Драконы и тигры

— По словам разведки, войско хана Джирги сейчас здесь, — Тогон пальцем обрисовал участок на карте. — Отчего он движется так медленно? Мы пересекли долину за перевалом и перешли горы, а он все ещё тут? — Воевать в начале весны хорошо только если ты сам не степняк, — задумчиво протянул Тайсун. — Начинается окот овец, стада не перегнать. А скоро пора будет кастрировать коней-двухлеток. Должно быть, подчиненные племена не хотят давать воинов в такую пору! — Я отвечу, мой хан, — молодой сотник оскалил белые зубы. — Ты будешь рад услышать! Тогон кивнул, позволяя. Сотник Оймек нравился ему живым умом и веселым нравом. Не Нэргуй, но воин славный. — Хан Джирга шел этим путем, — Оймек показал на карте. — Значит, рассчитывал пополнить запасы продовольствия здесь, в крепости Манум. Да только у хана Джирги короткая память! Три лета назад он позволил своим сыновьям захватить пастбища двух мелких племен, что кочевали вот тут и тут. Много людей этих племен погибло, а кто выжил, стеклись к Манум. Хан Джирга забыл, а люди помнят! Не будет ему там помощи. Тогон ухмыльнулся, огладил бороду. А ведь верно, хан Джирга не раз поступал так с мелкими племенами. Должно быть, всех уже и упомнить не может. — Разведка доносила об их долгих дневках, — поддакнул кто-то из-за спины. — Они ждали обоз! Обоз, который Тогону сейчас нужен был едва ли не сильнее, чем хану Джирге. Его маленькая армия вырвалась из-за перевала с совсем небольшим запасом фуража, и он заканчивался. Их кони уже выгрызают сухую траву, люди больше пьют, чем едят… — Мой хан! — солдат так спешил, что споткнулся на пороге шатра, схватился за полог. — Срочное донесение! Тогон обернулся, кивнул — продолжай. — Вернулась разведка, высланная третьего дня к крепости Сапжун! — Отчего так скоро? — Тайсун вскочил с места. — Немедленно сюда их. Солдат кивнул и бросился из шатра. Вскоре проем меж двух полотнищ полога потемнел, у входа собрались люди, и довольно много. Тогон нахмурился, Тайсун положил руку на меч, но вошел только один разведчик из посланной тройки. Опустился на колени, приветствуя хана. — Докладывай, — приказал Тогон. — Мой хан, мы проскакали около половины пути, когда увидели группу всадников. Решили выяснить, кто эти люди. Это наши, мой хан! Из крепости! С ними Тахир-бей, он ранен. — Где он? — Да вот здесь, мой хан, — разведчик указал на толпу у входа. — Их всего восемнадцать человек. Я привел их к вам, а двое других разведчиков скачут дальше, к крепости. Тогон, и все остальные за ним, вышел к прибывшим, остановился, оглядывая отряд. Измученные, многие ранены, не у всех оружие, да и кони не у всех, почти все сидели по двое. Тахир лежал поперек седла, и хотя был жив, вряд ли мог говорить. — Ты. — Тогон указал на молодого парня, чье лицо ему было смутно знакомо, да и с виду он казался бодрее остальных. — Все мне расскажешь. Остальных накормить и привести в порядок. Мальчишка лет пятнадцати, усы еще жиденькие, сполз с коня и едва устоял, но сумел поклониться. Тайсун сунул ему в руку сверток бетеля и толкнул к шатру. — Как тебя зовут и кто ты? — просил Тогон, усаживаясь напротив мальчишки. — Бекен, мой хан, сын конюха Аккуш. Я с вами из Темраза пришел в Сапжун. И мой отец тоже. Только его убили. Верно, конюх Аккуш был в той тысяче Нэргуя, что осталась в крепости. Сына его Тогон не знал. Он смотрел, как торопливо мальчишка жует, и алая слюна окрашивает уголки его рта. — Расскажи, — велел он глухо, — все, что знаешь, расскажи. И долго слушал, как Белый праздник был омрачен грохотом осадных орудий, как их потом подтащили к городу и как крепость оборонялась. Мальчишка рассказал об огненной ночи, и тут Тогон принялся ходить, покусывая губу. Слушал о том, как объявили о смерти гурхана Аши и велели покориться хану Джирге, а потом к городу согнали народ из пещер и снова требовали открыть ворота, угрожая убить всех. Как все в крепости бросились на стены, но не решались стрелять. И даже когда в город полетели отрубленные головы, ворот не открывали. Но потом случилось непонятное, и бой начался прямо внутри. Откуда взялись