***
Однажды в бар заходит Клэр, а секунду спустя в дверях появляется Кайя. Они выглядят старше, чем Дин когда-либо знал их, скорее взрослыми, чем молодыми, как ни странно. Как только Донна видит их, она вскакивает со своего места, чуть не сбив при этом Бобби. — Нет! — задыхается она, бросаясь вперёд. — Уже? Что случилось? Раньше Джодс?! Клэр и Кайя обмениваются взглядами, когда Донна сгребает их в кучу — маленькое и очень крепкое групповое объятие, которое выглядит даже болезненным. Так странно видеть девушек настолько изменившимися — кажется, что им около тридцати, что для Дина является невозможным понятием. Он догадывается, что они были даже старше, чем выглядят сейчас, когда умерли — такое представить ещё сложнее. — Это был просто несчастный случай, Донна, — бормочет Кайя, отстраняясь. — К тому моменту мы уже думали о том, чтобы уйти на пенсию, но окончательного решения принять ещё не успели. Клэр фыркает. — Похоже, всё решили за нас. Господи, Джоди будет вне себя от злости, когда поднимется сюда. Дин тоже. Дин удивлённо вздрагивает при звуке своего имени и удивляется ещё сильнее, когда понимает, что речь идёт вовсе не о нём. Точно, его племянник — крестник Клэр. Странно. Чертовски странно. — Ты только что появилась? — спрашивает Донна, вздыхая. — Вроде того, — неловко бормочет в ответ Кайя. — Это было странно, — Клэр гримасничает. — Я поговорила с родителями. Воссоединение с семьёй, всё такое. В основном всё прошло гладко… пока не появилась Кайя. Мне никогда никто не говорил, что любить вагины — это грех, до моей матери. Боже, Донна, ты могла бы предупредить меня. Дин сочувственно морщится. — Ну, будь это и впрямь грехом, ты горела бы в Аду, верно? — Донна цокает языком, покачивая головой. — Не обращай внимания, наслаждайся тем, что делает тебя счастливой. Как вы обе оказались здесь? — Ну, Клэр — в присущей ей эффектной манере — сказала своей матери, что… эм… — Кайя бросает взгляд на Клэр, прочищая горло. — …что ей повезло, что я не появилась на Небесах раньше, так как я часто рисковала задушить себя между ног Кайи, — сухо говорит Клэр, выгнув бровь. Кайя кашляет. — Да, это. В итоге мистеру Новаку пришлось отвести жену в дом, чтобы она успокоилась, и он сказал, что мы должны как-нибудь зайти на ужин. Клэр просто украла его машину и повезла нас… в никуда, а потом мы оказались здесь. — Кстати об этом, — спросила Клэр, сузив глаза. — «Здесь» — это где? — Это «Mothership», — говорит Дин, поднимая брови, когда Клэр и Кайя синхронно вскидывают головы. — Бар. Мой и Каса. Клэр моргает и переводит взгляд на него, затем тихонько смеётся. — Будь я проклята. Дин Винчестер во плоти, мать его. — Не жив, но здоров, — ухмыляется Дин. — Серьёзно? Ты назвал свой бар «Mothership»? — спрашивает Клэр, удивлённо отодвигаясь. Она бросает на Бобби быстрый взгляд, затем прислоняется к барной стойке, а Кайя опускается на стул рядом с ней. — Отсылка к Led Zeppelin, — защищаясь, говорит Дин, доставая пиво из кулера и протягивая ей. — Кас не возражал. — Ты сказал, что это и его бар тоже? — Клэр оглядывается по сторонам, раскачиваясь на локтях вперёд-назад. — Где же он тогда? — Прогуливает, — бормочет Дин. — Сэм украл его и Джека, поэтому я украл Эйлин. Она сейчас отсыпается в подсобке, так что мне выпала не самая завидная участь. Я могу позвонить ему, если хочешь. — Нет, всё в порядке, — говорит Клэр, махнув рукой. — Ты можешь разбудить Эйлин. Было бы здорово её увидеть. Прошло столько времени. Кроме того, думаю, она хотела бы знать, чем занимается её сын. — Пошёл по стопам своего тезки? — спрашивает Дин. Кайя морщит нос. — Ты даже не представляешь. Дин улыбается, качает головой и уходит, чтобы найти угол, где свернулась калачиком Эйлин. За спиной он слышит, как Клэр говорит предположительно Бобби: «У тебя проблемы с глазами, старик?», на что Бобби сурово гаркает: «Кого ты назвала стариком?!» Узнав, что Клэр и Кайя здесь, Эйлин практически вылетает из подсобки, чтобы обнять их. Они общаются на языке жестов, который Дин понимает лишь отчасти. Эйлин, Кас и Сэм учат его в свободное время и когда у них есть настроение, но сейчас женщины говорят так быстро, что он едва поспевает за их движениями. Дин достаёт телефон и всё равно пишет Касу. Какие бы новости ни были у Клэр и Кайи о Дине-младшем, они, очевидно, настолько шокируют, что Эйлин задыхается и судорожно машет руками в сторону Дина. Он понятия не имеет, чего она добивается, пока Эйлин не подаёт знак, что хочет выпить — тогда он спешит принести ей крепкий напиток на случай, если ей сейчас не нужно утешение в виде воспоминаний, а вместо этого она хочет напиться. По объёму сделанного Эйлин глотка Дин догадывается, что так оно и есть. Вскоре после того, как сообщение Касу было отправлено, в баре внезапно возникает Джек, не воспользовавшись чёртовой дверью, как его учили. Но сейчас Дин меняет гнев на милость, потому что Джек просто сияет, когда появляется рядом с Клэр. Он пребывает в полном восторге, что, возможно, не очень уместно — учитывая, что Клэр мертва и всё такое — но все жё. — