***
Чуя ожидал на первом этаже Ацуши, который должен был отвести его позже к Мори. Парню очень своевременно предложили одну из палат в лазарете, в которой он уже успел поспать и которую сможет занять вместе с приобретённой работой. Ему, честно говоря, вообще до лампочки было, чем он будет тут заниматься – хоть полы мыть, хоть кофе носить сотрудникам, его не волновало. Он просто был рад, что попал сюда. Даже несмотря на то, что на него кидают совсем недружелюбные взгляды практически все работники, кроме Накаджимы, ему было плевать. Главное, что у него есть где ночевать и питаться. Остальное неважно. Рыжий не переставал прогонять в памяти сегодняшнее утро. В какой-то степени ему было стыдно. Наверное, в первую очередь перед самим собой. Сейчас он уже чистым умом понимает, что не стал бы бросаться под машину. Вообще не стал бы предпринимать никаких попыток себя убить. Что это вообще было? Чуя не из тех людей, которые находят именно такой выход. Ему даже дурно становилось от мысли, что, если бы Дазай вовремя не притормозил, с парнем могло бы что-нибудь случиться. Даже если бы не умер – мог остаться калекой. Ему и правда повезло отделаться всего лишь запястьем. Он просто сглупил. Даже в осознанном возрасте, когда гормоны перестают будоражить ещё неокрепший ум, можно сбиться с пути. Особенно, если никакого чёткого пути не было изначально. Накахара просто потерялся, отчаявшись. Поддался в силу своей вспыльчивости тем внешним факторам, что давили на него уже давно. Ему чуждо было само понятие самоубийства – он считал таких людей слабыми. Брошенными. Оставленными жизнью. И доходить до такого сам не хотел никогда. Можно сказать, Чуя боялся – насколько же всё беспросветно и трагично должно быть у человека, чтобы он накладывал на себя руки? Первое, о чём он подумал, лёжа тогда на асфальте – что он вообще творит? Хотел бы и правда умереть – сбросился бы с моста или крыши, как сказал Дазай, или хотя бы на главное шоссе выбежал. Вспоминая выглядывающие из-под одежды бинты, Накахара только сейчас, казалось, сложил эту фразу с внешним обликом этого человека. По одному разговору мало, что можно сказать, да даже по двум, которые у них были, но рыжий и подумать бы не мог, что Дазай… Такой. Он вскакивает с дивана в холле и почти вприпрыжку несётся к светловолосому юноше, который шёл не один. Чуя останавливается буквально в метре от них, понимая, что они ведут беседу. Или даже спорят. Хотя Ацуши оставался весёлым, он больше не позволял себе громко смеяться – видно, Дазая он побаивался. Или уважал, хотя Чуе этого не понять. А вот парень рядом с ним вообще не казался весёлым – умеет ли он улыбаться в принципе? Куцые брови были сведены к переносице, чёрные волосы покачивались вместе с резкими движениями головы – видимо, он был взвинчен или раздражён. Чёрный плащ развевался на ходу, словно его владелец пытался сбежать от надоедливого мальчишки – Ацуши и правда шёл за ним, чуть ли не наступая на пятки. А затем Чуя понимает, что серые глаза смотрят прямо на него. – Ты ещё кто? – Голос незнакомца немного хрипловат, но при этом громкий. – Это Чуя, босс его сегодня на работу взял. Я же говорил тебе, – Ацуши закатил глаза, обходя парня, что был немного выше него и уж тем более выше Накахары. – Здрасьте, – рыжий пока не определился с тем, относится ли это раздражение в глазах напротив лично к нему, или парень просто сам по себе неприветливый. – Это Акутагава Рюноске, и он та ещё заноза в заднице Дазая, – Ацуши фыркает, уворачиваясь от чужой руки, что хотела отвесить ему затрещину. – Это ты заноза в моей заднице, Накаджима! – У него чуть ли не пар из ноздрей идёт, отчего Чуя едва скрывает ухмылку. – Ну прости, правда, я не знал, что ты так серьёзно воспримешь шутку об отставке, – парень ловко отпрыгивает от него, нисколько, казалось, не напрягаясь. – Ты дошутишься, мелкий засранец, и однажды я пущу тебе пулю в череп, как сегодняшним задолжникам Мафии! – Чуя замирает на этих