Слишком поздно.
Точка Сакуры на радаре неестественно застыла. — ...Это что, болото?! — крикнула Катя и потрясла головой из стороны в сторону, чтобы сфокусироваться — перед глазами всё плыло. Из-за резкой остановки её джаггернаут накренился вперёд и наполовину погряз в земле двумя передними конечностями. В темноте леса маленькое болотце было похоже на луг. Худшего места для джаггернаута с его большим давлением на землю и представить нельзя. Если сдам назад, получится выбраться. Она сжала оба рычага управления… — Сакура, уходи оттуда! Услышав Джонни, она подняла голову. Оптический сенсор повернулся вверх вслед за направлением её взгляда. Прямо перед ней стоял Лев. — ...Ох! Она находилась в пределах минимальной дальности поражения, и Лев занёс над ней свои передние конечности. Он действовал хладнокровно и безжалостно, как отлаженный механизм, перемалывающий своих жертв, оставаясь глухим к их мольбам. — Нет… Её слабый голос был похож на плач маленького ребёнка. — Я не хочу умирать… Огромные конечности Льва, способные легко перенести груз весом 50 тонн, с грохотом нанесли удар параллельно земле. Откидывающийся фонарь кабины джаггернаута отличался слабыми креплениями и легко отлетал под воздействием большой силы — унося с собой то, что находится внутри кабины. За эту особенность процессоры с презрением прозвали его гильотиной. И сейчас она сработала. Что-то круглое упало на землю с глухим стуком и исчезло в тени деревьев. Секунда ошеломлённого молчания, и ярость вместе с горем сплелись в одно целое. — Сакура?!.. Твою мать!!! — FJK, я отправляюсь её забрать. Дайте мне минуту! Я не могу оставить её там! Голос Джонни был абсолютно спокоен. Спокоен как заледеневшие глубокие воды озера зимней ночью: — Нельзя, Алиса.. Это ловушка. Там засада. Убивший Катю Лев всё ещё прятался где-то поблизости. Это стандартная стратегия, которой изначально пользовались снайперы — раненый или погибший становится приманкой, а подоспевшие к нему бойцы расстреливаются. Алиса всхлипнула и яростно ударила по приборной панели, отозвавшейся глухим стуком. Выпущенный ею снаряд взорвался и окутал пламенем Сакуру и ближайший к ней участок леса. Хотя бы так. — Катя погибла. Феликс — на помощь 4 отряду. Врагов осталось не так много. Оплакивать утрату будем потом, а сейчас нужно взять себя в руки. — Так точно. В ответе слышалось негодование, но никто ему не поддался. «Восемьдесят шесть» давно привыкли к тому, как товарищи погибают у них на глазах или на экране радара, когда точка союзника внезапно сменяется надписью «сигнал потерян». Горевать нужно после боя, иначе тоже погибнешь — это правило помогало отбросить чувства и сохранить так необходимый в такие моменты холодный рассудок. Это мышление не человека, но боевой машины, и только оно помогало выжить в таком безумии как война. Остановившиеся на мгновение четырёхлапые пауки снова двинулись в лесную чащу с жутким металлическим лязгом. Вокруг царила загробная тьма, и они крались в ней как скелеты, жаждущие задушить новую жертву, чтобы отправить её вслед за погибшим товарищем. А вскоре после этого войска Легиона были буквально уничтожены.Им не дали отступить.
Рома чувствовал, как сильна была воля оставшихся процессоров, и тоска сжала его сердце. В его памяти всплыл вчерашний, подумать только, это было всего лишь вчера, разговор о звездопаде и свои собственные горделивые слова. Раскаяние охватило его. Если бы я нашёл карту раньше... Если бы я успел предупредить... — Операция завершена… Всем членам эскадрона — хорошая работа. Ему никто не ответил. Каждый сейчас переживал своё горе. — То, что случилось с Сакурой… Мне жаль. Если бы я лучше сработал…Секундная пауза.
На той стороне парарейда воцарилась пугающая тишина. — ...Жаль? Это был Ураган. Его голос был тих, но в нём слышались визгливые нотки, как будто он пытался сдержаться перед неминуемым взрывом. — За что тебе жаль? Одна свинка погибла или две — какая тебе разница, если уже дома за ужином ты об этом забудешь? Сладкий голосок и пустые слова! Какую-то секунду он не мог понять смысл сказанного. Рома оцепенел, а Ураган всё говорил и говорил, то и дело набирая воздух, чтобы продолжить. Он больше не скрывал своей ненависти, и слова его были безжалостны. — Мне тут стало скучно, так что я решил поиграться в святого, это ведь так весело, буду единственным, кто не относится к вам как к свиньям, воплощением добродетели, чести и милосердия, и даже общаться буду с вами тогда, когда мне вздумается! А теперь послушай, что я скажу. У нас здесь прямо сейчас погиб друг. И в такой момент от твоего лицемерия всех тошнит, ты понял? — Ли…Лицемерие?
