Когда поёт лира. Акт второй: Фарс о бессмертном алхимике

       "Стоит ли говорить ему, что он очень хорошо выглядит?" — этот вопрос сейчас вовсю занимал сознание Льва, вытесняя многие и многие обычные мысли. Впрочем, это был лишь один вопрос из целого вороха вопросов, которые мучили Льва в данной ситуации.        За двадцать четыре года жизни у Льва было множество возможностей не только осознать собственную неуверенность в себе (не в последнюю очередь этому "помогло" наличие более бойкого брата, сестры, кузена и кузин), но и научиться более-менее сносно с ней жить. Однако сейчас, в полном людей торговом центре, в прохладе которого толпы молодёжи скрывались от палящего августовского солнца, все его умения держать себя на людях как-то незаметно испарились. Он мог бы даже мысленно пошутить, что, наверное, во всём виновата жара — в конце концов, надёжность социальных навыков Льва была примерно на том же уровне, что твёрдость воды, — но даже для мысленных шуток он слишком нервничал, слишком поглощён был теми самыми волнующими вопросами.        Точно ли он ведёт себя нормально? Не слишком ли долго молчит? А если он скажет, не будет ли это глупо, неуместно, не отпугнёт ли собеседника? И вообще, нормальна ли сама по себе вся эта ситуация? Не слишком ли нагло было приходить настолько заранее? Не глупо ли предлагать кому-то прогуляться по торговому центру в ожидании киносеанса, особенно когда этот кто-то одного пола с тобой? Особенно — когда вас только двое...        "В компании, думаю, это бы смотрелось абсолютно нейтрально, — думал Лев, гулявший по торговым центрам исключительно с Кларой и весьма смутно представляющий, как проводят свободное время другие молодые люди его возраста, не обделённые друзьями; рука его упорно тянулась к воротнику, и только огромным усилием воли удерживал он её от того, чтобы ухватить крест. — Да и девочки, кажется, гуляют парами — и ничего..."        Вот только в их паре ни одной девочки не было. И, если суммировать часть опасений Льва, происходящее могло выглядеть, как свидание.        Хуже всего в этой ситуации было то, что это и было свидание.       — ...Кстати, я тут хотел спросить, не возражаешь?        Лев, случайно погрузившийся в свои мысли, вздрогнул и быстро повернулся к собеседнику. К его стыду, первым, о чём он подумал, было: "Какое у него милое вопросительное выражение лица..." — второе: "И всё-таки ему очень идёт", — и только в третью очередь до Льва наконец-то дошёл смысл вопроса, после чего он слегка запоздало кивнул.        Каин — то есть, Ханамура Каору — очевидно, слишком хорошо уловил эту паузу и усмехнулся.       — Да я просто подумал, что ты на поход в кино оделся ровно так же официально, как одеваешься на семейные собрания. Ты так всегда наряжаешься или только по особым случаям?        От подобной постановки вопроса Лев смутился — особенно учитывая, насколько точной была формулировка про "особый случай", ибо даже когда Лев ещё предполагал, что ему нравятся девушки, он на свидания не ходил, что уж говорить о нынешней ситуации — но одновременно со смущением он не мог не восхититься прямодушием, с каким этот вопрос был задан, а также полным отсутствием издёвки... которую он мог бы ожидать от кого угодно из мужчин в доме Мизунохара. Каору же интересовался хоть и с оттенком потрунивания, но очень даже невинно и дружески. И, пожалуй, в этом была одна из главных причин, почему он нравился Льву.        Ханамура Каору работал в их доме уже на протяжении полугода, когда Лев окончательно уверился, что чувства, которые он испытывает к этому парню, — романтические. То, как очаровательно "Каин-кун" улыбался, то, как мягко щурил свои зелёные глаза, наконец, та нежность, с которой его не очень пропорциональные большие руки обращались с домашней флорой (это не входило в его обязанности, но, как выяснил Лев при первой встрече у подоконника с цветами, было для Каору чем-то вроде хобби — очень под стать его имени) — всё это постепенно пробивало броню на сердце Льва, растапливало его, так что в какой-то момент он стал слишком сильно интересоваться Каином, искать с ним встречи и потихоньку узнавать о нём всё больше и больше. И, наконец, ещё почти два месяца после осознания собственных чувств ушло у Льва на то, чтобы собраться с силами и пригласить Каору в кино.        