словах, а его улыбка пропадает с лица. – Вот сюда тебе влетит, – Акутагава тыкает в свой лоб указательным пальцем, почти что шипя, – и твои мозги будут по асфальту собирать, как завтра утром копы будут это делать с теми крысами! – Пф, да ладно, будет тебе, – Ацуши фыркает, обращая внимание на едва дышащего Чую. – Ещё как будет, поганец. Тебе сказали следить, так что ты лезешь, куда тебя не просят? На бойню тебя никто не пустит. Ацуши? – Парень смолкает, проследив за взглядом своего коллеги. Чуя смотрел на них двоих с неприкрытым страхом. Он не знал, послышалось ли ему, шутят ли они так у себя в отделе, либо же это всё было правдой, но… Сейчас он действительно испугался, услышав это слово. Слово, которое просто так выкрикивать в Японии налево и направо не будут, уж тем более в таком тоне. Они говорили об этом настолько легко, что сомнений не оставалось – он в самой настоящей заднице. – Чуя, с тобой всё нормально? – Ацуши наклоняет голову, вкрадчиво интересуясь. – Вы… Сказали… Мафия? – Он чуть ли не заикается, бегая по ним глазами. – Ты дурной что ли? – Теперь удивляется и Рюноске. – Не знаешь, куда тебя приняли? – Я… Сейчас, – он разворачивается так резко, что чуть не спотыкается о свою ногу, устремляясь к лифту. Это всё какой-то бред сумасшедшего, над ним решили просто посмеяться. Его разыгрывают. Какая Мафия, о чём вы? Разве это возможно – так легко и так случайно набрести на мафиози? На тех самых якудза, обитающих в Йокогаме подобно призракам? Не смешите. Уши предательски закладывает, пока лифт стремится наверх. Он не знал, где кабинет Мори – просто нажал на кнопку самого последнего этажа. Чуя смотрит на своё отражение в широком зеркале кабины, понимая, что перепугался и побледнел. Так, надо взять себя в руки. В любом случае – что он сделал такого, чтобы его убивать? Ничего. О чём он вообще думает? Его никто не убьёт, потому что это не Мафия. Просто два идиота решили над ним поржать. Наверняка придурок Дазай постарался, чтобы выжить его отсюда. За раскрывшимися дверьми лифта возникает неожиданно тёмный коридор. Чуя лишь на секунду замирает, раздумывая, затем шагает вперёд, погружаясь в эту мглу. Возможно, он всё же ошибся. Плевать, он всё равно позже вернётся и спросит Ацуши обо всём. Кеды мягко и бесшумно ступают по ковру, устилающему коридор. Сердце отчего-то отдаётся прямо в горле, будто парень прокрался в логово зверя, и теперь ему надо также незамеченным отсюда уйти. Глаза уже привыкли к полумраку этажа, на стенах всё же на большом расстоянии друг от друга были светильники – жёлтый свет позволял голубым глазам рассмотреть картины в антикварных рамах. Накахара позволяет себе остановиться у одной из них и посмотреть внимательнее. Рука как-то сама непроизвольно тянется к раме с вензелями и золотым напылением, красиво играющем при тусклом освещении. Пальцы проходятся по выпуклым линиям, а дыхание замедляется. Он никогда прежде не видел чего-то относящегося к искусству вживую и сейчас позволил себе даже забыть о разыгравшемся страхе. – Нравится? – Этот голос прорезал воздух так неожиданно, что Чуя отскочил от картины, словно пойманный за чем-то ужасным. Он как-то совсем не подумал о том, что в поисках Мори может нарваться на Дазая. Это тот человек, которого Чуя желал видеть меньше всего сейчас. Вообще не хотел бы с ним больше пересекаться, но вот он здесь, стоит не так уж и близко, но его присутствие подавляющее. Рыжий заглядывает в эти глаза, которые всё ещё не может понять – какие они вообще? Пустые? Нет, там что-то виднелось в их встречу утром. Злые? Возможно. Заинтересованные? Не похоже. Чуя бы всё смотрел в них и смотрел бы, ему не нравилось незнание того, с кем он разговаривает. А этот человек вообще не давал разглядеть и малую часть своего нутра. Или умело обводил его вокруг пальца, заставляя лишь так думать. Но вот он оказался вдруг слишком близко, склонившись к лицу. – Если хочешь что-то своровать – я не буду тебя останавливать. Отчего-то