Драконы и тигры

Цзян Чэн ждал. Стоял бесстрастно, такой же каменный, как пятеро бессмертных, глядящих на мир слепыми глазами. Ждал, пока Не Хуайсан закончит препираться с двумя старшими братьями, Лань Сичэнем и Цзинь Гуаньяо. Они уговаривали его отправиться в родной клан с ними, он же то дрожал голосом, то испуганно тараторил, но не сдвигался со своего — нет-нет, никуда он не пойдет, только с отрядом солдат! Очень страшно! Рядом целая армия! Нет-нет, у главы Цзян большой отряд, он останется с ним, и пускай брат его заберет! Все это затягивалось, и следовало, пожалуй, вмешаться, но Цзян Чэн молчал, смотрел пустыми глазами в слепые лица статуй. Подошла к плечу Мянь-Мянь, касалась локтем, пыталась поймать взгляд. Он делал вид, что не замечает. Мянь-Мянь, конечно, ничего не скажет прямо, она на его стороне и скорее будет утешать, чем корить, но это ещё невыносимей. Она знала, кто виноват в произошедшем, и уже поэтому ему была мучительна ее близость. Не Хуайсан наконец выпроводил свою родню, сослался на головную боль и ушел в боковую комнатку. Он ведь знал тоже. Стало тихо. Цзян Чэн заставил себя сдвинуться с места, снять руку с меча. Подошел к Ху Линю, медленно, бережно перевернул коченеющее уже тело на спину. Глаза мертвеца, темные и тусклые, обратились на него, и закрыть их пришлось краем плаща. Цзян Чэн опустился на колени, корчась от рези в груди, взял холодную руку в ладони. Прости, говорил он молча. Прости, это все моя ошибка. Мне не следовало... Раздались шаги — незнакомо громкие из-за чужеземных сапог, но все равно узнаваемые, и Цзян Чэн выпрямил спину, сжал зубы. Ну давай, говори, почти шептал он. Скажи, что я опять тебя предал! Спроси, зачем я притащил сюда людей, которых ты называешь своей семьей! Спроси, ведь ты хочешь! — Я помню его, — тихо сказал Вэй Усянь, опускаясь рядом перед телом Ху Линя. — Да неужели, — вышло скорее сипло, чем зло. — Помню. Он делал дырочки в наконечниках стрел, и они пели на лету. Под горлом пекло так, что хотелось ударить по груди, выбить боль наружу. Да, стрелы пели, и он сказал Ху Линю, что так он всю добычу распугает, а отец... — … а отец, — продолжил так же тихо Вэй Усянь, — рассказал, что такие стрелы используются на войне. Ими можно пугать вражеских лошадей... — .. и указывать лучникам направление обстрела, — прошептал Цзян Чэн. Боль из груди рвалась выше, жгла горло. Он бережно положил руку Ху Линя ему на грудь. — Он был со мной все эти годы… Войну прошел, был моей правой рукой. Потому что ей ты не стал. Но стоило только тебе появиться, и что? Снова смерть! Все умирают! Все! От тебя воняет смертью. Кто следующий, ну? Он вскочил, глядя на Вэй Усяня, так и стоящего на коленях. Схватил за плечо, за ворот халата, дернул к себе. — Почему ты мне не сказал, кто эти люди? Давай, оправдайся как-нибудь, что молчишь! Ты защищал жену и детей врага, ты прятал их у себя. Зачем ты притащил их в Пристань Лотоса? Чтобы натравить на меня этого своего хана? Я тебя опередил? Да говори ты наконец! Вэй Усянь болтался в его руках, будто и он был мертв, волосы его рассыпались по лицу и плечам, ножны меча били по ногам. — Говори! — Цзян Чэн отбросил его от себя, тяжело дыша. — Говори, ну! Делай что-нибудь! — Они моя семья, — Вэй Усянь распрямился, не спеша откинул волосы с лица и сделал шаг вперед, встал глаза в глаза. — А ты? — Это его семья! Его! — заорал Цзян Чэн, ткнув пальцем куда-то в дверь. — Значит, ты с ним? О чем вы с ним болтали? Зачем ты его сюда привел? Вэй Ин вдруг рассмеялся невесело, поднял лицо к потолку. — Я служил ему в том мире, куда ты меня отправил, — он вернулся взглядом к Цзян Чэну. — Предлагаешь предать? — Здесь этот мир, тебе придется определиться! И предавать тебе не привыкать! — крикнул Цзян Чэн в ответ и замер, с опозданием осознав слова брата. Он сказал “ты меня отправил?” Но он же не мог знать… Он за все