Все, что осталось

      „Она стояла возле хлебной лавки и считала мелочь. Ее обеспокоенный взгляд явно говорил о том, что денег слишком мало, чтобы приобрести все необходимые продукты.       Чувство вины было на столько сильным, что я показался себе каким-то чудовищем, разрушающим человеческие судьбы. Я влюбился в маленькую девочку, которая начала наше знакомство с угроз и обвинений. По ее плану страдать изначально должен был я, но вышло все наоборот. Может стоило претворить ее намерение в жизнь? Позволить себе поддаться эмоциям, а потом покорно страдать в одиночестве, вспоминая о том, как прекрасен был миг нашей близости.       Я приказал себе выкинуть эти мысли из головы. Я не имею никакого права посягать на ее невинность. Какой бы важной ни была ее месть, претворив ее в жизнь, она потеряла бы гораздо больше, чем приобрела. Мой выбор был верным и то, что теперь она лишилась всех своих финансов, вовсе не является моей виной. Она поставила перед собой цель и, как и полагается, принесла определенные жертвы ради ее достижения. Я не виноват, что цели она так и не достигла. Хотя о чем я говорю? Не смотря на то, что между нами не было близости, удар она нанесла очень точный — прямо в сердце. И теперь стоя возле этой треклятой лавки и считая мелочь, она разрывает его на куски.       Видно, почувствовав на себе мой пристальный взгляд, она обернулась. Я с трудом подавил желание провалиться сквозь землю. Мои знания стихии земли вполне позволяли мне это сделать, а вот возраст нет. Я уже достаточно взрослый, чтобы не прятаться от понравившейся девчонки, которую случайно обидел. Вместо этого я помахал ей в знак приветствия. Она коротко махнула мне в ответ, потом сунула мелочь в карман и зашагала по дороге в противоположную от меня сторону.“       «Кейске уже битый час пытался добиться от Какаши слово „дядя“, но вместо этого слушал тишину.       - Скажи дядя, — не переставая повторял он, — ДЯ-ДЯ.       - Может успокоишься уже? — Предложил я. — Какаши всего пол года, не надо так на него наседать.       Но Кейске только нахмурился.       - Между прочим, — сказал он, — в этом возрасте дети уже начинают говорить односложные слова или хотя бы произносить отдельные слоги.       - Между прочим, — передразнил его я, — все дети развиваются по разному.       Меня бесило, когда он врывался в мой дом со своими порядками и начинал тщательно обшаривать Какаши на предмет синяков и ссадин. Когда он наконец выяснял, что сына я не бил, то начинал проверку моей родительской компетентности.       - По разному, да не по разному, — сказал он, — все дети произносят хотя бы какие-то звуки, а Какаши вот уже три месяца как воды в рот набрал. Что же ты за родитель такой, вдруг у Какаши проблемы, а ты его даже к врачу не сводишь.       Мне не приятно признавать, но в этот раз Кейске был прав. До трех месяцев Какаши еще как-то кряхтел испытывая неудобства, но в последнее время из него и звука не вытащишь.       - Может он просто всем доволен, — говорю я, но беспокойство в душе уже зашевелилось.       - В этом возрасте дети не только плачут, — сказал он, — они еще смеются, кричат и пытаются имитировать человеческую речь. Ты что ни одной книги по воспитанию не прочитал?       Я отрицательно покачал головой.       - Не прочитал, — говорю я, — да и какая разница. Я и так вижу, что ты прав, — мне не хватит слов, чтобы описать, что мне пришлось преодолеть, чтобы произнести в слух эти слова, — я обязательно свожу Какаши к врачу.       Кейске прав, черт возьми, у Какаши есть проблема и это не простуда и не грипп. Это что-то другое. Некий вирус молчания, не дающий моему сыну права голоса. Внутри меня давно сидели подозрения, но я не решался признаться себе в том, что с моим сыном что-то не так. Больше всего меня пугают мысли, что это что-то неизлечимо, и виноват в этом чем-то я.»       «Я как мог убедил себя, что не виноват в финансовом кризисе Касуми, но моих убеждений хватило только на два часа. Моя возлюбленная страдала, как я мог оставаться в стороне! Зная, что назад Кики деньги ни за что не примет, я решил отправить ей посылку со всеми не обходимыми продуктами и запиской от тайного поклонника.       Тщательно составив список, я пробежался по магазинам и приобрел все необходимое для оформления подарочной корзинки. Записку я попросил написать Джираю. Касуми, конечно, не в курсе, как выглядит мой почерк, но дополнительная осторожность не помешает.       Как я мог пойти на такую глупость?! Жизнь уже тысячу раз говорила мне: никогда не обращайся к Джирае с сердечным вопросом, он же ничего в этом не смыслит! Но, сам не знаю почему, я каждый раз обращаюсь именно к нему.       В итоге я получил записку вот такого содержания:       „Я никогда не оставлю вас в беде, моя загадочная незнакомка! Ваш преданный и страстно любящий вас, Таинственный Поклонник.“       Тьфу! Еще три года буду отплевываться от этого пафоса! Я смял записку и выкинул ее.       - Идиот, — говорю я Джирае, — просто напиши: аноним. И все.       - Сам ты идиот! — Воскликнул Джирая. — Женщины любят романтику!       - Во первых, — говорю я, — Касуми не женщина, а маленькая наивная девочка. А во вторых, между нами нет никакой романтики, я просто хочу вернуть ей деньги, не задев при этом ее самолюбие.       - Если ты напишешь аноним, — говорит он, — она точно догадается.       - Тогда ничего не пиши.       - Все равно догадается.       Я начал злиться:       - Тогда что по-твоему я должен ей написать?!       - Ну… — протянул Джирая и задумался, но буквально через несколько секунд в его голове созрел ответ, — напиши: Я тебя люблю. Будь моей женой. И подпись: Хатаке Сакумо.       - Не смешно, — я отрицательно помотал головой, давая Джирае понять, что этот вариант точно отметается.       - А я и не смеюсь, — серьезно ответил он, — напиши ей правду.       - С ума сошел?! Ей восемнадцать лет! Что люди подумают?! — Вспылил я.       - Скорее всего они подумают, что ты старый выпендрежник, который закрутил роман с восемнадцатилетней девушкой. — Сказал Джирая. — Мужчины будут тебе завидовать, а женщины называть извращенцем, но это не имеет значения, знаешь почему?       - Ну и почему? — Я скрестил руки на груди, уже готовый отмести любую идиотскую теорию Джираи, но на этот раз он умудрился не сморозить глупость. Я уже говорил, что Джирая на самом деле не такой идиот, каким кажется. Так вот, это и был тот самый проблеск интелекта, о котором я говорил.       - Потому что, — сказал Джирая, — это сделает тебя счастливым. Тебя и ту женщину, в которую ты влюблен, не зависимо от ее возраста.       Ненавижу, когда люди говорят что-то противоречащее здравому смыслу и соответствующее моим самым страстным желаниям.       Эта поддержка заставляет меня делать глупости.       В окончательном варианте записка звучала так:       „Наше второе свидание состоится сегодня в восемь вечера на том же месте, что и первое. Я буду ждать тебя. С любовью Сакумо.“       Нет, это был не окончательный вариант. Я вычеркнул слова с любовью, я еще не готов признаться ей в любви.»       „Я как мог оттягивал момент похода к врачу. Я понимал, что если Какаши чем-то болен, надо выяснить это как можно раньше. Но я боялся. Я очень боялся, что врачи вынесут ему приговор. И я надеялся, что он скажет мне хоть одно слово, произнесет хоть какой-то звук.       - Ну, пожалуйста, — умолял я сына в каждодневном ритуале, — скажи хоть что-нибудь.       Я пел ему песни, читал книги, плясал перед ним, как идиот, заваливал игрушками, но все было без толку. А однажды, окончательно отчаявшись, я уколол его иголкой, но он только скуксился и ударил меня в ответ игрушкой, не произнеся при этом ни звука. Теперь он не любит, когда я беру его на руки. Раньше он улыбался и сразу обнимал меня, а сейчас вырывается и бьет меня ладошками по лицу. Правильно говорят: благими намерениями вымощена дорога в ад.“