Когда Каору в ответ слишком легко прочитал его истинные чувства, Лев думал, что умрёт на месте от стыда и страха, — всё-таки свою первую любовь он сумел сохранить в секрете абсолютно ото всех, а сдерживать прежде не мог лишь проявления ненависти, так что теперь происходящее было ему в новинку. Однако тем, что действительно едва не вызвало у него разрыв сердца, было последовавшее за этим согласие Каору.        И вот они здесь — в торговом центре, убивающие время в ожидании начала сеанса такими вот невинными вопросами.        Немного отойдя от первоначального смущения, Лев, всё ещё слегка краснея, отвёл взгляд и, теребя воротник, наконец, уклончиво ответил:       — Да так, сегодня просто захотелось...        Краем глаза он заметил, как Каору недоверчиво вскинул бровь — и он был в этом совершенно прав: Лев действительно всегда одевался вот так вот официально. Дело было не в отсутствии вкуса или представления, как можно одеваться по-другому, — просто Лев был уверен, что с его внешностью одеваться так, как он считал стильным, будет просто нелепо. Не стоит и портить хорошие вещи такой вешалкой.        Совсем другое дело — Каору. На нём футболка с ярким принтом и тёмные джинсы смотрелись не просто стильно или удачно — они выглядели естественно. Так, как на Льве с его нынешним имиджем смотрелось примерно ничего. Ну, кроме разве что каких-нибудь ярких рубашек с расстёгнутым воротником, без галстука — но этот вариант вызывал в нём резкий протест, потому что... "Нет, я не хочу выглядеть как он ещё больше!" — всегда думал Лев, с отвращением разглядывая собственное отражение в зеркале в примерочной и неосознанно закусывая губу.        Каору явно заметил его терзания, вызванные неудобным диалогом, но тактично промолчал. Вместо этого он достал из кармана телефон и, бросив взгляд на экран, констатировал:       — Кстати, до начала сеанса пятнадцать минут. Не пора выдвигаться в сторону кино?        Лев рассеянно кивнул, точно понял вопрос где-то наполовину... и вдруг, скосив на Каору смущённый взгляд, поинтересовался:       — Ты, кстати, точно уверен, что не против пойти именно на этот фильм? Что тебе... интересно? Просто ты так удивился, когда я его предложил, — торопливо пояснил он, видя недоумение на лице собеседника, — что я подумал, может, ты не любишь этот жанр, или просто хочешь посмотреть что-нибудь другое... — Лев отвёл взгляд. — Ещё не поздно никуда не пойти или просто купить билеты на что-то ещё — мне не жалко денег, ведь это я тебя пригласил, и вообще...        Лев выдохнул и нервным жестом взъерошил волосы: от нарастающего смущения с каждым словом ему было всё труднее выражать мысли, и под конец он и сам ощутил, что начал говорить какую-то чушь. "Я выгляжу тем ещё идиотом", — сделал он неутешительный вывод и покосился на Каору. Однако, вопреки его ожиданиям, тот смотрел на него вовсе не с выражением презрения, так хорошо знакомым ему по жизни, — нет, на лице Каору была скорее растерянность... в какой-то момент резко сменившаяся невинным, заливистым смехом. От этого Лев смутился ещё больше и даже почувствовал, что краснеет.       — Ну ты и загоняешься! — наконец, произнёс Каору, утирая выступившие на глаза слёзы. Видя, что его реакция лишь сильнее запутала Льва, он улыбнулся и, ободряюще похлопав того по плечу, ответил: — Не надо так переживать из-за всего на свете. Ты, в конце концов, инициатор — так и твоё слово должно быть решающим!.. Что до твоего выбора фильма, — продолжал он, убирая руки в карманы джинсов, когда Лев слабо улыбнулся, — я просто удивился, что ты по такому поводу выбрал не какую-нибудь лёгкую нейтральную комедию, а драму про рабочий коллектив. Вот и всё. А тебе, — он прикрыл правый глаз и скосил левый на Льва, — надо быть увереннее в себе. В конце концов, кто из нас работает обслуживающим персоналом, что должен кому-то угождать?        