Чуя ёжится, словно ему резко стало холодно. Ему не было страшно от самого Дазая. Его скорее пугала эта бездна в его зрачках. Пустая она или нет – было неважно. Она просто пугала. – Что ты снова мелешь? – Накахаре приходится отойти на шаг назад. – Всего лишь говорю, что воришка Чуя может взять, что хочет, – он пожимает плечами так непринуждённо, словно ведёт обычную беседу за ланчем. – Я не воришка. – Да что ты? Хочешь сказать, что те семь тысяч йен, украденные у Судзуки-сенсея, который преподавал в твоей старшей школе – не твоих рук дело? – Дазай говорил очень тихо, но Чуе казалось, будто на него кричат. Снова, как тогда, в школе. – Что ты… Такого не было! – Он сжимает кулаки обеих рук, чувствуя возвращающуюся боль в левом запястье. – Правда? Но… Тебя ведь за это и выперли. Потому что ты, – Осаму слегка нажимает указательным пальцем на чужую грудь, – ты крыса, Чуя. Подлая, мерзкая крыса. – Замолчи, – он закрывает глаза, стараясь отгородиться от него, но гнусный шёпот раздаётся прямо над ухом. – Запомни, детка – ты в Мафии. А таких крыс у нас здесь не любят, – улыбка Дазая ползёт почти до ушей от чувства превосходства и того, как начинает трястись тело рядом с ним. – Ну что, хочешь работать со мной? – Катись к чёрту! – Накахара толкает его от себя двумя руками, смотря озлобленно. – Я в жизни не видел твари хуже тебя! Я лучше умру, чем буду находиться с тобой в одной организации! – Ну вот и славно, – Осаму выпрямляется, а все эмоции с его лица уносятся. – Проваливай. И Чуе больше ничего не нужно слышать, чтобы сорваться на бег до лифта. Он не оборачивается даже тогда, когда уже зашёл в кабину – он не хочет больше смотреть на него. От звука закрытых дверей становится легче, но совсем немного – сердце вдруг заходится в неспокойном ритме, и Накахара прижимает к груди правую руку, пытаясь понять, что сейчас случилось. Он давно не чувствовал такого психологического давления, как за пару минут разговора с Дазаем. Тот будто вводил в гипноз, умело расковыривая старые раны и самые глубинные страхи, легко манипулируя и причиняя боль лишь словами. Прохладный ветер бил по лицу, остужая разгорячённую кровь в жилах, приводя в чувства. Но не до конца. На потемневшем небе показались первые звёзды, проглядывающие сквозь дымку редких облаков. Всё больше зажигалось огней в окнах, всё меньше становилось на улицах людей. Но Чуя не видел ничего – он просто бежал, не оборачиваясь, не смотря по сторонам. Никто так и не заметил, как он вылетел из лифта и выбежал стрелой через служебный вход. Лишь карие с алыми искрами глаза следили из окна последнего этажа за маленькой удаляющейся фигуркой с рыжими волосами.***
Родная улица встречает его тишиной и светом редких фонарей, горела из которых половина, и то хорошо. Здесь, на окраине крупного города жизнь сильно разилась с протекающей в центре – не было этой показной красоты, вдохновляющей художников и писателей запечатлевать виды. Здесь, в общем-то, не было почти ничего. Чуя уже давно прекратил бег, от скуки теперь считая шаги у себя в голове. Ночь нагрянула неожиданно, и теперь парню было холодно в одной футболке. Он убрал руки в карманы, снова думая о том, что идти ему некуда. А ведь ещё несколько часов назад он был уверен в том, что его жизнь наладилась, как она в который раз хорошенько так над ним посмеялась, спустив при этом его с небес на землю. Хотя, какую землю – Чуя чувствовал себя минимум в Аду. Он останавливается перед домом. Домом, который раньше, очень-очень давно мог назвать и своим. Но сейчас от него не осталось ничего ценного для Накахары. Он здесь лишь за тем, чтобы собрать свои немногочисленные вещи и уйти. Теперь уже точно навсегда. Он всегда был рад расположению его комнаты на первом этаже – раньше он легко ускользал из дома по ночам, а теперь также легко мог пробраться незамеченным. Замок на деревянной створке давно уже был поломан, но Чуя намеренно его не снимал и не менял, чтобы мать не