— Или что? Ты думаешь, нам плевать на смерть друга?.. Ах, ну да, чего же можно ждать от «восемьдесят шесть», они ведь не такие замечательные люди как вы, да и не люди вообще, а свиньи, да?! — Не… От неожиданности голова Ромы словно опустела. — Неправда! Я не!.. — Неправда? Что неправда? Вы забросили нас сюда и заставили сражаться, используете нас как оружие, в то время как сами уютненько расположились за стеной и воображаете себя высшими существами! Вы с невозмутимым лицом наслаждаетесь тем, что с нами происходит — если это не свинское обращение, то что тогда?! Парарейд передавал эмоции процессоров.Несколько человек оставались равнодушными, а от остальных, включая Урагана, исходил холод — от одних больше, от других меньше. Холодная ненависть, презрение или отчаяние. — Ты ни разу не называл нас «восемьдесят шесть»? Ну да, в открытую не называла разве что! «Защита своей страны — гордая обязанность гражданина, нужно об этом помнить»! Это что такое?! Надеешься, что мы будем воевать за вас? Вы спрятались и силой заставили нас сражаться! Сколько миллионов человек вы убили за эти 9 лет?! Думаешь, что ежедневных добреньких речей достаточно, чтобы мы поверили, что ты по-человечески с нами обращаешься? И это пока люди продолжают гибнуть! Да ты… И тут он безжалостно высказал свой последний довод. Он думал, что общается с ними на равных, как с людьми. Но Ураган привёл окончательное доказательство того, что это было иллюзией, и они оставались для него свиньями: — Ты даже ни разу не поинтересовался, как нас зовут! Рома застыл. Попытался вспомнить и застыл в ошеломлении. Он прав. Он не знал. Не спрашивал. Ни у FJK, ответившего ему первым, ни даже у Сакуры, которая общалась с ним охотнее всех. Конечно, своё имя он тоже никому не называла. Куратор Один. Человек, который руководит процессорами и наблюдает за ними. Если бы они договорились обращаться друг к другу по позывным, это было бы другое дело, но он ничего у них не спрашивал, и это было непростительным оскорблением. Всё это время он спокойно обходился без их имён. Его ни разу ничего не смутило.Со скотом нужно вести себя соответствующе.
Так ему говорила мать, и так он себя вел до этого момента. Разница между ними была только в том, что Рома не произносил этого вслух… Он трясся всем телом. Слёзы лились из его глаз, и он крепко прижал обе ладони ко рту, чтобы никто не услышал его жалких завываний. Он бездумно и не стыдясь унижал людей, и от этого внутреннего уродства становилось страшно. Знат — хотя нет, какой-то молодой человек, имени и лица которого он не знала — тихо вмешался в ссору: — Артём. — Знат! Ты что, защищаешь эту белую свинью! — Артееем. — ...Я понял. Ураган умолк и резко отключил парарейд. Знат глубоко вздохнул, словно избавившись от накопившихся чувств, и обратился к нему. — Куратор Один. Прошу отключить парарейд. — Знат, я… — Битва окончена. Контролировать нас ты больше не обязан… Ураган перегнул палку, но у нас сейчас и впрямь нет никакого желания вести светские беседы. Он говорил отстранённо и без намёка на обвинения, но Роме от этого было ещё хуже. Он не винил его. Не винил, потому что смирился. Смирился с ролью свиньи в человечьем обличье, которая глуха ко всему, что ей говорят, и только делает вид что понимает сказанные другими, и даже ему, Ромой, слова. — ...Простите, — ответил он наконец дрожащим голосом и, после недолгой паузы, выключил парарейд. Ему так никто и не ответил. После того, как куратор отключил связь со всем отрядом, Артём почувствовал себя ужасно. Спустя некоторое время с ним связалась Алиса. — Тёма… — ...Я знаю, — просопел Артём. Тон собственного голоса показался ему детским, и он раздражённо выпятил губу. — Я понимаю твои чувства, но это было чересчур. Как бы ты ни был прав, нельзя было так говорить. — Я понимаю… Прости. Он понимал. Они все согласились, что подобного допускать нельзя, а потому договорились молчать. Он помнил об этом ещё перед тем как начать говорить, но не смог сдержаться. Он высказал всё что хотел, самыми грубыми словами из тех, что только мог придумать, но это не только не помогло успокоиться, но ещё больше рассердило его. Он был готов броситься даже на своих товарищей, хоть они и не были виновниками его гнева и никого дороже у него не было.Он нарушил договор. Такой важный договор, и всё из-за этой белой свиньи.
Но по-другому он не мог.
— Командир?
— А-а.
