Мой любимый враг

Меня рвет. Йоши держит у меня перед лицом большой контейнер – в нем я обычно ношу торты на работу. Чувствую слабый, въевшийся в пластик сладковатый запах сахарной помадки и яиц. Новый приступ рвоты. Его запястье поддерживает мою полуживую голову, волосы он собрал в кулак. – Это так отвратительно, – говорю я между позывами. – Я так… я так… – Ш-ш-ш, – отвечает Йоши, и я засыпаю, вздрагивая и хватая ртом воздух, а он протирает мне лицо чем-то холодным и влажным. Когда я вновь просыпаюсь и сажусь прямо, на часах 1:08. Я испуганно вздрагиваю, замечая, что кровать рядом со мной прогнулась под какой-то тяжестью. – Это я, – произносит Йоши. Он сидит близко к изголовью кровати, вложив большой палец в каталог со смурфами. Обуви на ногах нет, ступни в носках небрежно скрещены. Другие книги аккуратной стопкой переложены на комод. – Мне так холодно, – стуча зубами, говорю я, кладу руку на голову – волосы все еще не высохли после душа. – У тебя температура поднимается, – качает головой Йоши. – Нет, мне холодно, – возражаю я. Пошатываясь, я иду в ванную, оставляя дверь открытой. Писаю, смываю воду и тут только понимаю: леди так себя не ведут. Ну что же. Теперь он видел и слышал практически все. Что еще мне осталось? Разве что инсценировать собственную смерть и начать новую жизнь. (Не, ну так-то можно попробовать так сюжет повернуть, чёб нет?) Пальцем втираю на язык немного зубной пасты. Икаю. И еще раз. Слышу, как разворачивается хлопковая ткань, щелкает резинка, скрипит матрас, в щель двери вижу, что это Йоши стелет на кровать свежее белье.(что-то мне подсказывает, что он телец🗿) Я взмокшая, отвратительная развалина, но все равно с интересом глазею на его согнутую фигуру со спины. – Как дела? – Он смотрит на меня из-под руки и надевает простыню на резинке на последний угол матраса. Моему матрасу повезло – получил сеанс мануальной терапии. – О, просто здорово. А у тебя? – Я падаю на постель и закутываюсь в одеяло. Матрас рядом со мной тяжело прогибается, и на лоб мне ложится рука Йо. – Ах, как приятно. Рука у него такой температуры, которой мне нужно стремиться достичь. Цель наших стремлений – не нарушать правила «зуб за зуб», поэтому я поднимаю руки и кладу их ему на лоб. – Ладно. – Он веселится. Я трогаю лицо своего коллеги. Это сон. Я проснусь с ним, сидя в автобусе, и он будет усмехаться, глядя на нитки слюней у меня на подбородке. Но минута проходит за минутой, а этого не случается. Я веду руки вниз, по наждачке на его щеках, вспоминая, как он держал в ладонях мое лицо в лифте. Никто никогда так не держал меня. Открываю глаза, и, могу поклясться, он дрожит. Трогаю его пульс. Он трогает мой. Теперь мои руки у Йоши на горле, и я вспоминаю, как однажды ужасно хотелось придушить его. Раздвигаю пальцы на его шее, просто чтобы проверить размер, он прищуривает один глаз и говорит: – Давай. Сделай это. Его шея слишком толстая для моих маленьких рук. Чувствую, как внутри его, во всем теле нарастает напряжение. В горле возникает какой-то звук. Ему больно. Может, я душу его. Горло его краснеет. Когда он пронзает меня взглядом, я понимаю, сейчас что-то будет. Но вот это происходит, и я оказываюсь неготовой. Мир взрывается от его смеха. Это тот же человек, на которого я смотрю каждый день на работе, но только он зажегся. Он будто подключен к сети и наэлектризован. От него исходят веселье и свет, и его цвета начинают переливаться, как витражное стекло. Коричневый, золотистый, голубой, белый. Это преступление, что я до сих пор ни разу не видела этих складок от улыбки на его щеках. Губы Джошуа слегка изогнуты, видны ровные зубы, а каждый из уголков рта взят, как в скобки, маленькой ямочкой. Смешки вырываются из него хрипловатыми, сдавленными порывами, как будто он не может удержать их внутри, и это так же очаровывает меня, как вкус его губ или запах кожи. Его восхитительный смех – это то, что мне сейчас нужно.(я даже не знала, что могу так долго мусолить одну тему) Если бы я раньше замечала, как он красив, мимоходом или в моменты раздражения, то никогда не узнала бы, чем все обернется. Когда Йоши улыбается, он ослепителен. Сердце мое стучит, и я спешно сохраняю в памяти этот сумеречный момент. Другого такого у меня не было, хотя сейчас я и в горячке. Если бы только я могла продлить этот миг! Но я уже чувствую грусть, которая опустошит меня, когда он закончится. Мне хочется сказать: «Не уходи». Пальцы мои, наверное, сжимаются, потому что он хохочет так, что матрас под нами начинает ходить ходуном. Бриллиантовая влажная искра света в уголке его глаза – для меня пуля в сердце. Этот прекрасный, невероятный момент я буду прокручивать в памяти даже в сто лет.