враги, никто не понял, да и кто потом открыл ворота — тоже. Отбивались, как могли, не понимали, куда отступать. Дольше всего держали Синий дворец и дом торговца Бабыра, где высокие стены. Туда Нэргуй увел наложниц хана, но что с ними всеми потом случилось, Бекен не знал. Он с небольшим отрядом отступал к той части крепости, что ближе к горе, там они слились с отрядом сотника Тахира, но он уже тогда был ранен, и их люди погибали один за другим. Думали, уже не выбраться, а помогла им женщина. Она лежала раненая и просила ее вынести, говорила, знает, как выбраться из города тайным ходом. Так они и выбрались, и женщину эту несли, только она все равно умерла. А потом бежали от крепости пешком, пока не поймали лошадей. Они, наверное, убежали от степняков в огненную ночь, испугавшись взрывов, но были стреножены и далеко не ушли. Куда направиться никто не знал, то ли обратно к столице, то ли по домам. Пока решали, разведка на них и наткнулась. Мальчишка, пока говорил, выпил вина, но не взбодрился, а стал совсем уж клевать носом. Тогон велел ему идти спать, и долго сидел потом, сжав губы. Прежде всего фураж. Без него войску не выжить. *** Они вели коней в поводу, замотав им морды, чтобы не ржали. Мешок с сайгаком лежал поперек седла. Снежный день — большая для них удача. В снегу хуже видимость, тише шаг, а им нужно быть очень осторожными. Второй такой возможности у них не будет, да и эта ещё не далась в руки. Разведчик, одетый как всякий бедный степняк, сразу не разберешь, какого племени, просочился к ним меж кустов. — Вот там ханская ставка, — указал, где именно. — А дозорные вон там. Не конные. — Хорошо. Тогон вытянул из-за спины лук, набросил тетиву, и все в отряде молча последовали его примеру. Говорить было незачем, все знали план. Сайгак лягался и вертелся, когда его тихо стащили с лошади и, не снимая мешка, поставили на ноги: пускай отойдет от долгого пути, он должен бежать резво. Тогон поднялся в седло, но не выпрямился, лег на гриву. Чем ближе они смогут подойти незамеченными, тем больше у них шансов на успех. Тихим шагом маленький отряд, ведя сайгака за рога, добрался до сухих зарослей камыша. Вот отсюда они и начнут, дозорные уже близко. Тогон поднял руку, готовьтесь. По его отмашке с сайгака сняли мешок и хлестнули по крупу. Испуганный, он высоко скакнул и бросился бежать, а за ним, разделившись на два крыла, поскакали всадники с луками в руках. Они загоняли сайгака чуть левее дозорных, так и вышло, промчались мимо них прямо на ханскую ставку. Вылетели едва не к шатру, круто завернули и бросились в сторону, разом забыв про сайгака. Главным теперь было, что позади поднялся крик, спешно взлетали в седла воины хана Джирги, а снег сек лицо и белым дымом вился следом. Только бы поднялся сам хан! Неужто стерпит, сдержит себя? Тогон специально скакал, впереди, не скрываясь — вот я! Бери голыми руками, если смел! Стук копыт за спиной становился все плотнее, громче. Тогон оглянулся — много нашлось желающих прикончить наглого хана, затеявшего степную охоту вместо того, чтобы сгинуть за перевалом! Не спешить, не спешить, не загонять лошадей. На тех, кто вырывался вперед, Тогон прикрикивал. Было же сказано, позволить почти догнать себя! Пусть думают, что наши лошади уже немного устали, пусть гонят во весь опор, взмыливая своих коней! А стрелы просвистывают, что за беда. В веселой скачке погибнуть не страшно! Лишь бы люди Джирги увлеклись, загорелись, в раж вошли! Он свистнул, командуя поворот. Выглядело так, будто они в ложбинку захотели уйти, вон им уже наперерез кинулись. Хорошо! Лицо горело от ветра, сердце пело. Вот уже та грядка камней, что служит приметой! Стрела пробила полу халата, чиркнула по бедру коня, тот прянул, но с ноги не сбился. Перемахнул затянутый ледком ручей и вынес Тогона в единой цепи раздавшегося в стороны отряда к приметному знаку. С грохотом поднялись за их спинами распорки с кольями, от стрел потемнело на миг небо. Засадный отряд Тогона пролетел по лощине и ударил преследователей в бок, гоня на заграждения. Густо-белый день заполнился криками, ржанием