The Setting Sun.

На парковке стояла машина Дадзая, видимо на ней и приехал Рюноскэ. Парни молча открыли дверцы, и напряжённо уселись внутрь. Царила атмосфера чего-то склизкого и противного, но неизбежного, сколько не убегай — догонит, так что правильней будет смириться и постараться спокойно принять это "что-то" как есть. Машина, влившаяся в поток себе подобных, ехала тихо и, сидя внутри, могло показаться, что она вовсе стоит на месте; тонированные стекла изолировали от внешнего мира. Когда Чуя находился тут с Дазаем, это чувство не появлялось, однако сейчас, следуя непонятно куда со странным парнем, было немного боязно. «Совсем как в книге Харуки Мураками, не хватает только симфониетты Яманачека и кошки Селедки» — подумал Чуя. — Скажу прямо, — кашлянул Акутагава. — У Дазай-сана достаточно… сомнительная работа и я ума не приложу, почему Мори-сан испытывает к тебе интерес… — Мори-сан? Знакомо звучит… А... ваш начальник наверно однофамилец нашего с Дазаем директора в универе... Акутагава бросил на юношу, сидевшего рядом, быстрый нахмуренный взгляд, и снова уткнулся в дорогу. — Может скажешь, чем занимается Дазай? — попросил Чуя. Казалось, Рюноскэ был весь на нервах. — Мафиози. — медленно проговорил он. — Чего? — Ты не расслышал? — Нет-нет… Наверно, у всех людей, когда они слышат то, чего не ожидали первой реакцией будет переспросить… — у Чуи намокла спина. — Мафиози?… Воцарилась тишина. Тишина в салоне дорогого автомобиля. Ни черта не было слышно, и пахло искусственной кожей. — Значит… он убивал людей? — А ты что думал, просто в плохого мальчика играет? — У него получается. — Что? Чуя издал толи вздох, толи стон, и пустым взглядом уставился на дорогу. Теперь было понятно, откуда у Осаму деньги. Вероятно, апатия и плохой образ жизни тоже отчасти связаны с этой работой. Юноша попытался поставить себя на его место, но чётко нарисовать картину того, с чем ты никогда не сталкивался в своей голове было непросто. Тем не менее, одно оставалось ясным, как день и понятным, как самые наипростейшие математические законы — любой человек, ставший убийцей в нашем современном мире должен забыть, что такое стабильная психика. — Акутагава, расскажи мне, пожалуйста, о Дазае… — С чего это тебе это сейчас просить? — Мне казалось, что Осаму сам по себе такой… меланхоличный. Но видимо я совсем его не знал. Рюноскэ немного подумал, прежде чем ответить: — Знаешь, думаю, что нет ни одного человека, который бы его знал. Так что тебе не о чем переживать. Я могу тебе описать Дазай-сана каким я его знаю, но не уверен, что это тебе сильно пригодиться… — Я всё равно не хочу ехать молча в ваш штаб якудз… — Он часто шутит, ведёт себя как идиот или ребёнок, на людях, конечно. Больше всего перед Мори-саном. А с подчиненными… вроде меня… или когда дело касается задания, то он жесток и холоден. Как будто у него внутри давно не осталось ничего доброго и живого. К тому же, когда он срывается на подчинённых, в Дазай-сане просыпается что-то от животного... Не могу точно сказать... Что-то вроде наслаждения чужими невзгодами. — Вот как… — Уже поздно, конечно, но не старайся с ним сблизиться. Вряд ли что-то выйдет. Чуя не ответил. Они уже оказались в районе Гиндзы, но явно не в центре. Вокруг сплошные бизнес башни-дома, по краям улочек аккуратно подстриженные кусты, на первых этажах сплошные бутики дорогих брендов, элитные барбершопы и спортзалы; везде муравьи-люди, одетые по строгому дресс-коду, кто-то прижимает к уху телефон, кто-то торопиться со стаканом кофе в руке. Вот спутники выходят из машины, и поток звуков жилого города