Называй меня Марленой

      Последние полгода Дамиано казалось, что стены внезапно ставшей для него чужой квартиры начали нещадно давить на него. Он не мог спокойно находиться дома один — приходилось каждый вечер упрашивать Викторию остаться с ним. Когда де Анджелис начала отказывать ему, аргументируя очередным свиданием с очередным парнем из бара, в котором группа отдыхала каждую пятницу уже на протяжении года, Давид просил Итана и Томаса переночевать в его квартире. Когда парни устали подстраивать под него свои планы — Томас не мог спокойно спать не в своей кровати, а Итану просто-напросто было неловко проводить с ребятами почти двадцать четыре часа в сутки, не считая длительных перекуров в одиночестве, — Дамиано принялся заполнять из ниоткуда взявшуюся пустоту внутри себя крепким алкоголем и незнакомками.       Девушки, с которыми он знакомился на улицах и в барах, были его поклонницами, готовыми буквально на что угодно, лишь бы он провёл с ними ночь. Он даже не старался запомнить их имена. Франческа, Алессия, Мартина, Элиза, Сильвия — ему было совершенно не важно, брюнетка, блондинка или шатенка находится в его постели в очередную ночь. И пока каждая из девушек старательно ублажала его, надеясь заполучить его внимание и наивно веря, что она — та самая, единственная, та, которая создана для него самим Богом и им же благословлена, Дамиано понимал, что совсем ничего не чувствует.       Всё, что вдохновляло его — природа и городские пейзажи родного Рима, атмосфера любимого бара и ночного клуба, звучание бас-гитары Виктории, мягкий смех Итана и взволнованные глаза Томаса, рок-музыка семидесятых, одежда из кожи, серебряные украшения и новые татуировки, — перестало быть таким значимым, как раньше. Дамиано казалось, что он потух, перестал так ярко гореть, соревнуясь с самим собой, потерял интерес абсолютно ко всему, в первую очередь, к делу всей своей жизни. Слова не складывались в строчки, строчки — в куплеты, куплеты — в песни, и никакая мелодия не могла спасти Дамиано.       Виктория мягко клала руку на его плечо, говорила, что всё это временно, на что Давид твердил, мол, нет — он больше не чувствует той страсти и того огня, которые вели его все двадцать два года; ему больше неинтересны музыка, живопись, кинематограф, мода. Вик хрипло и громко смеялась, утверждая, что горячему итальянцу просто необходима любовь, чтобы в нём вновь вспыхнула неповторимая искра, разжигающая самый настоящий пожар. Томас протягивал Дамиано полупустую пачку любимых сигарет и тихо стоял рядом, не найдя нужных слов, а после убеждая себя, что молчание — лучшая поддержка, к тому же он всегда рядом. Итан был согласен с Викторией, кивая головой на каждое её слово, стоило ей снова завести этот разговор, и они даже принялись искать Дамиано девушку, но под тяжёлым взглядом медовых глаз вскоре забыли про эту идею.       Ему казалось, что он выполнил своё жизненное предназначение и не верил, что всё может измениться в один момент. Дамиано выкуривал крепкие сигареты, едва чувствуя горький вкус дыма, выбрасывая пустую пачку куда-то под ноги, запивал одинокий вечер водкой, даже не морщась, и лежал, глядя в белый потолок, словно ожидая малейшего знака, чтобы он начал действовать. Он ощущал себя потерянным в мире, где живёт практически восемь миллиардов людей, — и было бы наивно, в стиле его поклонниц, предполагать, что один человек точно создан для него.       Дамиано всегда думал, что человек, рядом с которым всегда находится порядка десятка людей, рядом с которым всегда есть самые близкие друзья, не может быть одинок. Что ему нельзя даже допускать мысль о том, что его достаточно нестабильное состояние увидит мать, всегда так трепетно относившаяся к нему, которая может волноваться больше, чем вообще следовало. Что он не может подвести группу, так долго идущую к популярности от выступлений на маленьких римских улочках. Что он не должен разочаровать Викторию, Итана и Томаса — тех, кто верит в него ещё сильнее, чем в себя.       