Жизнь после вечности

      В дорогу Эрна всегда собиралась основательно, опустошая все шкафы и парочку магазинов, разве что любимое кресло оставляла дома. Благодаря такому подходу крыльцо аккуратного белого домика на Липовой улице в пригороде Берлина было сейчас почти полностью заставлено чемоданами всех цветов и размеров. Оценив количество предстоящей ему работы, шофер заметно погрустнел и начал, не особо спеша, перетаскивать вещи в машину. Герр и фрау Шульц стояли на крыльце, наблюдая за его работой и являя собой идеальный образец арийской пары — светловолосые, высокие и очень спортивные. Райнер Шульц, обаятельнейший мужчина, внешность которого портили разве что очки и намечающаяся лысина, работал руководителем одной из главных канцелярий в Министерстве Путей Сообщения. Его жена Эрна, немного похожая на Марлен Дитрих, была домохозяйкой — и какой домохозяйкой! Аккуратный домик можно было помещать на открытку, в палисаднике перед ним с ранней весны до самой зимы цвели розы всевозможных форм и расцветок. Сад перед домом семьи Шульц был гордостью всей улицы и неизменно получал первые места на конкурсах, устраиваемых магистратом. Чета Шульц регулярно посещала церковь, исправно жертвовала сиротам и калекам и свято соблюдала добрососедские отношения. Да, герр и фрау Шульц были теми, с кем хотелось иметь дело. Истинными детьми Рейха. Пока шофер, обливаясь потом, таскал чемоданы, Райнер и Эрна лучезарно посмотрели друг на друга. — Я надеюсь, мы больше не встретимся, — поцеловав воздух у щеки жены, произнес Шульц. — Мы женаты, — с очаровательной улыбкой напомнила Эрна, смахнув пылинку с лацкана его пиджака. — Я не собираюсь забывать о том, что двенадцать с половиной лет моей жизни были отданы тебе и этим чертовым розам. — Я уничтожу их при первой же возможности, — пообещал Шульц. — О, милый. Ты такой романтик. Последний чемодан исчез в недрах багажника. Эрна села в машину, шофер захлопнул дверцу, и черная машина Министерства Путей Сообщения выкатилась на тихую и безмятежную Липовую улицу.       Шульц, раскланявшись с соседями, наблюдающими отъезд Эрны, скрылся в доме. Он прошел в свой кабинет и сел за письменный стол, разложив перед собой, как пасьянс, документы. Стоящая перед ним задача немного напоминала школьные логические головоломки: Ганс живет в красном доме, у Фрица во дворе цветут чертовы розы, чтоб их, Фридрих сосед Ганса. Чью собаку зовут Малыш?.. Роль логических условий в этой задаче выполняли приказы, распоряжения, накладные и транспортные квитанции. Там, где замешана бюрократия — а Германия славилась своей идеальной, сияющей как горный пик, бюрократией — нет и не может быть секретности. Всегда будет какая-то запротоколированная деталь, вещающая истину будто Иоанн Богослов. Эту деталь и пытался найти Шульц. Он уже дочертил сравнительную таблицу, свел воедино результаты изучения документов и перепроверял выводы, когда раздался телефонный звонок. Звонила Эрна. — Я на вокзале, милый, — прощебетала она. — Ты все еще работаешь с документами? — Почти закончил. Твой поезд приходит вовремя? — Надеюсь да, об опоздании ничего не сообщали. Я просто хотела попросить чтобы ты был внимательнее к Хельмуту. Мальчик отчаянно влюблен, а ты же знаешь как любовь меняет людей. — Хотелось бы мне это знать, — внезапно сказал он, отвлекаясь от фамилий, названий и расчетов. — Хотелось бы мне хотя бы представить как это бывает. Эрна засмеялась хрустальным смехом. — Посмотри на малыша Хельмута, — посоветовала она. — Поговори с ним. Вот так выглядит любовь, сметающая все на своем пути — и запреты и обещания. — Спасибо за совет. Совсем забыл — тебе передавал привет Генрих Кляйн. — Генрих Кляйн? Ты уверен? Он снова посмотрел на таблицу. Да, это был Генрих Кляйн, остальные варианты исключались. — Я тоже удивился. Но да, я уверен. Сегодня вечером я встречаюсь с ним в «Марго», у них небольшой банкет, надеюсь, удастся переброситься парой слов. Эрна?.. — Разумеется, удастся, — сказала она после паузы. — Генриху тоже мои наилучшие пожелания. И снова замолчала. — Ты не можешь плакать, Эрна, — осторожно сказал он. — Потечет тушь, и ты станешь похожа на панду. — Спасибо, Райни. Разумеется, я не плачу — я еду в Париж и нет совершенно никаких поводов для расстройства. — Именно. Проведи там время с толком — за нас обоих. — Конечно. Мой поезд пришел. Прощай. — Прощай. Он положил трубку и, подойдя к окну, долго в него смотрел. В палисаднике качали пышными головками чайные розы с красной, будто кровавой, каймой по краям лепестков. Новый, недавно выведенный и очень модный сорт «Gloria Dei». Глория. Странное совпадение. Телефон взорвался дребезжащей трелью. Шульц пропустил несколько звонков и снял трубку. — Герр Шульц, — Большая Берта, его секретарь, не говорила, а вещала. — Я получила подтверждение от Круппа. Наш заказ размещен, к изготовлению приступают немедленно. — Отлично, Берта. Они больше не упоминали про Восточный фронт? — Немного, — Берта хихикнула, мембрана в трубке содрогнулась от колебаний. — Но у меня создалось впечатление, что заказам для Восточного фронта придется немного подождать. Проект «Дора» важнее. — А как самоуверенно они отвергали все заявки поначалу… — Шульц засмеялся, Берта вторила ему раскатистым басом. — Благодарю, Берта. Думаю, ваш муж был бы доволен вами так же, как и я. Вернее сказать, я в этом уверен. — Только это и поддерживает меня, — искренне сказала Берта. — Одна только мысль о том, что мой Ганс смотрит с неба на нас с Хельмутом и одобрительно качает головой, заставляет меня просыпаться утром. Мне так его не хватает. Он был бы рад тому, что и Хельмут и я работаем с вами. Он очень уважал вас. — Я тоже уважал его, Берта. Мне тоже его не хватает. Да, и спасибо за документы, они очень мне помогли. — Хельмута со вчерашнего дня нет дома, — судя по звукам в трубке, Берта пыталась совладать с эмоциями. — Думаю, он у своей девчонки, у Марты. Но, конечно, сегодня вы можете на него рассчитывать. — Я его жду. Спасибо, Берта. Он повесил трубку и снова посмотрел в окно. Эрна и Большая Берта были чертовски разными женщинами, играли совершенно разные роли в его жизни и в его деле, и сейчас, на финишной прямой, он не мог бы сказать кого ему не будет хватать больше.       Через несколько часов пронзительный дверной звонок заставил Шульца надеть пиджак и распахнуть калитку. Хельмут, семнадцатилетний красавец, сын Берты и давно погибшего Ганса, неловко одергивая ставшие уже короткими рукава, переминался с ноги на ногу. Было ровно 18.43. — Ты пунктуален, Хели, — сказал Шульц. — Это хорошо. Машина в гараже, держи ключи. Погоди. Вот примерь, Эрна купила тебе куртку, из этой ты уже вырос. Куртка села на Хельмута как влитая. Пока Хельмут заводил машину и выезжал на улицу, Шульц закончил последние приготовления и, взяв небольшой кожаный кейс, вышел на улицу. Ехать было недолго. — Как твои дела? — спросил Шульц, когда Липовая улица исчезла из вида. — Твоя мать сказала, что ты не ночевал дома? Хельмут кивнул. В зеркале заднего вида отражался его высокий чистый лоб и ясные серые глаза. — Да, когда я сделал, — он запнулся, — то, что я был должен сделать, я пошел к Марте. Она боится ночевать одна, так что я остался у нее. Все прошло удачно — меня действительно никто не осматривал, как вы и сказали, так что я просто зашел через черный вход и поднялся на чердак… Я сделал то, что был должен, — повторил вдруг Хельмут хрипловато. — Я буду молиться о том, чтобы Господь не наказал меня за мой поступок. — Ты все сделал правильно, — подтвердил Шульц. — Ты молодец. — Вы думаете? — Хельмут попытался поймать в зеркале взгляд Шульца. — Если с Мартой что-то случится… я просто не смогу жить. — Отец гордился бы тобой, — мягко сказал Шульц. Это было правдой. — И с Мартой все будет хорошо, я обещаю это. Вы поженитесь, будете жить долго и счастливо. Хельмут заулыбался и как-то расслабился. Шульц поймал себя на мысли, что не считает свою фразу ложью. В самом деле — почему бы этим двум детям не пожениться и не жить долго и счастливо? При условии, что они оба переживут эту войну, конечно. И если сегодня вечером все пройдет по плану. — Женатым быть… интересно? — Хельмут на мгновение отвлекся от дороги. Шульц хмыкнул. — Как сказать, мальчик мой, как сказать. Вначале очень интересно, потом просто интересно, потом все менее интересно, потом она едет в Париж, а ты идешь в ночной клуб. И вы оба очень этим довольны. — Фрау Эрна уехала в Париж?! — машина вильнула. — Одна? — Следи за дорогой, дружок, — посоветовал Шульц. — Да, она уехала. Я не мог бы составить ей компанию — с юности ненавижу Париж. К тому же, как ты знаешь, этот вечер у меня занят. Хельмут в изумлении бросил руль и всплеснул руками. — Как можно не любить Париж? Ведь он так романтичен! Я мечтаю о том, чтобы когда-либо оказаться там с Мартой. Имя возлюбленной он выговаривал с особой нежностью. — О, это долгая история, в которой замешаны пьяные русские, журналисты, Эйфелева башня, мокрые мостовые и неумелые водители. Как-либо расскажу. — Звучит интересно, — кивнул Хельмут. — Райнер, а вы будете еще давать мне задания? — Задания? — Да, как вот вчера, например. Вы с фрау Эрной столько делаете для меня. Я хочу быть полезным. В память о моем отце и в благодарность. — Посмотрим, как пройдет сегодняшний вечер. Останови здесь, Хели. Пройдусь немного пешком. Погода чудесная. Шульц вышел из машины. — Я жду тебя у клуба в 21.30. Будь осторожен. Хельмут кивнул и нажал на газ. Шульц долго смотрел ему вслед. До клуба «Толстая Марго» оставалось идти десять минут. Все это время Шульц размышлял над услышанным. Кажется, настало время сбыться обещанию одного штабс-капитана, обещанию, которое Шульц никогда не принимал всерьез, однако внезапная симметрия событий вызвала в нем чувство, близкое к восхищению. Он закурил, обдумывая план действий и глядя на неприметное серое здание напротив. На здании не было вывески и ничего не говорило о том, что это главный и самый престижный ночной клуб Берлина, доступ в который был открыт далеко не всем.       Заведения, подобные «Толстой Марго» в Германии были официально запрещены, но как всегда и происходит когда к власти приходят подлецы и негодяи (именно так называл про себя Шульц нынешнее немецкое правительство), общество делилось на две неравные части — и одна из этих частей сочиняла законы для другой, законы, которым не собиралась сама следовать, но требовала от остальных их неукоснительного соблюдения. В «Толстую Марго» могли попасть только те, кто сочинял законы для немцев и проживающих на территориях, принадлежащих теперь Рейху, унтерменшей, и проводил эти законы в жизнь. Райнер Шульц был почетным членом этого клуба уже много лет — он был в Нюрнберге в августе двадцать седьмого и сделал тогда правильный выбор, что и определило всю его жизнь до сегодняшнего момента.       Когда тлеющий огонек добрался до трети сигареты, план был готов. Шульц докурил, достал еще одну и чиркнул зажигалкой.       Еще не поздно было развернуться, добраться до вокзала, уехать в Швейцарию, а оттуда — куда глаза глядят. Уехать, потягивать коктейль на берегу океана, меланхолично улыбаться, вспоминая юность и Эрну. Сделать то, что не удалось в двадцать пятом году. Разве он не заслужил немного спокойной жизни? Или просто жизни, какой бы она ни была? Война закончится и без его участия, и закончится она правильно — после Сталинграда сомнений в этом не было. Шульц докурил. Аккуратно убрал окурок в карманную пепельницу. И перешел дорогу.       Охранник на входе — калека с одной ногой — улыбнулся Шульцу. — Вы сегодня пешком, наверное, вашего шофера призвали? — О, это не шофер, — Шульц благодушно усмехнулся. — Шофера и машину я отдал жене. Это сын моего погибшего еще до войны друга, мы с женой взяли его под свое попечение. Иногда он оказывает мне мелкие услуги, к тому же здесь работает его девушка, Марта. — Достойная и очаровательная фройлен. Вы совершили поистине благородное дело, герр Шульц, Господь обязательно вознаградит вас и фрау Эрну. — Надеюсь, — Шульц кивнул охраннику и шагнул на порог. Он не был уверен в существовании бога и тем более в его справедливости. — Простите, герр Шульц, но я вынужден попросить вас показать… — охранник виновато кивнул на кейс в руке Шульца. — У нас новые правила с сегодняшнего дня. Шульц удивленно посмотрел поверх очков, но положил чемоданчик на деревянную поверхность гардеробной стойки и щелкнул замками. Охранник, бросив взгляд на ровные ряды купюр, заполнившие кейс, смутился еще сильнее и отступил. Сумма в кейсе равнялась его жалованию за несколько лет. — Карточный долг, — пояснил Шульц. — Боюсь, я был непростительно глуп. Надеюсь, жена никогда не узнает об этом. Охранник молча склонил голову и распахнул перед Шульцем дверь.       Шульц сел за барную стойку, заказал безалкогольный коктейль — спиртное он перестал употреблять еще в юности. Сегодня как раз работала Марта, приветливо улыбнувшись Шульцу, она поставила перед ним высокий запотевший стакан. Бар соседствовал с банкетным залом, где сейчас накрывали стол для небольшой компании, отделяясь от него узким коридорчиком, который сворачивал налево — к энотеке с прекрасным выбором коллекционных вин и коньяком и кухне и направо — к ватерклозетам. Шульц рассеянно оглядывал зал — публика постепенно собиралась, здесь уже был прилетевший в Ставку завсегдатай «Марго» Фридрих Бёмм, командир айнзацгруппы D в идеально сидящем мундире СС. Бёмм часто и любовно рассказывал всем желающим про очистку рейхскомиссариата Украина от евреев, цыган и коммунистов. Ликвидацией неправильных групп населения он занимался с упоением и фантазией, после его рассказов Шульц неделями мучился бессонницей. Рядом с Бёммом крутился Клапке, его подчиненный, в ведении которого находилась одна из айнзацкоманд . Они что-то оживленно обсуждали — видимо, новую стратегию уничтожения людей. Бёмм и Клапке сели рядом с Шульцем за барную стойку и, не прерывая беседы, поприветствовали его. Шульц отзиговал в ответ. К их разговору не приходилось прислушиваться — Бёмм ревел как раненый зверь. — Даже не желаю вникать в ваши рассуждения, — брезгливо произнес Бёмм. — Мне довольно и того, что на вашем участке нет порядка. Вы говорите — диверсанты? Ну так найдите их. Вы говорите, что по словам какого-то Ивана, это почерк спецагентов? Ну так забирайте его из абвера, пускай сам он ищет их. Рыбак рыбака, все такое. И проваливайте к черту. Клапке поспешил исчезнуть. Бёмм, вздернув верхнюю губу, посмотрел ему вслед и шумно выдохнул. — Как я вам завидую, Райнер, — обратился он к Шульцу. — Сидите в своем министерстве, считаете составы со взрывчаткой. Не имеете дела с идиотами, подобными Клапке. Какой билет вы вытянули при рождении, а? — Слушаю вас и понимаю, что самый счастливый, — с мягкой улыбкой произнес Шульц. — По крайней мере, мне действительно не приходится иметь дело с Клапке. — Полгода! Полгода этот идиот не может справиться с партизанами, придумывает какие-то нелепые оправдания. Кто-то ему сказал, что там действуют высококлассные диверсанты! Я скорее поверю в зубную фею. Клапке отвечал за уничтожение партизан и сопротивления в Николаеве и во всем округе Greuthungland. Шульц, для которого округ Greuthungland был практически родным, с сочувствующим видом покачал головой. Бёмм допил коньяк и удалился. На смену ему пришла подвыпившая компания летчиков, они шумно обсуждали любовные приключения. — А вот ты, ты, Йозеф, — спрашивал непонятно откуда взявшийся тут Галланд, один из любимых асов фюрера, — какие безумства ты совершал ради дам? Рыжий длинноносый Йозеф смешно морщил нос, соображая. — Я лазил в окно к возлюбленной, — наконец ответил он. — Это не считается, — заорал Галланд. — Так может любой! Расскажи нам что-либо вроде «Я пролетел бреющим полетом над ее домом, подхватил ее на руки и увез подальше от этих мещан и ханжей!» — Но, Адольф, ты не можешь никого подхватить на руки, управляя самолетом… — Зануда! — Галланд отвесил ему подзатыльник. — Ты позоришь Люфтваффе своей приземленностью! Они говорили, вернее, шумели еще о чем-то, но Шульц уже не слушал их.       