бьёт по их ушам. После пребывания, хоть и двадцатиминутного, в изолированной от мира машине, и выйдя из неё, ненадолго выпадешь из реальности, словно после дневного сна. Перед ними высокое серое здание. Не уныло серое, наводящее тоску, а строго серое, будто внутри идеальная чистота и повсюду роботы будущего. — Я думал, — говорит Чуя, — что мы окажемся в жутком месте, с подвалами, откуда доносятся человеческие крики и всё такое... Акутагава посмотрел на него либо осуждающе, либо удивленно, его тонкие брови приподнялись. Внутри здание походило на самый обычный офис любой процветающей фирмы: обычные люди в костюмах, не выглядящие как мафиози-бугаи; чистота (конечно, как как в фильмах о будущем, где каждый до смерти боится соприкоснуться с грязью или вирусом); автоматы с лапшой и кофе. А на вошедших парней, кажется совсем не обратили внимания. Они заходят в лифт с темноволосой девушкой в очках, держащую в обнимку стопку аккуратно скрепленных между собой скрепками бумаг. "Интересно, она знает, что работает в штабе якудзы?" — подумал Чуя. Её изящно завязанные в высокий хвост волосы выглядят слишком невинно для такого места. Числа этажей молниеносно сменялись одно за другим, видимо, потому что лифт, как и машина, двигался быстро и бесшумно. 23 этаж. Девушка выходит вместе с ними и они расходятся по разным концам коридора, тянущегося от лифта направо и налево. Чуя следует за ведущим Рюноскэ, слушая звук удаляющихся каблучков. В мысль о том, что сейчас он увидит Дазая совсем не верится. Но у горла и в груди образовались нервные комки, которые часто можно почувствовать перед экзаменами или строгими родителями, когда ты провинился. Рюноскэ стучит в дверь. Хотя правильней сказать — постукивает. Ведь когда "стучат", создается впечатление, что стучащий врывается в чужую жизнь, игнорируя все нормы и приличия, ведь ему нужно добиться чего-то от сидящего за закрытой дверью, делая акцент только на своих нуждах. Но стук, раздавшийся из под руки парня был другим. Деликатным, боязливым, словно сами пальцы, отдельно от хозяина, бояться нарушить чужой покой. Воцарилось глухое молчание. До Чуи иногда доносились "офисные" звуки откуда-то издалека. Подождав около тридцати секунд, Акутагава толкнул дверь, оказавшуюся незапертой, видимо стук был обычным предупреждением, перед тем, как войти. Взору Чуи открылся просторный кабинет, имеющий некое сходство с комнатой его семпая: тот же серый полумрак, несмотря на дневное время, создаваемый прикрытыми жалюзи; витающие в воздухе кусочки невесомой пыли; на стеллажах, где царит беспорядок из книг, бумаг и каких-то дисков, можно заметить неизменные коробочки от лапши быстрого приготовления и банки из под пива или газировки; большой телевизор, покрытый пылью; сложенный футон у стены, в котором Дазай проводит ночи вне дома и отеля; большой стол, со стеклянным верхом, заваленный бумагами и заляпанный пятнами какой-то грязи; большое чёрное кресло, оно повернуто к вошедшим спинкой, но им видна макушка сидящего в нём человека. — Дазай-сан, прошу, извините, но ваш друг последовал сюда за мной... — начал бормотать Акутагава. Чуя, тем временем, старался успокоить нервы, делая тихие вдохи и выдохи, но чувствуя носовыми рецепторами только дух затхлости этого офиса. — Ты привёл студента в штаб мафии, серьёзно? — сказала макушка. Голос был хриплым, как будто до этого долгое время не говорил ни слова. Однако тон оставался спокойным, правильней даже сказать, безжизненным. — Мори-сан в курсе... Так что... — Завались и уйди, будь добр. — грубо перебил Дазай. — Чуя, извини, что тебе