и звоном оружия, запятнался кровью и мочой. Тогон отступил от схватки и водил теперь коня шагом по краю лощины, остужая, высматривал в свалке доспехи хана Джирги. Здесь ли он? Много кольчуг и ярких одежд, хорошую добычу он поднял, охота удалась, но где же хан? Неужто изменил себе? И в тот же миг Тогон заметил его. Старый волк спешился и бился спиной к спине с двумя рослыми воинами. Одного Тогон знал, Назир-бей, средний сын хана, второго прежде не видел, но оружие выдавало человека знатного. Эти трое медленно, но верно прорубались из ловушки. Не для того ее устраивали! Тогон окликнул Оймека, который тоже в рубке не участвовал, стрелял из лука с тетивой такой тугой, что стрелы пробивали навылет и доспех, и стеганый поддоспешник. Молодец, в этот раз сдержался, не полез лично в самую гущу. Плох командир, который легко поддается азарту и забывает свое назначение. Погибнет он и горе его отряду. Нэргую эта наука тяжело давалась, а хану Джирге не далась вовсе, он всегда был известен своей несдержанностью. Как дожил до таких лет! Тогон указал мечом на хана, Оймек кивнул, гаркнул что-то своим, и вот уже клин копейщиков отрезал хану Джирге путь к спасению. Всю троицу вытолкали из общей свалки и погнали по склону наверх, где стоял Тогон. Остальных скоро перебьют, их тут меньше сотни, и нужно будет уходить, потому что вскоре подтянутся основные силы хана, ни к чему их дожидаться. — Если ты воин, а не трус, сражайся! — крикнул хан Джирга, вскидывая меч. Он тяжело дышал и был забрызган кровью, но глаза горели бешеным огнем. Тогон усмехнулся. — Не трать слова, хан. Они хороши для мелких степных беев, которые слушают других. Я слушаю себя. — Это слова труса, а не воина! Ты позор своего отца! Тогон резким движением выбил меч из руки хана и снова замер. — Ты стар, и твои глаза подводят тебя. Я надежда своего отца, больше некому отомстить за него. Но я поступлю справедливо, — Тогон посмотрел в глаза Назир-бею, затем второму воину. — Я не знаю тебя, кто ты? — Селажи-бей, сын Мирайе-ханым. Тогон нахмурился, припоминая. — Племянник хана по матери? Значит, все вы одной крови. — Тогон вернулся взглядом к хану Джирге. — Ты не истребил мой род, хотя приложил к тому много усилий. Я тоже оставлю одного из вас в живых. Выбери, хан, ты старший. Кто из вас будет жить? Повисла тишина, только в ложбине ещё кричали раненые и бились лошади. Воины бродили по грязному, перемешанному с песком и кровью снегу, добивая тех, к кому смерть не пришла легко. Конец битв всегда печален, чья бы ни была победа. Тогон вернул взгляд на пленников и успел увидеть, как Назир-бей выхватил кинжал и вонзил отцу в шею. Блеснул меч Оймека, и голова ханского сына покатилась по склону, в общую могилу, а тело рухнуло на ещё умирающего, скребущего ногами землю отца, и кровь одного слилась с кровью другого. Тогон одним ударом прекратил мучения хана Джирги и хмуро кивнул на Селажи-бея. — Этого взять и уходим. Не было на сердце радости, потому что победа над слабым подобна поражению. Куда слаще было бы сойтись в равном бою! Но две с половиной тысячи воинов, оставшихся со старым Кайши за перевалом, требуют отмщения, а не самоубийства. В конце концов, если он выживет, в летописях ему припишут нужное благородство, а если нет — кто о нем вспомнит? *** К заранее оговоренному месту встречи с основными своими силами отряд Тогона подошел к темноте, но никого там не обнаружил. Пришлось ждать утра в тревожном неведении: удалось Тайсуну выполнить задачу или основные силы и без того невеликой армии Тогона разбиты, и под его рукой остались только те две сотни всадников, что сидели с ним сейчас у ночных костров? Утром прискакал гонец. К вечеру следующего дня показались первые телеги. План сработал. Был он прост и безрассуден — силами небольшого отряда обезглавить войско хана Джирги, полагаясь на азартность предводителя и его желание отомстить, а основной удар нанести по растянутой в степи обозной его части, чтобы отбить и отогнать телеги с фуражом. Теперь войско, и так-то не вовремя собранное противником, должно было растечься по родным