oh sooner or later it all comes down to faith

      Привыкание к Раю — это нечто удивительное. Он не идеален, и Дин думает, что возненавидел бы его, если бы Рай был таковым. Потому, вероятно, он таковым и не является. В нём достаточно человеческих нюансов, чтобы пребывание здесь ощущалось скорее жизнью, чем попаданием на тот свет, и Дин благодарен за это, потому что его преследует навязчивое подозрение, что ему следовало бы прожить немного дольше, чем в итоге получилось.              Ну и ладно, какая разница, верно? Он здесь, и на этом всё. Нет смысла зацикливаться на чём-то ещё.              У пребывания здесь — на Небесах — есть и свои маленькие сложности, к которым Дину ещё только предстоит приспособиться. Сэм появляется довольно быстро, что приятно, но, по правде говоря, пока Дин не очень-то стремится возвращаться к толпе, ожидающей их «дома». Ему ещё не выпало возможности как следует обдумать то, что копилось в его мыслях уже долгое время — события, связанные с Касом, с отцом, с людьми, которые попали сюда, на Небеса, по его вине — или при его косвенном вмешательстве, в некоторых случаях.              Должно быть, Джек приправил Небеса какой-то волшебной пыльцой умиротворения, потому что, как ни удивительно, всё идет довольно гладко — воссоединения проходят легко и непринуждённо, плачут здесь только от счастья, и кажется, что всей неловкости, тревог и боли, неизменно сопутствующих ему в земной жизни, здесь попросту не существует. Но здесь не всё идеально, некоторые земные заминки по-прежнему присутствуют, однако Дин считает, что он легко отделался, поскольку в целом всё идёт как по маслу.              Единственное, Каса нет рядом.              Дин ожидал его появления, рассчитывал, что тот хотя бы лицо своё покажет, но тот так этого и не сделал. И тогда Дин загоняет Джека в угол.              Он требует: «Где Кас?», и Джек колеблется, прежде чем неуверенно пробормотать: «Не думаю, что он хочет тебя видеть, Дин», а Дин отвечает: «Мне всё равно».              Однако Джек — это Джек, он всё ещё ребенок, и Дин без труда убеждает его выдать местонахождение Каса, который, как оказалось, расположился не так уж далеко от дома Бобби. Дин быстро запрыгивает в Детку, игнорируя всех, кто спрашивает его, какого чёрта он делает и куда направляется. Сэм — единственный, кто ни о чём не спрашивает, с ухмылкой наблюдая за тем, как Дин жжёт резину, оставляя позади себя сбитую с толку толпу.              Кас обнаруживается близ очень знакомого озера, он сидит на причале, свесив ноги над водой, и Дин осторожно подходит к нему, опускаясь рядом. Как ни странно, Кас вздрагивает, удивлённо глядя на него, и Дин раздумывает над тем, а не столкнуть ли Каса в озеро за такую глупость.              Кас крайне смиренным тоном произносит:              — Здравствуй, Дин.              И Дин вдруг обнаруживает, что у него в горле стоит комок. Не тот, который сигнализирует о подступающих слезах, это скорее сравнимо с тем чувством, когда что-то застревает в горле, дыхание перехватывает, и образуется небольшой карман воздуха — всё потому, что ты забыл, как дышать. Дин пытается сказать: «Привет, Кас», и обнаруживает, что не может. Он хочет произнести хоть что-то, что угодно, и ему это не удаётся.              Так что, может быть, на Небесах нет ни капли волшебства. Возможно, на самом деле каждый попавший сюда лишь успешно развивает необходимые навыки, а Дин просто списал это на магию, чересчур сильно понадеявшись, что всё пройдëт хорошо. Просто фантастика. Он хочет этого — чтобы всё прошло хорошо — однако задыхаться он определённо не планировал. По крайней мере, намеренно. Но Кас, вновь приветствующий его после того, как сказал «Прощай», — это нечто совершенно невероятное.              Кас не смотрит на него, но умиротворённое выражение стирается с его лица после того, как Дин присоединяется к нему. Теперь он просто хмуро смотрит на воду. Между его бровями залегает небольшая морщинка, с которой он никак не может справиться. Дин изучает Каса, пытаясь по одной этой детали определить, как пройдёт их воссоединение, и только через мгновение понимает, что до сих пор не произнёс ни слова в ответ.              — Привет, Кас, — наконец говорит он, прочищая горло. Тяжесть неловкости незримо накрывает их обоих. Через плечо Дин оглядывается на домик за их спинами — с навесной крышей, небольшим крыльцом и креслом-качалкой, в точности похожим на те, что стоят в домах респектабельных, нелепо часто посещающих церковь южан. — Милое у тебя тут местечко.              — Спасибо, — тихо отвечает Кас, по-прежнему неотрывно наблюдая за рябью на поверхности воды. Он не кажется ни смущённым, ни сердитым, просто… задумчивым.              Дин не видит необходимости обсуждать всё прямо сейчас. Он просто хочет… ну, он хочет получить шанс поговорить обо всём, ведь прежде всего им нужно разобраться с тем, что произошло, когда они были живы, ведь, нет смысла отрицать, между ними сейчас колоссальное количество дерьма, с которым им предстоит что-то сделать. Но нет нужды в спешке. Им некуда торопиться. Время здесь течёт странно, у их существования больше нет срока годности.              Ведь их время уже истекло.              Это наводит его на мысли о том, чем, чёрт возьми, ему здесь заниматься до конца вечности. Здесь нет монстров. Охотиться не на что. Сэм уже расспрашивал Джека, как здесь построить дом, потому что ему хочется, чтобы к моменту прибытия Эйлин для неё всё было готово. Чарли упоминает, что занимается волонтёрством — оказывает помощь тем, кто при жизни не застал эру ноутбуков или телефонов, помогает им осваивать новые технологии, говорит, что это что-то вроде работы. У Бобби есть огород, и Руфус проводит бо́льшую часть своей вечности в попытках украсть оттуда капусту, что является подобием хобби, полагает Дин.              Некоторые, судя по всему, вообще ничем не занимаются. Кто-то управляет ресторанчиками или возится в гаражах — ни то, ни другое, на деле, не является необходимым на Небесах. Это просто способ занять себя для тех, кто не хочет сидеть сложа руки. И Дин будет одним из таких людей; он просто знает это в глубине души. Он прожил гораздо дольше, чем ожидал, но, чёрт возьми, по-настоящему пожить ему так и не довелось.              Жизнь без охоты… будет нелёгкой. На Небесах нельзя убивать. Просто нельзя, и, наверное, с его стороны немного странно переживать по этому поводу. Дину придётся придумать что-то ещё. Другое. Найти дело, которое поможет ему почувствовать себя нужным, полезным, даст стимул развиваться, займёт руки.              Ему интересно, чем здесь занимается Кас.              — Итак… — Дин прочищает горло и бросает на Каса осторожный взгляд. — Что поделываешь?              — Поделываю? — повторяет Кас, будто для него это чуждое понятие. Он щурится на озеро, по-прежнему не поднимая взгляд к Дину.              — Да. Ну, в смысле, ты здесь уже… сколько? На самом деле, я до конца ещё не разобрался, как тут всё устроено и как течёт время на Небесах. Но должен же ты был быть занят чем-то с тех пор, как попал сюда? — спрашивает Дин.              Глаза Каса слегка приоткрываются, теряя прищур.              — А. Ну, я был занят реконструкцией. Рай был не… не соответствовал стандартам. Я помогал Джеку исправить это.              — Значит, ты теперь, типа, архитектор? — гадает Дин, поднимая брови, не в силах сопротивляться удивлению. — Бобби примерно так и сказал, но… ладно.              — Примерно так, — тихо повторяет Кас, соглашаясь.              Дин прочищает горло.              — Похоже, это важная должность, приятель. Довольно… довольно высокая. У вас там какая-то специальная команда, или?..              — Нет, — отвечает Кас. — Я разрабатывал концепцию. Проект. Джек следовал инструкциям. Это не трудно.              — О, вау. Значит, ты просто… ты спроектировал всё здесь, да? — бормочет Дин, ошеломлённо моргая.              Кас качает головой.              — Нет. Это не совсем архитектура, Дин. Проектирование — это не… не строительство. Это скорее стратегия, инженерия. Структурная целостность Небес до реконструкции была неудовлетворительной. Джеку это не нравилось. Он хотел, чтобы всё было иначе. Но ему всего три, поэтому он предположил, что сам он — не лучший кандидат для разработки нового дизайна. Вместо того, чтобы заново переживать свои самые счастливые воспоминания или жить только с теми, кого ты полюбил при жизни, я… придумал кое-что другое.              — Что именно? — спрашивает Дин.              — Красота жизни заключается в возможности её прожить, — тихо говорит Кас, его черты смягчаются. — И самое прекрасное состоит в том, что у каждого есть шанс прожить её по-своему. Раз за разом переживая одни и те же счастливые воспоминания, ты лишаешь себя возможности обрести новые. Жизнь только с теми, кого ты любил при жизни, лишает возможности полюбить кого-то ещё. Желанием выжить, продолжать жить, люди наделены потому, что смерть отнимает у них эти возможности. Моей же идеей была свобода. Свобода воли. Небеса не так уж сильно отличаются от Земли, просто здесь нет некоторых мелких неудобств, сопутствующих людям при жизни.              Дин делает глубокий вдох и задерживает дыхание на долгий миг, а затем выпускает его из себя.              — Ну, чёрт. Это… это поразительно, Кас. А какие мелкие неудобства ты имеешь в виду?              — Земные нужды отпадают, но осталась возможность выбора, — Кас слегка наклоняет голову. — Ты можешь есть, но не обязан. То же самое со сном. Всё, чего ты желаешь, просто даруется тебе. Еда и пища навевают земные воспоминания. У тебя есть возможность вновь посетить места, в которых ты побывал при жизни и которые много значат для тебя. Захочешь бутерброд — и он появится; если, конечно, ты не предпочтёшь сделать его самостоятельно — всегда есть выбор. Небеса меняют реальность в соответствии с твоими желаниями, и это происходит естественно. На подсознательном уровне. Свобода.              — Хм, — Дин быстро моргает. — И, я полагаю, что ничего плохого здесь… просто не происходит? Типа, Детка не выйдет из строя, люди не смогут убить друг друга, никто не потеряется и нигде не застрянет. Всё в таком духе, верно?              — Именно так, — соглашается Кас.              — Миленько, — признаёт Дин.              Губы Каса подрагивают в улыбке.              — Да, так и было задумано.              — Сэм говорил, что хочет дом для себя и Эйлин, — говорит Дин. — Значит, раз он хочет, он его получит? Так просто?              — Он не может заставить её быть там, но да. Когда она появится, если она захочет быть рядом с ним, и если он захочет того же, дом будет принадлежать и ей тоже, адаптируется к её собственным подсознательным желаниям, — Кас оглядывается через плечо, осматривая свой собственный дом. — До недавних пор я не предполагал, что у меня есть какие-то предпочтения в выборе домов, но этот мне нравится.              — Китайские колокольчики — оригинальный штрих, — признаёт Дин, последовав своим взглядом за взглядом Каса. Он щурится, пытаясь заглянуть в окно. Как бы выглядел дом Каса изнутри — дом, не тронутый Винчестерами, дом его собственного дизайна?              Кас хмыкает.              — Спасибо. У меня есть сад камней на заднем дворе. И гамак.              — Ты просто обязан провести экскурсию, приятель, — бормочет Дин, закатывая глаза. — Можешь выпендриться всеми крутыми штуками, которые у тебя есть.              — Если ты настаиваешь, — покорно отвечает Кас и поднимается на ноги, вздыхая при этом.              Дин поднимается следом за ним, испытывая смутное удовлетворение от звука, который издают его колени — что-то до боли знакомое, но самой боли нет.              Есть что-то странное в том, что травмы старой жизни позволяют ему чувствовать себя здесь как дома. Он не был бы самим собой, если бы его колени не побаливали и не хрустели, потому что он уже не помнит времён, когда этого не было — его колени уже были разбиты насмерть к моменту, когда ему стукнуло двадцать пять. Это привычная боль, ломота, к которой он так хорошо приспособился, что на Небесах хруст его колен теперь кажется необходимостью и вызывает ностальгию. До чего же странно.              Кас не сразу направляется к дому. Вместо этого он задерживается на причале и смотрит на Дина, пытаясь (безуспешно) не смотреть на Дина. Его усилия так болезненно очевидны, что у Дина сочувственно замирает сердце. Он понимает это — желание смотреть на кого-то, говорить с ним, чувствовать себя комфортно настолько, чтобы ни одна из подобных вещей не казалась невозможной. Должно быть, Касу приходится непросто.              Дин протягивает руку и накрывает ей плечо Каса, привлекая его внимание, ловя его взгляд. Какое-то время они смотрят друг другу в глаза, не произнося ни слова. Затем, стремительно и без предупреждения, Дин сталкивает Каса в озеро.              Всё напряжение, размеренно нараставшее между ними, рушится в тот момент, когда Кас с плеском падает в воду — а затем всплывает, брызгаясь и злясь. Дин смеётся, наблюдая, как Кас забирается обратно на причал, мокрый до нитки, и смотрит на Дина так, словно собирается надрать ему задницу. И это… ну, это довольно мило, на самом деле. Ботинки Каса хлюпают, когда он поднимается на ноги, его плащ из песочного превращается в тёмно-коричневый. Волосы липнут ко лбу, капли воды стекают в глаза. Он выглядит нелепо.              В промежутке между текущим мигом и следующим Кас высыхает. Полностью и абсолютно. Очевидно, у Рая есть свои плюсы.              — Это, — заявляет Дин, — за то, что умер у меня на руках. Снова.              На лице Каса тут же появляется сожаление, его взгляд мечется в сторону.              — Дин, я…              — Молчи, — коротко говорит Дин — слишком резко, слишком жёстко, и Кас подчиняется. Через мгновение Дин прочищает горло и снова оглядывается на дом. — Ну что? Экскурсия?              Дом Каса довольно маленький и не слишком броский. Первая мысль Дина, когда он подходит ближе, — уютный. Поднимаясь по ступенькам на крыльцо, Дин останавливается, когда это делает Кас, и смущается, потому что Кас тоже смущён. Он прослеживает взгляд Каса, упавший на два кресла-качалки и гадает, почему они вдруг привлекли его внимание, но прежде, чем он успевает задать вопрос, Кас просто качает головой и открывает дверь. Дин пожимает плечами и следует за ним.              Сразу за дверью начинается небольшой коридор, ведущий в гостиную. Открытое пространство наполнено растениями — без перебора, ровно столько, сколько требуется. Вся обстановка в доме пронизана здравомыслием — телевизор разумного размера, нормальный диван (хотя цвет ужасный), ковёр перед камином выглядит привлекательно, хотя Дин, конечно, об этом не задумывается. Здесь царит небольшой приятный беспорядок — такой, при котором у всего, тем не менее, есть своё место: книги на полках, проигрыватель в углу, разумных размеров уголок с подушками и комфортным освещением. Это выглядит… ну, как Дин и сказал, уютно.              — Кухня здесь, — бормочет Кас, минуя столик, на котором покоится стопка пластинок.              Дин следует за ним, и чуть из собственных штанов не выпрыгивает, когда пластинки на столе начинают пошатываться. Сначала ему кажется, что он как-то задел их, но нет, это просто стопка начала увеличиваться сама по себе. Кас, кажется, не замечает этого, а Дин не спрашивает.              Кухня Каса тоже очень эргономична. Она далеко не экстравагантна, но и не мрачна. Здесь есть открытые шкафы, просто полки без дверок, а на окне за раковиной, открывающем вид на задний двор, стоят маленькие растения — крохотные разномастные горшочки разных цветов, как маленькая радуга. Стол рассчитан на четверых, он сделан из прочного дерева насыщенного коричневого цвета, выгодно оттеняющего нейтральные цвета комнаты (да и всего дома).              — А как обстоят дела с напитками? — интересуется Дин, сразу направляясь к холодильнику. Прежде чем он успевает открыть дверцу, изнутри доносится лязг, и он поднимает брови. Когда он всё-таки заглядывает в холодильник, то обнаруживает там две бутылки пива своей любимой марки.              — О, — выдыхает Кас, очень тихо.              Дин фыркает и хватает пиво.              — Приятель, Рай — просто чудо. Оно на вкус, как в тот раз, когда мы с Сэмми не спали всю ночь на мой день рождения, пили его часами и смеялись до слёз.              На самом деле, нет. Вкус у пива как в тот раз, когда он сидел на капоте Импалы под звёздным небом в каком-то задрипанном городишке, облокотившись на её прохладную поверхность. Один из редких моментов спокойствия и умиротворения в его жизни. Пиво тогда сильно остыло от ночной прохлады, и в тот раз Дин заснул прямо на улице, проснувшись с розовыми щеками и онемевшим носом. Это был один из лучших отдыхов, когда-либо им полученных, независимо от того, насколько он в итоге замёрз.              — Чёрт, до чего вкусно, — бормочет Дин, качая головой и оборачиваясь к Касу. — Так это всё? Других комнат нет? У тебя мог бы быть хоть целый домашний кинотеатр, если бы ты пожелал, да?              Кас хмыкает.              — Мог бы, да, но в нём нет необходимости. Остались только ванная и спальня, очевидно.              — Очевидно, — в шутку передразнивает Дин. Он протягивает руку, оставляя бутылку на столе. — Ну? Давай, веди. Экскурсия ещё не окончена.              — Да, не окончена, — бормочет Кас.              Кас проводит его обратно через гостиную, и снова замирает на мгновение — уже без растерянности, но, кажется… чем-то заторможенный. Он смотрит на диван, и Дин, естественно, тоже смотрит в ту сторону. Теперь он думает, что поспешил с выводами, потому что цвет, на самом деле, не так уж и плох. Оттенок приятный, так что Дин признаёт, что несправедливо оклеветал мебель из-за игры света.              Покачав головой, Кас пересекает комнату и сворачивает в коридор. Там Дин видит ещё две двери, удобно расположенные одна напротив другой. Кас открывает левую и отступает назад, чтобы Дин мог заглянуть внутрь. Это ванная комната.              Бо́льшую часть пространства занимает душ — Дин удивлённо вскидывает брови. В нём наверняка могут поместиться как минимум два человека, он оснащён обычными душевыми лейками, которые можно брать в руки и перемещать, как заблагорассудится. Дин гадает, пахнут ли шампунь и мыло Каса воспоминаниями, но вслух не спрашивает — по какой-то причине ему кажется, что это было бы неуместно.              На раковине стоит маленький стаканчик с зубной щёткой, у самого края — расчёска. Над раковиной на идеальной высоте висит зеркало, похоже, одно из тех, которые по совместительству открываются, как дверца, и скрывают полочки внутри. Там же висят полотенца и тряпки, опять же разных цветов, словно брызги радуги, расставляющие яркие акценты в более чем сдержанном интерьере комнаты.              Дин выходит в коридор, легко закрывая дверь. Раздается стук, словно что-то падает, и он разворачивается, просовывая голову обратно, а затем хмурится, осматривает комнату, но не может понять, что именно изменилось. По крайней мере, не с первого взгляда. Секунду спустя, уловив отличие, он задаётся вопросом, с чего бы Касу могла понадобиться вторая зубная щётка. Внезапное желание почистить зубы? Он странный чувак, неважно.              — Знаешь, по спальне можно многое сказать о человеке, — размышляет Дин, пока Кас идёт к другой двери, открывает её и входит.              Кас оглядывается на него через плечо.              — Да, я знаю.              На секунду Дин забывает о том, что он вообще в комнате. Кас смотрит на него странно — что, в общем-то, не ново, но в этот раз всё как-то иначе. Он внимательно наблюдает за Дином, в его глазах мелькает любопытство, на лице — хмурая гримаса замешательства. Как будто Дин сделал что-то, чего Кас не может понять, но ведь Дин ничего не делал. Или всё же?.. Чёрт, он не знает. Он всегда в чём-то виноват.              Дин прочищает горло и отрывает глаза от Каса, вместо этого окинув взглядом комнату. И снова всё очень взвешенно. Растений всего два, они оживляют комнату, не загромождая пространство. В дальней части комнаты стоит открытый шкаф с, похоже, удручающим количеством одежды. Но это не удивительно. Даже на Небесах Кас всё ещё в своём неизменном плаще, а в его шкафу, похоже, лишь несколько джинсов, футболок и, насколько Дин может судить, всего две толстовки. И вопиющее отсутствие фланели.              Кровать невелика — двуспальная, места достаточно, чтобы Кас мог удобно разместиться. Но выглядит она хорошо. Должно быть, Кас очень её ценит, потому что что-то подсказывает Дину, что матрас у неё с эффектом памяти, а подушек здесь как минимум втрое больше, чем требуется. Сбоку от кровати стоит тумбочка с книгой, но это всё. В углу — письменный стол с закрытым ноутбуком, блокнотом и стаканчиком, наполненным карандашами, ручками и маркерами.              В остальном комната простая и… уютная. Весь дом Каса попросту уютный. Дин не должен быть так удивлён тем, что Кас роскоши и изобилию предпочитает простоту и комфорт. У интерьера нет тематики, нет какой-то определённой структуры — здесь просто комфортно.              — Что ж, я… — Дин замолкает при звуке какого-то сильного толчка, удивлённо оборачиваясь в сторону кровати. По другую сторону от неё вдруг появляется вторая тумбочка. Он моргает. — Какого чёрта?              — О, — снова говорит Кас, нахмурив брови.              — Кас, твоя… — Дин щурится, глядя на кровать с прогрессирующим замешательством. — Твоя кровать становится больше?              Кас прочищает горло.              — А… похоже на то, да.              Дин бросает на него острый взгляд.              — Серьёзно, чувак?              — Это не я, — огрызается Кас, сузив глаза.              — Ты… что? — Дин моргает, теряя часть настойчивости. Он полагал, что Кас делает свою кровать больше из-за… э-э, возможности — подсознательного желания, возможно, ведь Дин стоит прямо здесь, в его спальне. И если это не Кас, то кто, чёрт возьми?              — Дин, — медленно говорит Кас, — ты… ты ведь знаешь, что тебе здесь рады, не так ли?              — Э-э, — бормочет Дин, замирая. Он… знал, наверное. Между ними, конечно, есть недосказанность, но не похоже, чтобы Кас собирался просто вышвырнуть его вон даже без… ну, разговора. — Ну, да, я, вроде как, догадывался.              Кас смотрит на него некоторое время, а затем тихо выдыхает.              — Ты помнишь, что я говорил о том, что Эйлин будет жить с Сэмом, если захочет?              Когда она появится, если она захочет быть рядом с ним, и если он захочет того же, тот дом будет принадлежать и ей тоже, адаптируется к её собственным подсознательным желаниям.              Дин моргает. Он моргает снова. Нет. Да быть того не может. Это не… нет. Не может же он появиться на пороге дома Каса и просто…              Касу не нужна вторая зубная щëтка.              Блядь.              Настала очередь Дина тихо выдохнуть: «Ох».              Дин непреднамеренно всё меняет, потому что он, очевидно, пришёл к заключению, что будет жить здесь. Это довольно… изобличающе. Дин сомневается, что хочет быть осведомлён в этом, но архитектуре Небес, судя по всему, глубоко плевать на вопросы деликатности.              В любом случае, грубая, навязчивая откровенность того, как кровать Каса превратилась из односпальной в двуспальную прямо у них на глазах, заставляет Дина скорчить гримасу и возвести глаза к потолку, проклиная своё чертовски очевидное подсознание. Ну, по крайней мере, он знает, что желания Каса совпадают с его, раз уж это происходит, что, в общем-то… помогает. Хотя нет, нисколько не помогает, ведь Кас уже выполнил свою часть с любовными признаниями, поэтому единственный, кому ещё предстоит разбираться со всем — это Дин.              Просто, блядь, замечательно.              — Рай ориентирован на твои… желания, Дин, — бормочет Кас. — Если это — то, чего ты истинно желаешь, у тебя не будет других вариантов. Если ты не хочешь иметь второй дом, то это… всё, что у тебя есть.              — Чудненько, — слабо отвечает Дин. Он смотрит на кровать, в его горле встаёт комок. — Могу я хотя бы получить свою собственную комнату? Господи, мать твою.              Кас тактично прочищает горло.              — Если бы ты хотел, она бы появилась. Но её… нет.              — Я не хочу спать с тобой, — бормочет Дин, поднимая руку и проводя ей по лицу, желая, чтобы кровать вдруг разделилась на две части. Но она упрямо остаётся одной кроватью, половина которой отныне отведена ему.              — Очевидно, хочешь, — отвечает Кас.              Дин бросает на него ещё один острый взгляд.              — Да пошёл ты, сказал же, не хочу.              — Тогда спи на диване, — говорит ему Кас, его тон спокойный и ровный. — Мне всё равно.              — Подожди, я… — Дин сдерживает измученный стон и делает шаг вперёд, чтобы поймать руку Каса, когда тот разворачивается, чтобы уйти. Он резко выдыхает и корчит гримасу. — Чёрт. Чёрт. Прости, просто… прости, ладно? Дай мне секунду.              Но у него нет секунды, потому что в следующее мгновение что-то с мягким звуком падает на одеяло. Они оба поворачиваются в сторону кровати, и ни один из них не произносит ни слова при виде баночки со смазкой, невинно покоящейся на простынях. В ней нет абсолютно ничего безобидного, и Дин отшатывается от Каса, как ошпаренный.              — Дин… — начинает Кас.              — Кто из нас? — Дин задыхается.              Кас смотрит на него, затем выгибает бровь.              — Возможно, оба. Не беспокойся.              — А я беспокоюсь. Я пиздец как беспокоюсь, — заявляет Дин, глядя на смазку так, словно она собирается отрастить ноги и напасть на него. — Мне нужно… я хочу уйти.              Дверь захлопывается.              — Нет, не хочешь, — со знанием дела констатирует Кас.              Дин закрывает глаза.              — Твою мать.              — Тебе нужно расслабиться, — предлагает Кас, хотя это больше похоже на приказ. Он вздыхает и подходит к кровати, берёт смазку в руки, как будто в этом нет ничего такого, и убирает её в ящик прикроватной тумбочки. Закрыв его, Кас поворачивается и жестом указывает на кровать, приподняв брови. — Садись.              — На кровать? — хрипит Дин.              Кас закатывает глаза.              — Да, Дин, на кровать. Я не собираюсь делать ничего предосудительного. Успокойся.              — А может я хочу, чтобы ты делал. Подсознательно. Кто, блядь, знает? — полуистерично интересуется Дин. Он всё равно подходит к кровати и опускается на край. — Блядь, даже я не знаю!              — Хорошо, — говорит Кас, затем со вздохом садится рядом с ним. — Давай не будем обсуждать это прямо сейчас. Вместо этого расскажи мне, чем ты собираешься заниматься на Небесах. Полагаю, оставаться без дела ты не захочешь.              Дин сглатывает.              — Точно. Нет, я хочу… ну, наверное, я хочу что-то делать. Просто пока не знаю, что именно.              — Возможно, Небеса знают, — размышляет Кас. — У тебя есть какие-нибудь идеи, или, возможно, ты не успел осуществить какие-то задумки до того, как…              Когда Кас прерывается, яростно захлопнув рот, Дин выдаёт первое, что приходит ему в голову.              — Когда-то я мечтал о собственном баре.              — Здесь ты можешь владеть им.              — Хочешь помочь? — спрашивает Дин, прежде чем успевает подумать, почему этого делать не стоило. Ему хочется закрыть лицо руками в ту же секунду, как слова слетают с губ. Ситуация становится всё хуже и хуже.              — Если ты этого захочешь, — вот и весь ответ Каса.              — Сэма здесь не будет, — бормочет Дин, глядя на свои пальцы. Он сжимает их в кулак, делая глубокий вдох. — Я никогда… ну, я едва могу вспомнить время, когда мы жили порознь.              — Уверен, он будет неподалёку. Если у него нет желания держаться от тебя подальше, уверен, его дом появится выше по дороге, — говорит Кас.              — Да, но всё же. Его здесь не будет. Здесь только ты и я, — отвечает Дин, глядя на него.              Кас хмурится.              — Я не могу стереть твои желания, Дин, даже чтобы избавить тебя от необходимости признавать их. Независимо от того, осознавал ли ты их прежде, чем…              Кас снова закрывает рот, его ноздри раздуваются. Дин морщится. Ах, чёрт.              — Кас, — говорит он осторожно, нерешительно, — я знаю, что ты зол, ладно? Я знаю это. Я понимаю. Я тоже злюсь на тебя. Но какой толк злиться друг на друга за смерть, когда мы уже мертвы? Это… ну, так уж вышло.              — Снова и снова, — шепчет Кас, его голос дрожит от ярости, — я делал всё, чтобы защитить тебя, чтобы сохранить тебе жизнь, чтобы… и вот меня нет несколько месяцев, и ты просто умираешь? Ты хоть представляешь, как это вывело меня из себя, Дин? У тебя должно было быть больше времени. Ты заслужил…              — Ладно, ладно, прекрати, — хрипло перебивает Дин. Он задевает колено Каса своим, привлекая его взгляд — ярко-синий, наполненный чистой яростью. — Ну же, Кас, перестань. Жизнь несправедлива, правда ведь? Просто… несправедлива, и всё тут. Я прожил гораздо дольше, чем когда-либо ожидал.              — Ты прожил это время, спасая мир, редко получая возможность пожить для себя, — огрызается Кас.              Дин прочищает горло.              — Да, ну, это… неважно, всё в порядке. Я не расстраиваюсь из-за этого. У Сэмми была хорошая жизнь. А у меня есть вечность, чтобы делать всё, что захочу.              — Ты заслужил этого на Земле. Ты заслужил хорошую жизнь. Из всех людей на свете, ты заслуживал этого больше всего, — Кас издаёт тихий разочарованный звук, хриплое ворчание в горле. — Ты спас мир, Дин, притом не единожды. Ты понимаешь это?              — Ну, эй, ты ведь тоже, — слабо отвечает он.              Кас окидывает его напряжённым взглядом.              — Ты можешь приписать себе всё хорошее, что я когда-либо делал для мира. Ведь именно благодаря тебе я полюбил его. Ты спас мир и в этом смысле, просто будучи собой, потому что я…              Он не заканчивает. Кас закрывает рот, но Дин всё равно слышит. Он практически видит, как с губ Каса срываются слова. Потому что я люблю тебя.              — Да, но ты спасал мою задницу больше раз, чем я могу сосчитать, так что… мы квиты, — Дин прочищает горло и снова смотрит на свои руки. Он чувствует, как его собственное лицо искажается от гнева. — А то, что ты выкинул в последний раз? Кас, ты не… ты даже не представляешь, как сильно я хочу надрать тебе задницу.              — Представляю, — ровно отвечает Кас.              — Пошёл ты, — выплевывает Дин, поворачиваясь, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. — Ты не можешь просто взять и поступать так с людьми. Ты не заслужил такой участи. Ты заслуживаешь… у тебя должен был быть другой конец.              Кас смотрит на него, вызывающе сжав челюсть, его глаза сверкают.              — Ну, так уж вышло, Дин.              — Это не одно и то же, — Дин выдыхает через нос, как разъярённый бык. — Это даже близко не то, что случилось со мной. Я знаю, почему ты это сделал. Я знаю, почему тебе пришлось сказать то, что ты сказал. Я понимаю. Мы вот-вот должны были погибнуть, поэтому ты призвал Пустоту, чтобы минимизировать число жертв, но мне этого было недостаточно. Я бы предпочёл умереть, ты понимаешь это? Мне было так погано после того, как ты… после…              — Я хотел этого, — бормочет Кас, и Дин выпускает нервный смешок. — Я хотел спасти тебя, и я это сделал. Я не жалею, что дал тебе дополнительное время, пусть оно и оказалось таким коротким. Тогда я сделал выбор поступить так, и сделал бы его снова.              — Я не мог подняться на ноги, — шепчет Дин, закрывая глаза. — И не смог бы, если бы Сэм не нуждался во мне. Но, в конце концов, даже этого оказалось недостаточно. Я просто устал. Я едва помню то, что происходило после. Всё было как в тумане. Я жил по инерции, действовал монотонно, и в этом не было ничего плохого, но всё было так неправильно. Знаю, умереть, не сказав чего-то, отстойно, но в тот раз, то, что ты сказал… блядь.              — Я сожалею о твоём… дискомфорте, — говорит Кас.              Дин распахивает глаза, поворачиваясь, чтобы взглянуть на Каса.              — Мой дискомфорт. Ты извиняешься за мой дискомфорт.              — Ну, — неловко бормочет Кас, — да?              — Ты думаешь, дискомфорт был главной проблемой?              — Нет. Уверен, что ты оплакивал своего лучшего друга, и за это я тоже прошу прощения. Тем не менее, я не могу заставить себя жалеть об этом. Я спас тебя. На мгновение я стал счастливым. К счастью, ты позволил мне это без помех.              — Да я ни слова ответить не смог, Кас! — взрывается Дин, спрыгивая с кровати, чтобы крутануться на месте и вскинуть руки перед собой. — Я просто стоял там столбом и позволял тебе, сукиному сыну, говорить всё это, блядь. Это было слишком… слишком, и я не мог… я хотел… я…              — Дин, — теперь и Кас, кажется, встревожен, потому что он тоже поднимается с кровати, настороженно глядя на него.              — Нет, не смей, — задыхается Дин, его грудь вздымается. Он едва может дышать, слова бесконтрольным потоком вырываются у него изо рта. — Ты был свободен в тот момент, прекрасно, блядь, допустим. Но что насчëт меня? Я… Кас, я не мог, блядь, говорить. Я едва мог дышать, а ты просто… ты просто… — Дин издаёт разочарованный звук, взбешённый тем, что до сих пор не может сказать то, что нужно. — Возможно, это был самый счастливый момент в твоей жизни, но это был… это был самый страшный момент моей. Мне оставалось только слушать тебя, смотреть на тебя, и я не мог, Кас. Я не мог сказать… не мог сказать…              — Дин. Дин, — настойчиво повторяет Кас, подавшись вперёд, чтобы выдержать его взгляд, — всё в порядке. В порядке. Ты не должен. Ты не должен ничего говорить.              — Ты не понимаешь, — шепчет Дин, тяжело выдыхая. — Я знаю, что не понимаешь, потому что даже я не понимаю. Я хотел вернуть тебя с той самой секунды, как тебя не стало. Кас, я хотел, чтобы ты вернулся. Я хотел… я хотел…              Кас смотрит на Дина, внимательно изучая его лицо. Через мгновение его выражение меняется, глаза расширяются.              — Ох, — выдыхает он.              Дин хотел было рассердиться, что Кас понял что-то — что бы это ни было — даже раньше него, но, по правде говоря, он даже не удивлён. Кас знает его слишком хорошо, всегда знал, даже лучше, чем Дин знает себя. С тех пор, как они впервые встретились, он не перестаёт удивлять Дина тем, как глубоко он его понимает даже в те моменты, когда сам Дин не в состоянии понять себя. «Ты думаешь, что не заслуживаешь спасения», — так говорил Кас. Это существо испытующе смотрело на Дина Винчестера и знало каждый его дюйм, будто имело право на каждую его часть.              — Что? — спрашивает Дин.              — Я тоже тебя люблю, — говорит Кас и попадает в самую точку.              И Дин просто дышит. Секунду он просто дышит и продолжает дышать. Он смотрит на Каса, и он дышит. Стоит неподвижно и дышит. Он не думает, просто дышит.              Давным-давно Кас сказал «Ты думаешь, что не заслуживаешь спасения», и это было правдой. Дин отрицал это. И вскоре это стало частью него, он принял это, как данность, как ещё одну часть себя, ещё один убедительный пример того, каким безнадёжным случаем он является. Он не думает, что заслуживает спасения, никогда не думал. И Кас знал это.              Дин не помнит, чтобы когда-нибудь говорил Касу, что любит его. Он не помнит, осознавал ли он это. Прежде он даже не понимал, что всё это время отрицал это. И всё же, Кас говорит «Я тоже тебя люблю» с уверенностью человека, возвращающего этот жест, имеющего возможность вернуть его, потому что прежде это было сказано ему.              И может быть… может быть, Дин говорил «Я люблю тебя» всеми способами, кроме самого прямого. Вместо этого он говорил «Ты нужен мне». Говорил «Проклятый или нет, ты мне нужен», говорил «Я не брошу тебя». Говорил «Доброе утро, солнышко» и «Где ангел?» и «Это подарок. Подарки оставляют себе». Говорил «Не делай этого, Кас», потому что меньше всего на свете он хотел, чтобы Кас признался в любви и оставил Дина одного в мире, где он ничего не сможет сказать в ответ.              «Я хотел», — начал Дин несколько секунд назад, не в силах продолжить фразу. Может, и продолжать было нечего. Он хотел, вот в чём дело. Он хотел, и он всё ещё хочет, чёрт возьми, хочет.              Это доказывает достаточно большая для них обоих кровать, баночка со смазкой, вторая зубная щётка, диван другого цвета, больше пластинок на столе, второе кресло-качалка в дополнение к первому. Кас прав насчёт него. Он всегда прав, и Дин даже не может ненавидеть его за это. Он даже не пытается.              Кажется, что Кас загоняет его в угол, но правда в том, что ловушку Дин себе устроил сам. Он не может открыть рот и сказать, что это ложь, потому что это просто… не так. Он не может открыть рот и согласиться, потому что не знает, как это сделать — он не сделал этого в самый важный момент, и легче с тех пор не стало.              Дин ничего не говорит — не может ничего сказать, — и простой кивок в ответ кажется ему самой сложной вещью из всех, что он когда-либо делал. Просто так — неловкий, отрывистый кивок, от которого скрипят челюсти. Ему кажется, что в этот момент он законсервирован, залит в бетон, заморожен в этом человеке, который признаётся в том, что Дин одновременно знал всегда и о чём никогда не догадывался, и, возможно, это не должно быть так, блядь, страшно, но тем не менее.              Это не столько связано с частью о парнях, хотя Дин, конечно же, позже изведёт себе все нервы и по этому поводу тоже — потому что какого хрена? — но нет, в основном всё дело в том, что это Кас.              Они оба чертовски странные, они совершили множество ошибок, из-за которых между ними сейчас столько дерьма, что на его разбор и целой данной им вечности будет мало, но кто знает? Честно говоря, оглядываясь назад, каждый из них, вероятно, признает, что это не мог быть кто-то ещё. Они подходят друг другу самым нелепым, ужасающим и идеальным способом, который только возможен, они созданы друг для друга.              Господи, мать твою. Вот почему это так пугает. Если Дин и это испортит…              — Ты очень напряжённо думаешь, — замечает Кас, его глаза сияют — он был откровенно восхищён с того момента, как Дин кивнул.              — Ты понимаешь, что это не… — горло Дина сжимается, и ему приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем он делает попытку заговорить снова. — Это не просто… встать в лужу, Кас. Это… это целый чёртов океан, и мы запросто можем облажаться и утонуть в нём. Метафорически, я имею в виду.              Кас сужает глаза.              — Я умею плавать.              — Цунами на это наплевать, — жёстко говорит Дин, отдалённо осознавая, что сравнивает свою способность всё испортить с буквальными природными катастрофами. «Травма», — сказал бы Сэм, и Дину пришлось бы делать джазовые ладошки, чтобы свести всё к шутке.              — Даже после Великого Потопа были выжившие, Дин, — бормочет Кас.              — Ладно, Йода, — огрызается он, — ты очень мудр, но это не… ты меня не слушаешь.              — Я всегда тебя слушаю, — Кас закатывает глаза. — Если ты думаешь, что после стольких лет я ещё не научился справляться с этим, значит, ты просто не обращал внимания. Лучшее в тебе — не единственная причина моей любви, я любил тебя даже в самые худшие времена. Ты можешь попытаться метафорически утопить меня, но я так долго терпел твою нелепость, что можно предположить, что я уже давно эволюционировал и отрастил жабры. Я буду в порядке.              Дин пристально смотрит на него, а затем внезапно, ошеломлённо смеётся.              — И так ты меня успокаиваешь? «Эй, ничего страшного, у нас всё будет хорошо, потому что твои проёбы меня больше не беспокоят»?              — Ну, а мои тебя беспокоят? — с вызовом спрашивает Кас.              — Я… — Дин делает паузу, на секунду задумавшись. Это занимает мгновение, но ему кажется, что он понимает, о чём говорит Кас. За эти годы Кас наделал столько глупостей, что Дин просто… смирился, потому в мире нет ничего, способного заставить его захотеть отпустить Каса. Идиот однажды буквально пытался уничтожить мир, а Дин не вспоминал об этом годами. Ближе всего к катастрофе была вся эта история с Мэри и Джеком, но даже тогда где-то в глубине души Дин знал, что они справятся с этим. «Конечно, я прощаю тебя», — говорил он, потому что… конечно. Абсолютно. Всегда. Так что да, он понимает. — Ладно, справедливо.              — Мы слишком хорошо подходим друг другу, — отвлечённо размышляет Кас, его губы расплываются в улыбке. — Иначе ты бы мне не нравился.              Дин фыркает.              — Мы не подходим друг другу. Ты просто терпишь меня, а я… ну, меня только терпеть и остаётся, так что…              — Мы можем вечно спорить, кто из нас хуже, если хочешь, но я очень сомневаюсь, что однажды нам удастся прийти к согласию, — говорит Кас, его взгляд мягкий и ласковый. — На Небесах невозможно ввязаться в неприятности, поэтому я искренне сомневаюсь, что нам представится случай показать себя с худшей стороны. Скорее, нам дан шанс продемонстрировать свои лучшие стороны. Или… просто нормальные, возможно.              — В нас нет ни черта нормального, — говорит Дин.              Кас наклоняет голову, забавляясь.              — Да, это правда. Значит, для нас это нормально.              Дин надолго задерживает дыхание, пытаясь понять, с чем должен согласиться, и, поняв, всё же соглашается.              — Да, хорошо. Пусть будет так.              — Хорошо, — Кас смотрит на него ещё мгновение, затем хмыкает. — Ладно, а теперь я хочу увидеть Сэма.              — Ты хочешь… что? — Дин моргает, поражённый. Посреди такого разговора Кас собирается просто бросить всё и уйти? Готов предпочесть Дину времяпровождение с другим Винчестером? Если это — начало… чего бы там между ними ни начиналось, им придётся поработать над этим.              — Я соскучился по нему, — спокойно отвечает Кас, а затем поворачивается и уходит, не сказав больше ни слова. Когда он замечает, что Дин не следует за ним, его голос доносится до Дина, тихий, но твёрдый: «Поторопись, Дин. Ты за рулём».              Долю секунды Дин просто оглядывает комнату, а затем, глубоко вздохнув, выуживает из кармана ключи от машины и топчется на месте.              Дин думал, что будет неловко, но это не так. Кас привычно забирается в Импалу и читает всю дорогу, пока Дин сосредоточенно ведёт машину. Время от времени, когда он бросает взгляд в сторону, Кас поднимает голову и смотрит на него до тех пор, пока Дин не вспоминает, что ему нужно следить за дорогой. Они не произносят ни слова.              Поездка получается не такой уж долгой. Кас оказался прав, предположив, что дом Сэма будет находиться вверх по улице. Он расположен буквально в пяти шагах. Дин едет всего несколько минут, пока его взгляд не цепляется за почтовый ящик с надписью Винчестер — и Дину приходится развернуться на полном ходу посреди дороги. Сам дом довольно милый — больше, чем дом Каса, возможно, немного более традиционный.              Дин едва успевает заглушить двигатель, как дверь широко распахивается и из дома вылетает Сэм, а за ним — удивительно — Эйлин.              — Час назад она была жива, — бормочет Дин, щурясь в лобовое стекло Импалы.              Кас задумчиво хмыкает.              — Время здесь течёт иначе, Дин. День на Земле может быть десятилетием здесь. Десятилетия там могут быть одним днём для нас. Всё зависит от наших желаний. Поэтому я не удивлён, что Сэм здесь, ведь он нужен тебе, чтобы ты смог почувствовать Небеса домом. Люди появляются здесь очень быстро, даже если живут долгую жизнь.              — О, — говорит Дин. — Я просто подумал, что она состарилась и умерла сразу после него.              — Есть и такая вероятность, — признаёт Кас.              Задыхаясь от смеха — серьёзно, Кас иногда такой забавный — Дин открывает дверь и выскакивает наружу. Кас делает то же самое. Довольно забавно видеть, как лицо Сэма озаряется при виде Каса, но ещё забавнее видеть, как Эйлин начинает прыгать на месте и хлопать Сэма по руке.              — Кас! — восклицает Сэм, протягивая руку с широкой улыбкой.              — Дин! — кричит Эйлин, практически отпихивая Сэма с дороги и налетая на него, едва не сбив с ног.              — Привет, Эйлин, — удивлённо выдыхает Дин. Он осторожно похлопывает её по плечу, удивляясь, что между ними происходит такой момент. Не то чтобы они были незнакомцами, но ведь далеко и не лучшими друзьями. Они хорошо ладили, и она всегда нравилась Дину, но они не были близки.              Им не хватило на это времени.              Эйлин отстраняется и смотрит на него сверкающими глазами.              — Ты сейчас разрешишь столько споров, Дин Винчестер, ты даже не представляешь. Понадобилось же тебе умереть таким молодым, а? Сэм — самый упрямый засранец в мире, так что мне, между прочим, очень не помешала бы твоя поддержка. Я запрещаю тебе соглашаться с ним абсолютно во всём, понял?              — Не слушай её. Бога ради, не слушай её, — заявляет Сэм, выбираясь из объятий Каса. — Она понятия не имеет, о чём говорит. Никогда. Представляешь, она однажды утверждала — иронично, я должен заметить — что эффект Манделы расщепляет мир на альтернативные временные линии. У Любопытного Джорджа никогда не было хвоста!              — Он опять про Манделу, не так ли? — спрашивает Эйлин, подняв брови. Ей, очевидно, даже не нужно поворачиваться и читать по губам, чтобы знать, какого хрена несёт Сэм.              Дин кивает ей.              — Ага. А ещё я чертовски уверен, что у Любопытного Джорджа был хвост.              Сэм издаёт звук, будто ему больно.              — Ты мой новый любимчик, — сообщает ему Эйлин, ухмыляясь, и Дин улыбается в ответ так же ярко.              — Любопытный — это его имя? — бормочет Кас. — Хотя нет. Его зовут Джордж. Чтобы заслужить кличку «Любопытный», ему нужно было постоянно чем-то интересоваться, постоянно и непрерывно. Сомневаюсь, что кто-то способен на такое, уж точно не обезьяна. Я считаю, что его следует называть просто Джорджем.              — Боже, — выдыхает Сэм, — я действительно рад тебя видеть, Кас. Это прозвучит нелепо, но я скучал по твоим странностям. Господи, сколько лет прошло, чувак. В смысле, я знал, что Дин уехал, чтобы найти тебя, но всё же… столько времени прошло.              — Прошу прощения, что не пришёл поприветствовать тебя, — говорит ему Кас. — Я был…              — Прятался, — заканчивает за него Дин.              Кас бросает на него раздражённый взгляд, который моментально смягчается при последующем взгляде на Сэма.              — Я был занят. Кстати, у тебя прекрасный дом. Полагаю, это ваш с Эйлин дом при жизни?              — О да, — щебечет Сэм. Он сияет, обнимая Эйлин за плечи. — Хотите зайти и посмотреть? Всё выглядит точно так же, как было до моей смерти. Я покажу фотографии Дина.              — У тебя есть мои фотографии? — спрашивает Дин, вскидывая брови и следуя за остальными к дому. Он странно тронут.              Сэм фыркает.              — Ну, да, разумеется. Но я имел в виду другого Дина. Нашего сына.              — Ох, — бормочет Дин, медленно моргая. Сэм уже упоминал об этом, но для него это по-прежнему является очень странной концепцией. Сэм — отец. Странно.              Внутри дом такой же красивый, как и снаружи. Здесь много открытого пространства и очень приятное освещение. Именно так Дин описал бы идеальный дом счастливой семьи, если бы его попросили; повсюду висят фотографии сына Сэма и Эйлин. Дин наблюдает за его взрослением по фотографиям, восхищённый тем, как сильно его племянник похож на Сэма. У него нос Эйлин, её улыбка, но глаза… Дин моргает, с удивлением обнаруживая, что его собственные глаза смотрят прямо на него — их форма, длинные ресницы, даже яблочно-зелёный оттенок.              — Это он сразу после выпуска, — тихо рассказывает Сэм, касаясь фотографии, на которую уставился Дин. — Я в тот момент переживал не лучшие времена, недавно оправился от первого сердечного приступа. Но он был очень рад окончанию школы, потому что я… Ну, мы с Эйлин обещали, что возьмём его на охоту после поступления.              Дин удивлённо смотрит на Сэма.              — Он стал охотником? Сэмми, ты…              — Ой, ой, даже не начинай. Не учи меня воспитывать собственного ребёнка, — перебивает Сэм, бросая на него серьёзный взгляд. — Мы никогда не лгали ему. Он вырос, зная, через что прошли мама и папа. Он вырос на рассказах о дяде Дине. Клэр и Кайя были его крёстными. Он знал об охоте, и он знал, что мы не позволим ему заниматься этим, пока он не станет достаточно взрослым для подобных решений.              — Ясно, — бормочет Дин, в его горле начинает першить. Он прочищает его раз, два, три. — А он…?              Сэм тихонько смеётся, глядя на фотографию с бесконечной любовью в глазах.              — Мы взяли его на охоту. Слышать об этом — одно, но видеть это, участвовать — совсем другое. Он решил пойти в колледж и даже закончил его, но после… Ну, семейный бизнес ещё на плаву, полагаю.              — Наверное, все Дины Винчестеры одинаковы, да? — размышляет Дин.              — Что? — Сэм фыркает, качая головой. — Нет, чёрт возьми. Мой ребёнок гораздо более всесторонне развит, чем любой из нас когда-либо мог мечтать. А ещё он гораздо добрее и приятнее тебя.              Дин закатывает глаза и пихает Сэма локтем.              — Да пошёл ты.              — Эй, кажется, я потерял свою жену, — Сэм хмурится, оглядываясь по сторонам. — Чёрт, она не может усидеть на месте ни за что на свете. Клянусь, она просто бродит где попало. Как сорока отвлекается на что-нибудь блестящее, и мне приходится спотыкаться, пытаясь понять, куда, чёрт возьми, её унесло на этот раз. Однажды я надену на неё поводок, ей Богу.              — Извращенец, — поддразнивает Дин, забавляясь тем, как сильно Сэм похож в этот момент на брюзжащего старика.              Сэм игнорирует его и со вздохом отправляется на поиски Эйлин, а Дин следует за ним, потому что Кас тоже пропал, а это не сулит ничего хорошего.              Спустя несколько минут оба обнаружены на кухне, пальцы неуловимо мелькают в воздухе — они переговариваются между собой, попивая вино из огромных бокалов. Сэм и Дин обмениваются взглядами, и Дин просто пожимает плечами. Через некоторое время Сэм подходит к холодильнику и берёт две бутылки пива, после чего они тоже садятся за стол. Они с равным интересом наблюдают за тем, как Кас и Эйлин ведут, похоже, очень быстрый и оживлённый разговор, не издавая ни звука. Дин понятия не имеет, о чем они говорят, но Сэм наверняка знает — скорее всего, он владеет языком жестов не хуже Эйлин.              — Он рассказывает ей о своих садах, — поясняет Сэм, вероятно, заметив замешательство на лице Дина. — У него дома их два. Каменный и обычный.              — Да, — говорит Дин, — он рассказывал мне об этом. У него хороший дом. Много растений. Уютное местечко, честно говоря.              — Уверен, однажды мы увидим, — Сэм изучает его некоторое время, а затем хмурится. — А что насчет тебя? Небеса не наколдовали тебе Бункер или что-то в этом роде, не так ли? У тебя вообще есть дом? Чёрт, Дин, я даже не подумал… Ты можешь остаться со мной и Эйлин. Конечно, можешь. Ты ведь знаешь это, да?              Дин долго смотрит на своё пиво и прочищает горло, руки Каса и Эйлин медленно исчезают из периферии его зрения.              — Это, э-э… в смысле, спасибо, это здорово, но всё в порядке, Сэм. Я вообще-то, эм, остаюсь… остаюсь с Касом.              — Серьёзно? — спрашивает Сэм в полном восторге, и когда Дин поднимает взгляд, на его лице расплывается ехидная ухмылка.              — О, отвали, — бормочет Дин, поднимая своё пиво и делая глоток, просто чтобы хоть чем-то себя занять. На вкус оно похоже на пиво, которое он пил после того, как Кас вернулся из Пустоты в первый раз. Его лицо пылает.              Сэм запрокидывает голову назад, его плечи трясутся от смеха, и он продолжает хрипеть: «Я знал, я знал, я знал, я, блядь, знал» снова и снова.              Дин кидает крышку от бутылки и победно ухмыляется, когда та прилетает Сэму прямо в лоб. Сэм вскрикивает и потирает больное место, хмурясь.              — Ни хрена ты не знаешь, уймись.              — О, так вы с Касом просто сожительствуете, да? Правда что ли? Здесь не на что смотреть, просто два приятеля проводят остаток вечности вместе? — Сэм выразительно вскидывает брови. — Ты серьёзно к этому клонишь, Дин?              — Знаешь что, Сэм? Отъебись, — Дин дуется и откидывается в кресле. — Может быть, это не твоё чёртово дело, тебе такая мысль в голову не приходила?              Сэм не мигая смотрит на него.              — Чувак, мне пришлось наблюдать, как вы двое… я даже не знаю, как это назвать. Но суть в том, что мне пришлось быть невольным свидетелем всего этого дерьма от вас обоих. Если кто-то и заслужил право утверждать, что это его дело, так это я, — он вскидывает руку, когда Дин открывает рот. — Однако, поскольку я замечательный человек и отличный брат, я не буду вести себя как задница. Делай то, что считаешь нужным.              Эйлин разражается звонким смехом, и Дин удивлённо вздрагивает, на долю секунды забывший о ней и Касе. Он оглядывается и видит, что они снова вовлечены в оживлённую беседу, неуловимо жестикулируя пальцами. Кас улыбается немного виновато, а Эйлин выглядит совершенно восхищённой. Она наклоняется через стол и восторженно похлопывает Каса по плечу.              — Даже знать не хочу, — бормочет Дин.              — Да, я тоже, — соглашается Сэм. Он поднимается на ноги. — Давай, хватай пиво. У нас есть бильярд на чердаке. Дин обожал его. Он так хорошо играл, что в два счёта обставлял меня, знаешь ли. Думаю, он и тебя бы уделал. Давай оставим их… чем бы они ни занимались.              — Мысли мои читаешь, — Дин вскакивает на ноги и поспешно следует за Сэмом, пиво охлаждает его ладонь.              Остаток дня они проводят на чердаке за бильярдом. Игра затягивается, потому что Сэм то и дело отвлекается на коробки, показывает разные вещи и рассказывает Дину истории, которым он по понятным причинам не смог стать свидетелем — первый рисунок племянника, его первый (забытый и выброшенный) телефон, лук и стрелы Эйлин, оставшиеся с тех пор, когда она переживала период любви к ним, поваренную книгу Сэма.              Эйлин и Кас появляются, вклиниваясь в происходящее, но в конце концов снова исчезают. Это даже приятно, просто знать, что они рядом, даже если они не заинтересованы в участии в Воссоединении Братьев Винчестеров. Лично Дин прекрасно проводит время.              Он понимает, что рано или поздно ему придётся встретиться со всеми остальными. Его мама здесь. Его отец. Бобби, Эллен, Джо, Чарли, Кевин, миссис Трэн. Так много людей теперь будет рядом с ним, а он забыл, каково это — находиться в их обществе. Дин не знает, как вести себя рядом с ними.              Есть и ещё кое-что. Люди меняются. Взять хотя бы Сэма. Это странно, потому что к этому моменту у него уже было сформировано устойчивое представление о Сэме, но Дин не видел, как Сэм взрослеет, растёт и меняется. Теперь он другой — брюзжит, как старик, рассказывает глупые шутки, легко становится сентиментальным. Люди не застыли во времени только потому, что Дин умер; они продолжали жить, даже когда его не стало.              Ему ещё предстоит к этому привыкнуть; другие тоже будут привыкать к нему. Единственные, кто знает Дина таким, какой он есть сейчас — это Джек, Кас, Сэм и Эйлин. Они знали его незадолго до его смерти, знали и прямо перед ней. И, может быть, Мэри — хотя с этим немного сложнее, и Дин пока не хочет об этом думать.              Сейчас ему достаточно этого. Проводить время с Сэмом, Касом и Эйлин. Более чем достаточно, на самом деле. Это просто замечательно, а об остальном он будет беспокоиться, только когда придёт время.              День уже подходит к концу, когда Кас появляется на чердаке и говорит:              — Мне нужно полить мои растения.              — Ты уверен? — спрашивает Дин, искренне любопытствуя. — Разве Небеса могут позволить им погибнуть?              — Я предпочитаю ухаживать за ними без вмешательства Небес, так что да, — говорит Кас.              Дин ворчит.              — Хм, странно, но ладно. Ну, хорошо, дай мне пару минут, только надеру задницу Сэму, и сразу в путь.              — О, да Бога ради, ты не… — Сэм осекается, сжимая губы в тонкую линию. Он хмурится. — И как ты до сих пор лучше меня? У меня фора во многие годы практики.              — Да, фора для того, чтобы потерять бдительность, — фыркает Дин. Он откладывает кий в сторону и вздыхает. — Просто в бильярде я разбираюсь лучше, чем ты, придётся смириться, Сэмми.              Сэм закатывает глаза.              — Да плевать. Выметайся из моего дома, засранец.              — Конечно, конечно, — бормочет Дин, сдерживая ухмылку.              Сэм и Эйлин провожают их до двери, постоянно переговариваясь. Они веселятся, и кажется, что у них есть бесконечное количество историй, которые Касу и Дину ещё предстоит узнать. Это приятно, но в то же время и тяжело. В мире нет места, где он хотел бы быть сильнее, чем здесь, но после, в тишине Импалы, он испускает глубокий вздох облегчения.              — Ты в порядке? — спрашивает Кас.              Дин кивает.              — Да, просто… Наверное, они ударят меня, если я скажу, что уже забыл дату рождения своего племянника. Просто слишком многое нужно переварить.              — Станет легче, — Кас с лёгкой улыбкой смотрит на него. — Вряд ли они намеренно стремились перегрузить нас информацией. Они просто… скучали по нам.              — Да, я знаю, — бормочет Дин.              Кас хмыкает и поднимает книгу с сидения. Он с головой уходит в чтение, не говоря больше ни слова, а Дин просто ведёт машину.              Примерно через десять минут езды Дин понимает, что что-то не так. Дом Каса был не так далеко от дома Сэма и Эйлин, а это значит, что он понятия не имеет, где они, чёрт возьми, находятся. Кас, конечно, говорил, что на Небесах невозможно ни потеряться, ни заблудиться, но у Дина начинают закрадываться подозрения, что он может стать первым. Как он умудрился заблудиться на прямой дороге?              — Эй, Кас, — настороженно говорит Дин.              — Хм? — Кас отрывает глаза от своей книги и смотрит на него. — В чём дело?              — Это прозвучит странно, но я понятия не имею, где мы, — признаётся Дин.              — Правда? — Кас наклоняется вперёд, прищуриваясь, чтобы обвести взглядом окрестности через лобовое стекло. Уголки его рта опускаются. — Ну, я тоже.              Дин бросает на него встревоженный взгляд.              — Мы потерялись? Стоит начинать паниковать? Мне кажется, уже можно начинать паниковать.              — Мы не потерялись, — поправляет Кас. — Значит, есть другое место, где мы хотели бы сейчас оказаться. Или где Небеса хотят, чтобы мы оказались. Просто продолжай ехать. В нужный момент мы доберёмся туда, куда должны.              По счастью, Дин доверяет Касу, а потому спокойно продолжает ехать вперёд. Он понятия не имеет, где они находятся, но это обычная прямая дорога с несколькими поворотами, так что, по крайней мере, ему не нужно никуда сворачивать. Он глубоко выдыхает и включает радио, выпучив глаза, когда из приёмника начинает играть Тейлор Свифт. Однако Кас не протестует, поэтому Дин нерешительно оставляет всё, как есть. Песня новая, он слышит её впервые.              И, чёрт возьми, она ему нравится.              Кас был прав, сказав, что рано или поздно они окажутся там, где должны, потому что в итоге так и случается. Дин понимает это первым, притормаживая посреди дороги и выглядывая в окно. И прежде, чем он успевает подумать дважды, он сворачивает на подъездную дорожку.              Это… ну, это бар. Это тот самый бар из его фантазий, который Михаил использовал против него, признав это несбыточной мечтой, которую Дин так и не позволил себе осуществить. Именно поэтому ловушка в его собственной голове оказалась такой эффективной — он не хотел выбираться из неё. Бар — одна из тех вещей, о которых он просто… да, мечтает, пусть и не позволяет себе признаться в этом.              Долгое время Дин стоит и смотрит на бар, поджав губы. Неужели Небеса действительно… просто даруют ему это? Что, они с Касом будут вместе управлять баром? Семья и друзья будут заглядывать сюда, чтобы выпить и навестить его? На самом деле, это здорово. Так у него появится дело, появится место, где он сможет общаться с людьми в комфортной для себя обстановке, чувствуя себя в безопасности.              В конце концов, Кас, кажется, понимает, что Импала стоит на месте. Он поднимает голову и щурится в сторону бара, оценивая. Наконец, спустя несколько мгновений его лицо разглаживается, и он переводит терпеливый, выжидающий взгляд на Дина. В нём нет ни капли осуждения.              — А что насчёт тебя? — спрашивает Дин. — Разве ты не хочешь найти что-то по душе?              Кас задумчиво хмыкает.              — У меня всё уже есть. Я ухаживаю за растениями в своём саду. Провожу время с Джеком. Навещаю друзей. Я читаю книги, которые раньше мне не доводилось прочесть — те, что Метатрон ещё не вложил мне в голову. Я слежу за целостностью структуры Небес. Всё это мне по душе, поэтому я этим и занимаюсь.              — Хорошо. Да, хорошо, — Дин делает глубокий вдох и кивает. — И ты просто… не против заняться и баром тоже?              — Не против, — просто говорит Кас.              — Ладно, — бормочет Дин.              — Мы можем разобраться с этим завтра, — бормочет Кас, возвращаясь к своей книге. — А сейчас мне действительно нужно полить растения. Едем домой, Дин.              Дин сглатывает, его пальцы судорожно сжимают руль Импалы.              — Хорошо, — отвечает он дрожащим голосом. Если Кас и улавливает это, то никак не комментирует.              Путь домой оказывается гораздо короче, чем дорога к бару. Несмотря на то, что от Эйлин и Сэма до бара было полчаса езды, возвращение к дому Каса занимает не более десяти минут. Дину даже думать не нужно о направлении, он просто ведёт машину до тех пор, пока в поле зрения не появляется дом.              У Дина возникает странное ощущение, что расстояние здесь так же изменчиво, как и время. Но он не жалуется. Он ехал час, который на Земле, очевидно, длился десятилетия, а затем тут же появился Сэм, так что жаловаться ему не на что. Это сбивает с толку, но не беспокоит. Это просто кажется… удобным.              