пришлось потратить время на дорогу сюда, но тебя я тоже попрошу поехать домой. Пусть кто-нибудь тебя отвезет. Акутагава, организуй... — Я не уйду. — звуки из-за рта вылетели какие-то отчаянные, поэтому тихо прочистив горло, Накахара предпринял ещё одну попытку. — Не уйду... — Вот как? — Акутагава, оставь нас, пожалуйста, вдвоём. — попросил Чуя. Рюноскэ испугано посмотрел на рыжего, словно говоря: "У тебя хватает смелости давать мне приказы, противоположные приказам моего босса?", но пробормотав какое-то извинение в сторону Дазая, всё таки покинул офис, плотно закрыв за собой дверь. Чуя и Дазай остались одни. И их разделяла пыль и спинка кресла. — И что ты хочешь? — донеслось со стороны кресла. — Без понятия, что мне сейчас сказать... — Я не очень хочу тебя видеть, так что повторюсь, поезжай домой. Чуя испытал тревогу, услышав эти слова. Разумеется, Дазай чувствует себя отвратительно, и всё, чего ему сейчас может хотеться — умереть, ну или просто перестать существовать. Дазай испытывал стыд. Жгучий стыд за то, в чём он не виноват, но по стечению каких-то обстоятельств стал участником. Пострадавшей стороной, но участником. В эти гнетущие минуты, что рыжий юноша проводил здесь, мысли плыли в хаотичном направлении, увлекая его в другой мир, строя иллюзии и нашептывая о том чувстве, которое он испытывает. Чувство растёт вместе с сожалением к объекту любви. Чуя совсем не знает, что сказать, но говорит. Мысль "Будь, что будет" овладела им. — Осаму, — задыхаясь, сказал он, — ты мне нравишься. Я хочу проводить своё время с тобой, целовать тебя, и обнимать, когда тебе будет плохо. Мои слова эгоистичны, но мне кажется, что я должен сказать тебе их именно сейчас. Пожалуйста... сделай что-нибудь с моими чувствами... — последние слова Чуя произнес так искренне, что ощутил себя таком маленьким, ничтожным и бесполезным, и исчезнуть захотелось уже ему. — Как я могу нравится тебе? Как парень? Парень парню? — Дазай заставил себя выдавить это как смешок. — Может ещё признаешься в том, что хочешь меня трахнуть, мастурбируя в своей комнате с незакрытой дверью? Язвительность Дазая больно ударила Чую, но он не может его винить. Накахара наконец-то решается подойти ближе и вот, пару шагов, и он перестанет видеть только тёмную макушку, выглядывающую из-за кресла. Глаза Чуи наконец-то видят всего семпая — обессилено валяющегося в кресле, в мятой одежде, со спутанными грязными волосами и впалым лицом, глаза которого устремлены куда-то за пределы оконного стекла и города, расстилающегося за ним. Дазай поворачивает голову в его сторону и наверняка видит его, но его стеклянные глаза, казалось, смотрели сквозь. — Чуя, что мне делать? — спрашивает он, шевеля сухими губами. — Довериться кому-нибудь. Дазай, ты очень часто ведешь себя как беззаботный дурак, а я, глупец, и подумать не мог, что в тебе находится столько боли и тьмы. Но ты не перестаёшь мне нравится. Дазай громко вздыхает, будто на слова у него больше нет сил. — Пожалуйста, сделай что-нибудь с моими чувствами к тебе. — повторил Чуя. — либо прими, либо отвергни. Прошу тебя... — Не думаю, что могу строить отношения с кем-то... Потрахушки с девушками — да. Но не отношения... Ты должен понять почему... — Почему? Дазай громко вздыхает и устало закрывает глаза, откидывая голову назад и теперь он совсем вжат в кресло. Кажется, что вот-вот и он к нему прирастёт. — Я не умею строить близкие отношения. Понимаешь? Не знаю как вести себя с кем-то... типа... Чёрт, когда я успел привыкнуть изливать тебе душу? — Всё нормально, продолжай, пожалуйста. — прошептал