Лев неловко усмехнулся.       — Знаешь, я, конечно, никогда не работал прислугой, но что-то подсказывает мне, что на одной робости там далеко не уедешь; наоборот, лучше всего продвигаются те, кто знает себе цену и умеет это показать не только тихой работой в тени...        Каору в ответ со знающим видом покивал.       — Ну вот, всё ты прекрасно понимаешь! А уж тебе, юристу, это тем более важно, нет?        С этими словами Каору задорно усмехнулся и прищурился. Лев потёр подбородок и, чуть помолчав, задумчиво изрёк:       — Ну-у, зато я ввожу своим неуверенным видом в заблуждение клиентов и, что важнее, врагов...        От такого заявления Каору даже на мгновение остановился, чтобы осознать сказанное и проморгаться. Он всё ещё хлопал глазами, когда успевший пройти пару шагов Лев обернулся и одарил его вопросительным взглядом. Впрочем, это длилось недолго — и уже в следующий миг Каору вновь звонко рассмеялся и, возобновив шаг, догнал спутника.       — А-а, так вот в чём твоё коварство — в умении использовать свой невинный вид! — весело воскликнул он.        Лев в ответ лишь улыбнулся. За свою жизнь он достаточно хорошо успел изучить все оттенки иронии, от доброй до самой ядовитой, чтобы сейчас понять: Каору вовсе не издевается над ним, а подтрунивает по-доброму, искренне веселясь. И, пожалуй, именно последнее обстоятельство делало Льва особенно счастливым; ведь больше всего на свете он любил видеть радость других, дорогих ему людей. Особенно когда в обычных условиях этой радости что-то не давало выразиться открыто, будь то рабочие обязанности, как в случае Каору, трудящегося не в самой дружелюбной обстановке, или...        Лев тихонько вздохнул себе под нос. Воспоминания его первого в жизни свидания были ещё слишком свежи и ярки, чтобы не возвращаться к ним в любой подходящей или не очень ситуации даже спустя пару недель. Но одно дело — закрыв глаза, поддаваться вечернему сумраку в своей комнате в одиночестве и пытаться воскресить ощущение лёгкого, нежного прикосновения к руке, которое украдкой подарил ему Каору в темноте кинозала; это ещё относительно невинно и безопасно для его репутации. А вот прокручивать в голове разговоры с Каору вместо того, чтобы слушать, что ему говорят сейчас... уже не очень прилично.        К счастью, Клара, видимо, была слишком занята мороженым и рассказом о школьной несправедливости, чтобы заметить его уход в свои мысли, так что на этот раз Лев довольно безболезненно вернулся в реальность. И, быстро окинув обстановку взглядом, он сразу вспомнил: сейчас он — на фудкорте оживлённого торгового центра (того же самого; неудивительно, что он так активно вспоминает то свидание) в выходной, сидит за столиком напротив младшей сестры и слушает, что успело приключиться с ней за первую неделю учёбы после летних каникул.       — А, кстати, — вдруг наклонила голову вбок Клара, резко прерывая рассказ о школе, — я, пока дома была, всё никак не могла поймать момент, чтобы сказать: я дочитала "Преступление и наказание".        Услышав до боли знакомое название, Лев заметно оживился. "Повезло, что она решила сказать это именно сейчас, так что разница с моей предыдущей рассеянностью выглядит естественнее..." — пронеслось у него в голове, в то время как он, отставив молочный коктейль, с улыбкой поинтересовался:       — О-о, и как впечатления?        Клара только и ждала этого вопроса: её глаза загорелись, а на губах появилась крайне довольная улыбка, когда она, отложив ложку, убеждённо воскликнула:       — Да я в восторге! Знаешь это чувство, когда только-только закончил, но уже хочешь ещё? Ну так вот, оно самое у меня и было! Особенно, — продолжала она, угадав в выражении Льва вопрос и вновь взявшись за ложку, — мне понравилась сцена признания Раскольникова Соне — очень эмоциональная! Я прям прочувствовала Раскольникова в этот момент. А ещё Дуня с пистолетом. Да, Дуня с пистолетом была крутая, — повторила она, с авторитетным видом кивнув, и зачерпнула ложечкой ещё мороженого.        