Сейчас поздний вечер, и Дин мгновенно отвлекается на озеро. Кас убегает в дом, чтобы, предположительно, полить свои многочисленные растения, но Дин стоит на месте, уставившись на водную гладь.              Над водой мерцают блики света — они отражаются от поверхности воды, поблёскивая на лëгкой ряби. Это придаёт озеру сказочный вид, будто оно сошло со страниц книги. Словно звёзды спустились к его поверхности, чтобы оставить на ней поцелуй, и в этом есть что-то неземное. Дин смотрит с открытым ртом, поражённый, потрясённый. Это просто… ну, это чертовски красиво, на самом деле.              — Это светлячки, — объясняет ему Кас, вернувшись. — Они живут в ветвях деревьев днём, а ночью светятся и слетаются к поверхности воды.              — Полагаю, они появились здесь по твоему желанию, — бормочет Дин, по-прежнему не отрывая взгляда от озера.              Кас издаёт тихий звук.              — Думаю, да. Я провёл много времени, наблюдая за озером. Оно прекрасно.              — Потрясающе, — выдыхает Дин.              — Да, — соглашается Кас, его голос мягкий. — Оставайся так долго, как тебе захочется. Я вернусь в дом, чтобы посмотреть, какой сюрприз ждёт меня в микроволновке.              Дин вздрагивает, моргает и, нахмурившись, оборачивается на Каса.              — Это не обязательно. Я умею готовить, приятель. В смысле, я не думал, что ты будешь есть, но…              — У еды здесь вкус воспоминаний, Дин, — мягко напоминает ему Кас. — Конечно, я ем.              — О, точно, — бормочет Дин. Он прочищает горло и оглядывается на дом. — Ну, я всё ещё не против готовить.              Кас долго смотрит на него, затем медленно кивает.              — Хорошо.              В конце концов, они возвращаются в дом. В основном, всё по-прежнему, но Дин улавливает мелкие детали, невольно изменённые его подсознанием: плакат здесь, пистолет там, несколько новых фотографий на полках. Каса это, похоже, не волнует, да ничего этого и не возникло бы, если бы волновало, а потому Дин не говорит об этом ни слова.              На стойке в кухне их уже ждёт еда. Сырая говядина и бекон, булочки, салат и помидоры, картошка. Кас тоже выглядит изумлённым, так что Дин понимает, что ингредиенты возникли только что. Очевидно, один из них хочет гамбургеры и домашнюю картошку фри, а может, и оба. Вполне справедливо.              Дин готовит. Кас оставляет его в покое, исчезая из комнаты. Дин слышит сначала его шаги за пределами кухни, а чуть позже до него доносится звук проигрывателя. Играет «All My Love» Led Zeppelin, и Дин долго тупо смотрит на картошку, которую нужно почистить, его челюсть напрягается.              К тому времени, как еда готова, Кас, очевидно, переключается с Led Zeppelin на Джуди Гарленд, и это на столько хлёсткая смена тональности, что Дин, честно говоря… не удивлён. Кас такой чертовски странный, Господи Иисусе. Это подтверждается снова, стоит Дину заглянуть в гостиную и увидеть, как Кас разводит беспорядок на своём потрясающе красивом ковре, занимаясь чем-то вроде резьбы по дереву из пня размером с небольшую шину. Он сосредоточен и выглядит совершенно нелепо, всё ещё в своём дурацком плаще, оставляя на полу море деревянной стружки.              — Эй, какого хрена ты делаешь? — спрашивает Дин.              — Руфус научил меня этому, — Кас даже глаз от пня не отрывает. — Совы у меня получаются очень хорошо, но Чарли просила вырезать ей Крестокрыл, а мне всё равно нужны были дрова. Лишнее отправится в камин.              — Ладно, и кто из нас теперь дровосек? — бормочет Дин, фыркая себе под нос. Кас делает паузу и сужает на него глаза, а Дин ухмыляется во все тридцать два. — Ага, не так забавно, когда это о тебе, да? Неважно, перестань устраивать беспорядок и иди есть. Но сначала вымой руки. И, приятель, однажды тебе придётся выбраться из этого плаща. Знаю, что это, по сути, уже твоя вторая кожа, но Бога ж ради.              Дин убегает на кухню прежде, чем Кас успевает огрызнуться в ответ, что, вроде как, означает его победу.              Несколько минут спустя пластинка снова меняется, теперь это Билли Джоэл. «Only The Good Die Young». Дин испытывает нечто сродни внетелесному опыту, слушая эту песню. Он думает, что, возможно, Кас пытается что-то сказать ему, а может, у него просто очень эклектичный музыкальный вкус, что тоже вполне вероятно. Так или иначе, Дин замирает, глядя в никуда, а в голове у него звенит строчка «Oh sooner or later it comes down to faith» («рано или поздно всё сводится к вере»).              Кас возникает в дверях, теперь в футболке и джинсах.              «Кас — это Вирджиния? Кас — Вирджиния», — насмешливо думает Дин, моргая при взгляде на него.              [But Virginia they didn't give you quite enough information.       You didn't count on me,       When you were counting on your rosary]              [Но, Вирджиния, от тебя многое скрыли,       Ты не рассчитывала на меня,       Пока пересчитывала свои чётки]              Дин чертовски уверен, что Кас здесь — Вирджиния, а он — Билли, и это просто дикость, вот что это такое.              — Спасибо, — говорит Кас, забирая свою тарелку.              — Не за что, — бормочет Дин.              Они едят в тишине, слушая Билли Джоэла.              [They say there's a heaven for those who will wait.       Some say it's better but I say it ain't.       I'd rather laugh with the sinners than cry with the saints.       The sinners are much more fun]              [Говорят, тем, кто ждёт до свадьбы, уготованы Небеса.       Твердят, что это правильно, но я не согласен.       Я предпочту смех с грешниками плачу со святыми.       С грешниками куда веселее]              Да Бога ж ради. Дин потирает пальцами лоб и издаёт слабый, немного истеричный смешок. Вкус гамбургеров напоминает ему один из дней в Бункере — как они с Сэмом взяли небольшую паузу между спасениями мира. Каса с ними не было, но он был жив, и этого оказалось достаточно для того, чтобы Дин пребывал в очень хорошем настроении. Какое бы воспоминание ни было у Каса, он улыбается уголками губ, пока ест.              [Come out come out come out Virginia don't let 'em wait.       You Catholic girls start much too late.       Oh sooner or later it comes down to faith.       Oh I might as well be the one]              [Ну же, давай, решайся, Вирджиния.       Вы, католички, начинаете слишком поздно,       И в конце концов всё у вас сводится к вере.       С тем же успехом и я мог бы стать тем самым]              — выкрикивает Билли Джоэл, и Дин вскакивает со стула, поднимает иглу, и дом погружается в тишину. Он тяжело выдыхает и прочищает горло, пытаясь успокоиться, а затем с трудом возвращается на кухню, снова принимаясь за еду.              — Я, вообще-то, слушал, — говорит Кас.              — Ага, а теперь не слушаешь, — огрызается Дин, и после этого они действительно едят в тишине.              После ужина Дин моет посуду. Кас напоминает ему, что технически он не должен этого делать, и Небеса справятся с этим, но Дин хочет сделать всё сам, так что Кас просто пожимает плечами и уходит в душ. Он возвращается к тому времени, как Дин заканчивает на кухне, после чего наступает очередь Дина. Он старательно игнорирует тот факт, что пустая половина шкафа теперь заполнена его одеждой, и вопиющее отсутствие фланели осталось в прошлом. Дин сгребает всё необходимое и отправляется в ванную, чтобы насладиться горячей водой и откровенно восхитительным напором воды.              Когда он выходит, Кас упрямо ставит ту же песню, свернувшись калачиком на диване с книгой в руках. Камин потрескивает, излучая тёплое сияние, в комнате комфортно и тепло.              Дин хмурится в сторону проигрывателя, скрипит зубами, но не рискует пытаться выключить его снова, уверенный, что они просто начнут пассивно-агрессивную борьбу «включить-выключить», во что он ввязываться попросту не хочет. Дин пытается отвлечься от песни, устраиваясь за столом, чтобы разобрать и почистить оружие. У него нет на это причин, поскольку он не собирается ни на кого охотиться, но он занимался этим всегда, это успокаивающая рутина, способ занять руки.              За окном уже глубокая ночь, но всё же они уделяют своим делам ещё добрый час. Песня, к счастью, меняется, и Дин, в конце концов, расслабляется. Он как раз подпевает «Uptown Girl», когда Кас закрывает книгу и откладывает её в сторону, чтобы выключить музыку. Дин поднимает глаза, приводя ствол дробовика в правильное положение — звонкий щелчок эхом отдаётся в тишине.              Даже отсюда Дин видит, как зрачки Каса расширяются от этого действия, а всё его тело дёргается в такт щелчку. Он замирает на секунду, просто глядя на Дина, потом моргает и расслабляется. Его зрачки приходят в норму. Первоначальный резкий вдох уже кажется далёким воспоминанием, когда Кас спокойно выдыхает. Дин никогда бы не заметил, если бы своими глазами не видел, как опадает его грудь.              — Я иду спать, — сообщает ему Кас. — Спи на диване, или не спи. Спокойной ночи, Дин.              — Спокойной ночи, Кас, — слабо говорит Дин, осторожно опуская дробовик и наблюдая, как он исчезает в коридоре по направлению к своей комнате.              Их комнате.              Это и дом Дина тоже. Он продолжает думать о нём как о доме Каса, но это не так. Уже нет. Кас хочет, чтобы это был их дом, и, видимо, Дин тоже. Чёрт возьми, во что он ввязался? Это настоящее безумие.              Дин кладёт локти на стол и опускает голову на руки. Так, значит, нет смысла пытаться что-то отрицать. Он буквально не сможет. Небеса не позволят ему, потому что, похоже, больше всего он хочет… ну, этого. Всё это. Бар, семью и жизнь с Касом. Что это будет за жизнь, он пока не знает, но у него есть целая вечность, чтобы понять это, хотя Дин, честно говоря, не хочет, чтобы это заняло столько времени.              Он хочет по щелчку пальцев оказаться на том этапе, где всё уже обрело смысл, где он уже всё понял, где ему больше не требуется исследовать и разбираться. Он хочет, чтобы всё уже стало рутиной, но для этого ему придётся действительно что-то делать. Какими бы эти дела ни были. Дин ещё не определился.              «Парни?» — спрашивает себя Дин, а затем инстинктивно отмахивается от этой мысли. Такие вопросы придерживаются до секса и не должны всплывать на свет в любое другое время. Одно дело — представлять доктора Секси голым, пока он возбуждается, но совсем другое — позволить подобным вещам иметь значение.              Но сейчас это имеет значение, не так ли? Вот кровать, в которую он пытается убедить себя забраться, на соседней её стороне Дина ждёт взрослый мужчина, и это далеко не то же самое, как если бы он вынужденно делил постель с приятелем. Не то же самое. Это совсем другое. В этом случае Дину будет дана возможность протянуть руку и прикоснуться, и Кас определённо позволит ему это, а Дин, вероятно, захочет этого.              «Парни???» — Дин задаётся вопросом ещё активнее, потому что он должен знать. Как минимум это. Если он даже с этим не сможет разобраться, ему придётся смириться с тем, что он проведёт свою вечность на диване.              И дело в том, что, да, хорошо… парни. Может быть. Неважно. Несколько парней. Пара парней. Те, с сильными руками, и те, кто носит ковбойские шляпы и сапоги, и те, кто непринуждённо прислоняется к барным стойкам, скрестив лодыжки, и те, у кого на лице лёгкая щетина, и, ладно, может быть, те, у кого грубоватый смех и рукава закатаны так, что видны вены на предплечьях. Это не пунктики. Просто зависть, возможно?              Если Дин видит парня, который потенциально способен надрать ему зад, его восприятие не такое. Он уверен, что это просто какая-то версия фаллического комплекса, только относительно чьего-то поведения. Верно? Верно.              Ладно, в общем… на самом деле, нет. Дело в том, что Дин ни разу не хотел быть доктором Секси. Кончать с мыслями о докторе Секси, на котором нет ничего кроме ковбойских сапог, не имеет ни малейшего отношения к тому, что Дин тоже хочет носить только ковбойские сапоги, сама попытка рационализировать это таким образом звучит глупо даже в его собственной голове. Господи Иисусе. Это всего лишь Доктор Секси, голый, в ковбойских сапогах, ладно? Он ведь объективно горяч.              — Блядь, — ругается Дин, тихо стонет и с тупым стуком опускает голову на стол.              «Парни», — обречённо думает Дин, — похоже на то. Но ведь и девушки тоже! Они до сих пор привлекают его. Это — облегчение, если не сказать больше. Это даëт ему возможность выдохнуть.              Правда, это маленькое откровение не имеет большого значения в великой схеме вещей, потому что девушки… С ними всё гораздо проще. Дин не знает, как это работает, но при мысли о горячих парнях девушки не кажутся ему менее привлекательными. Он мог бы прожить всю свою жизнь, так и не узнав, что он…              Ну, собственно он и прожил всю жизнь, не зная.              А может, и зная. Но не совсем. Если бы у него не было хотя бы малейшего подозрения, он бы волновался куда больше, чем сейчас. Дин предполагает, что он и правда догадывался обо всём, просто не хотел разбираться с этим. А когда бы он нашёл время? По правде говоря, у него была уйма проблем и помимо необходимости разбираться в истоках его тайных фантазий о том, как он отсасывает Доку Холлидею — тому самому, из Тумстоуна.              Опять же, это не пунктик, ладно? В усах этого человека есть что-то замысловато-сексуальное, и Дин просто принял тот факт, что он не лучше других и тоже пал жертвой этого. Все так считают, он уверен.              В любом случае, сейчас это откровение имеет значение, потому что у него есть влюблённый в него лучший друг, чувства которого взаимны — пусть Дин этого и не признаёт — и есть кровать, которую они, очевидно, хотят разделить. Фантазировать о члене Дока, получая от этого стыдливое удовольствие — это одно, а иметь рядом с собой лучшего друга, который, возможно, отсосёт ему, если Дин попросит, — совсем другое.              В конце концов, он попросит. В какой-то момент он спросит. Дин слишком хорошо знает себя. Кас будет тёплым, и от него, вероятно, будет приятно пахнуть, а потом Дин зациклится на этом, потому что будет знать, что этого делать не стоит — а он всегда делает то, чего делать не стоит. Однажды он ляпнет какую-нибудь глупость, и Кас…              Он… он…              Нет, нет, Дин не думает об этом. Когда человек настоящий — это совсем другое дело. Совсем другое дело, когда это его лучший друг. И Дину всё равно, какие любовные признания между ними сейчас происходят. Он не думает об этом.              Просто, если бы он думал об этом, возможно, ему бы не казалось, что всё так уж плохо. Чёрт, может быть, было бы даже хорошо. Вообще-то, возможно, было бы…              — Блядь, — шипит Дин, поднимает голову и смотрит сквозь комнату, в никуда. Он делает глубокий вдох. Затем выдох.              Внезапно в коридоре появляется Кас — он смотрит на него, прищурившись.              — Дин.              Дин вздрагивает так сильно, что его колено ударяется о ножку стола, заставляя его инстинктивно вскрикнуть, хотя на самом деле ему не больно. Точно, на Небесах боли не существует. Он всё равно потирает колено и смотрит на Каса широко распахнутыми глазами, его горло сжимается.              — Да? — хрипит он.              — Иди спать, — говорит ему Кас.              Дин моргает.              — Что?              — Иди спать, Дин, — повторяет Кас, скрещивая руки и прислоняясь к стене. Он вздыхает и наклоняет голову вбок. — Тебе не придётся решать, присоединяться ли ко мне в постели, если ты ляжешь в неё первым, а позже я случайно присоединяюсь к тебе. По-моему, это называется компромисс.              — О, — Дин долго смотрит на него, потом поднимается и прочищает горло. — Да всё нормально.              — Лжёшь, — безразлично говорит Кас с видом человека, который знает Дина так хорошо, что ему больше не нужно прикладывать малейшего усилия, чтобы понять это. Он приподнимает бровь, его тон становится твёрдым. — Иди спать.              Дин на мгновение задумывается о том, чтобы возразить, но, судя по выражению лица и манере речи Каса, он пришёл не шутки шутить. Если Дин не проследит за языком, его сгребёт в охапку и потащит в постель крайне раздражённый Кас, которого уже попросту вывело из себя его упрямство. Это справедливо. Дин тоже часто устаёт от себя.              Поскольку он совершенно уверен, что если его затащат в постель, мозг откажет ему на всю оставшуюся жизнь, Дин заставляет себя дойти до комнаты — их комнаты — самостоятельно. Кас за ним не следует. Он просто остаётся на месте и смотрит, как Дин проходит мимо, не говоря ни слова.              Дин заходит в комнату и долго смотрит на кровать, в которой, на удивление, действительно легче устроиться в отсутствие кого бы то ни было на другой половине. Он растягивается на ней, сдерживая стон облегчения. Если что и могло убедить его в том, что он в Раю, так это чёртова кровать. Охренеть, она буквально идеальна.              Только он успевает, наконец, расслабиться, как в комнату входит Кас, без колебаний гася свет и погружая комнату в кромешную тьму. Сердце Дина тут же начинает отбивать в груди, и он изо всех сил пытается заставить свои глаза скорее адаптироваться к темноте, но у него не выходит. Он ни черта не видит, поэтому напрягается, когда простыни двигаются, а матрас чуть прогибается после того, как Кас забирается в кровать.              Кровать достаточно большая, чтобы им не пришлось соприкасаться. Но это не значит, что Дин не испытывает яркое ощущение присутствия Каса. Он тёплый. От него действительно приятно пахнет.              Чёрт.              — Спи, Дин, — бормочет Кас, укладываясь с тихим вздохом.              Дин кашляет.              — Вряд ли смогу, но спасибо за вотум доверия.              — Если бы ты не хотел спать рядом со мной, Дин, у тебя была бы собственная кровать. Технически, на Небесах нет места, где ты отдохнул бы лучше — иначе тебе было бы, куда пойти.              — Да, хорошо, я понял. Моё подсознание — сука, замечательно. Но это не значит… это не значит, что я уже смирился с этим, Кас.              — Вижу, — мгновение Кас молчит, и Дин, наконец, может выхватить из темноты контур его фигуры. — Но, будь так добр, мирись с этим молча, потому что мне нравится спать, и я не потерплю, если мои сны будут прерываться из-за того, что ты не в состоянии позволить себе то, что хочешь.              — Ты такой засранец, — бормочет Дин.              — Не высплюсь — буду ещё хуже.              Дин поворачивается, щурясь на слабые очертания головы Каса.              — Ты отсосал бы мне, если бы я попросил?              — Да, — говорит Кас, а затем: — Ты просишь?              — Нет, — поспешно отвечает Дин. — Просто… ладно.              — Ладно, — сухо повторяет Кас.              — Заткнись, Кас. Спи, блядь, и оставь меня в покое, — ворчит Дин.              Кас хмыкает.              — Как пожелаешь.              Больше он не произносит ни слова. Его тихое дыхание постепенно замедляется. Дин активно прислушивается к тому, как Кас засыпает. Он чувствует это, чувствует, как дыхание Каса становится глубже, как его конечности расслабляются. Он очень уязвим, и Дин ловит себя на необъяснимом желании защитить Каса. От чего именно, он не уверен. От всего, возможно. От чего угодно.              Несмотря на убеждённость в том, что он не сомкнёт глаз, Дина убаюкивает дыхание Каса. Его веки наливаются тяжестью. Он начинает расслабляться. Дин даже не устал, но чувствует себя каким-то вялым, в безопасности, счастливым от того, что просто лежит здесь с закрытыми глазами и размеренно текущими мыслями. Проходит совсем немного времени, прежде чем его дыхание тоже замедляется сном.              В какой-то момент он резко просыпается от того, что его руку прижимают к простыням. Он быстро моргает, издавая приглушённый звук замешательства — под половиной его тела находится что-то тёплое, пальцы толкают его локоть в сторону, дыхание ерошит волосы. Какого хрена?              Дину требуется секунда. Сначала он заново учится существовать, а затем осознаёт, что он, вроде как, полулежит на Касе и упирается локтем ему в бок. Дин бормочет извинения, убирая руку, а Кас издаёт забавный звук в глубине горла. Уголки губ Дина ползут вверх. Он снова закрывает глаза, готовый тут же заснуть.              Через мгновение его глаза распахиваются.              — О, чёрт, — бормочет Дин, отшатываясь назад в нарастающей тревоге. Он чувствует, как тело Каса прижимается к его собственному по всей длине. Они практически стукаются коленями.              Кас тихо вздыхает.              — Прекрати брыкаться, Дин. Засыпай.              — Засып… — выплёвывает Дин и пытается отползти назад, едва не ударившись головой о локоть Каса, когда рука Дина приземляется на его обнажённое бедро — тёплое и податливое под его ладонью. — Чувак! Мы, блядь, обжимаемся! Какого хрена?              — Опять же, это был не я, — огрызается Кас. — Ты на моей половине, если не заметил.              — Ты мог бы отпихнуть меня! Господи!              — Ты приставучий.              Дин издает обиженный писк.              — Приставучий? Я не приставучий. Пошёл ты. Подвинься, блядь.              — Не могу. Я же на краю кровати. Если подвинусь ещё больше, то попросту упаду на пол.              — Звучит заманчиво.              Кас снова дуется.              — Спящим ты мне нравился больше. Вместо того, чтобы вести себя нелепо, предлагаю тебе вернуться ко сну. Я не покину нашу кровать только из-за того, что у тебя отвращение к комфорту.              «Наша кровать, наша кровать, наша кровать», — стучит в висках Дина, а потому он чувствует необходимость прицепиться к чему-то ещё, чтобы отвлечься от этого.              — Это не отвращение к комфорту, Кас. Может быть, я просто не хочу просыпаться, обнимая тебя, тебе такое в голову не приходило?              — Тогда, возможно, тебе стоит просто перестать обнимать меня, Дин.              — О, отъебись, — рычит Дин, всё ещё отчаянно пытаясь сообразить, как, блядь, вытащить свою руку из-под руки Каса и откатиться в сторону. Господи Иисусе, он действительно обвился вокруг Каса, как коала. Это только больше выводит его из себя. — Не делай вид, что тебе это не нравится, грёбаный ты ублюдок.              — Нравилось бы больше, если бы ты спал, — ворчит Кас, его рука шарит в темноте, чтобы схватить Дина за запястье и убрать его руку.              — О, бу-бу-бу, Спящая Красавица, прости, что разбудил тебя. Ахуительно жаль, что я не заехал тебе локтем в лицо. Это было бы гораздо интереснее, — огрызается Дин, пытаясь вырвать руку из хватки Каса, но слишком поздно понимает, что Кас слишком крепко сжимает её. Его пальцы оборачиваются вокруг запястья Дина, крепче и крепче, и Дин замирает. За секунду он переходит от ярости к настороженности. — Э-э, Кас?              При следующих словах становится очевидно, что Кас не на шутку раздражён, звук его голоса сходит почти на рык.              — Ты собираешься вести себя, как мудак, каждый раз, когда просыпаешься таким образом? Если да, то впредь оставайся на диване.              — Вот тебе и ебучий компромисс, — бормочет Дин.              — Если бы ты не вёл себя так нелепо, мы обошлись бы без этого. Неужели касаться меня настолько неприятно? Что плохого в том, что во сне ты инстинктивно ищешь комфорта в контакте? — резко спрашивает Кас.              Дин ничего не отвечает — не может — и в конце концов Кас просто испускает выдох. Он сбрасывает руку Дина и откидывается на подушки, затихая и замирая, очевидно, пытаясь снова заснуть.              Как бы ни было велико искушение перевернуться и сделать то же самое, Дин за ним не повторяет. Вместо этого он остаётся лежать на боку, его рука безвольно опускается на простыни в небольшом пространстве между их телами. Если бы он захотел, он мог бы чуть протянуть руку и коснуться руки Каса. И Кас позволил бы ему. Кас не видит в этом ничего плохого.              Надув губы, Дин шевелит пальцами и делает именно это — задевает руку Каса. Это заставляет его тихо выдохнуть, но не более того. Дин сжимает челюсть и проводит подушечками пальцев по небольшому участку кожи Каса. Он чувствует её тепло, крошечные мурашки, бегущие под его прикосновением. Он очерчивает круг, потом пишет своё имя, затем проводит пальцами чуть вверх и чуть вниз. Так сказать, расширяет границы дозволенного.              Кас ничего не говорит, но Дин слышит, как поворачивается его голова. Темно, но глаза Дина приспосабливаются. Он видит собственные пальцы, скользящие по руке Каса, видит светлый след, оставляемый его прикосновением. Должно быть, Кас смотрит ему в лицо. Дин задаётся вопросом, какое выражение у него сейчас.              В конце концов, Дин набирается смелости и накрывает руку Каса всей ладонью, позволяя ей остаться в таком положении. После этого он оказывается достаточно храбр, чтобы провести рукой вверх-вниз, постукивая пальцами по тёплой коже в неизвестном ему самому ритме. Но ему начинает казаться, что он отбивает чёртову песню Билли Джоэла, попутно возненавидев себя за это.              — Дин, — шепчет Кас, его голос мягкий, и в это вложена какая-то эмоция, вот только Дин не может её распознать.              — Прости, — бормочет Дин. — За… ну, ты знаешь.              Кас слабо хмыкает, кажется, веселясь.              — Всё в порядке. Говорил же, я умею плавать. Но тебе не обязательно трогать меня только потому, что ты испытываешь чувство вины и хочешь извиниться.              — Хорошо, — шепчет Дин, продолжая, однако, водить рукой туда-сюда.              Воцаряется особая тишина, сродни дрожи воздуха в преддверии громового удара, а затем Кас медленно выдыхает и кладёт свою руку на руку Дина. Он осторожно переворачивает их ладони так, что ладонь Дина теперь накрывает его. Всё тело Дина напрягается, когда Кас переплетает их пальцы, позволяя их рукам опуститься в пространство между ними. Их руки замирают, как и пальцы, а сердце Дина бьётся так быстро, что ему кажется, будто оно вот-вот может выпрыгнуть наружу.              — Неужели так плохо? — размышляет Кас, его голос нежно переливается, глубокий и излишне мелодичный, завораживающий, даже в отсутствии попыток быть таковым.              Дин громко сглатывает, когда Кас поднимает их руки вверх, а другой тянется, чтобы коснуться костяшек Дина. Кас начинает водить пальцами по всей длине его руки, очерчивая его пальцы, рисуя фигуры на тыльной стороне ладони, обводя ногти. Через несколько мгновений, без всякого предупреждения, Дин ощущает лёгкое горячее дыхание, а затем губы Каса — мягкие и тёплые — касаются замка их переплетённых рук, как раз там, где костяшки сходятся и пересекаются. Глаза Дина закрываются против его воли. Он задерживает дыхание.              И не выдыхает, пока Кас не хмыкает и не поднимает их руки вверх, чтобы подложить их себе под щёку. От этого жеста дыхание Дина практически вырывается из него — слишком громкое в странном затишье между ними, как тяжёлый камень, падающий в тихое озеро, слишком тяжёлый, чтобы вызвать рябь, вместо этого создающий громкий всплеск. Пальцы Каса дёргаются вокруг его пальцев, но потом снова затихают.              Дин прочищает горло.              — Ты просто… ты будешь держать меня за руку?              — Да, — подтверждает Кас.              — И всё? — Дин задыхается, закрывая глаза.              Кас вздыхает.              — У тебя на уме что-то ещё, Дин? Я открыт для предложений.              — Не знаю, — шепчет Дин в попытках вернуться к прежнему беспрепятственному чувству одиночества. Сейчас он ощущает себя в безопасности, здесь можно доверять секреты, на этом участке сокращающегося расстояния между ними может произойти всё, что угодно. Здесь темно и тихо, и Дин может говорить здесь почти без проблем. Дыхание под вопросом, но не всё же должно быть идеально. — Я не знаю, Кас. Я думаю… думаю, ты можешь делать всё, что пожелаешь, и я бы не… я не знаю. Я не…              Он обрывается, когда что-то ударяется об их переплетённые руки, падая в небольшое пространство между ними. Он нащупывает это, опережая Каса, его дыхание в момент становится коротким и громким, прерывистым. Он чувствует дрожь в своих пальцах, обхватывая маленькую бутылочку с уличающим веществом. Он знает, что это, и знает, почему это здесь. На этот раз Дин не спрашивает, кто это был — он уверен, что и так догадывается. Просто не хочет слышать подтверждения.              Это подтверждается в любом случае, когда Кас осторожно интересуется:              — Это…              — Да, — хрипло признаёт Дин, ненавидя тот факт, что из них двоих, судя по всему, смазку призвал не Кас. Господи Иисусе.              — Дин, — бормочет Кас, — нам не обязательно…              — Ну, очевидно, я, блядь, хочу, — огрызается Дин, пытаясь вырвать свою руку из руки Каса, абсолютно, однако, безрезультатно. Кас только крепче сжимает его пальцы и упрямо держит их ладони вместе. — Очевидно, я хочу… очевидно, я…              — Опять же, — сухо говорит Кас, — неужели это так плохо?              — Отпусти меня, ты чёртов… — Дин издаёт низкий, сердитый звук и пытается вырвать свою руку. — Кас, жизнью клянусь, если ты…              Неоконченная угроза — бессмысленная, поскольку у Дина уже нет жизни, которой можно было бы поклясться, — кажется, срабатывает. На удивление. Он не ожидал этого, потому что отдалённо осознавал, что ведёт себя как мудак, а ещë Кас обычно не очень-то, э-э, поддаётся его мудачеству. Он ведь упрям, как чёрт.              Всё становится ясно мгновение спустя, когда Кас выпускает его руку, только чтобы схватить его запястье и впечатать в подушку рядом с головой. Дин автоматически роняет бутылочку со смазкой и тянется вверх, намереваясь оторвать руку Каса от своей, но безуспешно, потому что Кас просто хватает его за запястье и опускает вниз вместе с первым. В результате он наполовину склоняется над Дином; даже в темноте видна его изогнутая бровь.              — Дин, — говорит Кас раздражающе спокойно и твёрдо, — мы, конечно, можем подраться из-за этого, но я не позволю тебе срываться на меня из-за моих желаний только потому, что ты стыдишься своих собственных. Следуешь ты им или отрицаешь — дело твоё, но не смей нападать на мои просто потому, что твои существуют.              Дин хочет обвинить его. Он хочет сказать, что ничего этого не случилось бы, если бы Кас не любил его, не признался в этом, не был бы таким. Он хочет кричать так громко, насколько позволят лёгкие, отрицать любую причастность к этому, ведь что ему ещё остаётся? Кас — этот человек, это существо, эта абсолютная сила природы, и он, чёрт возьми, для него всё. Он так легко и непринуждённо воплощает в себе всё, в чём Дин когда-либо нуждался, или желал, или боялся потерять… Так что же ему оставалось делать? Что он мог сделать, кроме как полюбить в ответ? Это всё — вина Каса.              Вместо этого Дин говорит:              — Да, нам придётся подраться, — и приступает к попытке воплотить это.              На самом деле, вопрос спорный, учитывая, что Кас держит его за запястья, но Дину же не просто так даны локти и колени. Он тоже старается изо всех сил. Он очень, очень старается, идя на дешёвые удары, и, возможно, несколько раз даже попадает — он почти уверен, что ему удаётся сильно двинуть Касу коленом в бок.              