Голос Старого Мира

После недавнего дождя воздух, увы, не стал прохладнее — только гуще. Он застревал в горле, душил, заставляя постоянно сглатывать. Жителям Зелёного Взгорья приходилось выбирать, от чего спасаться — от палящего солнца или невыносимой духоты. Выбравшие первое жадно и часто дышали, проглатывая вместе с воздухом целые орды мошкары. Вторые прятали лица в платках и шарфах, над которыми торчали только глаза и красные, потные лбы. В такой час жизнь останавливалась: как работать, если солнце прожигает насквозь, настигая даже в тени? Разве что сунуть голову в тёплую воду, собравшуюся в крупных банановых листьях. Госпожа Ратима сидела за столом, обмахиваясь листком, призывавшим вступать в ряды старателей, косилась то на воду, то на пустую площадь перед собой. Сейчас она, не такая уж старая, ощущала себя пересушенным черносливом. В почтенной даме полчаса кряду боролось желание освежиться и нежелание уронить ненароком собственное достоинство. Когда она уже приподнялась над стулом, готовая плюнуть на приличия и как следует умыться, перед её носом, как из ниоткуда, на стол шлёпнулась заявка, и радостный девичий голос воскликнул: — Я слышала, нужны добровольцы? Госпожа Ратима просверлила лист ненавидящим взглядом, который затем перевела на некстати явившуюся помеху. — Опять ты. — Что? — веснушчатая девушка приспустила с лица плотный шарф и одарила вербовщицу самой очаровательной улыбкой. — Я ведь подхожу, так? Я сильная, выносливая, умею ремонтировать старые вещи, а ещё разбираюсь в растениях и ядах, а ещё быстро бегаю, а ещё… — Рика, — прервала её взмахом руки госпожа Ратима, — как ты думаешь, что со мной сделает Кендра, если я позволю её племяннице покидать безопасный периметр? Она и с меня, и с тебя шкуру спустит так, что никаким тварям из глубин Светящегося Кратера не снилось! При упоминании Светящегося Кратера у неё дёрнулась щека. Рика шагнула вперёд, оперлась обеими руками на жалобно скрипнувший стол и умоляюще заглянула в лицо собеседницы: — Тётушка… — Я тебе не родня, прекрати. — Но я ведь вас с детства знаю! Госпожа Ратима заранее знала, о чём её попросят, хотя бы потому, что племянница Кендры приходила не в первый раз. И даже не во второй. Хоть она и сказала себе, что не поведётся на очевидное подхалимство, суровый взор немного смягчился. Отложив листовку, служившую веером, она строго спросила: — Ты ведь знаешь, почему старатели всегда ищут добровольцев, верно? — М… Потому что чем больше группа на вылазке, тем больше получится унести? — конечно, это был неправильный ответ, они обе это знали. Госпожа Ратима туже затянула узел на платке и нахмурилась: — За последний год мы потеряли четырнадцать человек. Из них девять было старателями и четверо — из Гражданского Корпуса. Да что там, Грэм наткнулся на бомбу, и повезло, что лишился только одной руки. Будь сейчас у плотоядных мух сезон размножения, он бы и не вернулся, слетелись бы на запах крови и сожрали живьём! Она прервалась, чтобы глотнуть воздух, и закончила: — Кендра просила не допускать тебя, и я с ней согласна. Я ценю, что ты хочешь принести пользу, но… Широкая улыбка сменилась необычайной серьёзностью. Рика покусала губы, но всё же решилась продолжить наступление: — По-вашему, я похожа на ребёнка, который не понимает, насколько снаружи опасно? — Знаешь что, — госпожа Ратима хлопнула ладонью по столу так, что аккуратная стопка бумаг рассыпалась в беспорядке, — не со мной тебе это обсуждать. Скажу так: если однажды ты придёшь сюда вместе с Кендрой, и она подтвердит, что согласна — запишу в старатели сию же секунду. Хоть мне и всё ещё не нравится эта идея. — Вот уж не думала, что вы настолько боитесь тётю, — Рика отвернулась, поняв, что очередной набег на неприступную крепость завершился безоговорочным поражением. Не то чтобы ей хотелось ругаться с госпожой Ратимой, но разочарование и гнев, накопившиеся внутри, требовали выхода. — Она — единственная, кого заботило твоё благополучие, из всей вашей семьи. Если ты сумеешь убедить её… — Ратима старательно не смотрела в сторону уходящей девушки, делая вид, что её заинтересовала