Очередная ночь, проведённая в маленьком баре, который находился всего в паре кварталов от его дома, закончилась. Дамиано не пытался скрывать свою личность — лишь устало кивал в ответ каждой девушке, решившей задать достаточно прямой вопрос: «Это ты — тот самый Дамиано Давид?», а после давал автограф, пропуская все намёки на возможное продолжение вечера. Заполняя внутреннюю пустоту не самым качественным виски, который был немного разбавлен, и выдыхая сигаретный дым, который тут же смешивался с плотным воздухом в баре и терялся среди смеси адски сладких женских духов и крепкого алкоголя, он медленно расслаблялся телом, но мысли всё так же кружились вихрем. Выстукивая пальцами мелодию песни, которую группа сегодня репетировала до кровавых мозолей на пальцах от гитарных струн, до боли в плечах от игры на барабанной установке, до скрипящей сухости в горле даже после глотка чистой воды, Дамиано не понимал, что ему делать и куда бежать, чтобы спастись от самого себя.       Растягивая пересохшие губы в неискренней улыбке, адресованной брюнетке за соседним столиком, которая не сводила с него взгляд уже около получаса, Давид решил побродить по ночному Риму в одиночестве, к которому так привык, но которое так не хотел принимать. Словно ему снова было пятнадцать, и он бросил школу ради музыки; словно ему снова было шестнадцать, и он прогуливался по родному городу рядом с Итаном, выкуривая последние сигареты из пачки, купленной на двоих; словно ему снова было семнадцать, и он точно решил навсегда связать свою жизнь с музыкой, празднуя это с уже навсегда лучшими друзьями. Словно он — не Дамиано Давид, музыкант, солист популярной не только в Италии рок-группы. Словно он — Дамиано Давид, потерянный среди своих амбиций и надежд парень, почувствовавший засасывающую его пустоту и решивший это изменить пока не поздно.       Римские улочки всегда были особенными для него; и не потому, что маленький Дамиано вырывался из рук матери, надеясь самостоятельно изучить их, а после терялся среди одинаковых построек. И не потому, что Рим — его родной город, с которым связан миллион самых разных воспоминаний. И не потому, что именно здесь, в столице Италии, он познакомился со своими лучшими друзьями, ставшими неотъемлемой частью его жизни.       Именно в Риме, а не в поездке по Европе с родителями, не в соседнем городе, где жили родственники по стороне отца, не на морском побережье, где был скрытый от чужих глаз песчаный пляж, — именно в центре Рима, стоя посреди оживлённой улицы и слушая приятный шум города, Дамиано понял, какая мечта ведёт его по жизни. Он понял, что его не интересует ни математика, ни физика, ни химия, ни биология, ни остальные школьные предметы. Лишь музыка, давшая ему силы жить и наслаждаться, создавая песни.       Показавшийся слишком громким щелчок зажигалки, и медовые глаза, привычно обведённые чёрным карандашом, на пару секунд зажглись ярким огоньком. Дамиано затянулся горьким дымом, возвращая практически пустую пачку сигарет обратно в карман свободных клетчатых брюк, и снова понял, что совершенно ничего не чувствует. Кроме разъедающей душу пустоты, заполняющей разум, кроме горечи на языке, кроме принятия своего поражения — абсолютно ничего. Ни вдохновения, которое раньше появлялось буквально из ниоткуда, ни безграничного счастья от дела всей жизни, ни опьянения от пускай и разбавленного, но всё ещё крепкого виски.       