прознала. Рыжий бесшумно подпрыгивает, подтянувшись на руках, и также бесшумно распахивает деревянную раму – за годы он научился скрывать свои перемещения. Под кроватью лежит уже давно собранная спортивная сумка с несколькими чистыми вещами и обувью. Чуя желал покинуть это место на протяжении нескольких лет, но его всегда что-то останавливало. У него не было ни работы, ни образования, а единственные его накопления – полупустая пачка сигарет, которую он достаёт из наволочки. Быстро переодевается в чистую одежду, старую просто скинув на пол. Парень уже хочет быстренько свалить, как слышит короткий щелчок из коридора, после которого через щель под дверью в его спальню проникает свет. Блять. – Чуя, это ты?! – Парень сглатывает, так и замерев у окна с сумкой, перекинутой через плечо. Дверь распахивается, ударяясь о стену, а свет чётко очерчивает силуэт. Её силуэт. Всё же когда Чуя говорил Дазаю о том, что тот последняя тварь, он ему польстил. Потому что именно сейчас перед парнем стоит самое страшное чудовище в его жизни. – Где ты шлялся, скотина такая?! – Чуя не помнит, когда она вообще с ним разговаривала нормально, не крича. – Я ухожу, – он смотрит в стену, избегая взгляда этих страшных сумасшедших глаз. Её рыжие волосы, такие же как у него, торчали во все стороны, смотрясь просто отвратительно по сравнению с самим Чуей, который пробыл на улице несколько ночей подряд. И парень всё равно выглядел лучше. Гораздо. – Уходишь?! Ты меня бросаешь, значит, сволочь неблагодарная?! – Накахаре было бы смешно от её вида сейчас – схватилась за сердце, как обычно, делая вид, что в глубоком отчаянии. Но парню было не до смеха. Он одним лишь усилием воли скрывал своё отвращение к ней лишь за тем, чтобы не злить её больше. Но смотреть на неё было и вправду невыносимо: впалые щёки, голова постоянно коротко дёргалась в сторону – последствие алкоголизма, обвисшая кожа на руках, хотя ей было всего сорок, старый порванный халат. Чуя её стыдился. Стыдился того, что она была его матерью. Когда-то. – Я не бросаю тебя, потому что ты мне никто, – он поправляет сумку и идёт к двери, намереваясь выйти через неё. – Уйди с моей дороги, – он вонзает в неё взгляд, не решаясь протянуть руку и оттолкнуть. Ему просто не хотелось её касаться. – Никто?! Да как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне, паршивец?! – Она взмахивает рукой с покусанными, но острыми ногтями – на щеке Чуи остаётся две царапины, а сам парень шипит и отходит от неё, скалясь. – Отвали от меня! Я просто хочу уйти, чтобы больше тебя не видеть! – Накахара признаёт, что он человек далеко не высоких нравов. Но поднимать руку на женщину, тем более больную, он себе позволить не может. Как бы она не портила его жизнь и не вредила ему, он не намерен опускаться до её уровня. – Гадёныш, я растила тебя! Терпела твои постоянные выходки, кормила твой обнаглевший рот! Ты не имеешь права… – Женщина останавливается от мужской руки, что ложится сзади на её плечо. – Джун, что случилось? – Ну вот, начинается. Чуя почти устало оглядывает тело, ввалившееся в его комнату за матерью. Очередной её хахаль, имя которого парень даже не пытался запомнить – они менялись так часто, что он ещё в семнадцать перестал удивляться, привыкнув к неоднозначным звукам, которые по ночам раздавались из комнаты Накахары Джун. Ему, по большому счёту, было плевать на этих мужиков. Но каждый из них почему-то считал своей обязанностью продемонстрировать непонятно откуда взявшийся отцовский долг. И это Чуя не переносил, потому что он воспитал себя сам. Он почти выживал, когда его мать, пребывая в очередном запое в одиночку или с компанией очень сомнительных личностей, забивала на него болт. Парня спасали только друзья, но не из школы, где к нему относились как к изгою, однако слова лишнего ему сказать не мог никто – знали, что это могло кончиться минимум сломанным носом. Чуя ещё в четырнадцать лет нашёл себе компанию из детдома, с которой