Another life / Другая жизнь

      Он просыпается далеко не от приятных ощущений.              Очень жарко, просто невыносимо.       Его словно придавило десятитонной плитой, которая не дает пошевелиться, а еще и старательно греет — так, что Галф весь в испарине.       А еще сильно болит спина — как раз из-за невозможности двигаться. И, вероятно, так он провел всю ночь: в одной позе.              Приоткрытый глаз сообщает следующие сведения хозяину: на него буквально завалился некто Мью Суппасит, оплел его руками и ногами, как коала. И спит, уткнувшись в плечо своим невыносимо красивым, но несколько опухшим с утра лицом, что добавляет его божественности немного приземленной человечности.              Галф протестующе стонет от боли задеревеневших мышц и пытается скинуть с себя чужие конечности:              — Мью, слезь с меня — спина болит так, что я пошевелиться не могу.              На его удивление его даже слышат, потому что эти черные заспанные глаза тоже приоткрываются, а его уха касается теплый хриплый шепот, заставляя вздрогнуть и поежиться из-за появившихся мурашек:              — Сильно болит? Давай помассирую.              Галф не успевает ничего ответить, а эти бессовестные руки уже скользят по его бокам к пояснице, чтобы проникнуть под майку и приятно надавить на ноющие мышцы.              — Ох… — Он невольно выдыхает, потому что это и в самом деле приносит облегчение.              — Вот тут? Вот так?              Мью продолжает ритмично нажимать.       Очень ритмично, даже слишком.       И поглаживать между надавливаниями буквально кончиками пальцев, а поясница — это у него чувствительная область, поэтому Галф невольно начинает ерзать в этих умелых руках.              — Мью, перестань… Уже все прошло.              Массажист хренов, хочется добавить, но ему сейчас слишком приятно для таких резких слов. Поэтому он продолжает извиваться в этих касаниях и прерывисто дышать в чужое плечо. Боль уже забыта, потому что теперь у него уже другая проблема: напряжение в известной области, которое растет с каждой секундой все сильнее.              А еще дикое, совершенно иррациональное желание поцеловать эти губы, что касаются сейчас его плеча через ткань одежды. Но несвежее утреннее дыхание никто не отменял, поэтому он прикусывает нижнюю губу, чтобы сдерживаться, и снова жалобно просит, почти умоляет:              — Мью, хватит, пожалуйста…              Сил оттолкнуть нет совсем, да и аргументация его размазывает по всем поверхностям:              — Тебе же вроде нравится, когда я так делаю…              Нравится, очень.       Даже слишком, поэтому он старается отодвинуться и протестовать:              — Мью, не надо…              Но искушающая ладонь уже вовсю гладит нежную кожу спины, не стесняется проходиться вверх и вниз, чуть царапать ногтями выступающие позвонки и крылья лопаток, а потом лечь на ягодицы, чтобы прижать к телу своего хозяина совсем уж тесно.       Чтобы Галф понял, что маленькая утренняя проблема есть не только у него.              — Мью… — Он в очередной раз испуганно выдыхает, но руки ложатся на чужую грудь совсем не чтобы оттолкнуть, а банально удержаться. — Нам нельзя…              Ладони тоже предают его, потому что жадно, через прикосновения, впитывают жар кожи. И очень хотят почувствовать ее гладкость и упругость без помех, но Галф сам себя осаживает: нельзя.              — Почему? — Суппасит продолжает жарко дышать ему в шею, вот ни разу не добавляя уверенности.              — Потому что у нас деловые отношения! Мы партнеры! Друзья, в конце-то концов! — А ладони так и ноют от желания коснуться обнаженной плоти...              — Не вижу противоречий, — рука скользит по талии со спины на живот, которого Галф так безумно стесняется, чтобы дотронуться до кромки шорт и чуть опуститься, заставляя Галфа исступленно проскулить, — поможем по-дружески друг другу.              Вот как-то трудно оперировать логическими доводами о неприемлемости такой помощи, когда чужая ладонь гладит и надавливает на твой член, пусть и через одежду.       Невозможно, если точнее.              Галф в отчаянии прикусывает ладонь, чтобы не начать стонать от таких прикосновений, потому что слишком давно он не чувствовал ничего подобного. А затем эта искушающая рука ныряет под ткань шорт и сразу нижнее белье — и у него заканчиваются аргументы, потому что невыносимо приятно ощущать это властное касание на болезненно ноющем органе.              А Мью точно знает, что делать, чтобы свести с ума одного конкретного парня, потому что его движения четкие и уверенные: большой палец шершавой подушечкой водит по чувствительной головке, размазывая уже давно выступившую смазку и заставляя Галфа отчаянно скулить, уткнувшись лицом в широкую грудь. Ладонь обхватывает член, чуть сдавливает, потом отпускает, чтобы скользить по всей длине, чередуя сжатие и расслабление.              