Наблюдая, как она отправляет очередную порцию лакомства прямо в рот, Лев хихикнул в кулак. Что ни говори, а вид такой Клары — полной энтузиазма, наслаждающейся сладостями и хорошей литературой — неизменно грел ему душу, заставляя забыть обо всех тревогах. Затем Лев кивнул и заметил:       — С твоими суждениями сложно спорить, Клара-тян. Впрочем, — после небольшой паузы продолжил он, отводя взгляд, — я бы, конечно, немного иначе расставил акценты...        Клара серьёзно кивнула.       — Да, я помню, ты говорил, что тебе очень симпатичны Соня и Разумихин. Они, конечно, хорошие люди, да, но...        Клара замялась. На лице Льва появилась мягкая понимающая улыбка.       — ...не твой тип персонажей, да? — закончил он за неё. Видя, как она смутилась и виновато потупила глаза, он усмехнулся и, покачав головой (ставить Клару в неловкое положение ему совершенно не хотелось), поспешил сменить тему, спросив: — Кстати, за что планируешь браться следующим? Ну, раз тебе Достоевского в жизни мало.        Клара слегка наклонила голову вбок и, возведя глаза к потолку, протянула:       — Ну-у, у меня уже скачаны "Братья Карамазовы", так что я хотела взяться за них. Знаю о них ровно ничего, кроме того, что братьев трое, а ещё что там есть какая-то мистическая сцена типа той штуки со Свидригайловым в конце, которая ещё на что-то отсылает, — с самым серьёзным видом заключила она — и тут же пояснила: — То ли ты, то ли братец Лаэрт когда-то что-то такое сказали...        Лев усмехнулся, забавляясь её выражению, и кивнул.       — Ну, в каком-то смысле ты права в обоих пунктах, — подтвердил он и, пожав плечами, продолжил: — Думаю, ты о сцене разговора одного из братьев с чёртом. Это отсылка на разговор Мартина Лютера, знаменитого немецкого реформатора церкви. Правда, — Лев откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, возвёл глаза к потолку, — насколько я помню, Лютер-сан бросал чернильницу, а не кружку... ну, или наоборот, кружка была у Лютера, а у Достоевского — чернильница... — неуверенно добавил он, хмуря брови и смущённо отводя взгляд в сторону.        Чувствуя неловкость из-за подводящей его памяти, Лев постарался не смотреть на Клару — ему вообще трудно было смотреть людям в глаза, когда он сообщал им что-то, в чём сомневался, — и потому не мог увидеть её выражения, лишь боковым зрением заметил, как она застыла. Вот почему он даже вздрогнул от неожиданности, когда Клара, аж приподнявшись с места, подалась вперёд и восторженно воскликнула:       — Какой же ты всё-таки умный, братец Лев! Столько всего интересного знаешь, — тепло добавила она.        Лев удивлённо моргнул и быстро повернулся к Кларе: та смотрела на него с искренним восхищением. За все годы общения с сестрой всё ещё непривычный к такому взгляду, Лев смущённо опустил глаза в стол и пробормотал:       — Да ладно тебе, Клара-тян, я вовсе не такой умный... Знание не делает человека умным — умный человек понимает, что именно он знает, и умеет этим пользоваться... И да, где ты только подхватила это "братец"? — поинтересовался он, желая перевести тему. — Всегда же по имени просто называла...        Клара на это снисходительно усмехнулась и, также откидываясь на спинку стула и полностью игнорируя его вопрос, заметила:       — Знаешь, тот факт, что ты это говоришь, уже выдаёт в тебе умного человека. Ну, ещё слишком скромного, — добавила она, пожимая плечами, и наконец-то взялась за стаканчик какао, стоящий рядом с уже опустошённым ведёрком мороженого. И пока Лев краснел от её слов, она отпила немного напитка, а затем невозмутимо продолжала: — Что до твоего вопроса, это всё братец Лаэрт: привыкнуть к такому обращению было гораздо менее утомительно, чем каждый раз объяснять его очередной поклоннице или девушке, что я его сестра.        