Вороны-москвички меня разбудили
Промокшие спички надежду убилиКурить. Значит, буду дольше жить
Значит, будем… Ливень в тот день был как раз кстати. Обычный Питер. На душе скребли кошки, ненависть подогревалась во внутренней микроволновке в дополнение к неприязни, вызванной несправедливостью суда. В голове у Лёши до сих пор не укладывались события получасовой давности. В раздумьях он обошёл уже уйму дворов, сам чуть не попал под машину, если бы не схвативший за шиворот мужчина на пешеходе. Знал бы этот треклятый мужик, как сейчас Макаров хотел умереть. Не просто умереть, а сдохнуть — заплакал вместе с ним бы. Промокший до нитки парень не торопился возвращаться в Детский дом, всё время обходил его стороной, но всё равно держался поблизости. В ушах противно звенели слова мажора около здания суда, зря он тогда остановился и не врезал ему прямо по смазливому и чересчур слащавому личику. От собственной слабости противно стало, в горле стоял ком, а на глаза опять наворачивались предательские слёзы. Макаров обещал себе быть сильным, но тогда он не знал, что это до ужаса трудно, особенно когда ты остался совершенно один в этом злом и чёрством мире, в котором ты нахер никому не нужен. Даже эти лживые воспитатели, постоянно щебечущие о том, что ты важен для них, лгут в лицо и от этого становится ещё хуже. Казалось, что погода специально отражала внутреннее состояние мальчика, разбитого о жестокость земной жизни. Внутри у Лёши всё взрывалось от негодования и гнева, чувства нарастающей в обществе несправедливости. Конечно, если в мире всем правят деньги, то о какой справедливости может вообще идти речь? В Питерском обществе всё куплено заранее. Каждый — лишь продажная свинья, отчего блевать охото. Макаров не имел никого, кроме сестры, да и она теперь гниёт в могиле, в которой и сам мальчик сейчас непрочь оказаться. Лишь бы ближе к дорогой сестрёнке, которую у него забрал бессовестный, наглый и напросто зажравшийся от жизни мажор, смеющий предполагать, что имеет право на всё и на всех. Честно, мальчик всеми правдами и неправдами пытался добиться в суде чёртовой справедливости, но когда всё уже куплено смысла бороться нет. И он это знал, но до последнего не сдавался. Остановившись в каком-то захудалом дворике Лёша принялся рыть в кармане сигареты. К его собственному сожалению в пачке осталась только одна одинокая сигарета, тут же подкуренная старой зажигалкой, работавшей через раз. Никотин неприятно жёг лёгкие, но доставлял хоть какое-то отвлечение. Мысли крутились вокруг аварии. Казалось, что в руках паренька до сих пор лежал труп сестры. Макаров хмыкнул. — Браво, я тут убиваюсь, а мой соулмейт радуется жизни! — цедит он, резко закашливаясь. Зависть греет душу адским пламенем — почему у него не может быть всё хорошо? По ощущениям казалось, что у пары слишком хороший день. Чего таить — чуть ли не каждый день для его соулмейта — праздник, за исключением редких деньков, когда и ему было не так сказочно, как сейчас. Только вот по сравнению с Лёшей у пары было всё не настолько ужасно. Лёша Макаров — обычный детдомовец, у которого никого и ничего не осталось, за исключением чувств, эмоций, совести и повышенного чувства справедливости, которой так не хватает в его проклятой жизни. С детства он привык к ужасам детского дома, в котором обитал. Когда-то Лёша задумался, что было бы не плохо иметь возможность «чинить» других детей из детдома, как и его самого когда-то починили. Точнее, отреставрировали. Конечно, в этом помог Сергей Разумовский, в чём ему все искренне благодарны, но этого мало. Как с конфетой — обёртка выглядит очень презентабельно и красиво, а то, что внутри неё — не стоит и гроша ломанного. Даже несмотря на красивое здание в нём происходили всё те же ужасы, что и раньше: слабых избивали, оскорбляли и не давали жить спокойно; иные же считали себя королями, позволяя себе слишком много. Для Лёши Макарова не изменилось ничего. Парень частенько задумывался, каково его соулмейту? Каково ему каждый божий день находить на своём теле новые раны и синяки? Макаров знал, что его паре с ним не повезло. И он ни капли не удивиться, если преначертанный ему судьбою человек его ненавидит. Как же, он сам себя за смерть сестры ненавидит. Нет, винить он будет только Гречкина, но не себя. Хоть как бы внутренний голос не кричал о том, что это именно Лёша не уследил за маленькой сестрой, винить он себя не будет. Кирилл Гречкин тоже много что сделал, чтобы лишить его всего.Корабли в моей гавани жечь