сейчас связей уже не поддерживал – все они разбежались, кто куда, как только стукнуло восемнадцать. Но тогда, несколько лет назад, именно эти брошенные семьями дети стали ему единственными близкими. И он прекрасно их понимал, потому что тоже рос практически один. – Этот наглец… Хочет уйти. Микайо, останови его, – Чуя чувствует тошноту, застрявшую в глотке, когда его мать начинает размазывать свои сопли ладонью по лицу. Он смотрит на мужчину, который склонил голову к плечу, делая к парню шаг. – Тронете меня – челюсть сломаю, – парень в подтверждении своих слов сжимает правую руку в кулак. Что-что, а удар у него был поставлен хорошо. – Сынок, давай успокаивайся. Твоя матушка переживает. Не стыдно тебе? – Микайо, добрая душа, говорит ровно то, что Чуя слышал хуилион раз от таких же пузатых бездарей, что задерживались в этом доме не более, чем на месяц. Мужчина делает к нему пару шагов и тянется рукой за сумку. – Руки убрал от меня, – рыжий рычит, одёргивая плечо и чувствуя, как кровь начинает закипать. – Чуя, перестань сейчас же! – Джун подаёт голос, звуча куда более ласково в присутствии своего любовника. – Так, парень, сейчас по-плохому будем говорить, – Микайо хрустнул костяшками пальцев, наивно полагая, что низкий паренёк перед ним угрозы никакой не представляет. – Ну попробуй, – Чуя наклоняет лицо, смотря исподлобья и готовясь. Парню не составляет никакого труда увернуться от протянутой к нему руки – такие недоумки всегда пытаются зачем-то схватить его за корни волос. Он также легко перехватывает вторую руку с кулаком, дёргая на себя, чтобы вывести противника из равновесия, а затем наносит отточенный удар правой ногой прямо в печень. Колени у Чуи были острые, чем он активно пользовался, развив мышечную массу до нужного уровня ещё в подростковом возрасте. Когда попадались такие крупные противники, он всегда использовал ноги, потому что подобного от такого коротышки не ожидает никто. – Что ты делаешь, сучёныш такой?! – Чуя шарахается в сторону от матери, подлетевшей к осевшему на пол мужчине, что держался за свой живот. Парень знал, что там через пару дней расцветёт красочная гематома. Чуя лишь фыркает и устремляется на выход из этого места. Входная дверь громко хлопает, пока рыжий идёт быстрым шагом на тот случай, если за ним вдруг последуют. Хотя такого никогда не было и не будет, в этом он уверен почти на сто. У него нет никакого представления о том, куда он сейчас идёт. Ему важно было лишь то, что он переоделся в толстовку, в которой ему уже не холодно, и то, что он свободен. Хотя свобода в его случае – понятие довольно растяжимое. Губы расплываются в облегчённой улыбке, когда в организм попадает такой желанный никотин – каждая сигарета сейчас была для него на вес золота. Чуя дошёл до набережной, где сел прямо на тротуар и закурил, не в силах больше идти дальше. Горло приятно першит, когда дым выходит через приоткрытый рот – это всегда помогало думать. А думал он сейчас о многом. Мафия. То, что до сих пор не укладывалось в его голове. Это казалось таким далёким, почти выдуманной детской сказкой, что столкнувшись с этим в реальности, Чуя просто не мог осознать. Что было бы, нарвись он не на клоуна Дазая, а, предположим, на того же Акутагаву? Он явно не был парнем, готовым шутить и пререкаться с уличными оборванцами – легко было поверить в то, что он просто пустил бы пулю в лоб раздражающему его человеку. Накахара поднимает глаза к небу, пытаясь сосредоточиться на созвездиях, названия которых в школе ему учить было неинтересно, но перед глазами возникает образ Мори. Глава Мафии. Самый страшный человек в Японии. Но что тогда, что сейчас, Чуе особо страшно не было. Наоборот, ему занимательно было теперь покопаться в этом образе, застывшем в сознании. Но видеть парень никого из тех людей больше не желал. Что-то его разбудило. Был ли это всплеск волны либо же гудок корабля, доносящийся со стороны океана, он не знал. Но отчего-то Чуя