Не судите, да не судимы будете.
– Мф. 7:1
В ту ночь, клянусь, я никого не трогал. Да и я бы не подумал – в жизни бы не подумал – пресечь закон, пойти против… Против кого угодно. В ту ночь я, как и всегда прежде, сидел за своим письменным столом. Сгорбившись, рефлекторно сжимая губы, напряженный. В руке дрожал карандаш – может, это была и ручка; если ручка – исключительно черная гелевая, я не пользуюсь другими. Это если информация необходимая – если поможет. Если я обязан… Если повлияет на ход дела. Дела, заведённого против меня. Клянусь, кто бы ни читал сейчас это письмо, клянусь! – я раньше даже не помышлял, будто мои руки могут совершить нечто настолько противоестественное. Моя комната не слишком большая, но мне здесь не бывало тесно. Я исправно платил аренду, чтобы иметь драгоценную возможность вот так вот горбиться над письменным столом. Сейчас, царапая читаемые вами слова, я весь вымазан черным гелем. Мои руки испачканы пастой. Глаза почти слипаются – я не спал столько ночей. Чувствую, что обязан. Обязан изложить все до мелочей, вывалить, рассказать – я так боюсь не успеть! Я должен донести правду, последнюю и единственно важную, такую правду, какую мог бы назвать своей. Потому мои руки дрожат. Потому я импульсивен, часто путаюсь в буквах, знаках… А, к черту!***
Declare this an emergency Come on and spread the sense of urgency
Если я свидетельствую сам о себе, то свидетельство моё не есть истинно.
– Ин. 5:31
Как перед богом, я могу сказать, когда все это началось. Эти шаги будто давно поселились в моем доме: сперва они сопровождали меня только до лестничной клетки, после осмелились подняться к дверям. В какой-то момент они все же просочились в квартиру и обозначились соседями. Они ели со мной из одной посуды. Они пили ту же воду, что и я. Сперва я их не замечал. Все было стандартно, рутинно – ничего не вызывало беспокойства. Сидишь себе в комнатке, едва горит лампа, пара свечей у окна – идиллия. Мне ничего больше не было нужно. Писать в стол, мычать музыку себе под нос; может, что и выйдет – вот будет удача! А потом… Сразу после шагов рядом со мной поселилась идея. Как и первые, она не слишком навязчиво входила в мою жизнь, и некоторое время я был тотально одинок. Но каждый раз, что случался моральный упадок, истощение, я нащупывал кого-то или что-то в полумраке комнаты. Кто-то или что-то будто пытались меня успокоить, протянуть руку помощи. Теперь я был окружен непреднамеренным присутствием. Кого-то. Чего-то. По-прежнему одинок, но не один. Идея состояла в том, что вся моя жизнь представляла череду трагедий. Беспорядочную и бесконечную череду таких же невпопад трагедий, которые душили меня, оплетая собой. Раз за разом я карабкался, находил в себе силы. Но трагедии вскоре начали побеждать. Они росли, мужали, крепчали – и вот трагедии превратились в катастрофы. Катастрофы – в крушения. Чем это окончилось для меня? Мой путь еще не пройден до конца, но я отчетливо помню, как молил о продолжении. Мне хотелось шоу. Феерии. Я сильнее и сильнее вгонял себя в депрессию – не стану врать, но я влюбился во все свои трагедии. Я романтизировал их донельзя. Я обожал их, холил и лелеял, разбирая каждую до крупиц. Наслаждаясь страданиями. Выпрашивая завершение – апокалипсис. Под откос пошло все. Я помню, отчетливо помню: один момент – все вдруг изменилось в один момент, но в то же время этих моментов было много, они подводили. Я же – я был один, и даже я в какой-то момент стал моментом. Чрезвычайное бедствие. Мое положение было критическим, ситуация вмиг обернулась безвыходной – так казалось. И, ни на секунду не распрямив спину над столом, я отчего-то по-прежнему думаю: это глобальная катастрофа и она поразила меня настолько, что мне нужна помощь. Экстренная. Крайняя необходимость. Под откос пошло все. Она – женщина, которую я, как мне тоже казалось, любил, – не сразу заметила во мне изменения. Первое время она ласково подходила, чтобы обнять меня сзади и положить голову на мое плечо. Я терпеливо ждал, чтобы не сбилось дыхание. Но сказать ей о том, что ныло на душе, не мог. Я и себе не мог сказать: так и не сформулировал значение «катастрофы». Но однажды вместо нее со мной остался он. Он. Тот, которого я, как мне всегда казалось, не любил. Не мог любить. Ведь… Но только он смог увидеть. Он положил мне ладонь на плечо… – Это конец? – спросил я, не зная, как лучше описать все, что горело внутри. Его рука сжалась сильнее. В этот момент я осознал, что единичный вечер с ним был гораздо важнее, чем десятки, проведенные с ней. – Это очередное испытание. И ты прорвёшься, – заверил он. – Но что, если это и правда конец? Мой личный апокалипсис? – Тогда сделай так, чтобы этот апокалипсис увенчался твоей бесконечной победой. Он улыбнулся мне так до боли искреннее, что и я не смог – не смог противостоять. Что-то во мне двигалось, дергалось. Двинулось. Дернулось. Я знал: произошедшего уже не повернуть вспять. Но неужели есть шанс все исправить? Заткнуть мысли, перестать думать, чтобы предотвратить… Он все не убирал руку с моего плеча. И мне вдруг взбрело в голову, что я действительно могу рассказать ему все. До последнего. – Мне кажется, я тону, – почти прошептал я. Его улыбка спала, но в глазах так и горела моя надежда – надежда на спасение. – Доминик, мне кажется, я тону…