брошенная под кустом арбузная корка. — В общем, тогда я поверю, что у тебя есть достойная причина. Рика свернула за угол и замахнулась, чтобы ударить кулаком стену, но передумала: тут и там свисали корешки ползучего и весьма колючего сорняка, а доставать из немеющих пальцев колючки — не лучшее завершение очередного унылого дня. Бугристая мостовая круто уходила вниз по склону, и всё равно она могла бы идти с закрытыми глазами: в Зелёном Взгорье ей был знаком каждый угол, каждый бордюр, каждый поросший мхом камень. Знаком и разносящийся из громкоговорителя голос, повторяющий: — В течение получаса ожидается северный ветер. Если планируете оставаться на улице, наденьте респираторы; если находитесь дома, закройте штормовые ставни! Слова не менялись с годами, разве что вместо мужчины теперь говорила девочка: прежнего смотрителя, следившего в бинокль за установленными за пределами городских стен флюгерами, сменила на посту его тринадцатилетняя внучка. В городе поговаривали, что Лимми слишком мала для столь ответственной работы, но вот уже полгода прошло без единого нарекания. Если промашки и случались, то не в её смену. Тем более что сейчас северный ветер не имел того же страшного смысла, что сотню-полторы лет назад. Старики уверяли, что во времена их дедушек и бабушек достаточно было вдохнуть приносимый со стороны Светящегося Кратера зелёный газ, чтобы мучительно умереть. Сейчас же грозила разве что пара часов тошноты и сильного головокружения, поэтому Рика не спешила домой. Каждый раз она тянула до последнего, пока воздух не наполнялся сладковатым запахом, будто под носом поставили корзинку с переспелыми апельсинами. К тому моменту город по старой памяти пугливо съёживался: дома с крышами-куполами закупоривали окна и двери, превращаясь в гигантских каменных черепах. В детстве всё время казалось, что они вот-вот встанут и поползут навстречу океану, своей родной водной стихии, где не бывает ветра — только подводные течения. Но «черепахи» стояли неподвижно. Видимо, им нравилось жить вот так, пугаясь любого шороха и пряча в крепкие панцири всё уязвимое и беззащитное. Пусть другие посмотрят в глаза надвигающейся буре. Другие уйдут и встретят её боем, вырвут из распоротого брюха ещё кусочек Старого Мира, чтобы бросить на алтарь их общего выживания. Другие проливают кровь, чтобы пугливые «черепахи» могли безмятежно стоять. Каждый в Зелёном Взгорье лицемерно твердил про важность работы старателей. Рассказы о том, как отважные женщины и мужчины отправляются в выжженные некогда войной земли, чтобы отыскать там артефакты Эпохи Разложения, произносились непременно с придыханием и героическим пафосом. Не меньше превозносили Гражданский Корпус, защитников порядка, сопровождавших вылазки за пределы безопасного периметра. О них, даже живых, говорили как о героях легенды. Идеальный герой не имел семьи и друзей, чтобы героическое самопожертвование прошло для горожан достаточно безболезненно. Все хотят, чтобы герои-спасители спускались с неба и туда же, к свету, возвращались, завершив миссию. Никто не хочет, чтобы героем был их ребёнок. Но, если подумать, все герои — чьи-то дети. В носу слегка зачесалось — верный признак, что облако газа приближается. Когда Рика зашла в дом, тётя мигом бросила в тазу мыльную посуду: за спиной загрохотала чуть заедающая штормовая ставня. Похоже, чтобы не пропадала вода, тётушка планировала сразу после мытья посуды заняться полами: Рика трижды стукнулась о сдвинутые с привычных мест стулья, прежде чем смогла пройти в свою комнату. Она смутно надеялась, что в сгустившемся полумраке её хмурое лицо останется незамеченным, но увы. Не успела она присесть на край кровати, как ткань, отгораживавшая её комнату от коридора, всколыхнулась. Слишком быстро, чтобы прикинуться спящей. Пытаясь сократить очередную тягостную беседу, Рика пробормотала: — Не надо. Я знаю всё, что ты скажешь. — Может, и знаешь, но так и не поняла. Голос тёти Кендры был полон сочувствия, но сейчас это только злило: невозможно разговаривать на равных с той, для кого ты до сих пор — маленькая девочка. — Малышка, — она присела