Он снова развернулся к посетителям, отметив про себя, что людей прибавилось и замахал рукой невзрачному человеку в таких же как у Шульца очках. Генрих Кляйн был тем самым человеком, имя которого осталось единственным вариантом при наложении всех условий, полученных при изучении документов. Выводы следовало проверить. — Генрих, дружище, идите сюда, у меня есть к вам один нескромный вопрос. Генрих Кляйн подошел и нервно улыбнулся шумной компании летчиков. Он всегда нервничал, когда разговаривал с людьми. С Шульцем они были немного знакомы. — Добрый вечер. Я немного занят, у нас через десять минут начинается банкет. — А, так это для вашей компании накрывают стол? — Шульц улыбнулся. Конструкторское бюро должно было собраться сегодня, отметить старт производства, на этом и строился его план. — Да, мы с коллегами собрались кое-что отметить… — Маленький вопрос, буквально на пару слов. Диаметр канала подачи рабочего тела в форсунках носовой части ноль двадцать пять или ноль пятьдесят четыре? — Ноль двад…- Кляйн осекся и побагровел. Шульц впервые видел такой страх на лице человека. — Я не должен… Как вы узнали?.. — О том, что вы главный конструктор проекта «Дора»? Видите ли, я руководитель снабжения этого проекта и предпочитаю перепроверить все лично, прежде чем размещать заказ на заводах. Итак, ноль двадцать пять, говорите вы. Я запомнил. — Меня расстреляют, — прошептал Кляйн. — Это совершенно секретная информация. — А кто из вас может похвастаться, что его дама испытала как минимум три оргазма подряд? — проорал Галланд над самым ухом. — Не меньше трех! — Он просто никогда не пробовал оплатить несколько счетов от портного и ювелира разом, — заговорщически шепнул Шульц, положив руку на плечо Кляйна. — Скажу как мужчина мужчине, в этом случае счет идет на десятки. Кляйн истерично хихикнул. Шульц достал красную книжицу партбилета и раскрыл его перед Кляйном. — Вы же видите номер и дату выдачи этого билета. Я в партии дольше, чем большинство присутствующих здесь. Мне можно доверять. Я знаю все. И даже знаю в честь чего у вас банкет. Вы отмечаете начало производства опытного образца, а я делаю все, чтобы это производство состоялось. Мы с вами работаем вместе. Вам не стоит меня бояться. Вас совершенно точно не расстреляют, поверьте мне. — Я пойду, — Кляйн соскользнул с высокого барного стула. Шульц отсалютовал ему бокалом, думая, что чего-чего, а расстрела Кляйну не дождаться.       Проектом «Дора» называлось создание принципиально новых ракет, использование которых могло коренным образом изменить ситуацию на фронте и залатать брешь, проделанную Сталинградом и рядом наступательных операций русских. То есть, совершить поистине чудо.       Райнер Шульц верил в чудеса. Эта вера могла показаться кому-то смешной и наивной, но после некоторых событий своей жизни Шульц точно знал, что чудеса случаются. Более того, он знал, что иногда их надо создавать самостоятельно.       Шульц рассеянно посмотрел на Марту — нежную белокурую Марту, напоминающую принцессу из детской сказки. У принцессы была такая тонкая кожа, что, когда она пила вино, красные струйки просвечивали сквозь ее горло. Ах, Хельмут, Хельмут, что же ты натворил… Шульц с внезапной и необъяснимой тоской подумал, что время любви на этой планете истекло тридцать лет назад. В каком году началась война? Война началась в тысяча девятьсот четырнадцатом.       Он встряхнул головой. Опять эти воспоминания. Чертовы розы с их названием, бывают же такие совпадения.       Его размышления прервал дружеский хлопок по плечу. Гауптштурмфюрер Макс Фольке сел рядом, его громоздкая фигура заслонила от Шульца и Марту и Галланда. — Не ожидал найти вас здесь, — пробасил Фольке, возглавляющий отдел контрразведки в гестапо. Шульц и Фольке считались приятелями, но у Шульца не было иллюзий по поводу этих отношений. Фольке для всех был опасен как бешеная лисица. — Почему же? — поинтересовался Шульц. — Я отправил Эрну в Париж и сразу же пришел сюда. Не терпится отведать холостяцкой жизни, вы ведь меня понимаете. Как ваши расследования, доблестный сыщик? Фольке польщенно улыбнулся. В последнее время он был крайне занят, занят настолько, что уже несколько раз отклонял приглашения Шульца на покер. — Планирую закончить самое важное сегодня, максимум завтра. Вы сказали, что супруга уехала в Париж? Одна? — Мне все задают этот вопрос, — засмеялся Шульц. — Да, одна. Ей было крайне необходимо пройтись по магазинам, а я ненавижу Париж. Выбор был прост. — Так, так, так, — Фольке смаковал принесенный ему коньяк. — И за что же вы так относитесь к Парижу? Шульц ностальгически улыбнулся. — Вы не поверите, но меня там пытались убить. — Действительно, не поверю. Бандиты, наверное? Клошары? — Почти. Во время моего первого — и последнего — визита в Париж какие-то пьяные русские пытались сбросить меня с Эйфелевой башни. Я был совсем