На рубли поменяю билетОтрастить бы до самых бы плеч
Я никогда не вернусь домой×××
С тобой мне так интересно, а с ними не очень
Я вижу, что тесно, я помню, что прочноДарю время; видишь: я горю
Кто-то спутал… У Гречкина всё было (не)идеально. На вечер намечалась очередная вечеринка, на которой он сможет оторваться по полной, чего ему не удавалось очень долго. Куча других-чужих мажоров, якобы считавшихся друзьями Гречкина, будут обыкновенно толпиться в шумном помещении. Запах элитного алкоголя и дорогих сигарет снова будет днями-ночами преследовать его. А ведь это только самая малость. Ощущение полной свободы окрыляло его, заставляя скалиться в своей привычной усмешке ещё сильнее, чем раньше. Даже резкий вызов отца к себе в кабинет не печалил парня, равно как и не пугал. Перед дверью парень чутка помедлил, подумал над чем-то и хмыкнул. Ему хотелось с ноги открыть дверь, да так, чтобы несчастная с петель слетела, но он этого не сделал. Лучше, в принципе, и не было. Гречкин-младший со всей дури толкнул дверь рукой, та ударилась о стену, успев к тому же противно заскрипеть. Сидящий за столом из дорогого дерева мужчина посмотрел на сына с немой фразой: «Сила есть — ума не надо.» И нет, Кирилл не был глупым, но и прекрасным умом он не отличался. Потому и поступков необдуманных и тупых за ним всё же было немало. Вот только самое главное, что все эти поступки были совершены в пьяном или ином другом угаре, когда Гречкин-младший особо не следил за своими действиями, прекрасно понимая, что батя всё равно откупиться и всё исправит. — Чего хотел? — развязный голос парня вызвывает на лице отца гримасу недовольства. Всеволод Гречкин и так был не в духе после происходящих событий, виновник которых сейчас вальяжно восседает на кожаном кресле, закинув ноги на маленький кофейный столик. — Ты как с отцом разговариваешь? — цедит мужчина, сдерживая себя от дичайшего желания въехать кулаком по лицу сына. — Ты мне по гроб жизни должен, сопляк! — Ну извините, простите. Не знал, что здесь всё так официально. — насмехается парень, не воспринимая происходящее всерьёз. Что уж там говорить — Кирилл привык, что с него пылинки буквально сдувают, а все угрозы отца просто улетают в трубу. Вот и сейчас будет также. Парень вёл себя так, как ведёт всегда — плевать он хотел на тех, с кем разговаривает. Сейчас происходит ровно тоже самое. Только вот мысли парня совсем не в ту сторону направлены — он послал нахуй и вызов отца, и его плохое настроение. Его беспокоило сейчас только состояние его соулмейта. Тот явно был не в духе. И это мягко сказано. Гречкину-младшему даже его лексикона не хватит, чтобы описать всю моральную боль, которую его пара испытывает на данный момент. Ему и самому от этих ощущений на потолок лезть хотелось, но он не мог. У него ведь всегда всё хорошо. — Ты совсем охамел, Кирилл, — шипит отец, поднимаясь с кресла и направляясь в сторону своего нерадивого сына. — Надо было позволить суду упечь тебя за решётку — вот тогда бы я и посмотрел, как ты запоёшь! Кирилл насторожился, понимая, что сейчас лучше молчать и не издавать ни звука, честно вникая в слова отца. Что-то внутри него противилось этому, но остатки здравого смысла указывали на верность этого решения. — И я бы сделал это, если бы это не ударило по моей репутации! — сорвался мужчина, заставив сына подскочить с кресла. Парень начал нервничать, перебирая все возможные варианты развития событий. «И кто тебя за язык тянул» — думает