рядом и положила руку Рике на плечо. — Тебе ни к чему рисковать жизнью. Ты могла бы, скажем, помогать мне в оранжерее. Может, и кажется, что у старателей жизнь поинтереснее, чем у садоводов, да только не на что там, за воротами, смотреть. На языке вертелись сотни историй — о цветах величиной с целый дом, соком которых можно прижигать раны, о древних военных машинах, оплетённых лианами и корнями, о зданиях из стекла и бетона, погребённых в земных недрах — но Рика благоразумно прикусила язык. Стоит с восторгом заговорить о чудесах, встречающихся на Периферии, и беседа затянется. Вместо этого она хмыкнула: — Я-то буду в безопасности… В отличие от оранжереи. Тётя невольно улыбнулась. В прошлый раз, когда Рику попытались приобщить к садоводству, её усадили перебирать почву. Копошиться в земле, мять её и рассматривать под увеличительным стеклом было жутко скучно, хотелось поскорее отделаться, и немудрено, что в процессе она упустила из виду неприметный, будто бы уже высохший стебелёк с парой листочков. Как назло, на следующий день был праздник, и потому проверить оранжерею явились только к полудню, когда вполне окрепшая белая терибия раскинула влажные лепестки и заняла собой половину грядки. Ещё две соседние пропитались её характерным запахом: как будто десяток пучков травы замочили в грязной воде и оставили разлагаться на неделю. Тогда всем работникам пришлось потрудиться: сперва — выкорчёвывать упругое, будто резиновое растение, а после пересаживать всё, что росло на смежных грядках. Рику заставили было отмывать пропахший соком терибии садовый инвентарь, но ей показалось, что открыть дверь и впустить в душный парник немного свежего воздуха — отличная идея. Тучи мух, крупных, размером с кулак, мигом облепили оранжерею. Тогда они разбили несколько стёкол и сшибли с ног самого старого из садовников. Спасло от общественного порицания исключительно то, что на тот момент главной виновнице было всего семь. — Всего один серьёзный промах за последние пятнадцать лет. С размахом, конечно, кто бы спорил… Ласковая рука на плече заметно сжалась: так держат тех, кого боятся даже на миг отпустить — ведь держать приходится над пропастью. Пропасть скалится обломками, облизывается — только и ждёт момента, чтобы поглотить целиком. — Нельзя всё время оборачиваться в прошлое. Там ничего нет, кроме мира без солнечного света. А за ним — разложения и смерти. Как по мне, стоит смотреть в будущее. Непроизвольно вырвалось: — А будет оно, это будущее? Запасные детали для главного генератора и очистных машин, новые трубы для твоей оранжереи — откуда это возьмётся, если все разом решат не выходить в руины?! Душераздирающий вздох не предвещал ничего хорошего. Рика, вспомнив беседу с госпожой Ратимой, торопливо добавила: — Я хочу приносить пользу. Помогать городу! Если я могу это делать, выполняя работу, о которой мечтала… — Твои родители тоже так думали. Что выбирают мечту. Вот только вместо этого они отвернулись от будущего. А те, кто выбирает прошлое, однажды сами становятся прошлым. Из нежного голоса прорезалась сталь. Тётя Кендра всегда готова была беспощадно растерзать любого, кто угрожал бы драгоценной племяннице — даже если «угрозой» была сама Рика. Следовало отступить, хотя бы на время. Надеясь, что не слишком краснеет — это случалось каждый раз, как она врала — Рика пробормотала: — Слушай, мне что-то нехорошо… — Тебя тошнит? Кашель? Погоди, сейчас позову доктора… — тётя мигом вскочила и бросилась к респиратору, готовая ринуться наружу, в облако, принесённое северным ветром. Рика замахала руками: — Нет-нет, так, голова немного кружится. Наверное, надышалась, пока шла… Не волнуйся! Чуть полежу — пройдёт. Кивнув, тётя вернулась на кухню. На самом деле спать совсем не хотелось. Вместо этого Рика выудила из-под кровати ящик, прикрытый сверху выцветшей красной тканью. Здесь она хранила отцовские письма. Одно, особенно любимое, она постоянно перечитывала. Не то чтобы в этом была нужда — письмо давным-давно вызубрилось наизусть. И всё же было что-то приятное в том, чтобы держать хрупкий, пожелтевший от времени