Потасовка небольшая, и заканчивается она досадно быстро. Кас оборачивает одеялом колени Дина и просто… садится на него. И да, это довольно недостойно, для Дина в частности, но для Каса это работает на ура. Дин останавливается и понимает, что они, по сути, борются на кровати — их кровати — посреди ночи, и нет никаких шансов, что Кас умрёт, и в этом доме нет никого, кроме них, и…              — Ты закончил? — резко спрашивает Кас.              — Да, — отвечает Дин, потрясённый тем, как высоко звучит сейчас его голос, но он не в силах это контролировать.              — Я чувствую твой пульс, — Кас проводит пальцем по внутренней стороне запястья Дина. — Очень частый.              Дин зажмуривает глаза.              — Первоклассная наблюдательность, Шерлок. Можешь теперь свалить с меня? Если бы я знал, что ты собираешься драться нечестно, я бы подождал до утра и надрал тебе задницу позже.              — Я не собираюсь препираться с тобой по этому поводу, — Кас даже не думает слезать, вместо этого он опускается ниже, ближе. Дин чувствует, как что-то сжимается в животе. — Мне с тобой спорить не о чем. Я не стыжусь и никогда не стыдился своих желаний, Дин.              — О, правда что ли? — бурчит Дин. — И поэтому ты тогда молчал столько времени?              — У меня сложилось впечатление, что ты предпочёл бы этого не слышать. У меня также сложилось ложное впечатление, что ты не захочешь разделить эти желания.              — Не ложное.              — Угу, — говорит Кас, тон грязно-сухой. — Мне напомнить тебе о бутылочке рядом с моим коленом?              — Пошёл на хуй.              Кас хмыкает.              — Это твоё желание, Дин?              — Господи Иисусе, мать твою, — шипит Дин сквозь зубы, всё его тело дрожит от вспышки жара. Он не смеет открыть глаза и взглянуть на фигуру склонившегося над ним Каса — его вес на бёдрах Дина и так делает достаточно, спасибо большое. Ему нужно, чтобы Кас слез с него немедленно.              — Ты считаешь, что мне было стыдно, только потому, что я никогда об этом не рассказывал? — спрашивает Кас. — Могу рассказать тебе сейчас, если хочешь.              — Ты нарочно ведёшь себя, как придурок.              — Да.              Дин выкручивает запястья, задыхаясь: «Сукин сын», потому что сейчас… сейчас это срабатывает для него превосходно. Блядь.              — Я не стыжусь, Дин, — говорит ему Кас, — и мне всё равно, стыдишься ли ты. Если ты хочешь потворствовать этому стыду, так тому и быть. Я никогда не попрошу тебя что-то делать.              — Кас, — вырывается у Дина, его грудь вздымается. Он чувствует, даже не открывая глаз, как близко сейчас находится Кас. Он такой тёплый и крепкий. Почему, чёрт возьми, он такой крепкий?              Кас — упёртый мудак, и он явно хочет что-то сказать, потому что он полностью игнорирует мелкий испуг Дина, понижает голос и заявляет, будто зачитывая закон:              — То, что ты решил делать, и то, как ты решил действовать — это твоё решение. Я, с другой стороны, не позволю никому — даже тебе, Дин — приходить в мой дом и осуждать меня за мои желания.              — Хорошо, да, я понял, — шепчет Дин, его дыхание становится коротким и прерывистым. У Каса такой резкий, властный рык, какой бывает, когда он угрожает поджечь людей, а Дин пытается понять, что вообще такое стыд. Это буквально самая глупая вещь, которую он когда-либо мог сделать — позволить Касу прижать его к грёбаной кровати и продолжать быть таким грозным, будто последнее откровение Дина о том, что мужчины, на самом деле, довольно горячи, не зацепится за это действие моментально.              — Я бы скорее перечислил все возможные места, где хотел бы чувствовать твои прикосновения, перед всей аудиторией Небес, чем заявил, что стыжусь своих желаний, — продолжает Кас, его пальцы сжимаются вокруг запястий Дина.              Дин проглатывает небольшой звук. Может быть, хныканье, а может, и нет. Он понятия не имеет, насколько он слаб в эту секунду, поэтому не может быть уверен. Единственное, на что он способен, это пробормотать: «Господи, мать твою, блядь, блядь, блядь»              — Итак, — сурово заключает Кас, — ты можешь драться, если хочешь, но будешь делать это в одиночестве, потворствовать тебе я не буду. Это ясно?              — Да, Боже, да, — задыхается Дин, и в тот момент, когда пальцы Каса ослабевают на его запястьях, его руки взлетают вверх, чтобы схватить Каса за голову и дёрнуть вниз.              Никогда прежде он не был так возбуждён, и чертовски обидно, что он прожил всю земную жизнь, не испытав на себе эффекта, который производит на него Кас, прижимающий его к кровати и огрызающийся на него. Первое, что он делает, чтобы доказать это — стонет Касу в рот, потому что ничего не может с этим поделать, и Касу не требуется много времени, чтобы перейти от брани Дина за то, что он не бёрет то, что хочет, к участию в том, чтобы Дин получил это.              Кас целует его крепко и глубоко своими тёплыми, податливыми губами, прижимается ближе, не требуя ничего взамен. В животе Дина тут же что-то сжимается, разворачивая его в нужном направлении. В полном соответствии с тяжестью своего поражения, он уходит не с триумфом, а с хныканьем — размыкает губы и сдаётся.              Всё его тело содрогается в ответ на капитуляцию, фантазии обращаются реальностью, подавленные надежды фениксом восстают вновь. Кас, образно говоря, расправляет крылья и вдыхает жизнь в образы своих желаний, а потому Дин бессилен что-либо сделать, кроме как принять это.              Дин скользит своими руками по рукам Каса, захватывая их сильнее, чем хотел, и целует в ответ с не меньшей пылкостью, чем целуют его. Происходящее не сходит на нет, не теряет темп и не прекращается. И Дин невыразимо благодарен, что это так, потому что он не хочет, чтобы это прекратилось, потому что сейчас всё так чертовски правильно, что остановиться было бы настоящим преступлением во всех мыслимых и немыслимых отношениях.              Он никогда не задумывался о том, как Кас будет вести себя в подобной обстановке. Если бы он задумался, то, возможно, ожидал бы, что Кас будет нежным, или, возможно, его движения будут скованными и почти роботизированными. Но это даже близко не так. Кас откровенно бесстыден. Ему глубоко наплевать на необходимость сдерживаться. Если он хочет что-то и видит возможность это получить — он тут же хватается за неё. Если ему что-то нравится, он убеждается, что Дин знает об этом. Если ему что-то не нравится, он также даёт знать об этом.              Кас громкий. Он чертовски громкий. Излишне привлекательно слышать, как он задыхается в рот Дина, слышать его хриплый стон. Кроме того, Кас очень тактильный. Его руки, кажется, повсюду. Дин едва поспевает за ним, слегка ошеломлённый, в лучшем смысле этого слова, ощущением пальцев Каса в его волосах, на щеке, на плечах, впивающихся в спину. Кас также — что самое важное — не боится ничего из этого. Он просто, блядь, идёт напролом, первым отстраняется, чтобы снять рубашку, и возвращается обратно, возобновляя поцелуй, пока Дин всё ещё пребывает в попытках перевести дыхание. Возможно, Дин начал это (а может, и Кас — он не уверен, потому что это продолжается уже некоторое время), но Кас явно рад взять контроль.              Дин — ну, а Дин… немного более нерешителен. Он и правда хотел этого, сейчас не способный что-либо с этим поделать. Он немного ошарашен, с трудом дышит, не в состоянии понять что-либо кроме абсолютного шока от того, насколько ему всё это нравится. Он настолько ошеломлён и потерян в ощущениях, что ему требуется некоторое время, чтобы понять, что он может и должен протянуть руку и прикоснуться в ответ.              Его пальцы вздрагивают, когда он опускает ладони на бока Каса. Он ведёт руки вверх, дрожа, и поражается ощущениям. Голова Дина кружится, а Кас делает что-то совершенно невероятное своим языком во рту Дина — невероятное, потому что возникает впечатление, будто Дин всегда хотел этого, типа… постоянно. Да пошёл он. Это всё его вина. И спасибо, блядь, за это, Господи Иисусе.              Кас перестаёт целовать его — видите, невероятно — чтобы сказать:              — Нам нужно двигаться. Мы не сможем ничего делать вот так.              — Да, конечно, хорошо, всё, что захочешь, Кас, — хрипит Дин, едва понимая, на что именно он, блядь, соглашается. Честно говоря, сейчас он согласен абсолютно на всё.              — Все, что я захочу? — уточняет Кас, его голос хриплый, забава в нём мешается с колкостью. — Ты даёшь мне полное право делать тебе и с тобой всё, что угодно, Дин?              Дин пытается притянуть Каса обратно, когда тот сползает с его колен, и запоздало понимает, что ему задали вопрос, поэтому он отрывисто отвечает: «Да, Кас», едва соображая.              — Хорошо, — говорит Кас. — Раздевайся.              — Что? — Дин моргает на него.              Кас повторяет ещё раз, твёрже:              — Раздевайся.              — О, точно, сейчас, — бормочет Дин, затем сбрасывает с себя одеяло и принимается делать, что ему сказано. Только стянув и отбросив в сторону свои боксеры, он вспоминает, что должен бы чертовски волноваться и, возможно, стыдиться, но Кас наклоняется, чтобы напрочь выцеловать эту маленькую ноющую проблему прямо из его головы.              Кас принимает «делай со мной всё, что хочешь» очень близко к сердцу, потому что он приступает именно к этому. Очевидно, в его планах свести Дина с ума. Он прикасается к Дину везде, куда только может дотянуться, пальцы движутся от самой макушки его головы и медленно танцуют вниз. Он постоянно отвлекается на новые и новые поцелуи, пальцы замирают на любом участке кожи, который он ощущал прежде, чем их рты соприкасаются вновь.              Всё, на что способен Дин — это держаться, зажмурив глаза, и чувствовать. Кас медленно продвигается вперёд, его ногти слегка царапают внутренние стороны его рук, и он спускается всё ниже в изматывающем темпе. С каждым сантиметром он опускает руки, его рот накрывает новое место — изгиб челюсти, чувствительную точку чуть ниже него, пульс колибри, и ещё ниже — впадинку, где сходятся плечо и шея. Он покрывает поцелуями, тёплыми и горячими, весь этот путь, не стесняясь использовать зубы, повторяя это чаще, когда всё тело Дина вздрагивает от ощущений.              Дин даже не осознаёт, насколько он возбуждён, пока пальцы Каса не подбираются к его члену, исследуя каждый дюйм и там тоже. В этот момент Дин окончательно и бесповоротно теряет себя, откидывает голову назад, закусывая губу так сильно, что она начинает пульсировать, и впивается ногтями в плечи Каса. Руки Каса, большие, уверенные и горячие, не оставляют Дину ни единого шанса выжить.              В какой-то момент Дин начинает ощущать себя скорее местом, чем человеком. Будто Кас пытается узнать каждый уголок, раскрыть каждую тайну его кожи, каждый бугорок и впадинку. Он заставляет Дина задыхаться и выгибаться, чтобы прикоснуться к его бёдрам, щекотному месту под коленями, изгибу голеней. Он даже опускается достаточно низко, чтобы поцеловать небольшой животик Дина, наметить форму его лодыжек. Дин так взволнован, что долго не может вспомнить, что он хотел сказать.              Потом он вспоминает и говорит:              — Клянусь, Кас, если ты тронешь мои ноги, я тебя, блядь, отпинаю.              — Я знаю, что тебе там щекотно, — сообщает ему Кас, а затем, полностью проигнорировав угрозу Дина, от всей души проводит пальцами по ступням Дина. Он такой чертовски странный, что за хуйня?              — Откуда ты, блядь, это знаешь? — Дин задыхается, благодарный за то, что Кас не прикасается к нижней, самой щекотной части его ступней, вместо этого предпочитая пробираться руками обратно вверх.              — Однажды я воссоздал твоё тело, — бормочет Кас. — Можно сказать, что я заново знакомлюсь. Теперь перевернись.              — Перевернись… — Дин поднимает голову, чтобы прищуриться в темноте. — Ты шутишь?              — Нет.              — Ты действительно планируешь потрогать меня везде?              — Да.              — И мы не можем пропустить эту часть?              — Нет.              — Ладно. Блядь. Хорошо.              Кас одобрительно хмыкает, когда Дин начинает извиваться, чтобы перевернуться. Это должно быть странно. И есть странно, но это как раз тот тип странности, которого Дин ожидает от Каса. Это странно напряжённо, интимно, но слишком приятно, чтобы жаловаться. К тому времени, когда Кас целует и покусывает его шею — а это определённо важное место, о котором даже Дин не подозревал до сих пор — из головы Дина вылетает последняя призрачная мысль о том, что это вообще странно.              Кажется, Кас всерьёз намерен прикоснуться к каждому его сантиметру. Он так и делает. Даже в самых странных местах. Локти, рёбра, дуга спины, задница, впадинка прямо под ней, снова под коленями, ступни, но не нижняя часть — Кас соблюдает эту границу. К тому времени, когда он доходит до самого конца, он захватывает между зубами участок кожи на спине Дина и тянет за него. В этом не должно быть ничего эрогенного, и всё же…              Дин чувствует себя как бы размотанным и стянутым одновременно. Теперь он может представить, как чувствуют себя самые любимые книги: каждое прочитанное слово, каждая страница, истёртая обожающими пальцами, разваливаются на части не из-за плохого обращения, а в виду искренней и разрушительной любви к ней.              Кас мог бы вырвать эти невысказанные слова прямо из его сердца и процитировать их, Дин уверен.              — Перевернись, — снова говорит Кас.              — М-м, — соглашается Дин, на этот раз без жалоб. Если Кас хочет прикасаться к нему повсюду до конца вечности, он просто позволит ему это. Он чувствует, что его знают. Он чувствует, что его ценят.              — Мы сделаем это снова, Дин? — спрашивает Кас с каким-то праздным любопытством, будто ответ ему знать вовсе не обязательно.              — Не знаю, — признаётся Дин, шипя между зубами, когда Кас прижимает большой палец к больному месту на его шее. Засос? О, нахуй этот звук. Он потом будет ужасно злиться из-за этого.              Кас хмыкает.              — Тогда, я думаю, нам стоит с этим считаться, не так ли?              — Может, это и к лучшему, — соглашается Дин, немного задыхаясь. Колено Каса проникает между его коленями, раздвигая их. — Что у тебя на уме?              — Секс, — заявляет Кас как нельзя более прямолинейно.              Дин и без того был убеждён в этом, учитывая, что в данный момент они оба буквально голые, и всё же одно это слово умудряется лишить его способности дышать. Очевидно, это случится, потому что не сделать этого сейчас было бы пустой тратой склонности Дина позволять своему члену принимать решения за него время от времени. «Сейчас или никогда», — думает Дин, и сейчас он в деле.              — Да, хорошо, потрясающе, — лепечет Дин, густо моргая от ощущения пальцев Каса, поддевающих его правое колено и тянущих ногу вверх. Его сознание плавится, а потому на понимание уходит секунда. — О. Ох. Блядь. Что…              Остаток фразы теряется в стоне, который он издаёт, когда свободная рука Каса обхватывает его член, после чего Дин и вовсе забывает, что именно собирался сказать. Кас наклоняется к нему, выгибаясь, чтобы сомкнуть их губы. Поцелуй не должен был быть таким нежным и сладким, пока Кас гладит его, но Дин разрывается между трепетом в груди и разгорающимся жаром в бёдрах.              