юн и, разумеется, приехав в Париж, я поднялся на башню — все говорили, что с нее открывается великолепный вид. Тут же меня окружил десяток человек, представляете? Потребовали, чтобы я спрыгнул. Видом, я, конечно, насладился, но… — Не говорите мне, что вы подчинились их требованиям. — Фольке поставил пустой бокал на стол. — Очевидно, я не прыгнул, — Шульц засмеялся. — Их отогнали какие-то другие пьяные русские, так что мне повезло. Но моего друга в тот же день на совершенно пустой улице Шерш-Миди сбила машина. К счастью, и он тоже остался жив. Больше в Париж я ни ногой, — Шульц поднял руки в протестующем жесте. — О, это были разрушительные двадцатые. Вы помните, что творилось в Европе? — Да, — согласился Шульц. Двадцатые он помнил так же хорошо, как и сарказм Смирнова: «В Париж? Только в тот, что в Уральской области. Вам с Щусем месье Дюк до сих пор приветы передает». Пришлось вычеркнуть Францию из карты мира. Впрочем, это было к лучшему. — Анархия. Разброд. Шатание. Слава фюреру, он смог это остановить. Фольке помолчал, смакуя ароматную жидкость. — Вчера мне не спалось, мучили мысли, — задумчиво сказал он. — Я нашел успокоение, перечитывая Данте. Весьма познавательно и наводит на некоторые мысли. Вы помните, кто помещен в девятый, самый страшный круг Ада? — Вмерзшие в лед предатели, кажется. В центре круга находятся Иуда, Брут и Кассий Лонгин. Никогда не мог понять за что страдает бедняга Кассий — он-то Цезарю сыном не приходился. Должен заметить, дорогой мой Фольке, что «Божественная комедия» не самый удачный выбор для чтения во время бессонницы. — Верно, — Фольке отпил еще коньяк, Шульц жестом попросил повторить коктейль. — На том мои попытки уснуть и закончились. В девятом круге находятся предатели. Как вы думаете, почему? Шульц пожал плечами. — Никогда не задумывался. — Вы хотите сказать, что никогда никого не предавали? — Если вы про ту вечеринку, то Эрна… — Меня не интересует ваша семейная жизнь, — Фольке потребовал еще коньяка и Марта поставила перед ним пузатый бокал. — Что же вас интересует? Вы задаете очень странные вопросы. — Верно! — Фольке склонил голову. Шульцу все меньше и меньше нравился этот разговор. — Что толку думать о том, что нас ждет после смерти. Пути Его неисповедимы. — Однако любой мыслящий человек должен оценивать свои поступки. Шульц глубоко вздохнул и поправил очки. — Макс, дорогой мой. У меня была чертовски тяжелая неделя. На меня орал Крупп, заваленный заказами для Восточного фронта. На меня орал директор Миттельверка — без крупповских поставок он не может начать производство. Я договорился с Круппом, знали бы вы чего мне это стоило, я успокоил Миттельверк. Восточный фронт подождет, черт с ними, наш проект куда важнее. Ближайший месяц Крупп будет работать на «Дору». Вы знаете, я не дипломат, я вспыльчив и прямолинеен, но был вынужден молчать, кивать, поддакивать, улыбаться и искать компромисс. Я приползал домой как слепой котенок, надеясь посидеть в тишине, но там рыдала Эрна, обнаружившая, что ей нечего надеть, а малыш Хели, заходя на чай, рассказывал мне о своей невероятной любви к Марте, — Шульц улыбнулся девушке, она вернула ему улыбку. — Вы не представляете себе, насколько утомительно выслушивать откровения влюбленного юнца. Я едва сумел переключить его на другую тему. Все, чего я хочу — сыграть партию-другую в покер, поболтать в приятной компании и уединиться с красивой фройлен. После этого я смогу говорить с вами о Данте, Петрарке, Иуде и даже о Бруте и друге его Кассии. — Вчера вечером мне сообщили о минировании «Толстой Марго», — нейтральным тоном, будто обсуждая погоду, заметил Фольке. — Интересно… — Шульц в упор посмотрел на Фольке.- Розыгрыш? Фольке вздохнул и покачал головой. — Увы. Здание обыскали и нашли бомбу. Она была заложена прямо над банкетным залом в вентиляционном канале. — Вы уверены, что не было второй? — Марта, повинуясь жесту Шульца поставила перед ним еще один стакан. — Мы в безопасности? — Мы обыскали все, разобрали здание по кирпичику. Второй бомбы совершенно точно нет, так что бояться нечего. Охрана обыскивает всех на входе. — Да, это я заметил. — Скажу вам больше — удалось даже вычислить сообщившего. Мальчишка был так глуп, что позвонил из ближайшей телефонной будки. — О господи…- потрясенно выдохнул Шульц. — Мальчишка?.. Боже, куда катится этот мир… Мальчишки должны влюбляться, учиться, драться, спорить, но не минировать здания. Вы говорите, вы нашли его? — Нашли. И вот тут начинается самое интересное. Вы знаете, кто он? — Откуда же мне знать. Поведайте. — Сын вашей секретарши, — толстое лицо Фольке расплылось в широкой предвкушающей улыбке. — Хельмут? Почему вы сразу мне не сказали об этом? — Да, ваш воспитанник, Хельмут, сообщил о заложенной бомбе. Как вы это объясните? Шульц пожал плечами. — Разумеется, он сообщил. Как же иначе. Сказали бы сразу, что речь о Хели, я бы не так пугался. — Он утверждает, что бомбу и инструкцию по ее закладке он получил от вас, — Фольке улыбнулся, вернее приподнял в улыбке уголки губ. Шульц молча смотрел на него. Предположения сбывались.       