листок. Словно, прикасаясь к нему, она могла снова прикоснуться к отцу. Там, в письмах, оживали далёкие места, в которых она никогда не была. «Пишу и надеюсь, что ты простишь мою задержку: планировалось, что вылазка продлится всего неделю, но подготовка слишком затянулась. Будь моя воля, я бы сорвался с места прямо сейчас. Увы, дорогу нам преградила подземная река, и теперь мы с Римусом никак не можем договориться. Он настаивает, что лучше отыскать другой путь через пещеры, я же считаю, что куда безопаснее соорудить лодку. Если верить измерениям, река недостаточно глубока, чтобы в ней водилось что-то, способное причинить существенный вред». Край листа слегка обгорел: услышав впервые о желании Рики пойти по стопам родителей, тётя Кендра хотела сжечь письма. И всё же, при всей строгости, она не была жестокой и не смогла отобрать то немногое, что напоминало о сестре и её муже. От отца остались хотя бы такие письма: от мамы не было и такой малости. «Но не об опасностях — не только о них — я хотел бы рассказать. Вчера, когда мы исследовали зону, прилегающую к пещерам, наткнулись на удивительное зрелище: пляж, берег которого был усыпан сверкающими разноцветными камнями. Анализ показал, что всё это было обыкновенное стекло. Представь, сколько лет осколкам пришлось провести в воде, чтобы обрести столь идеальную форму! Когда солнце освещало пляж, он сиял и переливался едва ли не ярче приливных волн. Картину не портил даже старый военный корабль, сгнивший до остова: я пытался прочесть его название, но не смог разобрать и буквы за налипшими водорослями и снующими крабами. Пришлось убираться, едва на горизонте показались крабы в несколько раз крупнее: как бы Аиша ни шутила, что такого здоровяка бы в походный котёл, панцири у них непробиваемые, а клешня может перекусить железо. Первыми они, разумеется, не нападают, но попробуй объясни крабу, что тебе нужно только пройти мимо. Иногда мне жаль, что в Эпоху Разложения не изобрели устройство, которое позволило бы переводить на крабий и обратно (а если такое у наших предков и водилось, мы его ещё не откопали). Я не мог уйти с того удивительного места, не оставив ничего на память. Так что прихватил парочку отполированных стёкол — самых ярких из тех, что можно было подобрать в стороне от кромки воды. Один я прилагаю к письму. Второй сохраню при себе, на случай, если письмо затеряется в пути. Так странно думать, что наш отряд, вероятно, первые, кто видел этот пляж за несколько веков. Сосредоточься изо всех сил, Рика: представь то, о чём я написал. Возьми осколок в руку, и клянусь, ты услышишь шум волн». Отполированный сперва волнами, а затем прикосновениями её рук, шарик быстро становился тёплым. Бутылочно-зелёный, под цвет её глаз. Он до сих пор лежал здесь, среди вещиц, которые большинство, не понимая смысла, назвало бы рухлядью. Книга с выцветшими страницами, на которых не разобрать ни буквы. Небольшой, с ладонь, кусок дерева, на котором угадывалась выжженная буква D. Застывшая клякса оплавленного пластика. Крошечная металлическая коробочка с гладкой поверхностью, жутко тяжёлая: если встряхнуть, внутри что-то громыхало, но Рика так и не смогла придумать, как открыть, не повредив. Все эти сокровища присылал отец. По крайней мере, большую часть. Но было и одно особенное — её собственное. Однажды, прочищая забившийся вентканал, она заметила ответвление вентиляции, не отмеченное на карте. Разумеется, Рика проверила, куда он ведёт, и обнаружила выход в изолированную комнату. Обыск занял всего двадцать минут, зато позже она два часа кряду монотонно кивала на нравоучения. «Ты должна была посоветоваться со взрослыми», «Это опасно, там могли остаться рабочие роботы», «Никогда больше так не делай». Она кивала, а в сумке с инструментами спряталась драгоценность: железный диск, похожий формой на метательную тарелку. Стоило нажать кнопку на боку, и над диском возникало полупрозрачное изображение улыбающейся девочки, говорящей одну и ту же фразу: «Приветствую вас, дорогой гость, в отеле «Аврора». Я могу чем-нибудь помочь?» Её лицо ни на миг не замирало в неподвижности: она хлопала