Он снова вспомнил ту широкую спину. Это был командир его первого эскадрона, куда он попал в 12 лет. Командир был большим весельчаком, и все его презирали. Артём тоже ненавидел его тогда. Именно от него Артём унаследовал свой позывной. На джаггернауте командира, прямо под фонарём кабины, был нарисован бушующий ураган. Этот белый свин, напоминавший ему командира своей весёлостью, корчил из себя святого и притворно оплакивал гибель Кати. Артём не мог оставить это просто так. И всё же, высказав куратору всё что думает, он ощутил раскаяние. — Прости, Катя. Он посмотрел на горящие останки джаггернаута Сакуры и опустил глаза. Артём давно привык к тому, что его друзья гибнут, как и к тому, что он не может выкопать для них могилу или забрать их тела. — Я вёл себя как свинья и оскорбил твою смерть. Ты многое пережила. И до конца держалась с честью, не проронив ни слова жалобы. В те дни, когда кто-то погибал, все солдаты разбредались или разделялись на группки чтобы тем или иным образом оплакать утрату, а потому вечером комната Джонни пустовала. Командир сидел за столом, на который падал холодный голубой свет звёзд и луны — свет в комнате был выключен за ненадобностью. Глаза Джонни были закрыты, но тихий стук в окно заставил его снова открыть их. Под окном обнаружился Файд — он застыл, выдвинув телескопическую конечность до уровня второго этажа, на котором находилась комната. В манипуляторе на конце конечности был зажат металлический обломок толщиной не более нескольких сантиметров. — Спасибо. — Пи. Джонни взял обломок, и Файд, мигнув оптическим сенсором, с лязгом развернулся. Теперь его задача заключалась в том, чтобы отнести собранные останки в регенераторную печь на автоматическом заводе. Стоило только Джонни положить обломок на заранее подготовленную ткань, как его парарейд включился. Он успел протянуть руку, чтобы развязать завернутые в ткань примитивные инструменты, но на секунду застыл и поднял бровь. Синхронизация произошла только с ним одним, никто на базе больше не был на связи. — …. Парарейд работал, но никто ничего не говорил, и Джонни, печально вздохнув, решил начать первым. На той стороне чувствовалось отчаяние. — Вам что-то нужно, Куратор Один? Он ощущал, как на противоположной стороне задрожали плечи, но он так ничего и не ответил. Решив не нарушать нерешительного молчания, Джонни равнодушно ждал, пока он что-нибудь скажет. Он возобновил прерванное занятие, и прошло уже немало времени, когда куратор наконец боязливо ответил. Он заговорил тоненьким голосом, словно опасаясь получить грубый отказ, а Джонни слушал, не прекращая работать. — М-м… «Если откажется, то сразу отключусь». Рома включил парарейд с этой мыслью, но, наткнувшись на привычно холодный голос, испугался. Он много раз собирался с духом, чтобы что-то сказать, и в конце концов выдавил из себя: — М-м, FJK. Вы сейчас не заняты? — Нет. Можете говорить. Он ответил тихо и спокойно, ничего не выражающим тоном. Рома впервые подумал, что он так говорит не из присущей ему сдержанности, а потому, что он равнодушен к нему. У него снова будто что-то сжалось внутри, но он взял себя в руки и попытался извиниться С самого начала он собирался попросить прощения у них всех, но Ураган или Знат вряд ли стали бы его слушать, так что он так и не осмелился связаться с ними. — Простите. И за то, что произошло днём, и за всё до этого. Мне правда очень стыдно… Я… Его руки крепко сжали колени. — Я Рома. Роман Фильченков. Уже поздно для представлений, но… Не могли бы вы сказать мне своё имя и имена ваших товарищей?..Наступило молчание.
Роме было не по себе. Далёкий неразборчивый шум только подчёркивал наступившее безмолвие. — Если вас задели слова Урагана, то...Абсолютное равнодушие. Он словно излагал сухие факты.
