Take my pain away

Отпускай

Чужие голоса

Из памяти слова

Которые нельзя никому сказать

Глаза сменили тон

Ты отпусти ладонь

Мой дом теперь закроется навсегда

Снова мысли на весы

На тебе две полосы

От моей любви, от твоей любви

      С момента возвращения Лёши в дом Гречкина прошло почти два дня. С того печального момента в палате Кирилл больше не видел Лёшу, только чувствовал, запоминая все его ощущения и эмоции.       Кирилл стал чувствовать себя намного лучше, порезы на руках, конечно, всё ещё болезненно ныли, но уже не так сильно, как раньше, особенно физически. Морально он до сих пор не мог справиться с произошедшим, продолжая повторять различные исходы в своей голове. Для него теперь жизнь стала одной из главных ценностей, которую он собирался защищать только ради жизни его соулмейта. Нет, Лёша не умрёт с ним в один день, но ощутит самую сильную и невыносимую боль. Возможно, для Лёши жизнь без Кирилла будет лучше, но совершать ещё одну попытку суицида парень не хотел только ради него.       Кирилл устало приоткрыл глаза ранним утром, солнце пробиралось сквозь шторы палаты, заставляя парня щурить глаза. Мелкая дрожь проходит по его телу, холодная и такая приятно-освежающая, словно он стоит под прохладным душем и смывает с себя грязь тяжёлого дня.       — Ха, — Лёгкий смешок вырывается из его рта, когда он окончательно понимает суть происходящего. — Пошёл в душ, значит.       Перед глазами пляшут картинки обнажённого молодого парня, мягко оглаживающего своё тело под струями воды. Его влажные густые волосы теряют свой привычный вид, а худые ноги немного расставлены в надежде не поскользнуться. Небольшой изгиб в талии и ровная гладкая спина, усыпанная океаном звёзд-родинок и тонкие, почти женские, руки.       — Чёрт… — С тяжёлым выдохом вырывается у парня, немного скомкавшего чистое постельное бельё. — Никогда бы не подумал, что буду думать о нём так.       Стыд резко накатил на него снежным холодным комом, проходясь по телу и сменяясь ужасно жарким потоком лавы. В попытке отбросить эти мысли он устало прикрыл глаза и потёр виски, стараясь сохранить на лице невозмутимость. Раннее утро, казалось, предвещало что-то хорошее, но дверь резко и громко открылась, почти ударяясь о стену, и на пороге появилось оно.       То самое оно, которого Кирилл избегал последние три месяца.       — Гречкин, — Голося на весь Питер, некий парень почти прыгает на кресло около койки, попутно буравя Гречкина-младшего злым взглядом. — Ты охуел?       — Чё те надо, розовый? — В этот момент глаза некоего парня почти выкатываются из орбит, словно он не находит речь парня знакомой, оно и верно.       — Ты охуел вдвойне, Кир, — Холодный пот стекает по лбу некоего парня, тщетно пытающегося его стереть.       — С хуя ли? — Кирилл продолжает расслаблено лежать на больничной койке, едва закатывая серые глаза.       — С хера ли, Кир, — Некий тяжело вздыхает и достаёт из пакета фрукты: мандарины, яблоки, груши и персики.       — Зачем? — Глупый вопрос, конечно, но Гречкину и правда хочется знать, с чего это такая щедрость.       — Бля, а ты хотел, чтобы я пришёл ни с чем? — Парень выгибает бровь и слегка тупит взгляд на запястья Кира, сдерживая неверящий вздох.       — Да-да, Илюха, я резал вены, — Краткий ответ на немой вопрос, и некий парень становится Илюхой.       — Зачем, а главное — нахуя? — Илья Артышов совсем не верит услышанному, закусывая нижнюю губы в порыве нервного тика.       — Соул, — Кирилл отворачивается, прожигая в окне дыру. — Подробностей не будет.       — Когда выписка?       — Через три дня.       — Так поздно? — Тут брови собеседника просто плывут вверх.       — Подумаешь, — Бросает Кир, очищая мандарин от кожуры и аккуратно разламывая его. — Я в этой больничке уже почти неделю, это ещё мало. Честно, хочется уже съебать в закат отсюда.       — Не ссы, Кирюша, я Дубровский, — Нелепо чеканит Илюха, воруя у больного дольку мандарина. — Я придумаю что-нибудь.       — Ха, ты-то да, — Ворчит больной, поправляя одеяло. — Придумаешь так, что нас потом сюда вообще даже под страхом смерти не пустят.       — Да ладно тебе, Кир, всё не так плохо, — Сквозь едкий смех вырывается у Артышова, проворачивающего в голове идеи.       — Даже не думай!       — Я ему, значит, помочь пытаюсь, а он вот так, — Обиженно надувает губы и отворачивается, супя нос. — Обратись ты ко мне теперь.       — Слушай, тут не так уж и плохо, как кажется, лишние три дня я точно переживу, — Уверяет Кирилл друга, нападая на персики.       — Слушай, я же могу тебя вытащить, — Продолжает напирать друг, слегка наклоняясь к лицу Кирилла. — Ты же знаешь, что я могу это сделать и без лишних историй.       — Иди ты, а, — Кирилл устало потирает переносицу, не желая пререкаться с другом.       — Только не говори мне, что ты по соулу не скучаешь? — Неосознанно вырывается у Ильи. Кирилл резко вздрагивает, хмурится и махает на Артышова рукой. — Серьёзно?       — Ты хоть знаешь, кто он?       — К твоему сведению, я уже всё разнюхал, — Ярко жестикулируя бросает второй, откидываясь в кресле.       — Тогда какого хрена ты спрашиваешь? — Вспыляет парень, хватаясь за край больничной койки руками. — Ты тупой или притворяешься?       — Кир, ты чего? — Обеспокоенно спрашивает Илья, поднимая руки. — Чё я такого тебе сказал, бля?       — Ничего, просто блять это не твоё дело, — Отрезает Кирилл, падая на койку и вздыхая от усталости.       — Ну-ну, конечно, не моё, так, лучший друг валяется в больничке с порезами и всё, — Ворчит темноволосый, а его голубые глаза продолжают наблюдать за выражением лица Гречкина-младшего. — Когда ты уже сможешь кому-нибудь высказаться?       — Илья, — Снова злится Кир, закатывая глаза и бросая в друга персик, удачно словленный оным, — Не начинай.       — Он тебе хотя бы нравится? — Кажется, вопросы Ильи переходят в другое русло, и Кирилл машинально дёргается, вспоминая об утренних мыслях. — Хотя бы чуть-чуть?       — Артышов Илья Анатольевич, если ты сейчас не заткнёшься, я вырву твой поганый язык! — Илья смеётся из-за Кирилла, насупившего нос и нахмурившегося. Сам же Гречкин пытается выбить из головы злосчастные воспоминания и унять мелкую дрожь в теле. — Чего ты смеёшься?       — Ты бы видел своё лицо сейчас! — Илья пытается унять хохот, держась за подлокотники кресла. — Кажется, ты что-то скрываешь.       — Нахуя ты мне такие вопросы задаёшь? — Кир немного успокаивается и потирает запястье. — Чёрт, какой же он неуклюжий! Где он там удариться умудрился?       — Это твоя карма за нежелание отвечать, крашеный, — С едким смехом подмечает Артышов, хватая яблоко.       — Жулик, не воруй! — С озорным отголоском говорит Кирилл, вспоминая старый мультфильм.       — Тебе жалко, что ли? — Парень уныло куксится и сжимает в руках небольшое яблоко, стараясь не уронить его.       — Нет, ты что, для тебя всё самое лучшее, до-ро-гой! — Тут Илья зло хмурится, слегка наклоняется к лицу Кира и горит желанием его убить.       — Ещё раз ты меня так назовёшь, и я за себя не ручаюсь, — Голос Ильи немного хрипит, в то время как Кирилл издевательски смеётся.       — Конечно, дорогой!       — Кирилл!       — Ты чё орёшь, как будто тебя режут, придурок? Сюда сейчас все сбегутся!       — Ничего, переживешь, Кирюша, — Теперь смеётся Илья, откидываясь в кресле и после грустно вздыхая. — Как ты докатился до такой жизни?       — С бешеной скоростью на своей любимой ламбе, — Илье кажется это сначала смешным и глупым, но потом он медленно понимает, что, в принципе, так и было. — Вот так и докатился, Илюша. Отмотать бы пленку, но