Клара вновь подёрнула плечами и сделала ещё несколько глотков. Лев понимающе улыбнулся: хоть они с Лаэртом никогда не были близки, он прекрасно знал, насколько бурная личная жизнь у популярного младшего брата, отличившегося и в спорте, и в искусстве... и сколько неудобств она должна была приносить, когда Лаэрту просто хотелось расслабиться в компании любимой младшей сестрёнки. А уж с Кларой Лаэрт был по-настоящему близок и явно не хотел бы лишиться возможности проводить время с ней. Как и она с ним.        Пока Лев с теплотой думал о взаимоотношениях младшего брата и сестры, Клара успела отставить какао и, подперев щёку ладонью, спросила:       — Кстати, как главный эксперт по Достоевскому в нашей семье после мамы, что думаешь насчёт порядка чтения? Нормально читать сначала "Карамазовых", или, может, лучше начать с чего-нибудь поскучнее?        Лев смерил её задумчивым взглядом, пытаясь оценить степень её серьёзности, а затем пожал плечами и, взяв в руки стакан с молочным коктейлем, ответил:       — Ну, я читал их именно в таком порядке, и это не помешало мне после них насладиться "Идиотом" и полюбить его даже больше.        А в следующий миг он был очень рад, что успел только поднести коктейль ко рту, а не начать пить: Клара вдруг хихикнула в кулак и весело заявила:       — Ну да, неудивительно, что твоя любимая книга — "Идиот"! Тебе очень подходит.        Лев от такого чуть не поперхнулся воздухом. Ему понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя и, отставив стакан на стол, смущённо заметить:       — Клара-тян, без знания, что меня назвали в честь героя этого романа, это звучит как-то... обидно.        На секунду Клара застыла с широко распахнутыми глазами и протянутой к какао рукой... а затем моргнула и, осознав, что только что сказала, слегка покраснела — и тут же заливисто рассмеялась.       — Прости-прости! — наконец, кое-как выдавила она, размахивая рукой, и, утерев выступившие на глаза слёзы и переведя дыхание, добавила: — Идиот тут только я с такими формулировками!        Лев лишь с мягкой улыбкой покачал головой. Даже если бы она не извинялась, он был готов простить ей практически что угодно за её смех. Ведь, хоть Лев никогда в этом ни признавался Кларе, именно она помогала ему держаться все эти годы. Да, Клара могла просто получать удовольствие от общения со старшим братом — а он в это время получал ту самую спасительную соломинку, не дающую ему погрузиться в отчаяние. Конечно, ему стало попроще, с тех пор как он нашёл веру и принял крещение... но даже после этого, к своему стыду, иногда для него решающую роль в равной степени с догматами церкви играли мысли о Кларе. Прямо как в тот ужасный день, когда он как никогда был близок к желанию умереть... и когда он понял одну важную вещь.        Клара, вероятно, переживёт его потерю и сможет двигаться вперёд, в своё безбедное будущее — но вот самого его мир без Клары слишком подкосит. После того-то, как он так долго держался за неё, как за спасательный круг.        Обо всём этом в очередной раз (ему даже было неловко оттого, как часто это с ним происходит) думал Лев, вполуха слушая, как Клара болтает на разные невинные темы, какие только может обсуждать нормальная четырнадцатилетняя девочка... с поправкой на то, что она выросла в главной ветви семьи Мизунохара, конечно.        К сожалению, последнее обстоятельство слишком скоро напомнило о себе.       — ...Кстати, я тут вчера посмотрела тот фильм, который мне всё советовала Сачи, — говорила Клара, разглядывая пустой стаканчик из-под какао, который она покачивала в вытянутой руке, — и вот что я тебе скажу: зря я откладывала его столько времени — отличная вещь! Конец очень трогательный, я почти расплакалась...        "Почти расплакалась".        