S.H.E.

Девушка поднимает голову к небу и чуть улыбается. Когда оно ещё было таким ясным, ярко-голубым, с бьющим в глаза солнцем, без единого облачка на небе? Когда ещё здесь, в Подмосковье, воздух был прогрет настолько, что растворял в себе все ледовые ароматы, возвращая в лето, в детство? Алёна втыкает наушники, пролистывая плейлист. Морщится от обилия Билли Айлиш и частой русской попсы, в конце концов махая рукой и тыкая на значок рандома. Ложится на траву, кидая телефон рядом, и вытягивает ноги и руки. В ушах спокойно тянется мелодия малоизвестной, давно забытой в гуще новинок песни. Девушка смотрит на безмятежное голубое небо и улыбается. Когда оно ещё было таким ясным?.. Когда оно ещё было таким ясным, ярко-голубым, с бьющим в глаза солнцем, без единого облачка на небе? Алёна не знала, как долго она лежала, лениво созерцая сквозь полуприкрытые глаза солнечные блики. Не знала, сколько раз сыграла на повторе недавно найденная песня, которая так не соответствовала её темпераменту, но так соответствовала её меланхоличному настроению этим днём. Солнце близилось к горизонту, и безоблачное небо начало мягко розоветь. Девушка вздохнула, с трудом поднимаясь с травы, зашевелившейся от пробежавшегося близко к земле ветерка. Вытащила наушник, потирая отяжелевшие от лёгкой дремы глаза. Где-то неподалёку раздавались крики и смех, и Косторная только и могла, что улавливать силуэты высоких накаченных спортсменов, перебегающих с места на место. Ватсап разрывало от сообщений. «Алёна, ты где? Тренировка начнётся через пятнадцать минут!» Алёна улыбнулась, поднимаясь и печатая Ане ответ. «Уже иду», — и отправила, совершенно не обращая внимания на то, что Анино сообщение было прислано ещё двадцать минут назад. На катке было холодно и привычно однотонно. Запыхавшаяся от сделанной впопыхах разминки Алёна раскатывалась, краем глаза наблюдая за разговаривающими у бортика Этери Георгиевной и Даниилом Марковичем. Кажется, ни одна, ни другой не заметили её опоздания, что давало надежду на то, что ей не придётся выслушивать минут пять предельно холодных и строгих нотаций. Хотя, если они будут от Этери Георгиевны, можно и потерпеть. Заслужила же. После раскатки последовали привычные повторы прыжков, вращений, дорожек из новых программ. Алёна проносилась мимо Алины, едва не сбив её с пути, замахиваясь в продолжительный дупель. Выезд, подпрыжка из «Ангела» и ещё несколько шагов. — Косторная? Где твои руки? Прикусив губу, девушка отъехала в сторону, стараясь игнорировать недовольный взгляд Глейхенгауза. Саша на полной скорости вошла в четверной тулуп и пребольно шлёпнулась на бок, почти докатившись до бортика. Рядом с ней — Этери Георгиевна, её недовольство и объяснения ошибки. Трусова от пары фраз засияла, точно начищенный чайник, и Алёна, чувствуя пребольный укол где-то между рёбрами, отвернулась, снова разгоняясь в чёртов дупель. *** Девушка выглянула из-за ширмы в огромный зал, под завязку заполненный зрителями. От их количества невольно кружилась голова, и становилось страшно, хоть это и всего-то открытые прокаты. — Чёт жутко, — Косторная обхватила саму себя за плечи, пытаясь подавить неожиданную дрожь. Стоящая рядом Саша захихикала, а Этери Георгиевна, обернувшись, качнула головой. — Что жуткого-то? — Да там столько людей. Все то «Алина», то «Женя» орут, страшно же, — Алёна сделала большие глаза и поджала губы под конец фразы, вызвав усиленное хихиканье со стороны Ани и Саши. Тренер странно хмыкнула. — А представь, как страшно, когда твоё имя будут кричать? — Да вообще жуть! — Косторная замахала руками и завертелась на месте, запрыгала, пытаясь