— ...то сообщаю, что в этом нет необходимости. Это не то, чего все хотели бы. Не вы создали ту ситуацию, в которой мы находимся, и не в ваших силах её изменить, я это понимаю. Незачем принимать близко к сердцу обвинения в том, что вы не сделали того, чего сделать не могли. — Но… я проявил неуважение, когда даже не попытался узнать ваши имена. — В этом тоже не было необходимости. Как вы думаете, почему в парарейде, который не может быть перехвачен Легионом, официально используются только позывные, а личные данные процессоров относятся к секретной информации? Губы Ромы стянулись в ниточку. Ответ был неприятным, но очень простым. — Потому что кураторы не должны видеть в процессорах людей. — Верно. Большинство процессоров погибают, не продержавшись и года. Куратор в одиночку не сможет выдержать такое количество смертей — отсюда и это правило. — Но это трусость! Я… Он заметил, что перешёл на крик, и понизил голос. — Я тоже был трусом… Но больше быть им не хочу. Если вы не против, то… может, сообщите мне имена? Джонни удивился такой упёртости и опять вздохнул. — ...Погибшую сегодня Сакуру звали Катя. Через парарейд донеслось ликование, но затем куратор, видимо, вспомнил, что это имя только что погибшей и успокоился. Джонни продолжил называть имена друзей — на фоне оживления с той стороны его голос звучал особенно холодно: — Заместитель командира Знат — не помню как его зовут, но к нему можно и Знат. Ураган — Артём. Снежная ведьма — Алиса. Стрелок — Лиза. Голодный пёс — Саша… Он перечислил 20 имён, после чего куратор подвел черту: — Я — Роман Фильченков. Можете звать меня Рома. — Да, вы уже говорили… А звание? — А, точно. Майор. Только начинающий, правда… — Тогда я буду звать вас майор Фильченков. Если вы не против. — Ну… Джонни по-прежнему общался с ним только как со старшим по званию, и Рома печально улыбнулась. А потом внезапно спросил: — Сегодня, по-видимому, никого нет… Что вы делаете? Джонни помедлил. — Имя. — А? — Я сохраняю имя Кати… Ведь нам, «восемьдесят шесть», не положены надгробия. Он взял маленький кусок металла и оглядел его на свету — тонкий алюминиевый сплав пропускал голубое лунное мерцание. На прямоугольной поверхности можно было рассмотреть полное имя Кати, Джонни вырезал его инструментами, и покрытую тонким слоем красной и чёрной краски надпись на её родном языке — «Сакура», под которой был нарисован цветок сакуры с пятью лепестками. Это был фрагмент обшивки её джаггернаута. — В моём первом эскадроне мы с сослуживцами давали друг другу обещание. Когда кто-то погибал, мы забирали обломок его джаггернаута, вырезали на нём имя погибшего и носили этот обломок с собой. Таким образом последний выживший мог вести за собой всех остальных, пока его путь не подходил к концу. На самом деле, найти хотя бы один фрагмент джаггернаута погибшего в большинстве случаев было невозможно. Тогда в ход шли любые куски металла или дерева, которые оказывались под рукой. Имена на них нацарапывались гвоздями, и они становились единственными доказательствами существования погибших. Всё изменилось только благодаря Файду — он хорошо запоминал детали корпусов и умел находить нужные обломки. Если это было возможно, он старался приносить те фрагменты, на которых был нарисован знак с позывным. Джонни хранил все собранные обломки с именами в кабине своего джаггернаута. Сначала туда попали товарищи из его первого эскадрона, а затем и из всех остальных. Он держал данное им обещание. — Я всегда оставался последним. Поэтому я обязан вести их за собой. Все, кто сражался бок о бок со мной и погиб, будут рядом, пока мой путь не завершится. Невозмутимость его голоса поражал Рому до глубины души. Он понял, что ошибался, и он так говорит совсем не потому, что ничего не чувствует. Он вдруг почувствовал чувство стыда. Смерть повсюду, множество смертей — и он молча принял их все. Он нёс их на своих плечах, не показывая печали, словно так и должно быть. Сегодня днём погиб один человек, и он только и делал что плакал, не желая смотреть смерти в лицо, и для всех остальных, молча несущих бремя смертей своих друзей, это наверняка выглядело отвратительно. — И сколько примерно их сейчас?.. — 581. Включая Катю. Он ответил быстро, без запинки, и Рома прикусил губу. Сколько человек погибло за всё время под его руководством? Он не мог сказать. Гораздо меньше, но точного числа он не знал. Он тихо хоронил своих товарищей сотнями. Вместо запрещённых могил — маленькие алюминиевые надгробия, хранящие память о погибших. Неудивительно, что его так любят. Он добр, этот юноша по имени FJK. Подумав об этом, Рома широко раскрыл глаза. — FJK… В том, что он не замечал, как к нему