Раздался уверенный цокот каблуков по асфальту, на что Дамиано даже не обернулся, рассматривая новые татуировки на пальцах левой руки. Несвежий маникюр с потрескавшимся чёрным лаком и уже зажившими заусенцами сигналили, что необходимо менять свою жизнь. Снова воцарился покой, нарушаемый лишь рок-музыкой и разговорами, которые слышались из бара. Давид сделал последнюю затяжку, бросая окурок себе под ноги и туша его подошвой массивного ботинка, и выдохнул сероватый дым в звёздное небо, поворачиваясь к девушке.       Стройная миниатюрная брюнетка облизнула накрашенные алой помадой губы и слегка прищурилась. Карие глаза в обрамлении угольно-чёрных ресниц несколько секунд сканировали непроницаемое выражение лица Дамиано, и только потом девушка слащаво улыбнулась, протягивая свою ладонь. — Сандра, — она сделала шаг вперёд, уверенно расправив плечи, пока Дамиано мысленно пытался предугадать её дальнейшие действия. Девушка, не встретив нужной заинтересованности к своей персоне, убрала ладонь, так и не дождавшись рукопожатия, и широко улыбнулась, пряча свою неловкость. — Не поделишься сигаретой?       Дамиано склонил голову набок, словно оценивая брюнетку: плавные изгибы талии и бёдер, затянутых в узкое платье, маленькая аккуратная грудь, видневшаяся из глубокого декольте, татуировка в виде цитаты под ключицей, стройные ноги. Она была хороша собой, но ничем особенным не выделялась среди других девушек. Он кивнул, протягивая пачку и чёрную зажигалку, усмехаясь, когда Сандра якобы случайно коснулась его ладони.       Девушка выдыхала идеальные кольца сероватого дыма, покручивая сигарету между тонких пальцев с аккуратным маникюром. Яркие ногти в цвет помады выделялись на фоне светлой кожи, как и чёрное платье, подчёркивающее её бледность. — Почему ты один в вечер пятницы? — Сандра повернулась к Дамиано, едва соприкасаясь с ним руками. На фильтре сигареты остался след алой помады. — Где твои друзья? Где твоя девушка?       Он растянул пересохшие губы в подобие улыбки, отстранённо смотря на девушку и доставая из пачки последнюю сигарету. Горький дым вновь заполнил лёгкие — для Дамиано он был почти что спасительный кислород — и вновь покинул их, растворяясь в тяжёлом ночном воздухе. — Если ты хотела узнать, свободен ли я, то могла открыто это спросить, — он поправил воротник розовой рубашки, которая была расстёгнута до солнечного сплетения, обнажая татуировки.       Сандра замялась, вновь пряча неловкость за улыбкой и затяжкой. Дамиано вскинул правую бровь — наивно решил дать себе ещё один шанс и ничего не менять в своей жизни. Девушка как нельзя кстати подходила для этого; и хоть это было нечестно по отношению к ней, он в первую очередь думал о себе. Сейчас ему было плевать, знает ли брюнетка, кто он такой, и расскажет ли обо всём своим подругам; плевать, что может испортить себе репутацию, — главное, вернуть себе настоящую жизнь, а не её подобие. — Друзья развлекаются каждый сам по себе — всё же не проводить нам вместе целые сутки, — Дамиано впервые за последние дни искренне приподнял уголок губ, — и я свободен, как ты уже могла понять.       Ему показалось, что вздох облегчения, вырвавшийся из груди его новой знакомой, услышал весь квартал. Её тёмные карие глаза довольно засверкали, скользя по его тонким губам. Тонкие бледные пальцы бросили недокуренную сигарету, опустившуюся на асфальт и замерцавшую алыми угольками, и мягко, но в то же время цепко взяли Дамиано за его слегка шершавую ладонь. — И что мы будем делать с твоим одиночеством? — Сандра замурлыкала, игриво царапая кожу длинными ногтями. Благодаря высоким каблукам разница в росте была не такой заметной, поэтому девушка опасно приблизилась к лицу Давида. Он чувствовал исходящий от неё удушающий аромат приторных духов — кажется, брюнетка переборщила с дозой слишком сладкой ванили — и крепкой сигареты. — Ты хочешь скрасить его? — Дамиано хмыкнул, кладя свободную ладонь на тонкую талию Сандры. Вторую руку он аккуратно высвободил из цепкой хватки и едва ощутимо поглаживал нежную бледную кожу на обнажённых острых плечах. — Уверена ли ты в своём решении?       