разогреть начавшие остывать мышцы. Краем глаза заметила шевеление у раздевалок, откуда вышла Алина, глядящая, как это с ней обычно и бывало, в пустоту, встряхивающая руками и ногами, всё ещё повторяющая разминочные движения. — Как терминатор перед битвой, — пробормотала под нос, так, что услышала лишь стоящая рядом Аня. Щербакова возмущённо ткнула её острым локтём в бок, на взгляд Алёны грозно покачав пальцем. Девушка прыснула, и зашептала подруге на ухо, какими видит некоторых иностранных фигуристов, слыша в ответ то смешки, то получая тычки. А сама не сводила взгляда с Алины, к которой подошла Этери Георгиевна. Как она ей улыбалась, пусть коротко, но совсем не так, как Алёне, как поправляла причёску и тренировочный костюм. И чувствовала странное жжение в груди, как будто происходило что-то совершенно неправильное. Как будто любимый герой в сериале умирал. *** — Мы, получается, на всех этапах будем, — с умным видом заметила Алёна, разглядывая составы, — Этери Георгиевна, а вы с нами поедете? — Будете себя хорошо вести — поеду, — женщина, не улыбаясь, кивнула головой, наблюдая за тем, как Аня катала короткую в новеньком платьице. Косторная тоже поглядела — в этот момент одногруппница приземлила кривоватый лутц-риттбергер, сама скривилась и покатила, точнее, парой перебежек двинулась дальше, на дорожку шагов. Сидящая за бортиком тренер сделала пометку в своём блокноте. — А ты чего не готовишься к прокату? — Сергей Викторович присел рядом, оставляя на столе стаканчик с заманчивым запахом кофе. — А я уже откатала, вот, — девушка хмыкнула, глядя то на мужчину, то сводя взгляд на сидящую рядом женщину. — И произвольную? — Ну… — Алёна, марш готовиться! Или не поеду с тобой на этапы, — грозно глянула на неё Тутберидзе, оторвавшись от наблюдения за Аней. — Ну, со мной не поедете, с Алиной поедете, а я что, пеньком там буду, — принялась бурчать Косторная, отъезжая от бортика, взглядом ища, где можно начать вращение. — Косторная, я всё слышу! Сделав вращение и триксель с флип-тулупом, Алёна неожиданно остановилась от пришедшей в голову идеи. И тут же начала набирать ход, стремясь как можно быстрее оказаться у бортика с тренерами. Еле затормозила, смешно запрыгав на зубцах обратно к Этери Георгиевне и Сергею Викторовичу, синхронно приподнявшими брови на это выступление. — Слушайте, я придумала! Можно будет в конце каждого этапа, после побед, писать в инсте «one done, two done» и так далее! Тутберидзе отложила ручку и склонилась вперёд, цепляя Алёну за рукав и подтягивая к себе. — А ты победишь-то, чтобы я могла это написать? — Ну-у-у, — девушка неожиданно смутилась, — я постараюсь. — Стараться недостаточно, Косторная, — по губам женщины пробежала ухмылка, — Даш, повторяй пока программу, — обратилась она к подъехавшей девочке, не понимающей, из-за чего никак не начнется музыка, — не то тут нашлись желающие подготовиться к победам. — Но… — Давай, Алёна. Иначе у меня не будет причин писать… как там его? One down? *** «Мои поздравления, рекордсменка». Алёна крутит на полу дупель и едва удерживает равновесие. Слова Алины, сказанные накануне вечером, никак не дают ей покоя. Равно как и то, с какой довольной улыбкой выходила с микст-зоны девушка. Она была первой. Первой после короткой, первой среди лучших. Но всё внимание доставалось, вопреки достижениям, далеко не ей. Девушка сняла один наушник и поморщилась от грохота от приземления. Рядом также, как и она, крутили прыжки Аня и Саша, закручиваясь то в тройном туре, то в подобии тройного акселя. И в метрах пяти от них, обособленно, распрыгивалась Алина, сосредоточено глядящая на себя в