Про мотивы предательства Хели думать смысла не было, все стало ясно еще в машине. Он пытался спасти Марту, которая могла бы пострадать в результате взрыва и решил, что самым надежным будет звонок в гестапо с сообщением о бомбе. Снова некстати вспомнился Овечкин и Шульц мысленно поморщился при назойливом воспоминании — юный Хельмут никак не походил на Валерку-гимназиста, а сорокалетний Шульц, хоть и считал себя — искренне — большой дрянью, но никогда не испытывал тяги к театральщине и замешанному на ней садизму. Так что, Петр Сергеевич, как-нибудь в другой раз. Потом. — Это правда, — спокойно кивнул Шульц, ощущая, что его подхватил и несет поток событий. Глория, Валерий Михайлович, Глория. — Хельмут получил бомбу от меня. Хотите знать, от кого ее получил я? — Да уж, будьте любезны. — В Имперской Службе Безопасности. Подробнее, увы, пока не могу рассказать. Они дали бомбу мне, я поручил все остальное Хельмуту. Он справился. Идет большая игра, Макс, очень большая. Это место — Шульц обвел рукой вокруг себя — должно быть идеально защищено. Однако получается, что любой может зайти сюда с бомбой. Я не уверен в продолжении вашей карьеры, простите. Удар Фольке выдержал достойно. — У вас чертовски много знакомых в разных структурах и ведь все они вам доверяют. Интересно, как вы этого добились? — Это все очки, — Шульц по-мальчишечьи улыбнулся. — Эрна считает, что львиной долей обаяния я обязан своей близорукости. Очки и немного, совсем чуть-чуть, мой партийный стаж и многолетняя работа на благо партии. — Однако ваше обаяние никак не отменяет остальных фактов. — Каких же? — Шульц устало поправил мост оправы. — Оглашайте их и перейдем к покеру и той части, где я уединяюсь с юной красоткой. — Я заинтересовался происхождением юного Хельмута. Оно оказалось очень интересным. — Да неужееееели… Почему вы просто не спросили меня? — Прежде всего, его отец погиб в двадцать девятом году при неясных обстоятельствах. — Неясными я бы их не назвал, скорее нелепыми. Это была трагическая случайность, Ганс ошибся при проведении опыта. Он был химиком, мы вместе учились в Высшей Технической Школе — Ганс на химическом факультете, я на технологическом. Так и подружились. — Неудачный химический опыт или неудачная попытка создания взрывного устройства? — Фольке прищурился. Шульц ответил ему невозмутимым, полным терпения взглядом. — У полиции были определенного рода подозрения. — Видимо, всего лишь подозрения. Насколько я помню, дело закрыли через пару дней, еще до похорон. Для того, чтобы подозрения полиции не превратились во что-то более существенное, пришлось тогда раскошелиться и применить всю силу убеждения. Найти нового подрывника было сложно, пришлось разбираться самому. — И с тех пор мать Хельмута работает с вами. — Разумеется, Берта работает со мной. Вы в самом деле считаете, что я должен был бросить на произвол судьбы жену моего погибшего друга? У которой был малютка на руках? Даже Эрна была не против. Берта работает со мной, и я счастлив этому. Благодаря ей мой график и мои бумаги находятся в идеальнейшем порядке. Бросьте, Фольке. Вам досадно из-за того, что вы оказались в паршивом положении, но у вас есть все шансы отыграться. Вы ведь не предавали фюрера? Вы всего лишь допустили легкую небрежность в своей работе. Это ерунда. За это не карают. — Не так давно ваша Берта запросила у других департаментов некие сведения. — Да, по моей просьбе. Фольке, дружище, я на грани взрыва — в буквальном смысле этого слова. Давайте сыграем партию в покер? — Зачем вам приказы на возмещение транспортных расходов сотрудникам сектора Альфа за этот год? — Затем же зачем и сведения о членах семей сотрудников которым полагается усиленное питание. Я, видите ли, руковожу живыми людьми, женщинами, которым надо оплачивать поездки, у которых дети, внуки, племянники, черт бы их побрал, мужья и сыновья на Восточном фронте, похоронки на них, и я буду, слышите, буду разбираться в разной ерунде, потому что когда условная Магда начнет думать о том, что ее племянника-сироту обделили доппайком или что ей неправильно начисляют проездные, она ошибется и тонны прекрасной взрывчатки уйдут в утиль, как и произошло не так давно! — Шульц осекся, осознав, что на него все смотрят и даже Галланд заткнулся со своими порнооткровениями. Он достал платок и вытер пот со лба. — Извините, дружище, погорячился. Этот чертов проект забирает последние нервы. Как на меня орал Крупп, если бы вы только слышали это!.. Все, вы довольны моими ответами? — Пожалуй, — задумчиво протянул Фольке. — Возможно, после обыска вашего дома возникнут новые вопросы, но пока что… — Обыск? Вы послали людей обыскивать мой дом? — Да, они уже приступили. — А пожалуйста, — Шульц попросил еще одну порцию коктейля. — Мне нечего скрывать. Надеюсь, ваши люди не оставят после себя следов — наша уборщица взяла отгул по случаю траура, русские убили ее третьего сына, а я чертовски брезглив. — Не переживайте. — С чего бы мне переживать? Вы ведь не Крупп. Боковым зрением он заметил как Кляйн направляется к коридорчику, отделяющему бар от банкетного зала. — Минутку, — он соскользнул с высокого стула. — Мне нужно вымыть руки. — Погодите, — Фольке остановил его. — Сначала покажите-ка мне что в ваших карманах. — Зачем? — Вы под подозрением. Лучше я пойду с вами. — Подержать хотите? — ехидно спросил Шульц. — Это преступление, не забывайте. Если вам так нужно… — он поднял руки и встал перед Фольке. — Обыскивайте. — Какие громкие слова… — Фольке быстро похлопал по торсу Шульца, убеждаясь, что у того в карманах нет оружия. — Всего лишь контроль и обеспечение безопасности. Идет большая игра, Райнер, чертовски большая игра. Откройте кейс. Ого… Кажется, у вас началась черная полоса, друг мой. — Увидите Бёмма, скажите, что я принес ему выигрыш. Шульц, захватив кейс, последовал за Кляйном. Пистолет был ему не нужен.       