Девушка, словно заворожённая, смотрела в его опасные медовые глаза и понимала, что тонет в них, пока сам Дамиано, будто хищник, наклонялся к ней. Тёмные шоколадные волосы волнами упали на его лицо, и Сандра мягко убрала их, чувствуя под пальцами небольшую липкость геля для укладки. Он снова усмехнулся, обдавая девушку горячим дыханием, с каким-то невероятным для себя нарциссическим превосходством осознавая, как влияет на девушку, однако внутри ничего не чувствовал, кроме пустоты и, может быть, удовлетворения от очередной жертвы.       Сандра сама потянулась за поцелуем, цепляясь за его жилистые плечи, желая найти спасение. Дамиано провёл языком по её губам, не чувствуя вкуса алой помады, и ощутил, как брюнетка моментально расслабилась в его руках. Он тут же ворвался с языком в её распахнутый рот; его рука скользнула в её тёмные шелковистые волосы, оттягивая их на затылке. Девушка с каким-то болезненным доверием полностью отдавалась поцелую, ощущая нечто новое в груди и лёгкость внизу живота. Дамиано же вновь разочаровался — не чувствовал ничего.       Поцелуй был механически отточенным; он прекрасно знал, что именно нравится большинству девушек. Давид даже пытался поверить, что ему приятно держать в объятиях довольно красивую незнакомку. Где-то на задворках сознания скользнула циничная мысль — заняться сексом с Сандрой, а утром выставить за дверь, обещая перезвонить, — но Дамиано тут же отмёл её. Пользоваться девушкой ради своего рода эксперимента не хотелось, да и вряд ли бы это принесло ему хоть малую каплю удовольствия.       Пока Сандра тихо не застонала, пошатнувшись на высоких каблуках, Дамиано даже не думал разрывать поцелуй — хотел точно понять, сможет ли заполнить пустоту внутри себя. Но с каждой секундой надежда покидала его, зато брюнетка, прижимавшаяся к нему всем своим телом, была готова отдаться прямо в тот же момент. Девушка уже старательно расстёгивала оставшиеся пуговицы на его рубашке, забывая, что они всё ещё стоят у небольшого бара, полного людей. — Знаешь, — Дамиано разорвал поцелуй, не обращая внимания на уже расстроенное и недовольное выражение лица Сандры, — нам стоит пообщаться в другой обстановке. Не здесь и не сейчас. Ты пьяна, и я не хочу этим пользоваться.       Он соврал. Ему было чертовски плевать на эту девушку, которую видел впервые в жизни. Ему было чертовски плевать, что она подумает о нём. Ему было чертовски плевать, встретятся ли они вновь и будет ли это совпадением. Но ему не было плевать на себя, и в какой-то момент он решил дать себе последний шанс.       Дамиано хотел спасти себя, хотел выбраться из замкнутого круга, в который сам себя загнал. И как бы эгоистично это ни звучало для остальных, он был готов сделать всё ради себя и своего благополучия. — Думаю, ты прав, — Сандра достала из сумочки небольшую визитку, протягивая её Дамиано, и зеркальце, чтобы поправить алую помаду. — Если захочешь вновь встретиться, позвони.       Взгляд её потемневших карих глаз был немного обиженным, и если бы Дамиано не было так всё равно, он бы с радостью позвал девушку на свидание — или на встречу в том же баре. Но он просто сжал визитку в руке, сминая её, а после положил в карман брюк к пустой пачке от сигарет.       Даже не попрощавшись, Давид отправился совсем в другую от дома сторону, желая развеяться. Сандра смотрела ему вслед, стирая со своих губ алую помаду и мысленно отмечая, что он отменно целуется, а после вернулась в бар, надеясь найти новую жертву, которая точно не сравнится с Дамиано в эту ночь.       