зеркало. Сидящая у подоконника Этери Георгиевна цокнула языком, что-то пробормотав себе под нос и указывая Даниилу Марковичу на Загитову. Алёна, нахмурившись, поменяла музыку и надела наушник обратно. «Надо как-то сместить её внимание. Но как?» Случай предоставился на тренировке — к заходу на аксель долго привыкала не только она, но и все остальные фигуристы, не знавшие, в какую сторону от Алёны надо ехать, чтобы не задеть ни её, ни попасть под случайный мах ногой. Косторная резко затормозила у бортика, обдав Загитову посыпавшейся из-под коньков ледяной крошкой. — Алёна, сколько раз тебе напоминать про руки? — Этери Георгиевна нахмурилась, жестами показывая правильное положение рук при выезде с трикселя, — и покажи зрителю эмоции. Не то ощущение, что смотришь на безжизненную куклу. Куклу! Алёна вспыхнула, чувствуя раздражение и, вытерев нос салфеткой, сердито бросила её за бортик и снова поехала на аксель. Шаг, второй, разворот, — и она едва не впечаталась в Алину, в последний момент успев отшатнуться назад. У Загитовой реакция медленнее, она свернула в сторону, запнулась о собственный конёк и больно упала на бедро. — Прости, — Алёна подъехала, резко затормозив около одногруппницы, — ты в порядке? — Да, да, это ты прости, — Алина виновато улыбнулась, поднимаясь на ноги, — совсем сегодня рассеянная. Косторная пожала плечами и снова ушла в заход на триксель, разжигая в себе раздражение по поводу произошедшего. «А нефиг мне под ноги лезть!..» Она уселась на диванчик рядом с Аней и Сашей, рассказывая о том, какие дурацкие вопросы задают журналисты. Девочки залились смехом, но почти тут же успокоились, слыша первые ноты «Клеопатры». Недокрут, падение, недокрут, недокрут, недокрут. Алёна даже не пыталась подавить ухмылку, глядя на то, как Этери Георгиевна предельно холодно встречала Алину. *** — Какая жалость, какая жалость, — напевала себе под нос девушка, собираясь с утра на тренировку. В комнату заглянул сонный брат, нахмурившийся при виде довольно улыбающейся сестры, что хмурыми снежными московскими утрами было крайней редкостью. — Какая жалость? Алёна вздрогнула, обернувшись в сторону двери. И снова расплылась в довольной улыбке, махнув рукой. — Да так, неважно. Иди спать, а то опять пропустишь школу. — У меня каникулы, — закатил глаза брат, хлопнув за собой дверью. Косторная поджала губы, силясь не рассмеяться. Надо же, она уже почти и забыла, что буквально через три дня Новый год. — Какая жалость, какая жалость, — снова начала напевать она, аккуратно складывая новенькие кофточки «Найк» в чемодан. Перед глазами всплыла картинка вечерних новостей с Алиной, не дававшая ей покоя уже далеко не первую неделю. Девушка ухмыльнулась. Без Алины на чемпионате России было спокойней, проще. Всё внимание Этери Георгиевны, наконец, делилось поровну между ученицами, а не по принципу — Загитова и остальные. — Умница, просто умница, — женщина довольно улыбнулась, притянув на сущее мгновенье к себе Алёну, едва ощутимо задев носом висок, — вот такие прокаты — то, что мне действительно нравится, — шёпот на ухо, чтобы микрофоны, расставленные по всей арене, не выловили ни единого слова. А у Алёны по спине мурашки от шёпота, странное, обволакивающее тепло, током проходящее по телу. Она хотела обнять женщину сильнее, зарыться носом в кудряшки, как это изредка делала после тренировок, но желание притупилось следом за поздравлениями от других тренеров. —…Этери Георгиевна меня похвалила, — чувствуя, как переполняющее её счастье готово превратиться в самые настоящие крылья, раскрылась перед журналистами Алёна. — Что она сказала? — Я… я не могу это сказать, эм, но