Вернувшись, Шульц обнаружил Фольке, дожидающегося его на том же месте. Фольке был куда мрачнее чем несколько минут назад. — Как там мой обыск? — спросил Шульц, вытирая платком замытые манжеты. — Есть новости? Вы нашли моего ручного медведя и портрет британской королевской семьи? — В вашем доме произошел взрыв, — сообщил Фольке, — как раз в то время, когда мои люди были внутри. — Да вы что?! — поразился Шульц. — Вы взорвали мой дом?!. Мой прекрасный уютный домик, утопающий в сирени и розах?.. Где прикажете мне теперь жить — в канцелярии? — бушевал он, искренне надеясь, что обломки семейной жизни, валяющиеся теперь по всей Липовой улице, придавили чертовы розы. Жаль, что Эрна не узнает. Она была бы счастлива. Газовые баллоны — довольно опасная вещь. Не стоит хранить их в жилых помещениях. Шульц глянул на часы. Девять часов пятнадцать минут. Три минуты. Через час в купе Эрны войдет связной и обменяет два ее чемодана на свои, получив, таким образом, строго запрещенные немцами радиоприемник и пишущую машинку. После этого Эрна отправится в Марсель, оттуда — в Танжер, потом в Лондон. Эрна была в безопасности, по крайней мере, он надеялся на это. Берта не знала ничего кроме того, что ее покойный муж был коммунистом, подрывником и работал с Шульцем. Возможно, она скажет про размещенный в ущерб снарядам для Восточного фронта заказ проекта «Дора», но размеры деталей Шульц менял сам, не посвящая ее в технические тонкости. Кто-то из конструкторов мог бы разобраться в созданной им путанице, но разбираться будет некому.       Хельмут знал только свою мать, Эрну и Шульца. Все складывалось более чем удачно, если, конечно, не принимать во внимание мелочи вроде судьбы Шульца. — Лучше скажите мне, — сухо сказал Фольке — чем вы занимались до двадцать пятого года. — Кто возместит мне ущерб? — ответил вопросом на вопрос Шульц. — Мы любили этот дом, знаете ли. Куда приедет с вокзала моя жена? К вам? Я против. — Нам не удалось найти ни одного человека, лично знавшего вас в детстве или юности. Райнер Шульц возник из ниоткуда, сразу став студентом Высшей Технической Школы. Шульц допил свой безалкогольный коктейль и зло посмотрел на Фольке. — Почему же из ниоткуда. Райнер Шульц унаследовал Райнеру фон Траубензее. Я жил под фамилией моей матери. Надеюсь, вы не будете требовать от меня воспоминаний о семейной драме?.. Проявите уж такую деликатность к бездомному.       Он снова посмотрел на часы. Девять часов двадцать минут. Восемь минут. Еще пара минут и можно будет просить бокал вина. — Вы едете со мной, — сухо сказал Фольке. — Слишком много совпадений и слишком много вопросов. — Вот как? И куда же мы едем? — Думаю, мы выпьем кофе с папашей Мюллером. — Я не пью кофе. Он плохо влияет на сердце. — Хватит шутить. Вы едете со мной. На кофе или на дыбу — неважно. — Простите, но для меня здесь кроется ключевое различие. Вы взрываете мой дом и вы же отправляете меня в гестапо?.. Это слишком. Это перебор. Фольке молча положил пистолет на барную стойку. Марта испуганно забилась в угол. — Впрочем, будь по-вашему. Мюллер так Мюллер, я давно с ним не виделся. Но не откажите мне в последней просьбе. Марта, детка моя! Не бойся, никто не будет сегодня стрелять. Марта подошла, блеснула опасливой улыбкой, глядя на оружие. — Там, в энотеке при банкетном зале, есть Chateau Margot 1925 года. Прекрасный был год для вина. Только, кажется, там что-то не то с электричеством, возьми зажигалку. Марта взяла зажигалку, снова улыбнулась и убежала. Шульц повернулся к Фольке. — Вы же не пьете. Хотя понимаю, событие яркое, нестандартное. Выпейте напоследок, у Мюллера выпивки не допросишься, страшный скряга. А знаете, если бы не это сообщение о бомбе, мы бы так и пытались к вам подобраться. Вы ведь давно у нас в особой картотеке. Страшно подумать, сколько времени мы на вас потратили! Как вас звали в детстве, Шульц? Джон, Иван, как? — Гимназист. — Что? — Меня звали Гимназистом. Гимназией, — ответил Шульц. — В интересной компании вы росли, как вас там. Расскажите еще что-либо. Шульц с иронией посмотрел на Фольке. — Да, компания была крайне интересной. Вы знаете, что такое Глория? — Сорт роз? — Верно. Чайные розы с красными краями. Лепестки получаются как будто окровавленными. Но не только. — Что? — снова спросил Фольке. Шульц сел поудобнее. — Дело в том, что… — начал он и явственно увидел, как надвигается на него стена банкетного зала. Гул пришел позже. Взрывная волна, состоящая из пламени, штукатурки и кирпичей столкнула с табурета Фольке, сбила Шульца и опрокинула обоих на пол. Расчет Шульца оказался верным, и он успел это понять.       