стойбищам: все увидят, что удача, и без того скупая в этом походе, совсем покинула хана Джиргу, так к чему тратить время и рисковать жизнью? Воинам нужна богатая добыча, нужны пленники. Но самое главное, им нужен хан. Нужна голова. Теперь же племена начнут обычные свои распри за лучшие угодья и долго еще этим землям не собраться будет под одну руку. Впрочем, руку эту, Селажи-бея, Тогон решил оставить пока в живых, присмотреться. Если человек толковый, можно будет помочь ему взять здесь власть и навести порядок. Золотая кровь не вода, нужно родиться ханом, чтобы ханом стать. А сын мыши роет норы! Передневав, небольшое, но медленное теперь войско Тогона направилось к крепости Сапжун и на третий день медленно вползло в пустые, без створок, ворота города, провонявшего дымом погребальных костров. *** То, что ему в крепости не рады, Тогон понял очень скоро, и вовсе не был удивлен. Причин для такого отношения было предостаточно, каждый мог выбрать, какая ему кажется важнее: он злосчастен, из-за него был обрушен перевал и прекращена торговля; из-за него прежде непобедимая крепость пала, а правое крыло Тогона, Нэргуй, как и его сестра с братом оказались демонами. Люди видели, как они исчезли в огненных вратах, и история эта успела обрасти множеством цветистых подробностей. Рассказывали, что Нэргуй обернулся черным зверем и тащил в зубах похищенного младенца, потому что сменить облик демон может только съев человеческое дитя. Что врата открывали, принеся столько человеческих жертв, что весь двор был залит кровью, она стояла в ограде багровым озером. Что лекарь Мэрген своими руками перебил всех больных, перед тем, как исчезнуть. И что наложница Цэцэг обратилась змеей и просверлила в земле ход в пещеры. Тогон внимательно слушал и кликуш, и людей разумных, сам посещал места событий, размышлял. В том, где именно пропали Нэргуй, Цэцэг и Мэрген, разногласий не было, все указывали на двор дома торговца Бабыра — очень маленький, отнюдь не бурый от крови, вовсе не примечательный. Следов кострищ на нем тоже не было. Труднее было выяснить, сколько человек спасалось в этом дворике. Только трое? Целый отряд?Где остальные наложницы, дети, слуги? Если убиты, кто выносил их трупы? Таких не находилось. Зато разыскали одну из служанок. Она рассказала, что ее и прочих слуг тем утром освободили и велели спасаться самим. О судьбе двух других наложниц она не знала, а дети были с Цэцэг: Зейхун и новорожденный мальчик — да, господин, наложница Цэцэг родила сына! Ходили и вовсе непонятные слухи, что огненные врата каждую луну открываются в какой-то пещере под землей, но где эта пещера, никто указать не мог. Зато многие помнили, как внезапно враги оказались в городе. Тогон велел по камушку перетрясти крепость и найти подземный ход, а сам спустился в тюрьму. Про нее, судя по всему, все пока забыли: охрана сбежала, часть пленников успела умереть. Из тех, кто был ещё жив, вытрясли, что Нэргуй в последние дни так же озабочен был поисками подземного хода или скрытых пещер. Эти вести успокоили душу Тогона. Жители крепости темны и испуганы, их слова не стоит принимать на веру, там крупицы правды смешаны с пригоршнями выдумки. А теперь у него было свидетельство, что Нэргуй служил верно и мыслил сходно со своим ханом. Он искал подземный ход и нашел его, Тогон лично осмотрел то место, где он находился, а теперь был обрушен. Но когда это было сделано? До того, как из хода полезли враги или после? Как теперь узнать? Тахир все ещё был так же плох, и от него пока ничего невозможно добиться, а вопрос крайне важен. Ход, через который бежали из крепости уцелевшие солдаты, выводил к полусухой реке, Тогон прошел им и велел обрушить тоже. Если есть ещё ходы, они должны быть обнаружены. А те, в чьих домах они будут найдены, будут казнены с семьями, потому что именно эти люди погубили крепость и должны быть наказаны безо всякого снисхождения. Дни шли, круглела луна, город начинал оживать, а войско отдохнуло, но Тогон-хан пока не мог определиться, как ему поступить, и чтобы безделье не оказало своего разлагающего влияния, бросил