От этих, казалось бы, невинных, беспечно сказанных слов Лев вздрогнул, точно по его телу прошла волна тока. И вроде ничего особенного в них не было — ну не сумел пробить девочку фильм на слёзы, ну что в этом такого? Но Лев, который достаточно долго знал Клару, на это бы возразил: в её отзывах о чём бы то ни было слишком часто появлялось это "почти", когда дело касалось выражения эмоций. Вернее не так: это мучительно тревожащее Льва "почти" появлялось всегда, когда Клара говорила о каких-либо своих реакциях в одиночестве. Сама она никогда не обращала на это внимания, но Лев, едва впервые это заметил два года назад, больше не мог не цепляться ухом за это проклятое сочетание. "Почти засмеялась", "почти заплакала" — находясь в одиночестве, Клара точно не умела или боялась выражать какие-либо эмоции.        Да, только в одиночестве...        И вот сейчас, видя, как Клара смеётся, и рассеянно слушая её рассказ о фильме, Лев не мог не беспокоиться: а что, если эти эмоции, которые она выражает, — показное? Что если весь её смех, все улыбки — игра на публику, часть амплуа, прямо как имя "Курара", которым она просит её называть вне дома, когда есть риск встретить знакомых? А есть ли... эмоции у Клары вообще?        Едва подумав об этом, Лев старательно отогнал эти мысли прочь. Конечно же есть, что за вопрос — просто Клара их очень, даже слишком хорошо контролирует. И не то чтобы Лев не понимал её в этом: в конце концов, в их доме не выжить, если не выработать какой-либо защитный механизм. Да, Лев прекрасно это понимал и не требовал, чтобы она просто так отбрасывала свой щит ради него одного. Просто...        Иногда ему слишком тревожно от того, кем может стать эта четырнадцатилетняя девочка в будущем, если она так хорошо играет на публику уже сейчас. И именно эта тревога заставила Льва пообещать себе, что он любой ценой защитит ту невинную, искреннюю Клару, которой та (пока ещё) является.

***

       Помещение огласил громкий зевок.       — Ах, простите, — заговорила Бернкастель, изящно прикрывающая рот рукой, когда остальные присутствующие обратили на неё своё внимание. Убрав ладонь от лица, она подёрнула плечами и, махнув хвостом, бросила: — Просто все эти сцены со свиданиями наводят на меня дремоту, до того они скучны и банальны.        Юкари на это заявление прикрыла лицо веером и хихикнула.       — О, не ожидала, что вы, Великая Ведьма Чудес Бернкастель, наш главный талант по поиску самых ужасных фрагментов в Море осколков, пропустите все многочисленные намёки на мрачную сущность происходящего и окрестите его "банальным свиданием"... — не упустила случая поддеть заклятую подругу она.        Бернкастель одарила её злым взглядом и сердито махнула хвостом, но ничего не сказала. Зато Эрика, в этот момент рассматривавшая свои пальцы на вытянутой левой руке, подёрнула плечами и просто подтвердила:       — Ну да, стекла я отсыпала этой фигуре неплохо — так и поблёскивает между строк! Впрочем, — продолжала она, прикрыв глаза и усаживаясь поудобнее, — вам, леди Бернкастель, больше не придётся мучиться, наблюдая за этой нудной предысторией, — ведь мы как раз возвращаемся в Лунную гавань, к Кларочке — нашей леди-дефективу!        Услышав подобное наименование, Лямбдадельта криво улыбнулась.       — Ты специально, да, Эри? — поинтересовалась она.        Эрика с невинным видом приложила ладонь к щеке.       — Простите, язык прикусила! — заявила она и игриво высунула язык, точно демонстрируя его состояние окружающим.        Лямбдадельта моргнула... а затем откинулась в кресле и взорвалась в приступе хохота. Бернкастель на этот раз также хихикнула в кулак — впрочем, она, кажется, больше забавлялась не самой шутке, а непониманию оной со стороны Юкари, которая только и могла, что неловко улыбаться. А Эрика, отсмеявшись вместе с парой ведьм Сената, наконец, покачала головой и продолжала:       — А вообще да, извините, не могла не пошутить в тему отношения леди Бернкастель. Впро-очем, — возвысила голос она, получив одобрительную полуулыбку от Ведьмы Чудес, — насколько оно справедливо — это мы и узнаем в следующей главе нашей истории! Назад, в Лунную гавань!        И Эрика вскинула руку в боевом жесте. Ведьмы на это довольно переглянулись.        Основное шоу наконец-то начиналось.