обращаются, крылась сама суть Джонни— он был абсолютно безучастен ко всему, будь то Рома или он сам. — По-моему, я ещё не слышал вашего имени… Джонни моргнул. Куратор наверняка подумал, что он не захотел ему представляться, но это было не так. Он попросту забыл. — Прошу прощения. Джонни Колбой. Джонни было всё равно, как к нему будут обращаться. В конце концов, что имя, что позывной — это просто набор символов, различающихся только по сфере употребления. Однако его короткий ответ вызвал бурную реакцию — Рома ахнул и поднял глаза. — Колбой?!.. — поражённо повторил он. Бах! На его стороне будто бы упал стул или что-то похожее. Судя по всему, он внезапно встал. — Быть может, вы знаете кого-нибудь по имени Асси Колбой?! Позывной Асси, на джаггернауте нарисован безголовый всадник-скелет!.. Джонни немного округлил глаза. — Полетим на фронт, Рома. Посмотрим на всё, что там происходит. В тот день полковник регулярной республиканской армии Макар Фильченков вместе с десятилетним сыном направил разведывательный самолёт в сторону фронта. — Папа, ты же уже видел войну? — Да. И не только войну, но и ещё более страшные вещи, которые она приносит. Срок службы Макара уже подходил к концу, и пока он вместе со своими солдатами яростно сражался и защищал свою семью и соотечественников, горячо любимая родина разрабатывала позорные законы, оскорблявшие честь военнослужащего. Часть из тех, кого они должны были защищать, перестали считать людьми, изгнали, заперли и заставили воевать. Он до сих пор не мог забыть тот случай в маленьком городишке. Регулярная армия была уничтожена, и её в спешке заменили людьми, которые потеряли свою предыдущую работу по собственной глупости или жестокости. Им не хватало подготовки, а своим первым долгом они считали отправку таких же обычных людей на фронт под дулом ружья. И без того невысокая мораль в военных рядах быстро упала, и всюду начали процветать дезертирство и насилие. Он помнил. Помнил, как на глазах у двоих детей убили их родителей — под шуточки и издевательства. Он никогда не сможет забыть горестный плач старшей девочки и заплаканное лицо с застывшим взглядом младшей. Эти дети никогда не простят Альб и Республику. — С этим надо покончить. И как можно скорее… Самолёт неспешно летел дальше. Макар хотел показать маленькому сыну мир за стеной. Жители первого района почти никогда не выходят за стену. Самолёт пересёк самые отдалённые районы, с их заводами на холмах и солнечными, геотермальными и ветряными электростанциями, разбросанными по равнинам и лесам, и Рома восторженно рассматривала величественную Гран-Мюр, напоминающую горную гряду. Вскоре под ними раскинулись залитые вечерним солнцем равнины, а среди них — безжизненный концентрационный лагерь, представляющий из себя кучу потрёпанных бараков, окружённых колючей проволокой и минным полем. При виде его Рома помрачнел и затих. Взглянув на сына, завороженно смотрящего в окно, Макар улыбнулся. Смышлёное дитя. Ему не нужны пространные объяснения — он учится, глядя на всё собственными глазами. Забирать в личное пользование военный самолёт и перевозить на нём гражданских было явным нарушением армейских правил, но Макара это не волновало. Всё равно современная республиканская армия сплошь состояла из бездарей, которые были не прочь поиграть в азартные или компьютерные игры во время работы, а в свободное время не интересующихся ничем, кроме алкоголя и женщин. — Нельзя ли пролететь немного за фронтовую базу, а потом уже повернуть? Я хочу и поле боя показать, — сказал Макар пилоту. Тот, не скрывая удовольствия, кивнул — обычно ему не доводилось летать дальше 85 района, но в этот раз он получил разрешение на дальний перелёт. — Так точно, полковник… Но там сейчас действует запрет на пролёт транспортных судов. — Ну и что с того. До зоны боёв мы не долетим, а учитывая текущую скорость, приземлиться удастся только поздно вечером. Легион в это время бездействует. Машины Легиона сохраняли активность только днём — это было связано с тем, что для передвижения им необходима электрическая энергия. Обычно они использовали энергопакеты, которые производились на электроустановках глубоко в тылу, но в таких чрезвычайных обстоятельствах, как сейчас, пакеты быстро закончились, и каждая машина пользовалась собственными складными солнечными панелями. Поскольку ночью вырабатывать энергию было невозможно, машины старались избегать стычек по вечерам — лишение возможности двигаться делало их лёгкой добычей. По правде говоря, он хотел показать Роме и бои с их жестокостью… Макар смотрел на маленькую спинку сына и печально улыбался, думая о том, не подвергает ли его жизнь опасности.Но об одном Макар забыл.