армию на восстановление крепости. Пока солдаты сыты и получают довольствие, они верны хану. Вот только довольствие, отнятое у Джирги, скоро кончится, и потому Тогону нужно было срочно определяться, как поступить и куда двинуться. Ему нужна была добыча. Ему нужно было увеличить армию. Сейчас, когда гурхан умер, все племена придут в движение. Мелкие и молодые будут пытаться выторговать себе кусок, большие и родовитые не раз сразятся за власть. Восемь ханств! И одно из них принадлежит Тогону по праву рождения, но чтобы удержать его, и тем более претендовать на большее, ему нужно золото. Оно приведет за собой войска, оно даст власть. Золото может многое, но только когда оно у тебя в руках. А Тогон знал, что столица захвачена ханом Уйчи, с которым Джирга, видимо, действовал заодно. На сокровищницу Темраза надежды больше не было. Все, что сейчас было у него в руках — четырехтысячное войско и эта никчемная крепость. И беспокойство. Неуловимое, как слабое дыхание ветра, что теребит только пламя свечи, но не флаги, оно точило душу и было не о ханской судьбе. Что-то здесь, в этом желтоглиняном городе, тревожило Тогона, будоражило некой возможностью. И он продолжал искать. Поиски эти не были совсем уж бесплодными, ещё один подземный ход был найден в доме городского судьи, после чего тот был публично казнен и вывешен на городской стене, но эта крошечная победа не унимала беспокойства Тогона. Самым непонятным во всей этой истории оставался дозорный пост у неприметной пещеры неподалеку от крепости. Тот самый, на котором обстреляли его разведку. Тогон полагал, что эта пещера вела в подземелье, и потому так тщательно охранялась но она оказалась глухой, ничем не примечательной и совершенно пустой. Правда, тот разведчик, что уже был здесь и еле ноги унес с дырой в рукаве, обратил внимание на пол пещеры. Был он покрыт сухим, разбитым копытами навозом. Судя по всему, сюда зачем-то загоняли стада, а ещё тяжело груженые телеги. Накатанные колеи указывали, что делалось это не один и не два раза. Все это озадачивало. Тогон мог предположить, зачем в пещере держали скот. Пещера могла быть убежищем в непогоду, например. Но что за телеги? И отчего колеи вели от входа в пещеру ровно до дальней ее стены? Ведь если телег было много, их бы расставили везде. А по всему выходило, что туда-сюда каталась только одна телега! Разведка проследила колею по степи. Она выводила на тракт Шелкового пути, причем на ту его часть, что теперь не использовалась, так как перестала быть безопасной. Все это не имело разумного объяснения. Зачем одной, но тяжело груженой телеге кататься из пустой, ни на что не годной пещеры к Великому Шелковому пути? Что и зачем можно перевозить таким способом? Велев разведке покрутиться в караван-сараях и разузнать новости, Тогон установил наблюдение за пещерой и вернулся к делам города. Тахир очнулся на шестые сутки и рассказал, что смог. Подтвердил, что город был захвачен изнутри и что Нэргуй пробивался к лечебнице, где был его брат. Туда же бежал весь ханский двор, включая детей хана и наложниц. Но добрались ли они туда, Тахир не знал. С Нэргуем был иноземец, который пришел в крепость незадолго до обрушения перевала. Человека этого звали Лань Ванцзи, и поначалу Нэргуй ему не доверял, но после с ним не расставался. Тогон принялся расспрашивать всех, что это был за человек. Говорили, высок и тонок, осанка благородного человека и дорогой белый меч-улду. Загадки множились. Тогон стал плохо спать. Бродя по ночам по крепостной стене, он вспоминал Цэцэг и ее рассказы об огненных вратах и сторожевых постах в степи. Что же она тогда говорила ему? Что-то о хане Терджи и людях, похожих на Нэргуя. Да, говорила, что их называли людьми Черного солнца, потому что они несут в себе огонь. Огонь? Тогон вспомнил чудовищное зарево, которое он принял за горящую крепость Сапжун. Нэргуй и в самом деле оказался силен в этой стихии! Говорили, лагерь осаждающих был уничтожен почти полностью, разбежавшихся в ту ночь лошадей до сих пор ещё ловили по степи. Но степняки не бежали. Они тоже проявили знание