Тяжёлая подошва массивных чёрных ботинок громко ступала по брусчатке, разрезая предрассветную тишину Рима. Маленький круглосуточный табачный магазинчик на пересечении двух узких улиц завлекал тёплым светом. Бросив под ноги пустую пачку и с болезненным наслаждением наступив на неё, Дамиано зашёл внутрь магазина, высматривая нужные ему сигареты. Молодая девушка в форме продавца заинтересованно глянула на него, явно узнав в нём солиста группы, на что он хмыкнул и расплатился, оставив десять евро в качестве чаевых.       Выдыхая дым любимых сигарет — единственное, что приносило хотя бы малую каплю удовольствия, — Дамиано следовал на пляж, словно его что-то невероятно туда тянуло. Едва сверкающая, но уже живая искра надежды внезапно зажглась в его сердце, и он удивлённо остановился, впитывая это чувство. Было слишком удивительно впервые за долгое время ощущать себя настоящим — не роботом, который живёт по определённому графику, не человеком, который просто-напросто забыл о себе в череде важных событий. На пару секунд Дамиано действительно почувствовал себя живым — таким, каким он хотел быть.       Средиземноморское побережье — место его спокойствия. Солёный влажный воздух моментально наполнил лёгкие, позволяя им расправиться и на мгновение забыться в своих воспоминаниях. Давид смотрел вдаль на морскую воду, улавливал каждую волну, желая раствориться в ней и почувствовать свободу.       Даже не удивившись, что в ночь с пятницы на субботу пляж пустовал, Дамиано стянул тяжёлые чёрные ботинки и цветные носки, которые подарила ему Виктория, позволяя себе зарыться пальцами ног в холодный песок. Это было приятно, но не настолько, чтобы он мог расслабиться и почувствовать себя хотя бы немного счастливым.       Холодная морская вода облизывала ступни, подвёрнутые клетчатые брюки намокли и потяжелели, но Дамиано медленно шёл по побережью, выкуривая сигарету за сигаретой. Дым отравлял лёгкие, заставлял горло едва заметно саднить, но ему было плевать на всё. Мелькнула мысль набить очередную татуировку на рёбрах, но налетевший прохладный ветер словно забрал её из головы Дамиано, оставляя другую идею — погрузиться под воду.       Не заботясь о мобильном, лежащем в кармане, о пачке сигарет и даже о номере Сандры, которой он всё же хотел позвонить через несколько дней, Дамиано, поправив волнистые шоколадные пряди, упавшие на глаза, постепенно заходил глубже в море. Стоя по пояс в холодной воде и совершенно не чувствуя этого — словно все нервные окончания в один миг атрофировались, — он смотрел на ещё сверкающее звёздами небо. — Хочу чувствовать, что я жив!       Хриплый голос разрезал морскую тишину. Дамиано тяжело дышал, выпустив в крике накопившуюся боль и усталость, — он больше не хотел просто существовать. Он хотел жить по-настоящему, чувствовать взлёты и падения, радоваться и наслаждаться каждым мгновением жизни — хотел заполнить затягивающую пустоту внутри себя. Но с каждым днём Дамиано всё больше сомневался, что это возможно.       Зайдя в тёмно-лазурную воду по грудь, он ощущал ласковые морские касания, не чувствуя холода. Волна накрыла его с головой; мокрые шоколадные пряди тут же упали на лицо, нестойкий чёрный карандаш небрежно размазался под глазами, ткань рубашки неприятно прилипла к телу. Сделав глубокий вдох, Дамиано нырнул, уплывая дальше от берега.       Когда лёгкие уже горели от нехватки кислорода, он упрямо продолжал направляться в морскую пучину. Стало немного легче — казалось, что все проблемы остались на побережье. Вокруг него было лишь море, готовое поглотить его. Голова кружилась, глаза нещадно щипала солёная вода, и Дамиано понял, что сам себя привёл к гибели, но упрямо не собирался сделать жизненно необходимый глоток воздуха.       Впервые за последнее время он почувствовал отголосок страха — за свою жизнь, за дальнейшее существование группы; за Викторию, которая тяжело переносит даже потерю дешёвых украшений, за Томаса, который всегда заботится о своих друзьях, за Итана, который всегда доверял ему больше всех; за родителей и брата, которые будут долго горевать об утрате. Дамиано запаниковал, желая выбраться на поверхность моря, но сознание быстро ускользало от него, ехидно шепча, что он хотел именно этого — испытать себя.       