Внезапно он оказался на морском берегу, вдыхая запах соли и водорослей. Кричали чайки, пятки щекотал набившийся в обувь песок и полузабытый голос произнес: «Ты только выживи, Гимназия. Пожалуйста…» «Я все еще не забыл свое настоящее имя. Меня зовут Валерка-гимназист, Валерий Мещеряков. И я выживу. Обязательно». Эта мысль последней оставила его сознание. Операция «Глория» была успешно завершена. По сообщениям газет, выживших не было. ***       За тысячи километров от Берлина человек, у которого не было ни имени, ни звания, сцепив зубы, встал и прошел в отдел спецсвязи. Хмурая женщина в вязаной кофте подняла взгляд от бумаг и молча положила пальцы на клавиатуру шифровального аппарата. — По подтвержденным данным в результате проведенной операции «Глория» ликвидирован конструкторский отдел проекта «Дора» и внесены критичные изменения в процесс производства деталей. Производство и дальнейшее испытание образцов ракет нового поколения в настоящих условиях представляется маловероятным. Дальнейшая судьба проекта неясна. Агент Францисканец… — он запнулся. Выговорить простое и страшное слово было невозможно. Перед глазами стоял Валерка — смешливый близорукий Валерка в гимназической форме, вспыхивающий как спичка, яростный Валерка, мечтатель и фантазер. Валерка, обожающий рассказывать про написанные кем-то приключения и верящий в чудеса. Творящий эти чудеса. И помня об этой вере, о способности Валерки оставаться живым среди пламени и осколков, Данька, помедлив, продолжил: — Судьба агента Францисканец выясняется.       Гриня Кандыба с интересом смотрел на чернильное пятно на обоях кабинета, обрамленное осколками, вонзившимися от удара в стену. Черные потеки, напоминавшие в тусклом свете лампы кровь, тянулись до плинтуса и собирались в лужицы на полу. Данька сидел на полу, бесцельно перебирая подобранные помощниками донесения разведок мира, тасовал их как карты. Взрыв бытового газа в центре Берлина. По неподтвержденным данным десятки жертв. Среди погибших — Макс Фольке, руководитель контрразведки гестапо, Фридрих Бёмм, командир айнзацгруппы D, Райнер Шульц, руководитель снабжения проекта «Дора», Генрих Кляйн, главный конструктор проекта «Дора»… В эпицентре взрыва обнаружены тела мужчины и женщины. По некоторым данным на теле Генриха Кляйна обнаружена резаная рана шеи. Так же по неподтвержденным данным на месте взрыва обнаружены два клинка производства г. Золинген. «Ножи, — думал Данька. — Валерка обожал золингенские ножи. Видимо, он нашел способ пронести их в клуб и одним ножом убил Кляйна, после чего вторым перебил газовую трубу или газовый шланг. Поэтому он не мог уйти — ждал, пока концентрация газа в помещении станет достаточной для взрыва. Потом кто-то вошел в эту комнату с источником огня, видимо, женщина, тело которой нашли там же. Возможно, это официантка, которая знала, что в этом помещении по каким-то причинам нет света… Но почему он не использовал бомбу?! Он ведь должен был уйти до взрыва, у него были готовы новые документы, он должен был лечь на дно…»       Из горла рвался тяжелый тоскливый вой. Данька зажал рот ладонью, торопливо налил себе воды. Стеклянный край стакана неприятно стучал по зубам, крупные капли падали на китель. — А ведь есть решение-то, — Гриня слез со стола и присел рядом. — Вон смотри как пистолет лежит, сам в руки просится. Ты же так здорово стрелять умеешь. В себя, поди, не промажешь. Маши нет, Валерки нет. Ксанка, будь она жива, объявилась бы уже. У цыгана не национальность — приговор, вряд ли он даже до сорок второго дотянул. Зачем тебе жить? Для того, чтобы эту боль терпеть? Данька поднял голову. Посмотрел в лицо Грини — в свое лицо. — Надо закончить то, что мы начали. Мы все равно победим. И вот тогда поговорим, сволочь. ***       В Берне было дождливо. Высокая светловолосая женщина, чем-то напоминающая Марлен Дитрих, отряхнув зонт, вошла в кафе и села за столик, поправляя влажные волосы. Через пару минут к ней подсел пожилой мужчина и произнес пароль. — Добрый вечер, фрау. Возьму на себя смелость порекомендовать ванильные пирожные с малиной, их здесь превосходно готовят. — Благодарю, но я уже заказала шоколадный эклер, — Эрна улыбнулась собеседнику. — Зачем вы хотели встретиться? Мужчина — русский, конечно, этот тип лица ни с чем не спутаешь, боже, благослови Швейцарию за ее нейтралитет! — ослабил узел галстука. — У меня есть информация для Чеха. Взгляд мужчины изменился. — Какая информация и сколько вы за нее хотите? — Передайте Чеху, что Францисканец жив и находится в больнице при Тегеле . — При взрыве не было выживших. — Вы хотите сказать, что так написали в газетах. Он жив. Его даже немного лечат. — Зачем? — Вы знаете, как работает гестапо? Они предпочитают убить одним выстрелом много зайцев. Его допросят, вытащат все, что знает, потом либо используют в контригре, либо устроят показательную казнь. Он не будет вам интересен после того, как все расскажет. — А он расскажет? — спросил ее собеседник. — Они в этом не сомневаются. Она встала, чтобы уйти. Мужчина деликатно, но уверенно задержал ее. — Почему вы это делаете? — Мужчинам не понять. — Но все же я попытаюсь. Эрна пожала плечами. Для нее ответ был очевиден, но требовал долгих объяснений, в которые она не желала пускаться. — Кто-то должен оплатить мои парижские счета. Она вышла на улицу, раскрыла зонт и затерялась в каплях дождя.