Он сошел с ума, раз это все позволяет с собой делать, но голова явно отключилась — остались только неуправляемые инстинкты, которые требуют руки этого человека на теле, а также быть к нему максимально близко — кожа к коже. Мью словно читает его мысли, потому что спускает его шорты и боксеры вниз, обнажая плоть и шепча:              — Поможешь мне тоже?              Мутный от помешательства взгляд падает на узкие джинсы, на которых в области паха расплывается мокрое пятно, но оно только подчеркивает значительный бугорок: кто-то явно страдает из-за давления этой плотной жесткой ткани. Как в бреду, Галф тянется, чтобы расстегнуть пуговицу и затем молнию. Его рука на секунду замирает перед тем, как дернуть штаны вниз, а затем и боксеры.              А обратного пути уже нет, потому что его ладонь как-то жадно и голодно до прикосновений обхватывает чужое возбуждение, чтобы отомстить довести до сумасшествия того, кто это делает сейчас с ним. Но… хочется еще ближе, еще теснее.              — Закинь ногу мне на бедро, — это, наверное, сам дьявол шепчет ему на ухо.              И он слушается, беспрекословно, чтобы застонать от удовлетворения, когда их чресла соприкасаются, как и руки словно сплетаются в едином порыве: доставить другому удовольствие.              — Вот так, а теперь двигай ладонью вместе со мной, — Мью уверенно соединяет их члены, чтобы можно было гладить, двигаться, ласкать вместе.              А Галф умирает от желания целоваться — его просто рвет на части от невозможности впиться в эти дрожащие губы. Поэтому он идет на компромисс и начинает оставлять легкие поцелуи на шее, челюсти, скулах — только бы заглушить этот голод.              Мью свободной рукой берет его за подбородок и тянется к его губам с явным намерением, а он в последний момент отворачивается в отчаянии:              — Я не могу!              — Почему? — Его целуют в уголок губ. — Я же вижу: ты хочешь. А вчера мы уже целовались...              — Я не чистил с утра зубы, — Галф почти плачет.              — И что? Я тоже, — Мью улыбается, но ни на минуту не прекращает движения руки по их членам, заставляя Галф приоткрыть рот в удовольствии. — Но раз ты такой стеснительный — подожду, пока ты сходишь умыться, а пока…              Впивается ртом хищно в его шею, уже влажную от выступившего пота, и ускоряет движения ладонью вверх и вниз. Галф понимает, что они оба уже на грани, потому что ощущения обострились до максимума и стали почти нетерпимыми.              Он цепляется пальцами, наверняка до синяков, в плечо и откидывает голову на подушку, давая доступ к шее, на которой точно потом останутся следы от засосов, но сейчас ему все равно. Все, что сейчас имеет значение — как ему хорошо, когда их руки движутся в унисон, помогая друг другу достичь пика.              На острие оргазма Галф выгибается и стонет так громко, что его наверняка слышит за стенкой Ран, но ему все равно, потому что это слишком офигенно. Через несколько движений его догоняет Мью и прикусывает в очередной раз кожу в основании шеи, а потом… неожиданно лижет ее:              — Вкусно…              Он не будет думать о том, что сейчас они лежат мокрые от пота и уставшие на его кровати.       И о том, что это все вообще не должно было произойти.              Галф просто, не глядя, пытается высвободиться из этих жадных рук, что снова взяли его в плен и прижали к себе несмотря на то, что они оба сейчас запачканы в сперме — и не ясно, где чья.              — Ты куда? — Мью явно разморило, его глаза прикрыты, словно тот вот-вот уснет.              — Мне надо в душ.              Он просто не может себе позволить остаться здесь лежать в теплых объятиях, потому что это… что-то значит.       А ему все это не надо.              Суппасит словно читает его мысли:              — Не переживай ты так — это ничего не значит. Мы просто помогли друг другу сбросить сексуальное напряжение, которое возникло после вчерашнего вечера и поцелуев. По-братски, по-дружески.              — Ты со всеми друзьями так передергиваешь? — Его неожиданно злит последняя фраза.              — Нет, только с особенными, — Мью устало пожимает плечами, — но не нужно разводить драму на пустом месте.              — Мы, кажется, договорились, что у нас только деловые отношения! — Галф невольно повышает голос, а затем испуганно зажимает себе рот, чтобы сосед этого не услышал. — И в них не входила такая… помощь.              — Не входила, — Мью даже соглашается, — но тебе же понравилось.              — Нет! — Галф отворачивается и роется в шкафу, чтобы найти полотенце и прикрыть все последствия разврата на своей одежде.              — Правда? Тогда меня, наверное, дождик оросил, — эта скотина смеется и трет свой чертов пресс с шестью кубиками, который все еще в чем-то белесом и липком.              — Придурок! — Галф кидает в него другим полотенцем. — На вот, вытрись, а я в душ.              Он на самом деле фактически сбегает из комнаты, чтобы в душе обреченно сползти по стенке с мыслью, что же он натворил.       Что отключил разум и позволил Мью увлечь себя в подобное.              Но что он может поделать, если каждое прикосновение этого альфы сводит его с ума.