она сказала, что я хорошо выполнила все прыжковые элементы, — с лёгкой запинкой, стараясь не сболтнуть лишнего. Этери Георгиевна не любила, когда девочки много болтали в интервью, а Алёна не любила, когда кто-то знал её маленькие слабости. И пусть после произвольной всё пошло совсем не так, как рассчитывала Косторная, прошедшим чемпионатом она всё же была довольна. Была довольна почти идеальной короткой, была довольна своими прокатами, была довольна похвалой тренеров. Расстроилась, конечно, но не от того, что не выиграла золото, а от того, что всё внимание (в том числе и тренеров) было приковано не к ней, а к хрупкой скромной Ане. Но ещё больше Алёна была довольна тем, что рядом, наконец, не было Алины. Ни на чемпионате, ни — уже — на тренировках. *** — Этери Георгиевна, ну может мы всё-таки вставим его? — Алён, напомни, сколько раз он у тебя получается из десяти? Косторная надулась, но упрямо ехать следом за тренером не перестала. Мимо то и дело проносились юниорки, вовсю готовящиеся к своему чемпионату мира. Аня рассматривала вместе с Сергеем Викторовичем следы от коньков, пытаясь понять, в чём в этот раз была ошибка на флипе, а Саша, игнорируя всех и вся, носилась из одного конца в другой, сигая то четверной тулуп, то флип. — Этери Георгиевна, у всех сложный контент, а у меня — нет, — решила бить контраргументом девушка, — если Саша с Аней выкатают свои квады, то у меня не будет даже смысла бороться. — Что значит — не будет смысла? Женщина развернулась так резко, что Алёна от испуга дёрнулась назад, зацепившись ногой за ногу и больно шлёпнувшись на задницу. — Видишь? Ты даже на ровном месте падаешь, какой тебе квадсальхов, — она хмыкнула, качнув головой, но помогла ученице подняться. — Вы меня просто напугали, — не оставалась в долгу Косторная, — ну давайте хотя бы попробуем накатывать с ним программу! Может, он станет лучше идти. Как триксель тогда. Этери Георгиевна неодобрительно покачала головой. — Ты сама себе на ровном месте устраиваешь проблемы. Ты помнишь, что было в Граце? «Да. Глупое падение с тройного прыжка» — Если что-то пойдёт не так, посыплется вся программа. А учитывая, что ты мне через раз валишь лутц, лучше будет заняться стабильностью. Поняла? Алёна несогласно поджала губы. — Алёна! — Да поняла, поняла, — она раздражённо отмахнулась, отъезжая, — нет, так нет. Либела, флип-тулуп, лутц, лутц, сальхов-тулуп и нелюбимый бильман. Косторная остановилась у бортика, делая глоток воды, как её взгляд зацепился за вышедшего на лёд мужчину, первые несколько секунд стоявшего на месте и наблюдавшего за катающимися фигуристами. Розанов. «Так, а это идея, — Алёна улыбнулась пришедшей в голову мысли, — его-то будет проще подбить на обкатку программы с квадсальховым.» *** «Зачем вы ушли?» «Так надо было, Алён» «Но почему?» «Однажды ты поймёшь» Косторная постучала ноготками по телефону. Последние сообщения были датированы маем, с тех пор — тишина. В Новогорске было непривычно тоскливо. Весной, когда ушла Саша и пару девочек из младших групп, а Алина твёрдо отказалась возобновлять на предолимпийский сезон карьеру, Алёне казалось, что это её шанс. Шанс стать полноценной примой группы, получать всё внимание тренеров. А на деле… Девушка подпёрла щеку рукой, разглядывая катающуюся за бортиком малышню. Вроде физически не могут быть в сборной, но что они тут делают?! Раздражение, было накатившее из-за детей, также быстро испарилось. Она снова почувствовала странное, тянущее чувство в груди, мучившее её уже несколько дней. Этери Георгиевна с уходом Саши решила, что лучшей тактикой будет обратить больше своего внимания на