Все, что осталось

      До рассвета осталось совсем немного. Какаши лежал на полу в палатке и бесцельно разглядывал брезентовый потолок. За столько лет его организм так и не адаптировался к постоянным стрессам и почти каждую ночь наказывал его бессонницей. Дома на такой случай у него всегда была припасена упаковочка снотворного, но сейчас от его дома остались только щепки, а спасительные таблеточки погребены под грудой обломков. Конечно, был еще вариант выклянчить заветный эликсир у дежурных медиков, но когда вокруг столько раненых, да еще и Хокаге-сама пребывает в состоянии комы — тревожить несчастный медперсонал из-за такой ерунды как-то стыдно. Оставалось еще одно проверенное средство.       К счастью, кладбище Конохи пострадало не сильно. Как только суматоха после нападения Пейна немного улеглась, Какаши первым делом проверил на месте ли мемориальный камень и могилы Рин и его родителей. С ними все было в порядке, если не считать разбросанные повсюду останки коноховских домов.       Общение с мертвецами помогало Какаши успокоиться, особенно с Обито и Рин. Может, если он в очередной раз попросит у них прощения, то сможет получить в обмен пару часов спокойного сна?       «Что за чушь! — фыркнул он. — Отличная валюта: попроси прощения — получишь отпущение! Похоже на рекламный слоган. Новая акция: за два извинения — отпущение третьего греха в подарок. Господи! Какой ужас!»       Какаши поднялся с пола, изо всех сил пытаясь отогнать идиотские мысли, и направился к выходу из палатки. Раз уж он все равно не может уснуть, надо провести время с пользой. Уборка на кладбище — отличный способ выпустить лишнюю энергию, а заодно повод побывать среди дорогих ему людей. Проводить большую часть свободного времени на кладбище — давно устоявшаяся привычка. И Какаши совсем не хотел ей изменять. Среди мертвецов он чувствовал себя куда комфортнее, нежели среди живых. Может от того, что и сам в душе был наполовину мертвецом, а может потому что любимых мертвых было куда больше, чем живых.       Самый холодный час всегда перед рассветом. Какаши чуть поежился, привыкая к ночной свежести. Вокруг царила тишина — Коноха давно спала. Однако Какаши без удивления обнаружил, что не одного его мучила бессонница. Метрах в пятидесяти от его палатки в сторону кладбища горел костер, а вокруг него собралась небольшая компания полуночников. Один из них что-то рассказывал оживленно, размахивая руками, а остальные поддерживали его веселым смехом и короткими репликами. Впрочем, эта компания не вызвала у Какаши особого интереса до тех пор, пока он не увидел в руках говорящего мужчины знакомые тетрадные листы и не услышал имя своего отца.       - Да уж, до того случая с Сакумо не приходилось скучать, — мужчина горько усмехнулся и придвинулся поближе к костру.       На вид ему было глубоко за пятьдесят и, судя по красным треугольникам на щеках, он был одним из клана Инудзука. Неудивительно, что от него так много шума — Инудзука всегда отличались взрывным темпераментом и полным отсутствием скромности.       Какаши бесшумно подкрался к компании и скрылся за одной из стоящих поблизости палаток. Отец хорошо обучил его искусству маскировки. Или эта заслуга АНБУ? В любом случае, компания престарелых супер опытных шиноби не заметила его присутствия. Если бы исход последней битвы зависел от того, кто лучше спрячется у Какаши был бы шанс. Смех да и только. Наруто уже не раз доказал, что открытый бой более эффективен, каким бы глупым ни казался. Мысли снова утаскивали его в прошлое, но Инудзука у костра выдернул его обратно в настоящее, повторив имя его отца.       