Или он думал, что на поле боя могут гибнуть только «восемьдесят шесть»? Он забыл о причине, по которой окружённая Республика не могла вести переговоры с другими странами, так же как не могла проводить удары с воздуха. Дикобразы. В самом начале войны они наводнили все районы Республики и полностью уничтожили её авиацию. Это были зенитные автономные вооруженные машины, напоминающие гору игл. Они скрывали своё присутствие при помощи бабочек-глушилок. В чёрном ночном небе, скудно освещаемом живущими снизу людьми, с оглушительным грохотом расцвёл алый взрыв. Они попали в двигатель под левым крылом. Из самолёта вырвался хвост дыма, он накренился и устремился к земле. Это заметил командир одного из эскадронов, вышедший в вечерний патруль. — Глянь, там самолёт-разведчик только что… — А? А-а, не обращай внимания, Асси. Это наверняка тупые свиньи снова вылетели полюбоваться на достопримечательности. Для нас, «восемьдесят шесть», смерть белых свиней — как праздник. Но командир уже закрыл кабину и запускал двигатель. Черные, как уголь, волосы. Очки и прячущиеся за ними чёрные глаза. — Эй, Асси… — Я пойду на помощь… А вы продолжайте патрулирование. Он открыл глаза и увидел море огня. Опершись двумя руками, Рома приподнялся, сел и отстранённо осмотрелся. Всё горит. Папа тоже обгорел и теперь лежит неподвижно. Выше груди от него ничего не осталось. Откуда-то послышался громкий крик, и через узкий проход в огне выползло оно. Гигантское серебряное чудовище возвышалось над ним, словно гора, и на его боках плясало тусклое отражение полыхающего вокруг пламени. Алый стеклянный глаз угрожающе поблёскивал. Расположенный сзади универсальный пулемёт отливал зловещим тёмно-серым цветом. Чудовище было похоже на какое-то насекомое, и его лапы проворно передвигались под абсолютно неподвижным корпусом — оно словно скользило по земле, и от этого становилось жутко. На пути монстра возник пилот. Он издал неразборчивый крик и принялся беспорядочно обстреливать его из автоматической винтовки, удерживая её у бедра. Большинство пуль проходили мимо, а редкие попадания только высекали искры из обшивки, и Муравей даже не обращал на них внимание. Спокойно приблизившись, он сделал лёгкий взмах передней конечностью. Верхняя половина пилота взмыла в воздух — как в какой-то ужасной комедии — а нижняя, выпустив столбик крови, рухнула на землю. Оптические сенсоры Муравья повернулись, и Рома увидел в них своё отражение. В тот момент он буквально окаменел от беспомощности. — ...Если кто-то выжил, закройте уши и лягте лицом на землю! — раздался едва различимый за помехами голос из сломанного громкоговорителя. А затем из-за стены пляшущего пламени выпрыгнул четырёхлапый паук. Чернота ночного неба и алый огонь сомкнулись за ним. В его памяти навсегда отпечатался его знак — безголовый всадник-скелет. Он направил два передних тяжёлых пулемёта на Муравья и открыл огонь. От рёва стрельбы лопались барабанные перепонки. Пулемётные очереди бурей обрушились на Муравья. По сравнению с этим оружием, способным превратить в щепки хоть бетонную стену, хоть бронированный танк, автоматическая винтовка казалась не более чем детской игрушкой. Слабая броня Муравья разлеталась на куски, и в конце концов он затих, превратившись в груду металлолома. Голова Ромы жутко гудела от стрельбы, и он с опаской поднялся. Четырёхлапый паук, громко лязгая тяжёлыми конечностями, подошёл прямо к ниму. — Ты в порядке? Услышав человеческий голос, он испугался и, ничего не ответив, съёжился. Корпус паука раскрылся, как пасть, и его передняя часть откинулась назад. Изнутри поднялась человеческая фигура. У неё были угольные волосы и очки в чёрной оправе. Это был юноша лет двадцати, щуплый, интеллигентного вида. Спасшего Рому «старшего братика» звали Асси Колбой. Они находились у входа в здание, где было много механических пауков — братик называл это место «базой». На небе мигали звёзды, и их было так много, что они могли осветить землю внизу — такого в первом районе никогда не увидишь. На «базе» было много других людей, но братик запретил ему далеко уходить, так что он к ним не приближался. Он понимал, что за ним с подозрением наблюдают на расстоянии, и от этого было немножко страшно. Братик назвал ему своё имя, и Рома удивлённо моргнул. Оно показалось ему совсем чужим и непривычным. — ...Какое странное имя. — Да. Это имперская фамилия, её носит только семья моего отца. Да и имя редкое. Грустно улыбнувшись, братик пожал плечами. — Можешь звать меня Асси, а то полное имя слишком сложно выговорить. Для нашей семьи оно вполне обычное, но республиканцы к нему не привыкли. — А ты не республиканец? — Родители из империи, а мы с младшим братом родились в Республике… Кстати да, у меня есть младший брат. Примерно одного возраста с тобой. Он уже наверное большой стал… Асси улыбался, но казался очень грустным. Он смотрел куда-то вдаль, словно погрузившись в тёплые, но горькие воспоминания. — Вы с ним не видитесь? — ...