время ни разу не приходил в сознание! Кто ему рассказал? Цзян Чэн требовательно уставился на Мянь-Мянь, та смотрела в ответ круглыми глазами, прошептала беззвучно: “Это не я!” Не Хуайсан? Невозможно, этот всегда вывернется, и его ноги ему дороги. Кто? Цзян Чэн обернулся и уперся взглядом в бесстрастное лицо Лань Ванцзи. И этот уже здесь, ну конечно. А за ним еле заметное мерцание заклятия тишины. Спасибо, что снова рот не заткнул! — Кажется, нам пора поговорить начистоту, — Вэй Усянь коснулся его руки, Цзян Чэн раздраженно отдернулся, ничего не вышло, рука тут же была поймана снова. — Хватит все скрывать. — Не о чем говорить, — буркнул он после молчания. — Конечно, есть, о чем. О Цзыдяне. О деревеньке где-то в Мэйшань Юй… О нас. Цзян Чэн смотрел на него во все глаза, но старался не дрогнуть ни единым мускулом. — А ты, конечно, расскажешь, как потерял золотое ядро? — прошипел он через жесткие, окаменевшие губы. — Хватит все скрывать! Сработало, Вэй Усянь заморгал, руку удалось вырвать. От затянувшегося молчания сделалось неловко, Цзян Чэн поправил перевязь с мечом. Что-то он начал говорить лишнее, нужно взять себя в руки. — Это давно не имеет значения, — Вэй Усянь с деланным равнодушием пожал плечами. — Сейчас есть вопросы важнее. Цзян Чэн набрал воздуха в грудь, вернул взгляд к слепым глазам Бессмертных. В конце концов, это должно было случиться, разве нет? Разве не для этого все затевалось? Нужно рассказать Вэй Усяню, что им известно, а он расскажет, что узнал сам… Это же Вэй Усянь. Они справятся, если снова будут вместе. И даже если он все-таки заодно с чужеземцами, лучше иметь его в союзниках. Он прав, им и в самом деле пора поговорить. Но почему же так трудно? Нужно всего-то вести себя как раньше, согласиться, улыбнуться, а он улыбнется тоже и пихнет его локтем в бок… Вот только раньше было иначе, была Яньли, был другим Вэй Усянь. Да и сам он… — Обсудим, — выдавил он, — но не над телами адептов моего клана. — Если главе Цзян требуется помощь…— ожил за спиной Лань Ванцзи. — Нет. Спасибо. Мы справимся. Убирайтесь все, хотелось кричать. Все потом. И они убрались — с коротким поклоном, быстро, особенно Ванцзи. Куда это он так спешит на исходе ночи? Где вообще Сюэ Ян, он что, его не нашел? Ушли. Стало пусто. Цзян Чэн потер глаза, выдохнул, позволил Мянь-Мянь коснуться своего плеча. — Он не винит тебя, — сказала она тихо. — И ты себя не вини. Ты исходил из того, что тебе было известно. Он кивнул. Загнанная вглубь боль снова поползла наверх, к горлу, к глазам. Ху Линь. — Тебе нужен отдых, — Мянь-Мянь сжала его плечо и он почувствовал наконец, как напряжен, заставил себя выдохнуть медленно, расслабляясь. — Ты прошлой ночью почти не спал. И этой не уснуть, здесь не раздобыть темного заклинателя, не насытить тело его силой, не очиститься кровью. И не подменить свою боль — его. — Я приготовлю тебе отвар, — прошептала Мянь-Мянь, и Цзян Чэн обернулся к ней, посмотрел в лицо — под глазами тени, над ухом волосы спеклись от крови, губы бледные, а синяки почернели и расплылись на шее, как трупные пятна. Как она на ногах стоит? — Не нужно, — он взял ее руку и сделал вид, что разглядывает кровоподтеки. Быстро, не давая возразить, влил немного ци в запястье, удержал. — Ты измучена, отдыхай. И я… Я рад, что ты жива. *** Сон не шел. Не Хуайсан старался дышать глубоко и ровно, каждым выдохом смывая напряжение с губ, бровей, век, и вроде бы получалось, но уже при следующем вдохе оно находилось на тех же местах, и приходилось снова выталкивать из себя мутное, темное, чтобы наполниться чистым. Он поерзал. Неровность камня под крестцом наверняка вытесана была на этом ложе намеренно, монахи к таким решениям весьма склонны. Им, достигших высоких ступеней просветления, требуются напоминания о земном, а ему они совершенно без надобности, этого земного в его жизни и так сделалось