юниорок. На катке то и дело раздавалось то «Усачёва», то «Валиева», то «Хромых», то, чего доброго, «Акатьева». Её фамилия раздавалась также редко, как и раньше. — Эй, чего хандришь? Алёна прикусила губу, переводя взгляд на остановившуюся рядом Аню. Вот уж кто точно не страдает от отсутствия внимания. — Я не хандрю, я предаюсь умным мыслям, — хмыкнула девушка, вновь переводя взгляд на каток. — Например? — Щербакова улыбнулась и встала рядом. — Например, что они тут делают, — подавив подкатившее к горлу раздражение, рыкнула Алёна, кивая на детей. — Как что? — Аня удивилась. В этот момент, прям перед ними, попытались исполнить лутц-риттбергер, но упали с недокрученного ритта. — Некоторые из них уже по кандидатам выступать будут, некоторые по первому разряду. Всем надо готовиться, не только нам. Алёна тяжело вздохнула. — Что случилось? — С чего ты взяла, что что-то случилось? — девушка встрепенулась и скрестила руки на груди. Щербакова улыбнулась. — Ты сама не своя. Такая раздражённая в последнее время. — Меня просто напрягает, что отсюда нельзя выехать, — быстро нашлась Косторная, недовольно вспоминая ковидные ограничения. — Или то, что Сергей Александрович ушёл из группы? Не менее больно, но не то. — Слушай, Алён, а ты не влюбилась часом? — Что? — Алёну как парализовало. Что? Как? Как это возможно? Как Аня это поняла? Она же ведь никак, никоим образом, ни одним лишним жестом этого не показывала! — К-к-к… — А что, он симпатичный, молодой, незанятый, — Аня рассмеялась, кажется, не замечая шока подруги и последовавшего за её словами облегчения, большими буквами написанного на лице Косторной, — думаю, многие в такого бы влюбились. — Да-а-а, многие… *** Алёна листала чужие фото со сборов. Кисловодск, июнь, стоящие на одном льду Саша и Сергей Александрович. Вероятно, влюбись бы в него, она бы уже давно чувствовала ревность и желание оказаться поближе. Но когда она листала фото, она улыбалась и думала о том, что Трусова теперь может прыгать столько четверных, сколько ей вздумается. Вместо мыслей о бывшем тренере — перекати-поле. Нет, мысли о тренерах, точнее, об одном конкретном тренере, занимали её голову. Но им был ни Сергей Александрович, ни даже их симпатичный и одинокий (вроде) хореограф. Алёна откинула телефон в сторону и развалилась на кровати, тоскливо поглядывая в сторону окна. Уж лучше бы кто-то из них. Потому что, когда её плеча касались женские руки, она чувствовала странное тепло по всему телу. Когда она ей улыбалась, хотелось сделать всё, чтобы эта улыбка задержалась на лице подольше и досталась только ей одной. Когда она её обнимала, хотелось остановить время. И когда, ещё на карантине, Алёна с тихим ужасом, пробивающим на озноб, осознала, что она влюбилась в неё, то уже тогда понимала, что Вселенная решила за что-то наказать её. Потому что худшей для себя ситуации Косторная не видела. —…Даша, что за руки? Переделывай! Камила, у тебя змея, а не арабский танец, — разносился крик Этери Георгиевны над катком. Алёна, ещё не решив, попасть веселья ради под раздачу или нет, повторяла движения из программы под Билли Айлиш. — Алёна, ты стену ощупываешь или парня? Косторная вспыхнула, невольно отъезжая, когда женщина к ней приблизилась. — Ты чего? — тренер нахмурилась, подъезжая ещё ближе. Алёна жутко покраснела, её слегка потрясывало. — Ой, только не говори, что я попала. — Нет! — девушка отшатнулась, едва не поздоровавшись со льдом. Крепкие руки ухватили её за талию и вернули в исходное вертикальное положение. Лицо женщины было очень близко, и Алёна могла заметить едва уловимые морщинки в уголках глаз и беспокойный взгляд. — Ну тогда