рыжий. — Боже, ладно... Всё, что я умею — убивать, пить до потери сознания, бессмысленно валяться в постели, слушать нытьё женщин. Всё! Чуя, я даже с женщиной построить отношения не могу, а ты хочешь чтобы я встречался с тобой, парнем? Чуя молчал. Внезапно он ощутил себя внутри романа Марселя Пруста. В той истории про господина Свана и женщину, в которую он был влюблён. Их отношения не могли стать счастливыми, потому что у неё — тёмное прошлое. Отношения Чуи с Дазаем, в теории, не могут стать счастливыми, потому что у Осаму — тёмное прошлое и мрачное настоящее, а будущее не пророчит ничего позитивного, над будущим Дазая формируется смерч. Если кажется, что смерч стоит на месте — эта страшная буря идёт прямо на тебя. Бежать. Но как бежать, если ты, не зная этой простой истины о природе смерча, заметишь, что он накрывает тебя слишком поздно?.. "В самом деле, Одетта не имела никакого представления о размерах пропасти, вырытой пороком между её реальной жизнью и жизнью относительно невинной, созданной воображением Свана, которую, как и теперь ещё ему часто казалось, ведёт его любовница: порочное существо, неизменно надевающее на себя личину добродетели в присутствии людей, от которых ему хочется скрыть свои пороки, не располагает мерилом, с помощью которого оно могло бы отдать себе отчёт, насколько эти пороки (чей непрерывный рост ускользает от его сознания) мало-помалу отвлекают его от нормального образа жизни"*. Чуя, подобно Шарлю Свану, выстроил в своей голове сказочный мир, где Осаму может побыть заботливым парнем и горячим партнёром, забывая о том, что помимо фантазий существует ещё реальность. Может он поторопился? Но ведь он уже действует согласно принципу "всё или ничего". Как повернуть назад, прежде, чем всё испортить? — Ладно... — всё его тело трясёт, но Чуя прикладывает все оставшиеся силы для того, что бы не выпустить эту слабость наружу. — Поехали домой. Забудь всё, что я тебе наговорил. — Больше не хочешь встречаться со мной? — ухмыльнулся Дазай. — Видимо, эту цель надо отложить. Сначала я помогу тебе выкарабкаться из всей этой грязи, ладно? — Думаешь, у тебя получится? Дазай слабо улыбается, Чуя понятия не имеет настоящая ли эта улыбка, но в душе становится теплее, когда зародыш мысли приобретает более отчётливую форму: он и в самом деле не готов к отношениям. Но если он действительно любит, то пусть сначала станет опорой для Дазая. Чтобы построить отношения с кем-то, и чтобы союз этот не был односторонним, нужно приложить усилия — заботиться, искренне заботиться и не просить ничего взамен. Впереди долгий путь.

***

— Хочешь стать моей нянькой, что-ли? — спрашивает Дазай, как только уставшие парни возвращаются домой. — Иди в душ, от тебя жутко воняет! — Слушаюсь. Дазай уже было скрылся за закрывающейся дверью, но Чуя подходит к нему и глядя в глаза, говорит: — Покажи мне свою жизнь, ладно? На это Осаму язвительно растягивает губы, но эту гримасу не назвать улыбкой. Скорее жалкая попытка доказать кому-то, что ты всё ещё дышишь или что-то такое; молчаливый ответ, который каждый расценит по своему. Чуя расценивает это как согласие, Дазай соглашается впустить рыжего в свою мрачную жизнь только потому что слишком устал, чтобы думать, чтобы скрываться. Будь, что будет! Осаму же под этим жалким подобием ухмылки подразумевал предупреждение о том, что войти и уподобиться его порочному образу времяпровождений легко, а вот выйти — почти невозможно. Но оба они правы в одной лишь расшифровке этого послания. Дазай устал. Смертельно устал. Так устал, что нет больше сил сопротивляться чему бы то ни было.