военного дела. Не имея больше осадных орудий и возможности стоять под стенами, они вооружились страхом и хитростью. Захват заложников и нападение через подземные ходы сделали то, чего не добились катапульты. Крепость Сапжун пала, была разграблена и брошена, и это тоже озадачивало. Загадки не решались, а множились! Если враг с самого начала имел возможность быстро взять крепость, зачем он столько времени стоял лагерем и не предпринимал серьезных попыток штурма? Зачем крепость вообще понадобилась степнякам? На значительную добычу в ней рассчитывать не приходилось. Некоторые запасы железа и продовольствия, но разве стоили они многодневной осады? Степняки даже рабов почти не взяли, хотя скот угнали весь. Судя по всему, им вовсе не была нужна эта крепость. Но что же тогда им было нужно? По ночам в степи взахлеб ныли шакалы — их, как и ворон, приманило сюда обилие трупов, а теперь они ждали новых, и до самой зари плаксиво тявкали, перебивая друг друга. Порой казалось, что это плачут дети или вскрикивают какие-то птицы, но свет факелов выхватывал мелкие сутулые тени и красные точки глаз. Всего лишь шакалы. А ещё в Сапжун потянулись посланцы знатных родов. По степи уже палом шел передел владений, смерть хана Джирги его ускорила, и неприкаянный Тогон-хан со своими четырьмя тысячами многим теперь был нужен, воинская слава молодого хана и раньше была заметной, теперь же выросла, его манили обещаниями добычи, власти, земель. Тогон всех выслушивал, никому не отказывал. И никого не обнадеживал. Ведь что за цена у обещаний? Пока ты нужен, тебе сулят многое, но судьба наемников после победы всегда незавидна, а без крупицы собственной власти Тогон не мог претендовать на иную роль. Победа для наемника всегда суть предательство: либо его предают, чтобы не платить, либо он успевает предать первым. Тогон слушал посланцев, думал. Луна шла на убыль. Степь медленно и тускло оживала после бесснежной зимы. Шакалы теряли надежду и исчезали в бескрайности ночи. Чего же он ждал? Порой Тогону казалось, что он одержим этой крепостью, он связан с ней судьбой и ему просто нельзя ее покинуть, хотя его постоянно хотят из нее выманить. А иногда — что жизнь его остановилась в безвременье этого жалкого города и он должен вырваться из него. Он понял, чего так долго ждал, на исходе луны. Понял не сразу, поначалу он не увидел ничего особенного в прибытии своего дяди Сайбека. Старший брат матери, он был теперь Тогону самым близким по крови человеком и много, горячо об этом говорил. Уверял в нерушимости семейных уз и необходимости доверия, со слезами на глазах вспоминал свою покойную сестру и не забывал добавить, как сильно Тогон на нее похож, ничего от отца, ничего. Казалось, что он, как и прочие, заинтересован в заключении союза. Между тем, Тогону докладывали, что люди дяди рыщут по городу, везде суют нос и по всем признакам, что-то выискивают. Он решил выждать, не выдаст ли дядя своими розысками предмет интереса. Ведь зная, что именно ему нужно, проще будет торговаться. Дядя меж тем покончил с разведкой в городе и начал совершать вылазки в горы. Тогон велел своим людям глаз с него не спускать, а себе — не спешить. Он чуял, что встал на след, но голос Есудэра в голове напоминал: кто действует без осторожности, тот умрет не от болезни. И старый лис оказался прав. Очень скоро Тогон узнал, какие разговоры привели к нему дядю. Степь кажется пустынной и принадлежащей лишь Небу, но оба эти утверждения не верны. Степь полна жизни и поделена меж многочисленными родами, все в ней на виду, ничего не скрыть. Новости летят по ней птицами. Все уже знали про судьбу крепости Сапжун и перевала, знали о том, как разбито было войско Джирги и как три маленьких тела в белых саванах были сожжены в Темразе. У гурхана Аши не осталось наследников кроме Тогона. Но это все было для него не ново. Чего Тогон не знал, так это того, что через караван-сарай на реке Учрек идут каждую полную луну обозы с железом — с большой охраной идут, потому как цену груз имеет немалую. Идут как раз из тех мест, где стоит крепость Сапжун. Тут-то Тогон и припомнил колеи от тяжело груженых телег. Целый обоз кованого железа! Вот то золото, что ему требовалось. Тогон рассчитал, что если караван прибывает к реке Учрек в полнолуние, то Сапжун он должен проходить в новолуние, и оно как раз близилось. Все мысли, все до сих пор загадочное и уже известное потекло единым потоком. Тогон метался зверем, снова и снова проговаривая в уме свою догадку. Нужно было убедиться, что он ничего не упустил. Степняки неизвестного племени появились в этих краях год назад.