Нет. Я пока не могу вернуться. Рома тогда ещё не знал, что за всё время службы «восемьдесят шесть» полагается всего один день отдыха. «Ты проголодался?», — спросил братик, но Рома не чувствовал голода, хоть и не ужинал. Он покачал головой, но Асси, нахмурившись, угостил его горячим шоколадом, посчитав, что от сладкого он точно не откажется. Для такого места это было невиданным гостеприимством, и даже маленький Рома это понимал. — ...Отец… — М? — Он говорил, что мы делали ужасные вещи. Почему ты меня защитил, ты ведь тоже из них? Настолько прямой и сложный вопрос заставил Асси нахмуриться. Взрослые всегда делали такое лицо, когда хотели ответить ему правду. — ...С нами и впрямь ужасно обращаются. Лишают свободы и оскорбляют наше достоинство. Этого никто не простил, да и нельзя такое прощать. К нам относятся не как к людям или гражданам, а как к дикарям, глупым и жестоким свиньям. В его чёрных глазах на мгновение вспыхнула холодная ярость. Он отпил из своей кружки. — И всё же мы остаёмся гражданами Республики, мы здесь родились и выросли. Он говорил тихо, но решительно. — Сейчас нас не признают, но это всего лишь ещё один повод, чтобы это доказать. Защита своей страны — это гордая обязанность гражданина. Поэтому мы и сражаемся. Сражаемся и защищаем. Доказываем это на деле… Разве можно уподобляться тем бездарям, которые только и делают что говорят? Рома несколько раз моргнул. Сражаться. Чтобы защищать. Чтобы доказать. Но те монстры были такими большими… — Тебе не страшно?... — Страшно. Но если не сражаться, мы не выживем. Асси пожал плечами, улыбнулся и вдруг поднял глаза к звёздам. Бархатно-чёрное ночное небо было сплошь усыпано звёздной пылью. Звёзды перемигивались и как будто звенели, но на самом деле вокруг стояла ужасающая тишина. Тёмные участки неба казались бесконечно глубоким и мрачным небытием. Улыбка исчезла с его лица, а с губ сорвались слова — искренние, как молитва. — Я не могу умереть. Я не имею на это права. Я должен выжить, чтобы вернуться к брату. Роме исполнилось 16, но он помнил эти слова и лицо Асси так, словно это было вчера. Вот почему, услышав ту же фамилию, он так переполошился, что вскочил с места. Стул повалился набок, чайная кружка разбилась, но он даже не заметил этого. Как Асси и говорил, его фамилия была настолько редкой даже в империи, что Рома за всё это время так ни разу никого с ней и не встретила. Колбой. Они точно родственники, а учитывая то, что Джонни примерно столько же, сколько ему, он вполне может оказаться… Джонни наконец ответил. В его голосе впервые за всё время послышались нотки только что пережитого шока. — ...Мой старший брат. — Ваш брат… Так… Он хотел с ним повидаться, но не мог. Молился о том, чтобы вернуться… Так вот что за младший брат у него был. — Он говорил мне, что должен вернуться домой, что хочет встретиться с вами… Как он сейчас поживает? Рому переполняли тёплые воспоминания и мысли, но Джонни ответил ему привычно холодно: — Погиб. 5 лет назад, на восточном участке фронта. Вот оно как. —Экскьюзми! — Да ничего, — коротко ответил он. Как будто ему было всё равно. Он вспомнил, с каким лицом Асси говорил о своём брате, и его охватили противоречивые чувства. Джонни, конечно, привык к смертям, но за его равнодушным молчанием явно крылось что-то другое. Он уже было хотел попрекнуть его за холодность, но Джонни тихо промолвил: — Вы раньше спрашивали, что я хочу делать после того, как уйду со службы. — А?.. А-а, да. — Сейчас я уже ничего не хочу, на службе или вне её. Но есть кое-что, что я сделать обязан… Я ищу своего старшего брата. Все эти пять лет. Рома склонил голову. Странно, он же сказал, что Асси уже нет в живых. — То есть… его останки? Он слегка улыбнулся. Хотя это было больше похоже на холодную ухмылку. Жестокую, завораживающе острую и опасную, как ледяной меч. Безумную. — Нет. Наступил следующий день. Посоветовавшись с Джонни, куратор вскоре связался со всеми процессорами, принёс им свои искренние извинения и спросил у каждого его имя. Артёму было до жути неловко. — Джонни. Это было уже слишком. — Ты сам уже наверняка пожалел. Не о том, что сказал, а о том, как сказал. Артём старательно делал вид, что не смотрит на остальных. Его раскусили, и это немного раздражало. Саша улыбался, Алиса почему-то смотрела на него мягко и даже покровительственно, а Лиза демонстративно отвернулась, словно показывая, что ей всё равно, и к обсуждаемой теме она отношения не имеет. И это при том, что тогда она разозлилась не меньше Артёма, и если бы он смолчал, она точно высказалась бы вместо него. — Значит, и к вам обращаться