Все засвечено давно

Во мне тает дым

В тебе тает мир

Стучался в твою дверь, но забыл, что ты не одна

Я знаю, не откроешь, останусь тут до утра

Однажды все пройдет, ты запомни эти слова

Только лирика

×××

Отпускай!

Чужие голоса

Из памяти слова

Которые нельзя никому сказать

Глаза сменили тон

Ты отпусти ладонь

Мой дом теперь закроется навсегда

Отпускай!

Вслед за мечтами

Куда-то туда

Где мы снова играем

Играем с тобой

      Утро.       День.       Вечер.       Ночь.       В этом треклятом замке жизнь Лёши становится ужасно однообразной, полной скуки и тёплого мягкого дивана в огромном зале с большим плазменным телевизором. Кажется, теперь его ждут только серые будни Санкт-Петербурга, наполненные сериями любимых сериалов и, кажется, вкусной едой и подготовкой к возвращению в школу.       К несчастью Макарова, он не смог поступить в колледж и решил остаться в школе, доучиться и поступить в вуз, не имея ни малейшего понятия, какой выбрать. Даже сейчас, сидя на диване и заедая скуку чипсами, он не знал, что сдавать и куда поступать. Вероятно, это последнее, о чём хотел думать Лёша, и чего он не хотел больше всего. Разве это могло его мучать после двух месяцев отсутствия в школе в связи с многочисленными разбирательствами и судами?       С другой стороны, его мучало и другое. Выписка Гречкина-младшего была задержана из-за выявленного изнеможения организма. Лёша не понимал причин этого, ведь считал, что Кирилл живёт на широкую ногу и ни в чём себе не отказывает. Как оказалось, он пренебрегал едой, сном и употреблял много алкоголя и даже некоторой запрещёнки. Лёша, конечно, не был удивлён последнему, но всё же он хотел видеть Гречкина здоровым идиотом, каким его и представлял.       Думать об этом было ужасно невыносимо, особенно, когда смотришь на тарелки с едой и понимаешь, что он даже к ней не притрагивался, несмотря на её прекрасный вкус — готовили в особняке дай бог. Ещё хуже было засыпать, понимая, что его проблемы со сном, возможно, начались после всего случившегося, но Лёша не был уверен в этой версии.       Постепенно парень проникался неким сочувствием к соулмейту, но признать его до конца так и не мог.       Летели дни, Лёше казалось, что он не доживёт до возвращения Кирилла. В один из вечеров, он решил рискнуть и зашёл в комнату парня, но долго он там не был. С момента попытки суицида в комнате ничего не меняли, как ему сказали люди в поместье. Засохшие капли крови тёмно-красного цвета до сих пор были на белой простыне, открытые окна и опрокинутый стол, лежащие на полу вещи, и даже разбитое большое зеркало свидетельствовали об ужасе, происходившем здесь.       Возможно, не убирать в комнате — приказ Гречкина-старшего, чтобы потом окунуть в позорный стыд собственного сына из-за совершённого им поступка, но Лёша почему-то не хотел верить в это. Лёша хотел верить в человека, который относился к нему хорошо и знать, что он такой и есть. И всё же было бы неплохо как-то проверить «отзыв» Грома об отце Гречкина, узнать, маска лицемера на нём или нет. Лёша хотел этого, но боялся узнать, что человек, которого он считает хорошим, окажется гнилым. Макаров вернулся в зал и упал на диван.       — Лёша, — В комнату вошёл Всеволод Григорьевич, держа небольшой пакет в руках и подходя ближе к парню. — Ты как?       — Хорошо, вполне. Когда его выпишут? — Кажется, это самый часто задаваемый вопрос Лёши.       — Завтра, — Грустно отвечает мужчина, доставая из пакета коробку. — Держи, это тебе.       Мужчина протягивает небольшую белую коробку, в которой лежит совсем новенький телефон. Лёша сначала неуверенно тянет руку, но потом принимает подарок и начинает его распаковывать. Перед его глазами появляется иссиня-черный, достаточно большой телефон с чистым, красивым экраном. Совсем не как у его старого, побитого жизнью.       — Спасибо вам, Всеволод Григорьевич, — Запоздало благодарит мужчину, слегка улыбаясь уголками губ.       — Тут не за что благодарить, Алексей, — Голос мужчины сочится теплотой, а Лёша тихо вздыхает, настраивая гаджет под себя. — Ты ведь не готов к встрече с ним, не так ли?       — О чём вы?       — О Кирилле, конечно, — Подмечает Гречкин-старший, усаживаясь на диван рядом с парнем.       — Честно, не совсем, — Уныло отвечает Лёша, откладывая телефон и складывая руки в замок. — Но у меня нет другого выбора, кроме как жить с ним под одной крышей?       — Ты точно его простил? — Вопрос мужчины эхом проносится в голове Лёши, всего такого нахмурившегося и задумавшегося. — Сомневаюсь.       — Нет, что вы, я простил его, — Оправдывается Макаров, ярко жестикулируя. Всеволод Григорьевич устало махает рукой на парня, встаёт и усаживается на кресло рядом с диваном, не желая как-то стеснять молодого парня.       — Ты не умеешь лгать, Лёша, — Тихо бормочет мужчина, но так, чтобы парень его слышал. — Определённо не умеешь.       — И в этом вы ошибаетесь, Всеволод Григорьевич, — Лёша настаивает на своём и понимает, что тут он прав. — Я не лгу сейчас, всё, что сказано мной в данный момент — правда.       — Честно?       — Неужели я выгляжу в ваших глазах, как маленький ребёнок, которого стоит об этом спрашивать? — Недовольно произносит, закатывая глаза и складывая руки на груди.       — Именно так, — Мужчина посмеивается, давя лыбу во все 32 зуба. — Хорошо было бы, будь это так.       — Думаю, — Останавливаясь и слегка задумываясь, начинает Лёша. — Это так.       — Значит, думать это не твоё, Лёш, — Ехидство так и хочет литься из Гречкина-старшего, но он пытается остановиться.       — Обидно, но допустим, — Лёша улыбается сдержанно, но искренне, проводя рукой по подлокотнику.       — Интересно, спустя сколько минут после сожительства с Киром ты сбежишь? — Задумчиво произносит, наклоняя голову вправо. Лёша издаёт нервный смешок, а в его глазах играют черти.       — Вы хотели сказать секунд, не так ли?       — Знаешь, я даже вопрос неправильный задал, — Теперь же в глазах Всеволода Григорьевича плещутся чертята. — Сколько секунд пройдёт, прежде чем вы поубиваете друг друга?       — О, — Лёша задумчиво чешет затылок, а уголки его губ тянутся вниз в перевёрнутой улыбке. — Вероятно, секунд 30, может быть, даже меньше.       — Значит, моему сыну осталось жить очень мало. — Насмешливо оглашает вердикт и поднимается с места, глядя на карманные часы.       — Ну кто же сказал, что это он отправится туда, — Лёша указывает пальцем наверх, а потом вниз, улыбаясь и легко смеясь. — Он у вас профи в несчастных случаях.       — Так, мелкий, сиди дома, а я поехал, работа не терпит сильных отлагательств, — Голос мужчины становится неожиданно низким и строгим, а взгляд его серо-зелёных глаз пронзает хуже игл. — Еда в холодильнике, а, нет, вся прислуга, как обычно, в твоём распоряжении. Только не спали дворец, ради бога.       — Вы подаёте мне такие хорошие идеи, вы знали, Всеволод Григорьевич?       — Теперь знаю, Алексей, — Вполоборота отзывается Гречкин-старший, покидая комнату и дом.       Лёша опять остаётся один в этом огромном дворце, где скучно, нудно и не чем заняться. Мысли одна за одной крутятся в его голове, смешиваясь в противный водоворот. Он хрустит пальцами, продолжая сидеть на диване, а обкусаные недавно губы резко начинают болеть.       — Вот пидорас, — Вырывается у парня, когда он понимает, из-за чего это. — Не нервничай, Гречкин, всё хорошо, что хорошо кончается.       Покидать комнату не хотелось, но надо было. Впереди поступление в новую школу, а дальше только чёрту известно, что будет. Он и так уже много всего пропустил, учитывая, что уже конец октября. На глаза неожиданно наворачиваются слёзы, а из уст почти вылетает болезненный крик, стон.       — Блять, — Тихо вырывается, прежде чем он бегает в свою комнату, не желая быть замеченным в таком ужасном состоянии.       Вбегая в комнату, полную роскоши и удобства, он громко падает на кровать, вжимаясь головой в подушку. Он задыхается от слёз и нехватки кислорода, но упрямо продолжает лежать в таком положении, и только спустя несколько минут он переворачивается, глотая воздух ртом и громко кашляя. Тяжелое дыхание громом проносится по комнате, становясь единственным громким звуком во всём этом замке. Будто бы в детстве