Последнее, что он запомнил перед тем, как закрыл глаза, отключаясь, — мелькнувшие ярким светом медные волосы и удивительно тёплая женская рука, крепко схватившая его за запястье.       Тёплая маленькая ладонь ласково коснулась его небритой щеки, убирая волнистые пряди шоколадных волос с его лица. Дамиано искренне улыбнулся, целуя сидящую у него на коленях девушку в висок, на что та тихо засмеялась, обвивая руками его шею. — Я очень скучала по тебе, Дами, — её голос — звонкий колокольчик, который он готов слушать до конца своей жизни; именно он стал маяком, ведущим его в правильном направлении. — Ты так много работаешь.       Её малахитовые глаза за мгновение наполнились тоской и болью, но всё ещё мягко смотрели на него. Дамиано всегда казалось, что он был готов отдать всё — работу, музыку, любые деньги, свою свободу, свою жизнь, — чтобы девушка никогда не знала ни скорби, ни плохого настроения, ни отчаяния, ни грусти.       Маленькие ладони с тонкими пальцами нежно перебирали его влажные после совместного душа тёмные волосы, чувствуя ментоловый запах его шампуня. Девушка выдохнула, положив голову на его обнажённое плечо и принимаясь кончиками пальцев обводить татуировки на груди. — Ты уже давно стала моей музой, — хриплый голос Дамиано звучал тихо; он боялся нарушить атмосферу счастья и спокойствия, которая есть только рядом с ней. — Все песни я посвящаю только тебе.       Медные влажные волосы, в утреннем свете солнца казавшиеся мириадами сплетённых между собой золотых лучей, приятно пахли абрикосами и карамелью; россыпь веснушек на щеках Дамиано считал звёздами и всегда утверждал, что девушка — неземная. Иначе он не мог объяснить её непохожесть на других. Поначалу казалось странным, что он выбрал спокойствие вместо бури итальянских страстей, но девушка словно уравновешивала его темперамент, остужая его горячие мысли своей безмятежностью. Именно её нежное, но такое чувственное умиротворение позволяло Дамиано жить по-настоящему, спасаясь от пылкости мира в этой гавани.       Её пухлые розовые губы растянулись в довольной улыбке; она провела носом вдоль его шеи, втягивая давно ставший родным запах смуглой кожи Дамиано и оставляя короткие поцелуи на его щеках. — Я так не хочу расставаться с тобой, — девушка встала с его колен, и Давид моментально почувствовал пустоту в своих руках; она прищурилась, мягко отбрасывая медные волосы назад. Его чёрная футболка идеально смотрелась на ней. — Ты же знаешь, что я не могу остаться, — Дамиано опустил голову, рассматривая серебряные кольца на своих пальцах. — Я бы отдал всё, лишь бы всегда быть рядом с тобой, но я связан обязательствами перед группой и продюсером. — Просто пообещай, что ты вернёшься, — глаза цвета малахита зажглись искрами надежды, — и мы с тобой уедем на пару недель туда, где будем только вдвоём. Где никого не будет: ни наших друзей, ни твоих поклонниц, ни чужих людей, вмешивающихся в нашу жизнь, ни сплетен. — Обещаю, — Дамиано выдохнул, ощущая холод. Девушка незаметно отступала назад, в тьму их квартиры, и это насторожило его. — Куда ты направляешься?       Снова раздался звонкий женский смех. Медные волосы ярко сверкнули в воздухе, искрясь впитавшимися в них солнечными лучами, и Дамиано, уже чувствуя страх — не за себя, а за неё, — шагнул за девушкой. Он успел вскользь схватить её за запястье, но она вырвалась, оставляя после себя мягкость кожи на кончиках шершавых пальцев. — Встретимся, когда ты будешь готов.       Она исчезла, словно её никогда не было, оставив после себя сладкий аромат созревших абрикосов и карамели и множество вопросов, на которые Дамиано не мог найти ответы. Едва заметная дымка рассеялась; никаких признаков присутствия девушки в квартире не было — даже малейшего намёка.       