(Ладно, Вы меня раскусили. Я Лев Толстой) – Ну давай убей меня, Печенька, – выдыхает он, вытирая глаза рукой. – Тебе ведь хочется этого. – Ужасно! – У меня тоже сдавливает горло, и я едва способна повторить то, что он однажды сказал мне: – Так хочется. Ты даже не представляешь. Пижама взмокла от пота. Я чувствую это сразу после резкого пробуждения. В моей спальне находится третий человек. Раньше я никогда не видела его. Поднимаю визг, как раненая обезьянка. – Успокойся, – говорит мне в ухо Йоши. Я забираюсь к нему на колени, прижимаюсь щекой к его ключице и втягиваю в себя кедровый аромат с такой силой, что, наверное, могу вместе с ним вобрать в себя его дух. Меня хотят отправить в отделение неотложной помощи, забрать из моего надежного убежища – собственной постели и этих рук. – Не позволяй им, Йоши! Мне уже лучше! – Я врач, Лана. Когда вы заболели и каковы симптомы? – Мужчина надевает перчатки. – Она с самого утра не была здорова. Румянец, рассеянность, и ей становилось хуже в течение дня. С обеда было видно испарину. И она ничего не ела. В пять вечера началась рвота. – А потом? – Доктор продолжает перебирать вещи в своем чемоданчике, выкладывая их на край моей кровати, и я смотрю на это с подозрением. – К восьми начался бред. Пыталась задушить меня голыми руками в половине второго. Температура поднялась почти до сорока, а сейчас у нее 40,6. Я зажмуриваю глаза. Незнакомые прорезиненные руки ощупывают гланды. Йоши утешительно поглаживает мне руку. Теперь я сижу между его бедрами, ощущая за лопатками массивное тело. Мое личное человеческое кресло. Врач нажимает пальцами на мой живот, я тихо вскрикиваю. Верх пижамы задран на несколько сантиметров вверх. – Что с ней случилось? При виде синяков они оба сочувственно вздыхают. – У нас на работе был пейнтбольный день. Но даже у меня спина не такая страшная, как это. – Пальцы Йоши гладят мою кожу, и я усиленно обливаюсь потом. – Бедная Печенька, – говорит он мне в ухо. Это не сарказм. – Вы ели в каком-нибудь ресторане? Копаюсь в мозгах. – Обедала в тайском, где дают еду навынос. Но не сегодня. Может быть, месяц назад. Вчера я пила только молоко. Когда врач хмурится, его лицо начинает казаться мне таким знакомым. – Пищевое отравление – это вполне возможно. – Но может быть и вирус, – возражает Йоши. – Времени прошло многовато. – Если ты так хорошо ставишь диагнозы, зачем было звать меня? Они начинают пререкаться по поводу симптомов моей болезни. Мне они напоминают двух парней, говорящих о спорте, а вирусы, которые в последнее время отмечены в городе, – это команды. Я слежу за ними из-под полуприкрытых век. Никогда не встречалась с врачами, которые приходят на дом, особенно в два тридцать девять ночи. Ему за тридцать, высокий, темноволосый, с голубыми глазами. Он явно надел пиджак поверх пижамы. – Вы красивый, – говорю я доктору. Потеря способности фильтровать мысли и слова может стать вторичным диагнозом. – Вау, она, вероятно, действительно бредит, – едко замечает Йоши и кладет руки мне на плечи, сжимая пальцами ключицы. От этого я замираю. – Забавно, обычно красавчиком называли его, – с кривой усмешкой говорит доктор, роясь в чемоданчике, который стоит в ногах кровати. – О, не беспокойся, Йоши. – Вы его БРАТ, – произношу я с детским изумлением, когда заржавевшие шестеренки в моем мозгу снова приходят в движение. – Я думала, он неудачный эксперимент. Мужчины переглядываются, и брат Йоши смеется: – А она милая. – Она… – Я чувствую, Йоши качает головой. Он придвигает меня немного ближе к своей груди, и мой лихорадочный мозг интерпретирует это как то, что мой спаситель льнет ко мне. – Я жалкая. Это он мне постоянно говорит. Как вас зовут? – Я Алекс. – Алекс Мура. Ну и дела! Значит, вы тот самый доктор Мура. Я сижу между колен Йоши. Моя голова упирается в его шею, может быть увлажняя ее моим потом. Пытаюсь отстраниться, но меня держат крепко. – Я действительно доктор Мура. Один из них, во всяком случае. – Веселость сходит с его лица, он откашливается и начинает отворачиваться. Я хватаю его за рукав, пытаясь разглядеть, много ли в его лице черт его брата. Он послушно останавливается, но бросает быстрый взгляд на Йоши, который сидит у меня за спиной, окаменевший, как кирпичная стена. – Сожалею. Но да, Йоши симпатичнее. Повисает пауза, а потом оба брата разражаются хохотом. Алекс ничуть не обижен, руки Йоши расслабляются. – Можете рассказать мне о нем какие-нибудь постыдные вещи? – Когда вы почувствуете себя лучше, обязательно. Давай ей пить, Йоши. Она маленькая, и легко может наступить обезвоживание. – Я знаю. – Вместе они ласково заставляют меня выпить какое-то кислое лекарство, потом укладывают в постель и оба выходят из комнаты, но голоса их до меня долетают.