Кирилл, надеясь, что и в этот раз прокатит. Но не прокатило. Гречкин-старший хватает сына за ворот рубашки и, приблизив его к себе на некоторое расстояние, шипит: — Ты — ничтожество, которое от жизни ещё ничего не добилось, а ведёшь себя так, словно Земля вокруг тебя вертится. И мужчина с силой толкает парня, и он, не успев среагировать, знакомится с полом ближе, чем когда-либо раньше. Глаза у Кирилла сейчас размером с блюдца из-под чашек для чая, не меньше. Он уверял себя в том, что отец не сможет поднять на него руку, но он смог. Не вытерпел — всё. — Как бы не так, сынок, как бы не так. — уже спокойным голос произносит мужчина, вновь усаживаясь в кресло возле стола. Он смотрит на сына долгим и нечитаемым взглядом, напоследок бросая: — А теперь вон из моего кабинета! И не дай Бог я узнаю, что ты опять что-то натворил, куда-то влип и далее по списку — ни денег, ни машин у тебя не будет. Ни-че-го, понял? Кирилл, наконец, поднимается, смотрит ошарашенным взглядом на отца и быстро кивает, пулей вылетая из душного кабинета. Он бежит в сторону выхода, перед глазами всё ещё играет сцена позора, а в груди теперь неприятно щемит. От происходящего ему становится тошно. Он, честно, не ожидал такого от отца, но увы. Настроение было в край испорчено, и никаких вечеринок и ночных заездов на авто ему уже не хотелось.И поджёг меня, ариведерчи
Не учили в глазок посмотретьИ едва ли успеют по плечи
×××
Я разобью турникет, и побегу по своим
Обратный чендж на билет, я буду ждать, ты звониВ мои обычные шесть, я стала старше на жизнь
Наверное, нужно учесть Лёша медленно брёл к детдому, предаваясь счастливым воспоминаниям, которые были связаны с сестрой. В груди до сих пор болело, но мальчик так и чувствовал, что его пара тоже грустит. Что ей или ему тоже плохо. И от этого становилось ещё хуже. Теперь-то Лёша винил в плохом настроении и состоянии соулмейта себя, ведь именно он недавно сильно убивался, что даже к этому моменту почти не изменилось, но всё же. Неужели его состояние так сильно могло повлиять на предначертанного человека? (Не в его случае) Парень вот уже подошёл к детскому дому, остановился отчего-то и закрыл глаза, тяжело вздыхая. Он прекрасно знал, что его там ждало. Очередные крики директрисы, окружающие его глупые снобы и, к его радости, единственный друг, если его можно было им назвать. Он вошёл в здание. В холле на удивление было пусто, тихо и до ужаса странно. Оглядевшись по сторонам, он, стараясь не шуметь, пошёл к своей комнате, которую делил с Мишкой Воронцовым, единственным другом за всю жизнь в детдоме. В коридорах, опять же, было подозрительно пусто. В голове начинала нарастать паника и страх, взявшиеся непонятно откуда. Ему бы радоваться, что его не раздерут воспитатели раньше времени, но он почему-то не чувствовал восторга от своего успешного возвращения. Даже около комнаты никто не караулил. Лёша остановился, мысленно помолился всем известным богам и зашёл внутрь комнаты, в которой кверху задом спал Миша. От сердца отлегло так, как никогда раньше. Макаров тихо и медленно подошёл к своей кровати и сел на неё. Она отозвалась противным скрипом, в свою очередь разбудившим соседа. Воронцов обернулся, протёр глаза и встал с кровати, потягиваясь. — Вернулась пропажа, — бурчит парень, распахивая окно в комнате. — Не против? — Валяй. — вяло бросает Макаров, плюхаясь на кровать от скуки. Внутри до сих пор ужасно горело. Состояние соулмейта и его собственное смешались воедино, и уже было непонятно, насколько каждому из них плохо. Сам Макаров до сих пор хотел убиться нахер, только бы быть рядом с сестрой, но не делал этого лишь ради пары, которой будет нестерпимо больно, если он совершит этот резкий и эмоциональный шаг. Лёша не привык к тому, чтобы его пара так негодовала. Он даже на миг задумался, что такого с ним могло произойти, чтобы ему было так… плохо? А было ли?..Корабли в моей гавани
Не взлетим, так поплаваемСтрелки ровно на два часа назад
В моей гавани…