не заметив, отвёл взгляд всё в таком же смущении, выдохнул со сдавленным стоном, и только это заставило Дазая продолжить ласку. Всё в порядке, всё нормально — убеждал себя он. Всё тело колотило горячей дрожью, но оторваться от Ацуши было бы невозможно физически. Только не сейчас! Осаму уткнулся лицом в складку между бедром и пахом, чем заставил Накаджиму вытянуться стрункой. Руки Ацуши вцепились ему в плечи, хотя до этого, казалось, парень не знал, куда их деть.       — Д-дазай-чан… — грудь Ацуши часто вздымается, всё чаще и чаще, пока Осаму трётся лицом о деликатное место, скрытое одеждой. От каждого такого движения гость дёргается, жар бьёт его в низ живота и судорогой сводит колени. Немного хочется закатить глаза и расслабить напряжённые ноги, раздвинуть их, сладко выдохнуть и позволить Осаму действовать как вздумается.       — «Осаму-чан», — охриплым шёпотом поправил старшеклассник, выпускник почти. От голоса возлюбленного Ацуши едва не заскулил. Накаджима грезил об этом так долго и неустанно, до ужаса неприлично, но реальность оказалась куда жарче фантазий — как и с поцелуем, всё оказалось лучше в разы. Волнительнее. Приятнее. Поддавшись порыву, пока стеснение не ударило в голову, Ацуши действительно раздвинул ноги, чтобы не зажимать голову Осаму меж бедер.       Дазай, тем временем, подумал, что между бедер Ацуши лучше бы смотрелась не голова его, а шея. Зажатая, слегка сдавленная, чтобы молодой бесстыдник целовал-лизал-сосал Ацуши и задыхался. Вряд ли бы Накаджима согласился, вряд ли бы Дазай озвучил. Он гладил-щекотал бедра, скрытые брюками, мечтал их сорвать, но не спешил, искренне восторгаясь тем, что может нежить своего подопечного, ничего не прося взамен. Просто сам факт ублажения принес Дазаю удовольствие, волнующее и пьянящее.       — Можно, Ацуши? — Осаму поднял взгляд, а губу прикусил немного, из-за чего выражение лица наверняка было хитрым и немного глупым… Пусть, сейчас это неважно. Накаджима застыл, не отводя взгляд, пока рука Осаму тянулась к ширинке, поглаживала пальцами и норовила обхватить. Не раздевала, только гладила. От долгого молчания Ацуши — наверное, несколько секунд, мучительно длинных, — Дазай начал подрагивать. Ситуация вышла из-под контроля, он ведь думал, что всё понял правильно, что делал всё правильно и не принудил Ацуши… Горло кольнуло болью, и Дазай дёрнулся назад как раз тогда, когда Ацуши сам смущённо расстегнул штаны.       Воздух вернулся Осаму в лёгкие. Какое облегчение. Всё подгоняемый страхом, он коснулся, гладил горячими руками живот Ацуши, часто вздымающийся, играл с завитками волос, уходящими вниз. Интерес Осаму нездоровый, отталкивающий — так бы сказал он сам.       — Ты действительно хочешь…хочешь мне.? — нельзя было не заметить, как живот Ацуши напрягается, пока тот говорит. Дазай внимал и улыбался, ожидая конца предложения и зная, что бедра подопечного подергиваются, что Ацуши смущён, так сильно смущён. О, его трусы — обычные тканевые, серые и никак не скрывают, что Накаджима возбуждён. Он даже пахнет возбуждением. — Н-не нюхай! — голос стеснительный и возмущенный, а лицо красное. Дазай смотрит на него с любовью. Наглые пальцы подбираются к резинке трусов.       Осаму, причмокнув губами, облизнул их (он искренне надеялся, что Ацуши не сочтет это противным).       — О, но я не могу не нюхать. Мне придется дышать, если я хочу… — он подавил в себе желание сказать «сосать твой член так, чтоб едва не давиться им», — …доставить тебе удовольствие. Но Ацуши-кун может в любой момент остановить меня, — губы вновь растянулись в улыбке. — Если захочешь.       Лицо Дазая было абсолютно бесстыдным — оно повергало Ацуши в дрожь, приятную, стягивающую его внизу. Как там Накаджима себе говорил раньше? Совсем не невинная овечка достанется Дазаю?       Оказалось, что невинная. Тело было таким горячим, что Ацуши хотел высвободить жар, но стеснение не давало ему даже двинуться. Только проходило — так сразу снова накатывало. Он едва сдерживался, чтобы не закрыть лицо ладонями, просто ждать, что там Дазай сделает, просто позволить ему продолжать.       — Всё хорошо, не останавливайся… — он не узнал свой голос, когда сказал. В следующий же миг вцепился Осаму в плечи, в ткань его футболки, широко раскрыв рот во вздохе. Касания языком будили странное ощущение, будто он готов излиться уже вот-вот. Что-то не даёт, приходится стучать по футону ногами и заливаться частыми вздохами, что скоро будут походить на стоны.       Осаму мурчал что-то, такой горячий, как никогда — фантазии Ацуши не были способны показать его таким. В фантазии Осаму разогревал его, дразнил, когда сосал, а не делал этого так жадно. Мальчик вдруг подавил в себе желания вскрикнуть от движения горячего языка по всей длине — только крупно вздрогнул, издав сдавленный звук. Всё жарче становилось между его ног, и дыхание наполнилось мелкими хныканьями, почти незаметными, но такими смущающими. Ещё и Осаму! Ацуши знает, что Дазай не отводит взгляд, старается смотреть в лицо возлюбленного, ловит каждую эмоцию. Он поглощает, затягивает, попросту сводит с ума, не давая отстраниться.       «Ему это нравится», — осознал Ацуши, уже не сдерживая ни один из своих стонов и не прекращая сглатывать. Плоть находилась в будоражащей, почти жестокой тесноте, из которой не хотелось выбираться. Ацуши бросил на миг взгляд вниз и заметил слюну — она покрывала губы блаженно стонущего Осаму всё больше. — «Ему нравится сосать меня».       «Чертовски верно», — сказал бы старшеклассник. Каждое неконтролируемое движение бедер Ацуши заставляло его член проезжаться по языку и глубоко утыкаться. От этого закатывались глаза, дрожало тело и пела душа. Осаму сглотнул со слюной больше смазки Ацуши, уперся носом ему в пах и дышал жадно. Это невероятное удовольствие от близости в новинку, но с Ацуши иначе и быть не могло. Ради его удовлетворения Дазай будет делать это так, как потребуется, сколько потребуется. Уши вновь наполнил сладострастный стон-крик.       — О боже, Ос-саму-чан, ты задохнёшься, приостановись… — но звучало совсем неубедительно со всеми хныканьями и едва осознаваемыми ответными движениями.       Глотание, мычание, зевота (а ещё движение глазами вправо-влево) уменьшают тревогу, вот и Дазай не задыхается — он снимает стресс. Пришлось отстраниться, чтобы ответить шелестящее «не задохнусь». Сглотнуть чужой вкус, схватить Ацуши за дёрнувшиеся бёдра и вновь прижаться, вылизывать его жадно и совершенно от…       Накаджима вскрикнул, на этот раз он не сдержался, со скулящими звуками откинул голову, которую разом покинули мысли. Как же тесно, как же близко! Дыхание Осаму было на его коже, а язык танцевал по головке. Из глаз Ацуши едва ли не слезы текут. По-извращенному как-то нравится даже — Ацуши перебирает ворох фантазий, где старшеклассник так же имел над ним абсолютную власть.       — Ты весь пульсируешь, Ацуши-чан, — игривый голос вызвал мурашки и дрожь, почти довел до края, но парень только захныкал, вскинувшись. И правда, так… жарко. Пульсирующе. Невыносимо приятно. Возможно, потом Ацуши испытает стыд за свое бездействие, но сейчас Дазай полностью уничтожает его вожделением.       Член выскользнул изо рта Осаму, прошёлся по губам, оставляя белесую каплю — ещё не всё, просто Ацуши слишком возбуждён и нетерпелив. Его губа закушена (наверняка до боли), на бедрах блестит пот. Осаму кусает бедро, мычит что-то, не давая отстраниться, пока юноша и не пытается.       — Ты не представляешь, как я люблю тебя, как я хочу тебя, — хриплые ноты в голосе Дазая губительны для Ацуши, который наконец-то их слышит. В какой-то мере его чувства — беспомощность, но беспомощность приятная. Он потом научится, обязательно научится выдерживать это.       Ацуши неплохо продержался для первого раза — кончил только теперь, от этих смущающих слов, движений худой руки и обожающего взгляда. Должно быть, это будет сниться Ацуши каждую ночь.       Бедра, покрытые каплями спермы, всё ещё немного дрожат.       — Осаму-чан, мы повторим это? — вздыхает Ацуши, распахнув глаза, пока его тело расслабляется и дыхание успокаивается.       — Так много раз, как захочешь.