Они захватили самый северный участок Шелкового пути, в том числе и тот караван-сарай, что на реке Учрек. Казалось бы, владение караван-сараем выгодное дело, назначь плату за проезд, охраняй и будешь богат. Но степняки вели себя неразумно, и деньги брали, и сами же грабили путников. Неудивительно, что вскоре Шелковый путь стал проходить южнее, а захваченный участок обезлюдел. И в это же самое время начались нападения на крепость Сапжун. Степняки то накатывались на нее, то растворялись в степи, так ничего толком и не добыв. У них был договор! Тогон грыз костяшки пальцев. Вот в чем дело, договор. Это теперь совершенно ясно. Неизвестно только, с кем. Но это определенно договор. Степняки изображали нападения, чтобы незаметно от всех получить где-то в этих местах груз железа и угнать его к реке Учрек. Этот караван-сарай очень удобно расположен, от него есть путь через горы на север и на восток. Однако договор, с кем бы он ни был заключен, предполагает взаимную выгоду, а чем могли платить степняки? Тогон вспомнил толстый слой сухого утоптанного навоза в пещере. Судя по всему, платой за железо служил скот. Участвовал ли в этом обмене хан Джирга? Уж очень он хотел крепость Сапжун… Крепость, которую отрезали от торговых путей обрушением перевала. И которую непонятно зачем разрушили степняки. Осознание обрушилось на него разом, и Тогон замер. Конечно, это был договор. Крепость или кто-то рядом с ней поставлял степнякам железо в обмен на стада. И когда огненный шквал обрушился на лагерь степняков, это было расценено ими как вероломное нарушение договора. Крепость поплатилась за предательство, которого не совершала, потому что Нэргуй не знал о договоре... Тогону казалось, что его голова не вместит всего, расколется переспелым арбузом, и он в самом деле схватил ее в обе руки, придерживая. Какая чудовищная, нелепая ошибка! Но с кем был заключен договор? И отчего колея ведет в пещеру и упирается в стену? Нэргуй с его проклятым огнем и огненное кольцо, которое многие видели. Цэцэг, которую он убеждал, что существует некий народ… Незнакомец в крепости, похожий на Нэргуя... Не в силах успокоиться и лечь спать, Тогон в самое темное, предрассветное время с небольшим отрядом отправился к пещере, в которую вела колея. Лично с факелами осмотрел всю стену, простучал. Велел сгрести навоз от нее и осмотрел землю. Кровь. Он упал на колени. Давно сухая, она покрывала камень по низу и земля у стены была ею пропитана, оттого имела странный бурый цвет, пачкала руки. Что здесь происходило? Колдовской обряд? Здесь забивали скот? Приносили жертвы? Но никакого следа огня… Тогон вскочил на ноги, снова осмотрел пещеру. А что, если он придумывает то, чего нет и быть не может? Если это вечное беспокойство ума, которым его часто корили учителя? Обоз мог быть совсем небольшим. Тогон измерил шагами пещеру — четыре телеги можно поставить от входа до стены в линию. Что, если их привозили откуда-то ещё, а здесь, в этой пещере, всего лишь совершали обмен? Но где же тогда вторая колея? И к чему такая скрытность, ради которой степнякам требовалось задействовать целое войско? Нет, нет, в этой пещере есть что-то особенное… Тогон почувствовал, как болит голова. Он устал. Он как эта колея упирался в стену. Велев замести навоз обратно, чтобы все выглядело по-прежнему, он направился к выходу. — Мой хан! Он обернулся. Один из солдат что-то выковыривал из земли под стеной. Тогон вернулся и принял в руку черный тяжелый шар. В свете факелов было видно, что по его блестящему боку вьется узор из маленьких солнц. Люди Черного солнца.