Раньше у Сакумо было много друзей, и этот мужчина вполне мог оказаться одним из них. Какаши смутно припоминал те вечера, когда отец устраивал дома небольшие посиделки, однако лиц тогдашних гостей вспомнить не мог. Оно и неудивительно, с тех пор прошло слишком много лет. И потом, за три месяца до смерти отца все его друзья резко испарились и Какаши сразу вычеркнул их из памяти. Все из-за того случая… Если бы его отец поступил так сейчас, Наруто никому бы не позволил отвернуться от него, а Какаши позволил. Чувство вины тугим комком подкатило к горлу. Он попытался оправдать себя тем, что был еще ребенком, но дело не в этом. Обито, там на мосту Канаби, тоже был еще ребенком, но он уже все понимал, а Какаши нет. Возраст относителен. Метко метать кунаи еще не значит вырасти, но уже значит быть взрослым. Удивительный мир Шиноби. Какаши закрыл глаза, пытаясь отогнать бесполезные мысли. Сейчас уже поздно о чем-либо жалеть.       В разговоре у костра воцарилась небольшая пауза, то ли в память о погибшем друге, то ли от того, что Инудзука обратил свое внимание на обрывки дневника Сакумо в поисках еще чего-нибудь интересненького. Но вскоре пауза прервалась громким раскатистым смехом.       - Ха-ха! Кто бы мог подумать! — воскликнул Инудзука сквозь смех.       - Что там? — спросил один из компании.       - Слушайте, еще прикол, — сказал Инудзука и принялся зачитывать отрывок из дневника:       «Вот уже неделю Какаши достает меня просьбами научить его контролировать природу чакры. Я как мог от него отнекивался, говорил, что он еще не дорос и такие техники для него слишком сложны, но он и слушать меня не желал, ходил за мной хвостом и скулил, выклянчивая заветный урок. И вот сегодня его нытье меня окончательно достало. Я сунул ему бумажку, чтобы определить его стихию. Оказалось он у меня молниеносный. В общем, дал я ему железный прутик и говорю:       - Постарайся преобразовать чакру в электричество и пропустить ее через этот прутик. Все понятно?       Тот счастливый, довольный закивал, выхватил у меня железяку, стоит, пыжится. Проходит один час, два, три — никакого результата. Он расстроился, сник совсем, но прутик из руки не выпускает. Я его подбодрить пытаюсь.       - Да ладно тебе, — говорю, — хватит уже мучиться. Тебе всего четыре года, в таком возрасте вообще не положено подобные фокусы вытворять.       Но не тут-то было. Какаши упертый, стоит напрягается. Взгляд такой серьезный, сосредоточенный, совсем как взрослый. Сижу рядом с ним на травке, захлебываюсь от умиления. Решил, чтоб совсем не захлебнуться, пойти в дом ужин ему приготовить. Только дверь за собой закрыл, вижу — за окном яркая вспышка света. Неужели сумел?! Выбегаю на улицу, смотрю: Какаши в одной стороне лежит, прутик в другой. Оказалось, этот красавчик сам себя током шибануть умудрился. Какаши Вскакивает на ноги, бежит ко мне взъерошенный, чумазый, счастливый до ужаса, кричит:       - Папа, папа, ты видел?! У меня получилось!       Стою, смотрю на него и не знаю, то ли смеяться, то ли в больницу его тащить. Пикачу хренов. Это ж надо, а!»       Дослушав историю до конца, компания разразилась дружным раскатистым смехом, а Какаши почувствовал, как его лицо заливает краска. Последний раз он так смущался, когда его попросили прочитать вслух отрывок из его любимой книжки во время расшифровки последнего послания Джираи.       - Вот вам и гений, — сказал кто-то из компании.       - А что? В четыре года, добиться хотя бы искры — уже достижение, — возразил другой.       - Да я не об этом, — начал оправдываться первый, — истинное достижение — это то, что в таком возрасте он три часа промучился с этим прутиком. Любой другой ребенок потерял бы интерес уже на девятой минуте. Талант — это только пол дела, главное упорство.       - Ну с этим не поспоришь, — сказал Инудзука, — Какаши маленький вообще кадр был. Он один из немногих, кто не стал шиноби, а, в прямом смысле выражения, им родился. Помню как-то однажды случай был. Какаши тогда года два было. Мы как раз вернулись с одной очень важной миссии, которую с успехом выполнили и решили это отметить. Собрались у Сакумо дома, столик накрыли, сидим, выпиваем, делимся впечатлениями. Я, значит, стою, что-то рассказываю, весь на эмоциях, руками размахиваю, для наглядности еще и кунай достал. Тут в кульминационный момент — «хрясь!» — с размаху втыкаю кунай в стол. А тут Какаши рученку