ресницами, шевелила руками и улыбалась, как живая. Тогда Рика даже испугалась, что наткнулась на настоящего призрака, каким-то образом записанного на странное устройство. Отчасти так и было: улыбающаяся девочка рассказывала об услугах, предоставляемых в отеле, руины которого ушли в землю, и рекламировала экскурсионные поездки к местам, от которых ничего не осталось. Она говорила ещё два года, прежде чем устройство забарахлило, а затем окончательно пришло в негодность. Когда изображение, мигнув в последний раз, умолкло на полуслове и погасло, показалось, что девочка улыбнулась иначе — как-то по-особенному печально. Рика мечтала, как однажды вырастет и отправится вместе с отцом в путешествие, как найдёт способ починить сломанное устройство, и девочка из прошлого непременно заговорит снова. «Ну что ж, — Рика откинулась на подушку и провела по лбу, убирая назад чёлку: волосы, коротко подстриженные пару месяцев назад, отросли до той мерзкой стадии, когда закалывать ещё нечего, а в глаза уже лезет, — поздравь себя, ты выросла». Она сжимала в руке отполированный камень, но никак не могла сосредоточиться на воображаемом шуме волн. Фантазию, где причудливо сливался воедино образ отеля «Аврора» и сверкающий пляж, усыпанный полированным стеклом, безнадёжно перебивала реальность: бряцанье посуды о дно тазика, жужжание мошкары и монотонное капанье с крыши. Кап. Это болото, в котором ты увязнешь. Кап. Ты навсегда останешься здесь. Кап. Будешь копаться в оранжерее, среди мешков с удобрениями, и так каждый день, всю жизнь. Кап. Помнишь, отец рассказывал о цветах, способных перемещаться с места на место, тех, что погибают, если слишком глубоко пустят корни? Кап. К счастью, упаднические мысли перебил далёкий голос из громкоговорителя, сообщающий, что опасность миновала. Рика открыла ставню, впуская в крошечную комнатку немного света. Увы, и этого было мало: за последнюю неделю стекло снаружи оплели ползучие лозы, которые всё никак не доходили руки состричь. Тусклое солнце, слегка отдающее зеленцой, пробивалось сквозь них с трудом. Отбрасываемая тень легла поперёк кровати, похожая на тень тюремной решётки. «Её» комната и без того была невелика, а сейчас показалась совсем тесной. Она пулей выскочила из дома, заверив тётю, что голова больше не болит, и получила в спину контрольное: «Завтра поговорю с Миррой насчёт работы. Она знает, что вашу ремонтную бригаду месяц как распустили — уверена, пойдёт навстречу». Завтра поговорит — значит, послезавтра придётся копошиться в земле, отделяя пригодную для садоводства почву от способных прорасти черенков. Новичков никогда не допускают к поливу. Рика скрежетнула зубами. Как ни тверди, что тебя защищают и действуют из лучших побуждений — никуда не денешь ощущение, что, будь тётина воля, поставила бы под закалённое стекло, как музейный экспонат. Крутая лестница спускалась к причалу, петляя по склону: она огибала вековые деревья, чьи стволы не обхватить и четверым. Стоило подуть ветру, и с листьев-чаш мигом разлетались водяные капли, горячие, словно от кипящего котелка. Чем ближе к морю, тем прохладнее. У обрыва играла толпа детей: у всех до единого болтались на ремешках на шее респираторы. Издалека доносились их вопли: — Эй, так нечестно! Я тебя съел! — А деда говорит, что крысы живых не едят! Они их только… — очень вовремя зашумевший листвой ветер оборвал выданное тоненьким голоском нецензурное слово. — Ну тебя! Говорю, я её съел, а она! Нельзя убить того, кто тебя съел! — А я тебе изнутри мечом в живот — раз! — девочка показала друзьям язык. Вскоре их звонкие голоса превратились в неразборчивый гул, легко сплетающийся с тяжёлым шумом Западного Моря. С обеих сторон гавани выступали каменные молы: в стороны от них ветвились причалы с пришвартованными старыми лодками. Мало кто, кроме самых отчаянных рыбаков, выходил сейчас в море: как подмечала тётя, способов умереть достаточно и на суше. Отец же, постоянно уплывавший за море, добродушно посмеивался над ей ворчанием: для него это было лишь место, где начиналось новое приключение. Старый пирс в форме буквы «Т» расходился