Снова и снова Дин вспоминает, что у Каса есть стратегия, и что откуда-то он знает, что именно делает. Может быть, книги? Интернет? Он же гомо-ангел, да, значит он, возможно, наводил справки? Кто хоть раз в жизни не натыкался на гей-порно? Чёрт, Дин даже несколько раз. Это не было чем-то… ладно, может, и было, но сейчас он ни хрена не знает. Сейчас откровенно не время для второго дубля паники, не тогда, когда он уже мёртв, целуется с лучшим другом, которого любит, да ещё и толкается в мужскую руку на своём члене. В данный момент ему не за что уцепиться.              В любом случае, у Каса есть чёткое представление о том, что нужно делать, вот в чём дело. У Дина тоже есть отдалённая идея, но каждый раз, когда он пытается хоть на секунду ухватиться за неё, она ускользает, стоит Касу прикусить его губу, заломить ему запястье или издать низкий, утробный звук в глубине горла. Раз за разом Дин продолжает отвлекаться, и это оказывается занозой в его заднице.              В буквальном смысле.              Щелчок колпачка смазки, затем рука Каса упирается ему в бедро, раздвигая ноги, колени Каса упираются ему в ноги, давая рычаг. Кас откидывается назад, разрывая поцелуй, и Дин успевает лишь глубоко вдохнуть, прежде чем палец Каса оказывается там, где пальцев быть вообще не должно.              Дин задыхается, дёргается на месте, ошеломлённый абсолютной дерзостью этого создания. Он не в силах заставить собственный язык оторваться от нёба, чтобы сказать хоть что-нибудь, без остатка потерянный в ощущениях, вызванных действиями руки Каса — поглаживающей, сжимающей медленно и мучительно.              И по началу, признаться, Дину это не нравится. Просто не нравится. Это вторжение. Он никогда не чувствовал ничего подобного. Его мозг затуманен, но ему удаётся уловить случайную мимолетную мысль о последствиях, которые окружают этот конкретный акт. Как это называется? Что-то связанное с двухъярусными кроватями, верно? Нижняя койка. Он — грёбаная нижняя койка, и это, возможно, самое странное, что с ним когда-либо случалось.              В жизни Дин всегда спал на верхней койке — в прямом и переносном смысле. Серьёзно, всегда, когда были двухъярусные кровати, Сэм спал на нижней и пинал верхнюю, чтобы разозлить Дина. Что касается секса, то Дин никогда не подпускал женщин даже близко к своей заднице, за исключением того случая, когда его хотела отшлёпать проститутка, но этот опыт он запрятал в шкатулку с повинными удовольствиями. Бывало, что женщины садились на него сверху, и это было очень приятно, но…              Но дело не в этом. Дело в том, что Дин — не грёбаная нижняя койка, и он уже собирается заявить об этом Касу в тот момент, когда его рука оставит член Дина, но ни секундой раньше, потому что ощущения слишком хороши, чтобы он помнил, как делать что-то ещё, кроме стона.              Так что нет, ему это не нравится. Странное ощущение. Не больно, но и не очень приятно. На самом деле, это просто палец в его заднице, причём скользкий. Дину трудно поверить, что другие люди на нижней койке действительно получают от этого удовольствие. Это как когда женщины коллективно симулируют оргазм? Они часто это делают, что удручает, и было довольно сильным ударом по самолюбию, когда Дину сообщили, что с ним тоже такое случалось. Неужели люди регулярно просто притворяются, что им что-то нравится в сексе? Как это удаётся парням? Они же не могут подделать оргазм.              Ему придётся либо быстро научиться этому, либо сказать Касу, что пальцы ему не подходят. Предпочтительнее последнее, потому что Дин может любить Каса до скончания веков, но он не собирается лежать здесь и притворяться, что ему это хоть как-то приятно…              — Воу, блядь, — изумлённо восклицает Дин, и всё его тело дёргается, выгибаясь в ответ на внезапный, ошеломительно яркий толчок удовольствия, который потрясает его, стоит Касу согнуть палец внутри него. Это было… хорошо, это было здорово.              — Ах, — говорит Кас и снова делает то же самое.              Дин резко выдыхает и дёргается, пальцы Каса сплетаются с его собственными, крепко сжимая. Дин сглатывает. Кас повторяет это снова, снова и снова. Пальцы на ногах Дина поджимаются. Ему приходится закрыть глаза и стараться не шевелиться, вцепившись руками в кожу Каса так сильно, что, наверное, останутся синяки. Всего за минуту Дин превращается из оскорблённого скептика в того, кто едва способен сдерживать стоны.              — Кас, ты должен… ты не можешь… — Дин теряет нить своих с невероятной скоростью расплывающихся мыслей. Ладно, то, что палец ему, в конце концов, понравился, хорошо, пусть. Просто Кас всё ещё поглаживает его член, и теперь Дин привык ко вторжению настолько, что этого начинает казаться недостаточно. И как будто этого более чем достаточно, тоже. Его бедра дёргаются, и он резко вдыхает. — Эй, эй, эй, не мог бы ты… ах, ах, ты должен остановиться, или я…              Кас прекрасно его знает, как выяснилось ранее, поэтому он полностью отказывается от члена Дина. Дину стоило бы оплакать это, но он слишком увлечён тем, что делается с его задницей. На самом деле, двойственные ощущения поражали его своей интенсивностью настолько, что это почти облегчение — не чувствовать ни того, ни другого.              На мгновение Кас убирает руку, чтобы зачерпнуть больше смазки, и Дин, который вообще не был фанатом этого вторжения, тут же презирает потерю. Он пыхтит, моргая от страха, его мышцы сокращаются от ощущения отсутствия, потому что сейчас он просто пуст, и он не уверен, почему это вдруг кажется ему чуждым, но тем не менее. Он допускает глупую мысль, что больше никогда не хотел бы быть пустым.              Возможно, Кас снисходителен, потому что он возвращается, и возвращается вдвойне. Теперь с дополнительным пальцем. Дин снова не в восторге, потому что на этот раз ощущения прямо противоположны приятным. Есть некоторое жжение, другой вид растяжения, за которым следует новый период привыкания. Он не сильно возражает против жжения — на самом деле, ему даже нравится эта часть. Что ему не нравится — так это то, что он далеко не сразу чувствует себя так же, как раньше.              Много времени на это, однако, не требуется. Он приспосабливается, потому что, предположительно, это характерно для тела. Новое ощущение другое, немного более полное, более впечатляющее. И он здесь за этим, вне всяких сомнений — потому что Кас снова проделает эту вещь, и да, ладно, это приятно.              И Дин понимает, что больше никогда не подумает плохо о людях с нижних коек. Им явно открыты чёртовы секреты Вселенной или что-то ещё, особенно когда речь идёт о наслаждении. Если люди с нижних коек чувствуют себя так постоянно, то он, блядь, вступает в клуб, потому что, серьёзно? Это очень, очень хорошо.              Этап идёт за этапом. Палец, потом два. Постоянное наращивание от приятного к ещё более приятному заставляет его ноги подрагивать, как это бывает, когда он трахает кого-то без остановки в течение нескольких часов, только вот сейчас он ничего не делает. Это крадёт его дыхание, стирает мысли, посылает волны тепла и удовольствия вперемешку с дискомфортом в каждый дюйм его тела. Нарастает, потом отступает. Пустота, потом третий палец. Больше жжения, больше смазки, растяжение, давление, ощущение наполненности и безрассудный всплеск покалывающего удовольствия в каждой дрожащей конечности его тела. Он дышит. Он стонет.              Это заглушает все мысли в его голове, и Дин думает — или просто чувствует — что может кончить только от этого. Его выжимают изнутри. Он чувствует себя использованным. Он чувствует себя разбитым без остатка. Это… Это…              Это заставляет его бормотать. Кажется, будто у него лопнули барабанные перепонки, и он слышит себя сквозь душную вату, беспорядочно повторяя: «Ещё, ещё, ещё. Ещё, Кас», и это звучит так, будто он умоляет, но, конечно же, это не так. Только не Дин Винчестер. Он бы никогда не сделал подобного.              Нет. Сделал бы, конечно сделал, и он даже не может винить себя. Основная установка сейчас следующая: больше. Потому что он искренне хочет… нуждается в большем, и раз уж Кас заварил эту кашу, ему придётся, блядь, доводить начатое до конца, иначе Дин может его убить.              С концом Кас, откровенно говоря, не торопится, потому что он мудак, но он доводит Дина. Когда Дин с каждой секундой ощущает недостаток действия всё острее и острее, весь напряжённый и ноющий, и всерьёз обдумывает вариант ударить Каса в челюсть прямо во время секса — тогда Кас убирает пальцы и заменяет их своим членом. И именно в этот момент Дин в полной мере осознаёт, что его вот-вот трахнут.              В некотором смысле Кас губит его. Если Дина не трахнут, он изобретёт способ сделать невозможное и убить их обоих на Небесах. Здесь нет места стыду. Он официально забыл определение этому термину.              У Дина звенит в ушах, когда Кас медленно входит в него. Он закрывает глаза и задерживает дыхание. Три пальца не сравнятся с членом, понимает Дин. Для этого необходим отдельный период привыкания, это ещё один этап, больше жжения, больше растяжения.              Затем: связь.              Это — любимая часть секса Дина. Момент, когда тела встречаются и соединяются, и кажется, что может произойти всё, что угодно. Возникает ощущение, что собственное тело не принадлежит Дину, не в полной мере, и почему-то это гораздо лучше. Оно принадлежит тому, кто получает от него удовольствие, кем бы он ни был, а он получает возможность получить то же от кого-то другого. Сейчас этот кто-то — Кас, и это совсем другое дело.              Может быть, Кас и ублюдок, но он также и джентльмен. Он замирает, ожидая, и так медленно склоняется над Дином, чтобы прижаться к нему вплотную, что его лицо опускается в изгиб шеи Дина. Это заставляет ноги Дина раздвинуться ещё шире, позволяя Касу удобнее устроиться между ними. Дин тихо выдыхает и поднимается по рукам Каса, обхватывая его плечи, пальцы путаются в его волосах, нежно перебирая пряди.              Долгое мгновение они просто дышат, замерев.              — Двигайся, — шепчет Дин, наконец.              — Дин, — выдыхает Кас и повинуется.              Медленно. Нежно. Дин точно не может сказать, почему или что именно изменилось, но они не трахаются. Внезапно он осознаёт, что они занимаются любовью. Это осторожное вытягивание, а затем мучительно нежное вдавливание обратно, заставляющее дыхание Дина сбиваться, а глаза закатываться.              Это приятно, вот что. Нет, Кас не бьёт в ту точку в нём, и Дин не чувствует себя так, будто приближается к оргазму, но это нечто иное. Эмоции, которых Дин всегда старался избегать, но теперь, испытав их, не хочет, чтобы они исчезали. Кас глубоко целует его, тёплой рукой тянется вверх, чтобы провести по щеке Дина, большим пальцем лаская контур скулы.              Это можно описать только как преданность в самом прямом смысле этого слова. Именно такой должна быть вера, нерушимая и непоколебимая, которую набожный человек несёт с собой в каждом вдохе и выдохе. Это поклонение. Кас обнимает его, целует, занимается с ним любовью, как самое верное существо из всех существующих, и всё это ради Дина Винчестера.              Благодаря Дину, Кас изобрёл свободу воли, а затем тут же воспользовался обретённым, чтобы любить его без стыда.              Медленная развязка близится у обоих до тех пор, пока Дин не начинает издавать в рот Каса тихие звуки, цепляясь пальцами в его волосы. Это продолжается до тех пор, пока на их коже не выступает пот, а мышцы не начинают болеть, словно им нужно лелеять друг друга до боли. Это продолжается, продолжается и продолжается, интимно, интенсивно и пьяняще, до тех пор, пока Дин не упирается ногой в заднюю часть ноги Каса и не призывает его двигаться ещё быстрее.              И, вот так, Дина начинают трахать.              Кас отстраняется и опускается на колени, чтобы ухватиться за бёдра Дина и подтянуть его к себе, получая лучший угол. Переход от нежности к умопомрачительной страсти происходит в одно мгновение. Дин успевает лишь ухватиться обеими руками за подушку за головой, прежде чем Кас по-настоящему принимается за дело.              — Ох, — задыхается Дин. — Блядь. Хорошо. О, так хорошо.              Дин прикрывает рот тыльной стороной ладони, затыкая себя, потому что он звучит как чёртов идиот. В итоге ему приходится прикусить кожу, чтобы сдержать вырывающиеся из него прерывистые стоны. Кас нашёл нужную точку и не собирается сдаваться.              Кас шепчет ему — грубо, со стоном, — что ему приятно, и Дин хочет согласиться, но он вынужден ограничиваться звуками и только ими. Речью он отныне не владеет. Его глаза закатываются, и он знает это, но ему всё равно, потому что Иисус, мать его, Христос, это…              — Дин, — выдыхает Кас, и его голос звучит божественно, звучит порочно, как потрясающее сочетание райского и сексуального, и это ощущается так чертовски хорошо, что Дину хочется плакать.              Дин почти плачет, когда Кас тянется вниз, чтобы снова прикоснуться к его члену. Он вскрикивает, дёргается, и Кас свободной рукой прижимает его бедро обратно к кровати, удерживая его там, вдавливая в мятые простыни.              — О, блядь..— Дин не в состоянии закончить фразу, его мозг, вероятно, плавится в ушах, слишком много всего происходит одновременно, и он просто ломается.              Это, наверное, лучший оргазм, который он когда-либо испытывал, оглядываясь назад. Он дрожит, его трахают, и он никогда не знал, что это может быть так чертовски хорошо. Кончая, он едва слышно повторяет имя Каса, как молитву, как клятву. А когда всё заканчивается, он падает и замирает, словно в момент лишившись последних сил.              Но Дин слишком отвлечён собственной дрожью, чтобы сосредоточиться на этом.              А вот Кас, должно быть, весьма сосредоточен. Когда он отстраняется, позволяя ногам Дина опуститься, прежде всего прочего он спускается вниз, чтобы, убрать сперму Дина с груди Дина, а затем свою собственную с его бедра. Он делает всё это ртом, что мозг Дина, имеющий в данный момент консистенцию пудинга, находит очень горячим.              После этого Кас, шатаясь, ползёт обратно и с порывистым вздохом падает рядом с ним. Его рука накрывает бедро Дина, пальцы подрагивают. Некоторое время они находятся в полной тишине, нарушаемой лишь звуком их приходящего в норму дыхания.              — Я очень устал, — в конце концов произносит Кас.              Дин издаёт высокопарный звук и бормочет, немного истерично:              — Так тебе, блядь, и надо.              — Думаю, мне нужно поспать, — бормочет Кас.              — Я за тобой, — соглашается Дин, чувствуя себя расслабленным и совершенно измотанным в самом лучшем смысле.              Кас будто улыбается, когда тихо шепчет:              — Спокойной ночи, Дин.              — Эй, Кас, — шепчет Дин.              — Хм?              — Мы определённо это повторим.              — О, — Кас делает паузу, и теперь он точно улыбается, потому что он самодовольный засранец. — Хорошо.              — Спокойной ночи, Кас, — бормочет Дин, закрывая глаза. Воцаряется продолжительная тишина, и глаза Дина снова открываются, вглядываясь в темноту. Он сглатывает. После некоторого молчаливого раздумья он переворачивается, прижавшись к боку Каса и облокотившись на изгиб его руки. Медленно, нерешительно, он поднимает руку и кладет её на то место, где, по его представлениям, находится сердце Каса. Он трижды легонько постукивает пальцем по нему, его собственное сердце колотится в ожидании.              Я люблю тебя.              Кас знает. Всегда знает. Он хмыкает, довольный, и зарывается лицом в волосы Дина.              — Спокойной ночи, Дин. Я тоже тебя люблю.