к печенюшкам тянет. А он маленький, его из-за стола не видно, он еще так бесшумно подкрался. Я ему руку к столешнице и пригвоздил. Тот глаза вытаращил, рот раскрыл и ни звука. Все в шоке. Сакумо шепотом: тихо, только не напугайте. Крадется к нему. Мы все замерли, сидим смотрим. Какаши секунду поизучал свою израненную руку, потом осторожно взялся за ручку куная, весь напрягся, сосредоточился выдернул его из стола, чуть на задницу не шлепнулся, стоит разглядывает окровавленное лезвие. Нам уже интересно стало. Сакумо сел на место, сидит за сыном наблюдает. Какаши, значит, поднес кунай ко рту, облизал, поморщился — видно вкус крови ему не понравился — и посмотрел на меня таким обиженным взглядом. Потом снова посмотрел на кунай, потом на меня, на кунай, на меня, а потом как вогнал мне его в ногу по самую рукоятку. Я от неожиданности вскрикнул, Какаши перепугался, юркнул к отцу, в ногу ему вцепился. Мы сразу за полотенца похватались, давай ему рану перевязывать. Ох! Это просто нечто!       - Да заливаешь! — воскликнул один из собеседников.       - Клянусь, так и было! — Инудзука вскочил на ноги и принялся расстегивать штаны, — у меня даже шрам остался, я тебе сейчас покажу…       - А вот этого не надо, — передумал собеседник, — я тебе на слово поверю, застегни штаны и сядь.       Инудзука вернулся на свое место, словно в компании и не возникало никаких конфликтов. Похоже они старые друзья. Обвинение во вранье — это серьезно, только близкие люди могут пропускать мимо ушей такие оскорбления.       - Это еще что, — продолжил Инудзука, — я потом перед Сакумо извинялся, мол, прости не заметил. Пацан у тебя нечто, говорю, ни звука, ни слезинки. Истинный шиноби.       А Сакумо такой говорит: да он вообще никогда не плачет, его хоть лопатой бей, мистика, а не ребенок.       Я, значит, типа, улыбнулся, спрашиваю в шутку: и часто ты сына лопатой бьешь?       А он и говорит: да шибанул разок. Он такой незаметный. Я как-то возле дома грядку вскапывал, а он сзади подошел, я ему черенком между глаз и зарядил. А он ни звука, молчит как рыба, глазами хлопает. Потом неделю с двумя фингалами под глазами ходил, как совенок. Теперь передвигаюсь по дому осторожно.       Мы тогда с Сакумо так ржали, — последние слова Инудзука договаривал сквозь смех и слезы. Да и вся компания покатывалась со смеху, в то время пока Какаши лопался от смущения. Он и не думал, что что-то сможет смутить его до поднятия температуры, но факт оставался фактом, его щеки буквально пылали жаром. И в тот момент, когда Какаши уже готов был зарыться от стыда в землю, Инудзука вдруг сказал:       - Но Сакумо, конечно, очень любил своего пацана. Все любят своих детей, но для Сакумо Какаши был целым миром. Он и на тренировках драл его с утра до ночи не для того, чтобы был повод похвастаться, а чтобы быть уверенным, что Какаши переживет Третью Великую.       - Его старания не пропали даром, — отозвался один из собеседников, — да только толку от этих стараний, ни жены, ни детей, а на пороге Четвертая.       Потом они постепенно перешли на другие темы, обсуждали общих знакомых и вспоминали погибших товарищей.       Какаши еще какое-то время просидел за палаткой ощущая, как по груди разливается волна тепла. Последний комментарий его совсем не задел, он похоронил мечты о собственной семье много лет назад вместе с Рин. Сейчас ему вполне хватало той семьи в которой он родился. Давно он не чувствовал такого умиротворения. Впервые за много лет образ отца вырисовывался в его памяти настолько четко. Он вспомнил его характер, мелкие привычки, повадки, все те жестокие тренировки через которые ему пришлось пройти. Вдруг на него навалилась такая усталость, словно он только что прошел одну из тех тренировок. Какаши сладко зевнул и, стараясь не потревожить веселую компанию, тихонько прокрался обратно к своей палатке. В ту ночь, кажется, впервые за всю жизнь Какаши уснул без помощи погибших друзей и снотворных таблеток и видел мягкие, сладкие и по-детски цветные сны.