слишком много! Не Хуайсан прислушался — что там, глава Цзян прекратил орать? Невыносимый человек, решительно невыносимый, и как только дева Ло его терпит? Он же не способен быть собой довольным. Поставить себе невозможные цели может. Достичь их может. Удовлетвориться — нет. Впрочем, это у них, кажется, семейное. А у него, Не Хуайсана, глубокая ночь и ему нужно выспаться! Потому что наступили такие времена, когда нужно быть собранным и готовым ко всему. Непростые времена. Ох, как у него болели от веревок руки! До сих пор болят. Что за грубость, связывать его, будто свинью на рынке. А уши? Одно до сих пор саднит от заталкивания внутрь обрывков шелка… Ох, его рукав! Не Хуайсан торопливо, горестно вздохнул, почти всхлипнул. Испортили такой прекрасный ханьфу. Где, скажите на милость, теперь взять вышивальщиц, чтобы выполнили такой же новый? Где-то они есть, конечно, но не здесь, посреди леса и ночи! И теперь он по милости этих грубиянов должен ходить, как оборванец. Дева Ло все что-то говорила, Цзян Чэн неразборчиво и резко отвечал. Недоволен. Вечно недоволен. А как он думал? Вот как, как он представлял себе возвращение брата? Каким он его ждал? Попробуй проживи два года чужой жизнью! После такого никогда не будешь прежним. А Цян Чэну, должно быть, вспоминался мальчик из его детства. Не Хуайсан покачал головой. Взрослый человек, глава клана. Великого клана! И не способен подняться над мелким и оценить, как прекрасно для него все складывается. Лучше и придумать нельзя было! А он ворчит, кричит, жалуется... Да зачем же они вытесали бугор под крестцом! Невозможно уснуть на этом ложе, мало того, что оно до крайности жестко, ещё и неровно. Не Хуайсан покосился в дверной проем. Полоса лунного света уползла на пару чи* . Если он не уснет сейчас, можно будет уже и не пытаться, час тигра близится к концу. Что ж, он попробует выполнить Малый круговорот Небес**. Не Хуайсан прикрыл глаза и сосредоточился на течении ци — вверх от нижнего даньтяня она медленно, искрясь, поднималась по позвоночному столбу, пока не достигла темени, перетекла в Верхний даньтянь, омыла его и устремилась к Малиновому дворцу, чтобы там обратиться в шен и насытить Нижнее Киноварное поле. И ещё раз — позвоночник, затылок, точка между бровями… Но как же он боялся, что кто-нибудь из этих крикунов прикончит Мэн Яо! Это было бы совершенно излишне. Нет, конечно, по закону никто кроме главы Лань не имел права вершить суд, ведь речь шла о его жизни и жизни брата, а Цзэу-цзюнь человек выдержанный, к горячности не склонный. Но все-таки накал страстей был таков, что нельзя было предсказать исход! Неопределенности добавляли дикарка с ножом и рассвирепевшая Мянь-Мянь. Ко всему прочему Лань Ванцзи и Вэй Усянь уже не те, что прежде, с них бы сталось пренебречь условностями и оставить побратимам светлую память о пригретой ими змее. Хвала Небу, все закончилось благополучно, и теперь Мэн Яо наверняка очень доволен собой, ведь он вполне смог оправдаться, чего нельзя сказать о главе Цзян. Который выболтал к тому же, что ему известно средство, в котором Мэн Яо сейчас остро нуждается. Вот ведь неловкость! Не Хуайсан улыбнулся. Попробовал снова сделать глубокий вдох — и выдохнул. — Научись управлять дыханием, научишься управлять эмоциями, — пробормотал он и сел. Никогда эта ерунда с тяо си** на нем не работала, да и на брате тоже. Это у них тоже семейное, должно быть. Вот техники тела были бы кстати, тут они сильны. Только в этой каморке какой от них прок! Остаются техники сердца, а они сейчас не ко времени, сейчас нельзя гнать мысли. Нет, их следует разложить каждую на свое место, бережно, как хрупкие птичьи яйца, каждое в свое гнездышко. Ну что ж, раз со сном не складывается, отчего бы не потратить время с пользой? Не Хуайсан сел, подвернув ноги, на ровный край ложа, сунул руку в надорванный рукав — что за дикарем нужно