Дамиано закашлялся; морская вода быстро покидала его лёгкие. Холодная мокрая рубашка была полностью расстёгнута и неприятно прилипала к телу, как и брюки. — Очнулся, наконец.       Звонкий женский голос — такой же, как и в его то ли видении, то ли сне — зазвучал совсем близко. Малахитовые глаза с невероятным волнением смотрели на него, а за едва заметной золотистой дымкой скрывался страх за его жизнь. Дамиано пытался ответить ей, но девушка тут же подняла руку:  — Молчи. Тебе нужно отдышаться.       С тёмных медных волос стекала вода, пропитывая влажный песок, и он только заметил, что девушка рядом с ним сидит в мокром светлом платье. Её макияж едва заметно размазался под глазами, но ей было плевать на это. Она смотрела на Дамиано, мысленно взвешивая, что ему сказать. — Не знаю, что у тебя произошло, но попытка утонуть была очень плохой идеей, — девушка покачала головой, помогая ему сесть. — Хотел узнать, смогу ли я ощутить страх смерти, — горло нещадно саднило от кашля; и без того хриплый голос казался совсем осипшим. — Ты у нас, значит, бесстрашный? — малахитовые глаза сверкнули разочарованием. Девушка перевела взгляд с Дамиано на лазурную морскую воду, которая в лучах уже взошедшего на небосклон солнца стала ещё прозрачнее. — Ты подумал о своих близких?       Дамиано вновь закашлялся, отплёвывая оставшуюся воду. Сейчас ему хотелось доказать, что девушка рядом ничего о нём не знает и не может его осуждать, снова наплевать на её мысли и доводы, как он обычно это делал с каждым, даже с друзьями, но почему-то её изумрудные глаза, в которых он видел настоящий ураган эмоций — в первую очередь, страх за его жизнь, — словно вдохнули в него силы.       И это было настолько непривычно — чувствовать внутри себя искры света, а не бесконечную пустоту, — что Дамиано испуганно посмотрел на девушку. Та устало погружала пальцы ног во влажный песок, смотря вдаль и едва заметно прищуривая глаза от ярких солнечных лучей. — Нужно быть законченным эгоистом, чтобы так рисковать своей жизнью и не думать о других, — звонкий нежный голос звучал на удивление жёстко и хлёстко, окончательно приводя его в сознание. — Мне страшно представить, что бы случилось с тобой и твоими близкими. — Почему тебя это так заботит? — осипший голос Дамиано был тихим; ему приходилось делать над собой усилие, чтобы ответить девушке. — Тебе должно быть плевать на совершенно чужого человека.       Он сделал первый глубокий вдох, расправляя лёгкие. Привычно достав из кармана мокрых брюк пачку сигарет, понял, что они влажные, и откинул её. Единственное спасение, его успокоительное, которое помогает ему уже больше пяти лет, сейчас было безнадёжно испорчено. Девушка повернулась на его тяжёлый хриплый вздох. — Именно поэтому люди несчастны, — она встала, стряхнув с влажного светлого платья прилипшие к нему песчинки, — каждый думает только о себе.       Медленно шагая босыми ступнями по влажному песку в сторону просыпающегося Рима, который уже звенел бодрыми голосами своих жителей, она обернулась, взмахнув медными волосами, которые в первых золотых лучах солнца казались ещё ярче. — Надеюсь, ты перестанешь так узко и эгоистично мыслить, — снова жёсткие слова, никак не вязавшиеся с нежным образом, словно ударили по сердцу Дамиано.       Собрав все оставшиеся силы, он встал, собираясь последовать за ней, но остался стоять на месте, смотря вслед девушке, смутно показавшейся ему знакомой. — Скажи хоть, как тебя зовут, — он не узнал свой сиплый голос, когда крикнул ей.       Загадочная улыбка скользнула по её губам, а глаза вновь засияли ярким малахитом. И перед тем, как оставить Дамиано в одиночестве на безлюдном пляже, она ответила: — Называй меня Марленой.