просто майор Фильченков? Ну, наши имена вы уже и так от Джонни узнали… — Верно. Но я не слышал их от вас. То есть пока он не получит от каждого разрешение, по именам обращаться не станет, даже если их знает. Ну и морока. Джонни сохранял молчание, Рома вёл себя словно осознавший свою вину ребёнок, ожидающий наказания, и Артему всё это начало надоедать. Злится он или упрямствует — ему было всё равно, что о нём подумают. — В первом моём эскадроне был командир… Рома явно растерялся от такой резкой смены темы, но Артем продолжал. — Вечно всему радовался как дурак и до одури сильный был. Бывший военный… Из Альб. По парарейду донёсся короткий вздох. — Чудак он был, пережил первую оборонительную войну, а потом добровольно вернулся на фронт — не нравилось ему, что одних только «восемьдесят шесть» туда отправляют. Никто ему прямо ничего не говорил, но за спиной все только и делали что костерили его. Я тоже его искренне ненавидел. Ну сами посудите: он пытался выдать себя за такого же процессора как мы, хотя на самом деле пришёл сюда по доброй воле. А у нас выбора не было изначально. Ну приехал он сюда, а если бы ему надоело, то он всегда мог вернуться за стену. Всех тошнило от его попыток подружиться. Мы делали ставки на то, когда ему уже надоест играть в сочувствие, и он домой вернётся. — … — Но мы ошибались… Командир так и не вернулся. Погиб. Отвлёк на себя огонь, чтобы других процессоров защитить. Именно Артёму довелось услышать его последние слова. Они отступали, оставляя командира впереди, и Артём оказался к нему ближе всех. Командир решил напоследок высказаться по радиосвязи — на удачу, просто потому, что было уже неважно, услышат ли его. «Я знал, что вы меня ненавидите. Это вполне объяснимо, поэтому я ничего не говорил. Это нормально. Я приехал сюда не для того чтобы вам помогать или вас спасать. Я... я просто себя бы не смог простить, если бы вы тут сражались одни. Одна мысль об этом пугала меня. Я приехал на фронт только ради себя самого. Так что это нормально, что вы меня не простили. Не прощайте меня». После этого его слова окончательно потонули в шуме помех, и связь прервалась. Артём понял, что командир на это и рассчитывал, потому и не стал использовать парарейд. Он приехал сюда с твёрдым намерением не возвращаться назад, он хотел умереть в бою. Артёму стало жаль, что ему не удалось узнать его получше, и он жалел об этом до сих пор. — Я не хочу, чтобы вы вели себя как наш командир или что-то в этом роде. То, что вы Альба и сидите за стеной, означает, что мы не равны, и товарищем вы нам никогда не станете, вот и всё. Высказавшись, он потянулся. Все его товарищи уже знали эту историю, и он сам прокручивал её в голове сотни раз. Теперь, когда прошло уже столько времени, она не могла его задеть. — Ну что ж, на этом моё выступление на свободную тему окончено… А, меня зовут Артём. Мне всё равно, как вы будете меня звать — Артем, Ураган, 14-ти летка… — А мне не всё равно. Простите, мне правда жаль за своё поведение до вчерашнего дня… — Да уже нормально всё. Хватит извиняться. — Тот хороший человек, которого упоминала Катя… это и был этот командир, верно? — Ну, не только он. Все его товарищи в своё время сражались до смерти. Сражались с тем дерьмовым миром, который построили их соотечественники. Следующим представился Знат . — Заместитель командира Знат51… Я бы сперва извиниться хотел. Мы всё смеялись над твоими ежевечерними беседами — мол, корчит из себя святошу и такого же свина, а сам по глупости не замечает, как свиньи на самом деле к нему относятся. Вот за это прошу прощения. Был не прав. И ещё… Тёмные стальные глаза холодно прищурились. — Как и сказал Артём, мы тебе ни ровня, ни товарищи. Ты просто идиот, который сидит где-то сверху и действует нам на нервы своими красивыми речами. При этом ты так упёрто продолжаешь это делать, что мне только смириться остаётся. Ты, видимо, таким образом свободное время убиваешь, но я лично советовал бы тебе прекратить. И должность куратора тебе не подходит… Увольняйся лучше. Рома, судя по всему, улыбнулся. — Ну, даже к убиванию свободного времени быстро привыкаешь, так что придётся вам и дальше диалоги со мной терпеть. Знат ухмыльнулся. В его суровых, звериных чертах лица отразилось некое подобие дружелюбия. — Да-а, придурок ты, конечно, знатный… А, точно. Карту-то пришли. А то вчера ты был так занят своими слезами, что забыл. Рома открыто рассмеялся. — Пришлю прямо сейчас. Джонни рассеянно слушал разговор, как вдруг вспомнил о своей вчерашней беседе с Ромой.Асси Колбой.
Давно он не слышал этого имени. И думал, что больше никогда не услышит. Он даже успел позабыть, что такое имя когда-то существовало. Джонни ни разу не назвал его по имени, до самого конца. Правая рука автоматически поправила шарф.Старший брат.