надвое уже над водой: в той части, где не было пришвартованных лодок, Рика любила сидеть, прямо под табличкой «Опасно». Вонь выброшенных морем водорослей всё равно сплеталась с множеством запахов — даже почти приятным со стороны лавки Бена, где торговали копчёной рыбой. Здесь, в настоящем шуме волн, легко было потеряться: быстро меркли и выцветали оживлённые голоса. Она уходила в воображаемый мир — тот, где полированные бутылочные стёклышки сверкали не хуже драгоценных самоцветов. Вдалеке, едва различимый среди сияния, кто-то спешил навстречу, и сердце замирало, как всякий раз, когда в Зелёное Взгорье возвращался паром. Иногда она слышала рядом шаги, и кто-то садился на землю рядом с ней. Они никогда не произносили ни слова, и всё же Рика чувствовала присутствие — совсем рядом, так, что ветер доносит отголоски дыхания. — Да… — задумчиво протянули за спиной, — Вот так ждёшь заката, ждёшь, а солнце всё не уходит. Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась: только теперь она заметила, что шаги в этот раз были реальны. Чуть поодаль от неё стоял грузный мужчина в потрёпанной капитанской фуражке, надетой прямо поверх выцветшей панамки. Но, даже не будь на нём фуражки, Рика опознала бы в нём капитана. Всё в нём выдавало неместного, в основном — то, как он тяжело отдувался и вытирал ручьём льющийся пот: капало даже с кончика носа. — Зачем? Капитан растерянно моргнул: очевидно, тоже только сейчас заметил, что не один. — Отплывать мне ближе к закату. Там, в океане, сама знаешь, всякое водится, бывает и такое, что лодку в один присест проглотит. А ночью их обмануть легче лёгкого: повесить по всему борту огоньки, они и подумают, что другой хищник. Отбился бы, конечно, мне не впервой, но — видишь? — у меня и нечем. Была раньше гарпунная пушка, раритетная, да только она больше для вида: её в руинах выкопали — уже не работала… Ему очень хотелось выговориться, поэтому речь текла без остановок, разве что изредка прерывалась шумным, со свистом, вдохом, и сразу же продолжалась. Рика спрятала стеклянный шарик в карман и неожиданно даже для самой себя спросила: — А вы берёте пассажиров? Спросила и удивилась, насколько естественно это прозвучало. Можно было даже подумать, что у неё есть выверенный, отполированный до совершенства план, а не авантюрная идея, треснувшая по голове солнечным ударом. Неважно, куда отправляется капитан: во всех городах, с которыми Зелёное Взгорье поддерживает связь, есть свои старатели. Вот он, тот аргумент, с которым можно будет убедить даже упрямую тётушку! Она вступит в их ряды в другом городе, проработает месяц-другой, а после вернётся на родину — живая и невредимая. Если же тётя права, если опасность этой работы несопоставима с приносимой пользой… Рика негласно поклялась себе, что в таком случае непременно извинится по возвращении и больше никогда не станет противиться монотонной скуке оранжерей, даже если вместо почвы её посадят руками разгребать навоз. Задумавшийся капитан всё ещё почёсывал щетинистый двойной подбородок: — В этот заезд не планировал: груза больно много… Разве что одного, или двух, не больше. Хороший у вас урожай нынче: ящики полдня грузил… Рика посмотрела на довольно небольшую лодку, не осевшую и на половину допустимого, и тактично промолчала. Вероятно, при подъёме капитана на борт она действительно проседала едва не до ватерлинии. — Меня одну. Сколько… Молчание затянулось так надолго, что Рика начала всерьёз опасаться: времени на сборы и побег не останется, и придётся либо плыть так, либо ждать следующего — а чужие лодки появлялись в гавани реже, чем у тёти желание согласиться с её жизненными планами. Наконец, капитан решился: — Один ваш, местный, арбуз. Но только спелый! Не было времени думать, не шутка ли это: действовать требовалось быстро. Рика пулей взлетела по склону, лишь у дома приостановившись, чтобы отдышаться. Не хватало, чтобы тётя решила, что она таки надышалась газом, и потребовала немедленно отправиться к доктору! Это пустило бы под откос все планы. По счастью, тётя как раз стояла снаружи и болтала с соседкой — кажется, они спорили, стоит