Поздней весной

Снова за руки, вместе

Отпускай!

Чужие голоса

Из памяти слова

Которые нельзя никому сказать

Глаза сменили тон

Ты отпусти ладонь

Мой дом теперь закроется навсегда

×××

Чужие голоса

Из памяти слова

Которые нельзя никому сказать

Глаза сменили тон

Ты отпусти ладонь

Мой дом теперь закроется навсегда

Отпускай!

Чужие голоса

Из памяти слова

Которые нельзя никому сказать

      После посещения Илюхи прошло уже четыре дня. Сегодня выписка и долгожданное возвращение домой, где Кир сможет вдоволь объесться вредной пищей и отдохнуть от запаха больницы, ставшего триггером на ближайшие годы. Лежать в одном положении стало до одури ужасно, особенно, когда спазм прошивает поясницу и приходится вставать с койки.       — Ух ты ж блять, — Шипит Кирилл, потирая заболевшую часть тела и массируя её. Перед глазами всё ещё пляшут звёздочки, а тепло приятно разливается по телу.       Неожиданно дверь открывается и в палату входит отец, уставший и потрёпанный. Всеволод Григорьевич устало падает на кресло около койки и потирает переносицу, тяжело вздыхая. Молчание несколько затягивается, а желание Кирилла начать диалог спускается на дно. Настроение отца сейчас было не к чёрту, это он подметил сразу.       — Кирилл. — Твёрдо и уверенно произносит мужчина, стараясь унять дрожь в коленях и сосредочиться взглядом на сыне.       — Что случилось? — Кирилл старается не думать о плохом, но в голове сразу пролетают самые ужасные мысли.       — Я… Не уследил за ним, — Отчаянно вырывается, прежде чем Гречкин-старший бьёт по боковой части кровати кулаком.       — Папа, — Кладя руку отцу на колено, Кир всеми силами пытается успокоить и его, и себя.       — Лёша, он… Попал в больницу. — С выдохом вырывается у мужчины, а голова опускается вниз. Пронзительный взгляд сына становится сильнее, а нервные клетки отмирают одна за другой.       — Что?.. — Кир вспоминает, как ему было плохо ночью. Кости ломило, а спина ужасно болела, будто бетоноукладочная машина проехала по нему несколько раз. Кирилл затихает на несколько минут в ожидании ответа, который и сам понимает. — Что, твою мать, произошло?!       Кирилл подрывается с кровати, хватая отца за плечи и легко потрясывая его. Боль снова возвращается, и парень тяжело кряхтит и хватается за спину. Всеволод не смотрит на сына, стараясь сдержать в себе воспоминания прошлой ночи.       — Он упал с лестницы, — Вырывается, а на плечи Кирилла падает многотонный камень, опуская его на кровать обратно и заставляя отчаянно упереться взглядом в стену напротив. — Он пошёл куда-то среди ночи, меня в твоём доме не было, домработницы уже спали. Они проснулись от ужасного грохота и пошли осматривать дом. Лёша, — Всеволод останавливается, глядя на сына и утрачивая желание рассказывать дальше. На лице Кира отражается испуг, смешавшийся с гневом, глаза постепенно краснеют, а на лбу вздувается вена. — Они нашли его без сознания около лестницы, сразу вызвали скорую и его увезли в больницу. Сейчас он в стабильном состоянии, но ещё не пришёл в сознание.       — Как… — Кирилл шепчет, комкая простынь и быстро моргая, пытаясь согнать рвущиеся из глаз слёзы.       — Что ты чувствуешь сейчас? — Гречкин-старший откидывается на спинку кресла, дергая правой ногой.       — Да какая нахуй разница, что Я сейчас чувствую?! Ты хоть понимаешь, как вы все проебались, папа? У вас не хватило сил уследить только за одним парнем, пап. — Срывается парень, вскакивает с кровати и отходит к окну, рассматривая вид за окном, и тщетно пытается успокоиться. Кирилл нервно сжимает ладони, оставляя на внутренней стороне следы от немного отросших ногтей.       — Я знаю, Кирилл, я не об этом, — Всеволод сдерживается, чтобы не подливать масла в огонь и снова не устроить скандал, сломав их и так хрупкие хорошие взаимоотношения.       — А о чём тогда?       — Ты его любишь? — Тихо вырывается у старшего, а взгляд прожигает спину сына.       Неожиданная тишина окутывает комнату грустью и тоской. Кирилл молчит, а сердце бешено бьётся. Парень долго думает над этим, но ответа так и не находит.       — Не знаю, вероятнее, нет, — Бросает, прежде чем вернуться в койку и обессилено рухнуть. — Я не могу его любить, я его даже не знаю почти.       — Почему же? — Мужчина удивляется, выгибая левую бровь и немного приподнимаясь с кресла. — С чего ты решил, что не можешь его любить?       — Потому что я… — Ответ так и остаётся в голове Кирилла, ведь не это хочет от него услышать его отец.       «Потому что я убийца его сестры и его главный враг. Человек, который лишил его всего. Нет, я могу его любить, но не имею права на это.» — Проносится в голове у парня набатом, словно буквально через несколько минут его настигнет смерть с косой.       — Потому что «ты» что? — Всеволод Григорьевич путается в своих предположениях, желая услышать ответ сына, но спустя пару секунд мужчина всё понимает и понуро отворачивает взгляд от сына к виду из окна. — Кирилл, ты…сам виноват во всём, что произошло. Да, это звучит обидно, но лучше принять эту чистую правду, чем и дальше питаться той ложью, которую ты сам себе и придумал.       Тяжёлый вздох испускается их уст Гречкина-младшего, а он сам бьёт кулаком по кровати. Кажется, сейчас последняя мысль о собственной невиновности во всём произошедшем медленно умирает в его разуме.       — Я знаю, пап, знаю, просто до сих пор отказываюсь верить во всё произошедшее. Глаза сменили тон

Ты отпусти ладонь

Мой дом теперь закроется навсегда

Чужие голоса

Из памяти слова

Которые нельзя никому сказать

Глаза сменили тон

Ты отпусти ладонь

Мой дом теперь закроется навсегда