вздрагивает, шмыгая носом и оборачиваясь. Он заснул прямо на том же месте, где решил покурить, видимо, изрядно вымотавшись за прошедшие сутки. В горле сильно пересохло, пить хотелось жутко, но ни воды, ни денег у него не было. Потерев слипшиеся глаза, он возвращает внимание к далёкому горизонту на заливе – уже рассвет. В очередной раз Накахара провёл ночь на улице, в скором времени ожидая привыкнуть к такой жизни. Он неспешно шоркает по холодному асфальту, смотря в никуда. Похоже, придётся снова воровать. В голове сразу набатом раздаются мерзкие слова Дазая, что он тогда шептал ему на ухо. Чуя сглатывает, размышляя о том, что мафиози, в принципе, не так уж и сильно ушёл от правды. Просто тон, которым всё это было сказано, эта издёвка в глазах и улыбке – это было унизительно. И Чуе такое не нравилось, потому что унижать себя он не позволял никому. Но вот этому человеку сделать это удалось легко. Он спрыгивает с набережной вниз на небольшой пляж, идя под мост. В далёком детстве парень любил там прятаться от глаз прохожих и палящих лучей солнца, под которыми сразу сгорал. Сейчас же он идёт туда больше для того, чтобы проститься – он размышлял уже давно о том, что хочет покинуть Йокогаму. Понятия не имел, куда идти, просто знал, что ему в любом месте будет лучше, чем здесь. Может быть, жизнь бездомного на самом деле не такая ужасная, как он себе представляет? И тут в нос ударяет резкий запах гнили. Кислый, тяжёлый, вызывающий у Чуи рвотные позывы – парень закрывает ладонью нос и рот, морщась, оглядываясь по сторонам, чтобы понять, чем так резко начало пасти. Нередко похожие запахи можно было услышать рядом с портом – тут были контейнеры с отходами. Но чтобы от них пахло с такого расстояния, нужно было обладать неимоверно развитым обонянием, которого у Чуи не было. Парень вертит головой, отступая в сторону, как вдруг падает на песок – нога цепляется за что-то твёрдое. Приземлившись спиной на свою сумку, он недовольно шипит и поднимает взгляд. А затем замирает, не слыша своего собственного испуганного вскрика. Накахара, как и большинство обычных жителей, никогда не видел трупы. Но то, что было перед ним – а назвать это телом парень уже не мог – однозначно было трупом. Он уже давно окоченел, и Чуя споткнулся о твёрдую ногу, безобразно выкинутую в сторону. Лицо от парня было отвёрнуто, чему в душе рыжий только порадовался. Он вскакивает на ноги, не спуская глаз с этого омерзительного зрелища. Ему вдруг стало так тошно, страшно, грустно от того, что это раньше был живой человек. Со своими мыслями, с сознанием. Ходил, ел, спал. А сейчас он валяется тут как мусорный мешок с теми же отходами. Чуя не успел осознать, в какой момент он заплакал. Он быстро принялся утирать влагу со своих щёк, а в голове начали непрошено возникать образы его самого в таком виде. Без дома, денег, людей он долго не протянет, рискуя через каких-нибудь полгода развалиться точно также, как этот товарищ, чей запах распугивал, кажется, даже бездомных собак. К чёрту, к чёрту это всё! Чуя не будет испытывать свою судьбу, снова убегая от проблем, пытаясь скрыться на ночных улицах Йокогамы. Он не хочет медленно гнить также на берегу Токийского залива в свои двадцать один – он не для этого проживал самые ужасные годы своей жизни. Уж лучше он будет убийцей и преступником, но будет живым.***
Прохладный утренний душ приводил в чувства, пока вода стекала струйками по затёкшим мышцам шеи и спины. Мокрая чёлка была откинута назад, лицо с закрытыми веками подставлялось под душ. Бессонные ночи выматывали Дазая сильнее зачисток, где ему приходилось отнимать чужие жизни. Но сейчас он был вымотан куда сильнее. Потому что в такие ночи он сражался не с людьми из вражеских группировок, а с самим собой. Он не любил видеть себя нагого в зеркале. Каждый раз шрамы, рубцы и отметины напоминали ему о проигранных схватках с собственным сознанием. Руки выглядели особенно паршиво – предплечья от самых локтей до