быть, чтобы испортить такую красоту? Вот в чем проявляется низость происхождения, что бы там Мэн Яо себе ни придумывал. Именно в таких вещах! Не Хуайсан добыл шкатулку, открыл, подобающе и неспешно расставил серебряную тушечницу, подставку с кистями, сверток бумаги — “слюдяное сияние”***, лучшей теперь не достать! — и резные нефритовые линейки для прижимания краев. Раскрыл свой прежний рисунок и углубился в размышления. Лань Чжань, в соответствии с его прежними представлениями, нарисован был ближе к Вэй Усяню. Тогда казалось, его связь с кланом совершенно разрушена недальновидностью старших родственников. Выбирая между ропотом старейшин и Вторым нефритом, они решили принести в жертву младшего члена правящей семьи. Конечно же, это не сгладило противоречий, а только обнажило уязвимость позиции старших Ланей. А меж тем общеизвестно, что поддаваться давлению в подобных ситуациях — действие неразумное. Ветер клонит деревья, но горы стоят неподвижно. Ванцзи и сам бы потребовал себе наказания, без старейшин, совершенно ни к чему было доводить дело до изуверской казни. Дагэ первое время после битвы был зол на Ванцзи и не вмешался, но когда увидел, до чего дошло… Дагэ бы никогда не поступил так с человеком своей крови. Сам мог бы наказать, но другим бы не позволил, пока жив. Однако что можно видеть в клане Лань теперь? Братья все-таки сохранили связь, которая была между ними прежде, и по всему очевидно, что их отношения восстанавливаются. Остается только догадываться, что стало тому причиной. Неужели Ванцзи простил брата? В любом случае рисовать его теперь следует на равном расстоянии между Лань Сичэнем и Вэй Усянем. А вот с ним неожиданно, весьма, весьма. Не Хуайсан постучал краем кисточки по зубам. Вэй Усянь оказался куда ближе к Ванцзи, чем к своему шиди. Это очевидно уже по тому, что он не сердится на брата. Значит, чувства притупились. Очевидно, сыграли свою роль годы жизни в другом мире, влюбленность и сам глава Цзян, не умеющий показать своего отношения и намерений. Невозможный человек, просто невозможный. Меж тем положение главы Цзян теперь улучшилось, пускай он пока и не способен это осознать. Ведь если Тогон-хан решит искать союза — а отчего бы ему не решить, Вэй Усянь явно ему близок — то он склонится к Юньмэну. Мэн Яо, может, и хотел бы повернуть дело иначе, но теперь это невозможно, он выставил себя перед Тогоном в весьма неприглядном свете. Угораздило же его явиться в этот храм! Воистину и лучший конь спотыкается. Впрочем, хан назвал его смелым человеком… Не Хуайсан задумался. Видимо, они уже встречались? Нет, заключать союз с человеком, который, рыдая, ползал на коленях, никто не станет. Ну и, наконец, Лань Сичэнь. Человек, нынешнему положению которого не позавидуешь. Ох, сколько потом будет разговоров про укрывательство и соучастие. Был бы здесь дорогой брат, сложилось бы все иначе... Конечно, Лань Сичэнь попытается все сгладить или даже взять на себя. Но сможет ли? Для этого ему придется хотя бы для видимости отречься от Мэн Яо, а зная мнительность и мстительность последнего... И станет ли, ведь это такой позор для клана. Ах-ах, как все замечательно складывается. Не Хуайсан медленно обвел пальцем фигуру брата — ноги расставлены, руки сложены на навершии дао. Да, все было бы иначе, будь он здесь. Впрочем, тогда бы здесь не было его, Не Хуайсана, и хотя это было бы поистине прекрасно, размышлять следовало о существующем положении вещей, а не о возможном. Нет-нет, все это теперь не годится, рисунок не исправить, его нужно переделать. Не Хуайсан отложил устаревшую схему, прижал линейками края чистого листа и задумчиво постучал себя кончиком кисти по зубам. Нужна другая композиция, добавились новые участники, и не брать их в расчет было бы неосмотрительно. Кого на этот раз поставить в центр? Снова Вэй Усяня, но теперь с Ванцзи? Или все-таки Тогона?