ли употреблять в пищу листы тенебрии, если известно, что при варке яд из них выпаривается, зато остаётся чудный остро-кислый вкус. Ждать, кто в полемике одержит верх, Рика не стала: забежала в спальню. Второпях накарябав объяснение, в конце которого значилось: «Извини-не хотела обидеть-пожалуйста-не-злись-люблю-тебя-тётя», — покидала в рюкзак всё, без чего не могла представить дальнее путешествие. По счастью, большая часть нужного и без того лежала в рюкзаке: готовясь в старатели, Рика приучила себя к тому, что нужно иметь необходимый минимум для выживания под рукой, уже собранным и готовым к использованию. Она выскользнула наружу так же, как вошла — за спиной ругающейся тёти. Кендра уже перешла в откровенное наступление и, очевидно, забыв, что речь идёт о тенебрии, пересказывала старую городскую байку про старика, спутавшего безобидные грибы с паразитарными, которому парализовало после «супчика» почти всю нервную систему… Купить на рынке арбуз, а заодно и немного лепёшек себе в дорогу, не составило труда, разве что на миг почудилась опасность, когда торговка — бывшая одноклассница — спросила, куда это она отправляется. Рика наплела ей что-то про тренировки по бегу с грузом, вежливо поулыбалась и постаралась поскорее распрощаться. Не хватало ещё так нелепо подставиться! Удивительно, но капитан вполне удовлетворился принесённой «платой», которую тут же и слопал — прямо на пристани, целиком. Точно не местный: никому из жителей Зелёного Взгорья не пришло бы в голову есть на улице, толком не прикрывая еду. Так что вместе с арбузом капитан умял целый рой слетевшийся на липкий сок мошкары. Как знать? Может, в тех местах, откуда он родом, жуков едят? Так или иначе, несколько часов спустя, когда солнце уже наполовину опустилось за горизонт, Рика сидела на палубе: пока они не отошли достаточно далеко, чтобы она рискнула высунуться. А посмотреть хотелось: что на море и удаляющийся город, что на мотор. Приходилось довольствоваться незаряженной гарпунной пушкой, выглядящей так, словно её сперва покрасили, а затем содрали половину краски абразивом. Лишь когда они выплыли за границы, очерченные молами, Рика осторожно выглянула. Мысленно она прощалась с родным домом и пыталась представить, как будут развиваться события здесь после её спешного отъезда. Ещё долго тётя не станет волноваться: Рике с детства было свойственно пропадать, чтобы вернуться домой только к ужину, перепачканной по уши в пыли. Чем старше она становилась, тем дольше длились «вылазки». Как ни ворчала тётя Кендра, со временем привыкла и смирилась. Хотелось верить, что на этот раз будет так же, и что она не найдёт слишком рано записку, оставленную в том месте, где тётушка не сразу догадается посмотреть: в наполовину опустевшем ящике из-под «сокровищ», письма, бутылочный осколок и сломанный железный диск из которого перекочевали в походный рюкзак, лежащий у её ног. Только сейчас до Рики дошло, что она забыла спросить кое-что важное. — Извините, а куда мы плывём? Капитан удивлённо поправил фуражку: — В Портию. Разве ты не туда… — Нет-нет, именно туда. Всё в порядке. Смутно знакомое название из отцовских записей царапнуло слух. Город, расположенный недалеко от Периферии, за которой раскинулись Великие Пределы… Предчувствие начинающегося приключения прокатилось по ней волной, и она широко улыбнулась. Да, звучит как лучшее совпадение, какое могло случиться: лучше было бы, разве что отправляйся капитан прямиком к горам Небесной Выси. С другой стороны, стоит ли заново открывать то, что уже видел отец? Любопытнее отыскать что-то новое — своё собственное… Берег быстро растворился в сгущающейся ночи. В воде отражались набирающие силу звёзды, и, отвечая на их свет, вспыхивали в глубине иные огни. Не различить контуров, только видно, как что-то большое ворочается внизу — то ли одна огромная рыба, то ли целая стая. Где-то между небесными и морскими огоньками плыла, урча дряхлым мотором, маленькая лодка. «Ты сумасшедшая, — пробурчал здравый смысл голосом тёти Кендры, — Вот увидишь, ты об этом пожалеешь». Но что-то подсказывало, что нет. Не пожалеет.