Разум графини и сердце крепостной. Том 2

Она впервые во дворце, но мчится по его коридорам так, будто жила здесь всю жизнь и две до этой. От бесчисленных поворотов кружится голова, подолы нефритового платья путаются под ногами, и она впервые не одобряет фасон, выбранный графиней. Но вся эта шелуха ее не волнует, потому что у Третьяковой в запасе пара минут. До чего? До тех пор, пока эта безмозглая идиотка не возомнит себя всесильной и не расскажет царю правду. Вот только если Маша не успеет, то рискует потом самолично подбросить дров в огнища, что так требует парочка деревень, прознавших о любви между двумя девушками. Замечает у входа охрану и переминающихся от безделья официантов, уставших держать подносы с шампанским. Наспех хватает один бокал и приподнимает брови, когда стража не испытывает особого желания ее пропускать, скрещивая посольские топорики чуть выше ее головы. — Кого-то ждём? — да, она уже не та девочка, которую можно было заткнуть лишь нахмуренным взглядом. Прошла одна зима, и уж она-то сослужила ей добрую службу. — Что ж… — Мария задумчиво поднимает взгляд к потолку, осознавая потерю драгоценных секунд и преподносит угрозу. — Хотите гореть вместе со мной на костре, если я опоздаю к его величеству? — белокурая девчушка невинно приподнимает брови в ожидании, на что стража переглядывается и, не завидев в девушке возможной опасности, пропускает внутрь. Немыслимых размеров помещение в бежевых тонах, лепниной украшенные стены заставляют ее на мгновение потерять ориентир, но грубоватый голос царя помогает сосредоточиться. — Мария, нам уже начало казаться, что вы не порадуете своим визитом. — Он встает из-за стола, огибая жену и будущего наследника. Манерно целует руку и подталкивает в спину, предлагая присесть. Странно, но Третьякова ожидала верстовый стол, набитый яствами и гостями, а на деле — кроме царской семьи только ее графиня. Она, наверное, и не ждала прихода Маши, лишь лениво ковыряла в тарелке лимонный пирог. Но удивление на ее все таком же полюбившемся лице стоило всех скорых сборов Марии. — Простите, задержалась. Ваша стража хотела себе компанию. — Звучит подобно оправданию, но королева не сдерживает смешка, мило хихикая и краснея. Царь лишь поддерживает суженую, пытаясь остаться незамеченным в желании подглядеть за излюбленной парой. — Дописывала тебе стихотворение, — признается Маша с легкой улыбкой, прекрасно зная, что две пары глаз наблюдают за их общением, того и гляди грудничок оставит сон на потом и последует примеру родителей. — Должен признаться вам, Мария! — Александр Павлович нарушает идиллию, так и не дав Лауре проронить и слова. — Вы обе мне так полюбились, что я готов был именно сегодня лишить вашу будущую жену всех титулов и богатств, если бы вы не появились здесь этаким подтверждением вашего, если так позволите выразиться, семейного благополучия. До меня дошли слухи, что у вас с Лаурой не все ладится, но увы и ах, проверить мне этого не довелось. Весь в заботах и нацепленных званиях хорошего отца. — Раскаивается царь и в смешке потирает бок, когда Елизавета Алексеевна проявляет характер. — Бросьте, слухами забавятся только те, чья жизнь пуста. — Успокаивает царя графиня, так и не поднимая головы. Должно быть, она припоминает, кого убить первым за несдержанность ее секретов. — А что я пропустила? Как теперь наследника величать? Лаура обмолвилась, что шила вам зимнюю накидку. Не дадите взглянуть? — графиня вновь припоминает ту белокурую девчушку, пахнущую барбарисом, вечно сыплющую вопросами и успокаивающую лучше других. И то, как она по ней соскучилась, не передать словами. Пусть они и надели маски благополучия для царя, но не виделись с середины зимы, когда Лаура не смогла остановить сердце, что рьяно жаждало встречи.

***

Они обе отсчитывали дни с последней встречи. Одно зачеркнутое число подобно растущему расстоянию между ними. Месяц. Прошёл чертов тридцать один день, где каждый последующий вдвое тяжелее предыдущего. Но ни Маша, ни Лаура не могли позволить себе остаться в такой же тиши скудного расставания в Новый Год. А как же заветное желание? Как же скромные подарки? И эти гадания на любимого для суеверных? Уж это сердце строго-настрого запретило пропускать. Осознание к Маше пожаловало без приглашения аж на восьмой день пока еще недолгой разлуки. И что может подарить бедная вчерашняя крепостная графине? Любой подарок, предложенный воображением, отметался тут же за ненадобностью, либо за банальностью. Некоторые и вовсе Маша не могла позволить себе из-за своего шаткого социального положения. И только одного мимолетного взгляда хватило для идеи подарка. Её всею душой любимый Пушкин, подаривший сборник стихотворений. И уж если Маша не успеет посвятить графине десятки таких, то напишет одно-единственное, которое затронет ее сердце, что каждую секунду рвется к девушке с ароматом барбариса. Графиня же слишком давно хотела подарить Маше его. Тайком садилась отчерчивать эскиз и бормотала себе под нос проклятья, когда выходило нечто заурядное или броское. И образ выходил лишь в полуночи, когда она украдкой любовалась спящей Машенькой, прижавшейся щекой к подушке бывшей хозяйки. И в тщетных попытках занять мысли после их расставания она села его шить. Наверно, поэтому платье получилось таким мрачным и холодным, будто шилось для девушки, живущей всю свою жизнь в темнице. Однако графиня прекрасно знала, что сядет оно на Машеньке как влитое, и еще не понятно что кого украсит больше. Помнится, той ночью она задумалась, заворачивая платье в подарочную бумагу. Сидела на полу собственной мастерской, раздумывая — а стоит ли вообще идти? Конечно стоит, что за глупые попытки уйти от желания сердца? И только она собрала смелость и храбрость в свободную ладошку, как услышала ржание лошади, остановившейся внизу. А на дворе ночь и совсем скоро Новый Год. Неужто кто-то предпочел ее компанию какой-то другой? Уж она этого точно не стоит. Вот только так не думает Машенька, стоящая в паре аршинов от ее двери и забывшая перчатки в эту леденющую новогоднюю ночь.