запястий были исполосованы вдоль и поперёк, чистой кожи почти не осталось. Каждое утро, меняя бинты, он смотрел на это, в голове извиняясь перед своим же телом, что довёл его до такого состояния. Футболки с короткими рукавами он позволить себе не мог, также, как и шорты из-за изрезанных ног. Ему было всё равно на то, что это привлекает внимание. Он не хотел, чтобы его считали слабым, потому что он себя тоже таким не считал. Это всё игры его помутнённого разума, над которым очень давно вдоволь поиздевались. Дазай, конечно, никого не винил, но ему в глубине души было обидно. В той самой глубине, до которой теперь никто не мог достучаться, которая была скрыта за многочисленными слоями масок и бинтов. Пока он приводил свои волосы в надлежащий вид уже одетый в один из костюмов, он не переставал думать о том, что его терзало всю ночь. Губы сами надламывались, кривясь, потому что основной причиной было рыжее чудовище. Дазай не любил, когда что-то так сильно вторгается в его мысли, и он не в силах это контролировать. Его злило это, раздражало, но он снова и снова возвращался к их последнему разговору. Он не будет скрывать – с Чуей было интересно играть. Потому что он был резок, падок на выражения, и он был такой настоящий. Он позволял себе кидать в сторону Дазая слова, за которые любой другой тут же оказался бы лишён зубов. Так почему мафиози так с ним не поступил? Он очень давно не испытывал этого чувства. Зависть. То, что он ощущал по отношению к этому парню. Зависть не материальная, потому что Дазай мог позволить себе в любой момент приобрести домик во Флориде и свалить туда на пару дней просто от скуки. Это было что-то более высокое. То, как Чуя вспыхивал, то, как он трясся перед Осаму, когда тот доводил его до немой истерики своими словами – вот то, что вызвало в парне зависть. Эмоции. Накахара просто был слеплен из всего этого, в то время как Дазай и пальцем не мог прикоснуться к настоящим ярким чувствам, которые рождаются в человеке почти против воли. Просто потому, что они сразу же его сожрут. Дазай прославился в Мафии не только как самый лучший исполнитель. Он был также лучшей ищейкой, легко распутывая нити, которые недалёкие служащие в полиции разобрать не могли. Якудза с МВД сотрудничали довольно тесно – федералы не лезли в дела Мори и его организации по нескольким причинам. Мафия помогала государству спонсированием армии, за что ей многое прощалось. Сотрудники этой тёмной и властвующей группировки также снисходили и помогали той самой полиции в некоторых делах. Но и Мафия соблюдала строго очерченные границы. Какой бы силой её члены не обладали, все они были в большинстве своём разумны. Но случается и так, что даже у лучших порой дела совсем не идут. После нескольких часов безрезультатных поисков зацепок по открытому делу, которое Мори поручил лично Дазаю, лучшая ищейка страны едет в офис ни с чем. Это задание всё больше выводило Осаму из себя – да, его раздражало, что он уже неделю топчется на одном месте. Он знал, что справиться с чем угодно ему по силам, но что-то он упускал. И это что-то мешало глазам видеть ясно и чисто, искать следы неожиданно возникшей группировки, которая наводила суету в Йокогаме. Пока совсем незначительную, но это надо было сразу пресечь, чтобы не получилось что-то большее. Может быть, ему повезёт, и он сможет забыться сном у себя в кабинете. Хотя этого он избегал по причине того, что следующую ночь снова не сможет сомкнуть глаз. Тишину Дазай не любил, поэтому в машине играла музыка фоном. Он не вслушивался, просто отдалённые слова музыкантов его отвлекали. Не давали погружаться в себя. Он почти начал отсчитывать дни до очередного рецидива, научившись за годы слушать свой организм. В принципе, Дазай по этому поводу сильно и не загонялся. Он просто не хотел в который раз напрягать и пугать людей. Офис встречает почти что домашней атмосферой – хоть привязанности Дазай ни к кому не чувствовал, люди здесь были ему