в чём проблема? — Тутберидзе объехала её со спины, мягко сжимая запястья Косторной в своих ладонях, — пальцы выпрями. Растопырь их, ты ощупываешь стену, ищешь выход. Не ковыряй, — она раздражённо перехватила дрожащие пальцы девушки, выпрямляя их, — взгляд переведи на правую руку, вот так, — Алёна вздрогнула от дыхания, коснувшегося её шеи, — да что сегодня с тобой такое? — Я… я нехорошо себя чувствую, Этери Георгиевна, — пробормотала с горящими от смущения кончиками ушей Алёна, — м-м-можно я пораньше уйду с тренировки? Тренер вздохнула, отпуская её руки и отъезжая. — Хорошо. До конца тренировки она так и не назвала её фамилии. *** — Алён, нам нужно с тобой поговорить. Дверь захлопнулась, и Алёна бахнулась на кровать. Тутберидзе присела рядом, выжидающе смотря на спортсменку. — Что с тобой происходит? — Я уже говорила, — Косторная поджала губы, — я плохо себя чувствую. — Может, — протянула после небольшой паузы женщина, — ты всё-таки обследуешься у врачей? Сейчас корона гуляет, мало ли. — Да не корона это, — она отмахнулась, чувствуя, как внутри всё сжалось. Ну вот как объяснить тренеру, что это из-за неё Алёна уже пятый день подряд валится с половины прыжков? — Просто… просто нехорошо. Судя по взгляду, Этери Георгиевна ей не верила от слова совсем. — Просто нехорошо? Может, тогда мне вообще не допускать тебя до тренировок, пока ты не объяснишь мне, в чём проблема? — Да не допускайте! Не допускайте, особенно с Камилой, Майей и Соней, — Алёна подскочила на месте, чувствуя вновь раздражение, — глядишь, хуже не станет. Может, даже лучше. — Алёна, — голос женщины стал ниже, с угрожающими нотками, — что это за условия пошли? — Это не условия, — девушка вскочила с кровати, скрещивая руки на груди, — это желание получать хоть чуточку тренерского внимания! — Я уделяю всем равное внимание, — отрезала Тутберидзе. — Да-да, равное внимание, равные шансы, — Алёна закатила глаза, — именно поэтому за Камилой бегаете, как за примой группы. Что, новая Алина Загитова, девочка в красной пачке? Взгляд женщины быстро менялся от встревоженного до непроницаемо-ледяного. — Или за Майей, которая не может лутц даже с пятой попытки прыгнуть? Или за Соней, которой поставили короткую под мою музыку? Косторная сжимала ладони, чувствуя разрастающееся раздражение. — Всё сказала? — Нет! — Тогда говори сейчас, пока мне не надоело тебя слушать, — женщина скопировала жест спортсменки, также скрещивая руки на груди. Но Алёна замолчала, внезапно почувствовав себя очень растеряно. — Я… — она пыталась ухватиться за какие-то мысли, витающие в голове, — я… — Последняя буква алфавита. Дальше? Косторная вспыхнула. Казалось бы, привычные шуточки Этери Георгиевны, на которые она обычно парировала или игнорировала, теперь начинали злить. — А ничего дальше! — Тогда подумай как следует, — Тутберидзе поднялась с кровати, наклонившись над Алёной, — в том числе и над своим поведением. И “требованиями”. А потом поговорим. Алёна опустила руки, сжимая их в кулаки и вновь разжимая, глядя на то, как женщина направилась к двери. — Стойте! Едва Этери Георгиевна успела обернуться, как девушка подскочила к ней, приподнимаясь на носочки и хватаясь за чужие плечи. И коснулась губами её губ, с какой-то отчаянной надеждой, таящей с каждой секундой. — Этери Георгиевна, я… — чуть задыхаясь, пролепетала Алёна, со страхом встречая ледяной взгляд в ответ. — У тебя три дня подумать, — отчеканила Тутберидзе, — обо всём. Дверь снова хлопнула, в этот раз оставляя девушку одну. Она задрожала, медленно оседая на пол. «Этери Георгиевна, я влюбилась в вас. И да, чёрт подери, со мной не всё в порядке».