***

— Машенька! — Лаура торопливо спускается по ступенькам, завидев под деревянными окнами свою бывшую крепостную девочку. Так и хочется ей повысить голос и отправить в баню, чтобы согреться, но они уже… не в тех отношениях? — Ты забыла перчатки! — упрекает ее графиня и совсем обыденным жестом сжимает ее замерзшие ладошки. — А ты не застегнула шубу! — Мария не отстает в желании подчеркнуть очевидное и слегка настойчиво вырывает руки, чтобы застегнуть графине шубу, хоть пальцы и едва двигаются от холода. — Я приготовила тебе подарок. — Неуверенно шепчет Лаура, опуская голову вниз и рассматривая снег, будто видит его в первый раз, но никак уж не в двадцать четвертый. — И я, — Маша тушуется под вклининными в нее глазами и утыкается носом в воротник подаренной шубы. Кажется, Лукина выглядит слишком удивленной. И не они ли так печально расстались месяц тому назад, чтобы сейчас говорить, как… давно знакомые подруги? — Сходишь со мной или…? — графиня не решается напрямую предложить Маше войти. Мало ли бывшей крепостной будет там не столь уютно как раньше. — Я постою… — бормочет Маша себе под нос, даже не решаясь взглянуть на уходящую графиню. Страшно ей и посмотреть на бывшее поместье. Наверное, она бы часами стояла возле деревянного стола в столовой, за которым они праздновали ее день рождения, рассматривала бы дверь в мастерскую, когда ее любопытство чуть не стоило ей помещичьего одобрения. И замерла бы на входе в ее спальню. В их когда-то общую обитель вдохновения. «Интересно, она все так же сейчас любит придумывать образы ночами?» — невольно задаётся вопросом Машенька, но так и не узнает, что графиня не придумала ни одного кричащего новизной фрака или простенького платья, пошло бы оно к черту, после их разлуки. — Я… — Лаура замирает на пороге, забыв закрыть дверь. Машенька неотрывно смотрит на мерцающий от лунного света снег и предается воспоминаниям, а меньше всего помещице хочется отвлекать ее от этого. И в голове будто по чьему-то щелчку зреет идея нового воротничка с овчины. Маша растерянно поворачивается на скрип двери и улыбается застывшей в проеме любимой. — Прости, я задумалась. — Оправдывается девушка и окидывает взглядом подарочную бумагу синеватого оттенка. — Когда-нибудь оно тебе понадобится, — уверяет ее барыня, пока не зная, что платье пригодится, чтобы уберечь ее от погибели. Она неловко протягивает подарок, подойдя почти вплотную. — Посмотри, как приедешь, пожалуйста. Оно будет выглядеть на порядок краше при свете. — Маша конечно так и сделает, но прекрасно помнит, что даже на ощупь творения графини — шедевр для буржуазии. — Прогуляемся? — похоже Мария не спешит открывать завесу тайны перед своим подарком, но на деле ей нужно лишь набраться сил и отдать несчастный конверт. Они, не сговариваясь, идут к замерзшему озеру по узкой, извилистой тропинке, чуть различимой под слоем снега. Помнится им обеим, как Мария шла здесь впервые, чудом не оставив графиню без обеда. Но приятные воспоминания сменяются туманной пеленой их отрешения друг от друга, и Маша решается. — Это тебе, — она робко протягивается коричневатый конверт с печатью на сургуче. — Я знаю, тебе вряд ли оно вообще нужно, и мне скорее не следовало его тебе отдавать. Но бумага хорошо горит! — успокаивает сама себя Маша, стараясь не расплакаться от никчемности собственного подарка. — Откроешь, как я уйду? — с надеждой заглядывает она в лазурные воды, и обе надеются, что Маша и вовсе не уйдет. — Машенька! — графиня тянет ее к себе в объятия, улавливая, как мнется подарочная бумага, но сейчас ей важнее всхлипывающая любимая на ее плече. Когда-нибудь они точно признают, что были полными идиотками, скрывающими чувства, но это будет еще нескоро.

Я хочу быть последней женщиной Окончательной, заключительной. Не уболтанной, а обвенчанной, Ясным светом твоей обители. Добрым утром и тихой пристанью, И сводящим с ума желанием. Я хочу быть контрольным выстрелом И последним твоим признанием. Я хочу быть твоими крыльями, Этим лёгким надёжным бременем. Я хочу быть твоими былями В рамках времени и безвременно. Не умею я жить на меньшее. Что ты смотришь в глаза так пристально? Я хочу быть последней женщиной… Я хочу быть твоей единственной… Твоя Машенька…

Графиня опускается на кровать, прижимая лист бумаги все сильнее к груди. И какой же нужно было быть наивной, дабы глупо верит в свое равнодушие к стихам. Может, когда-то так и было, но отнюдь не сейчас. Ведь именно в это мгновение она задремывает со слезами на глазах, желая вернуть все назад. Вернуть назад свою Машеньку.