приятны. Вот Хигучи снова с ним здоровается, спрашивая, нужен ли ему кофе. Мафиози отмахивается, про себя думая, что он бы с удовольствием бахнул литр своего любимого виски, разлёгшись в ванне со льдом. Такие попойки, правда, оканчивались почти всегда одинаково – скорой и капельницей. Поэтому пить в одиночестве он себе не позволял. Почти никогда. Идти к Огаю с пустыми руками не хотелось больше, чем обычно. Босс позволял себе в отношении Дазая ровно столько же, сколько и Дазай в его сторону, но Осаму всё ясно читал по его глазам. Мори будто специально позволял ему увидеть это превосходство над парнем, власть над ним, немного извращённую и совсем не в адекватных количествах. Дазай не стучит – может себе позволить. Охрана на этаже на него даже не смотрит – при желании он мог их всех убрать за пару секунд, они это прекрасно знают. О способностях Осаму и его заслугах было известно абсолютно всем сотрудникам, потому и уважали его. Мори же больше боялись. – Огай, – Дазай замирает на пороге, устремив взгляд вперёд. Да ладно. Не может быть. В ответ на него смотрят голубые глаза. Эти невыносимые, такие легко читаемые, чёртовы глаза – Осаму бы выколол их с большим удовольствием. Но он лишь сжимает ручку двери чуть сильнее, переводя взгляд на Мори, что стоял, опираясь поясницей о свой стол. А рядом на стуле сидел Чуя Накахара, полубоком теперь обернувшись к вошедшему. – Осаму, ты как раз вовремя, – Огай даже не скрывает смешок, замечая, насколько сейчас Дазай выглядел растерявшимся. – Проходи. – Что он тут делает? – Дазай закрывает дверь, проходя к свободному креслу у стены, но не садясь, а просто вставая рядом. Он смотрел только на Огая, чувствуя на себе взгляд Накахары. – Накахара-кун только что приносил клятву верности. Дазай хочет провалиться куда-то сквозь землю, лишь не быть в этом. Да, пускай работа в Мафии только более усугубляла его проблемы с головой, пускай он не испытывал положительных эмоций к своему боссу, пускай его порой всё это раздражало до дикого тремора. Но это была его территория. Это было его дело. И видеть здесь чужака, который сейчас представлялся ему именно в лице Накахары, он не хотел от слова совсем. – Ясно, – всё, что отвечает Дазай. Он фыркает и падает в кресло, утопая в мягкой сидушке. Жаль, утопиться сейчас по-настоящему нельзя. – Не будешь комментировать, м? – Огай встаёт позади Чуи, положив ему на плечи ладони. Дазай посмотрел на это, отмечая, что рыжего вообще обстановка не напрягает. – А зачем? Я что, имею какое-то право опровергать ваше решение, господин Мори? – Глаза щурятся, посылая остро заточенные стрелы в Огая. – Ну ты что, обиделся? Это так по-детски, Осаму, – мужчина позволил себе улыбку, а после отошёл, усаживаясь за свой стол. – Он меня раздражает. Но, знаете, если бы он хотя бы чем-то был нам полезен – это бы не имело никакого значения. Но сомневаюсь, что он сгодится хотя бы на роль обслуги. Чуя сужает глаза и поджимает губы, явно в голове уже подобрав пару ласковых в ответ. Но он покорно молчал, не желая срываться и показывать свою агрессию при человеке, который обеспечил его работой и принял в это место. Всё же рыжий чувствовал за самого себя ответственность. – Ну вот ты и обучишь его, Осаму. С Акутагавой отлично получилось – первый член исполнительного комитета, вышедший из-под твоей руки. Накахара-кун будет вторым, – Мори уже не смотрел на них, уткнувшись в свои бумаги. Дазай понял, что от него вообще тут ничего не зависит. Если Огаю в голову что-то ударит, его даже смерть не заставит передумать. – Хотите сказать, он в полном моём распоряжении? – Парень спрашивает, смотря точно Чуе в глаза. – Именно. Только давай без особо острых ощущений по началу. Мне, всё-таки, нужен верный и адекватный сотрудник. – О, не переживайте. Я буду самым вкрадчивым наставником, какой только может быть, – Дазай улыбается, видя, как Накахара морщится от этих слов. Чуя ведь себе и представить не мог, что всё обернётся именно так.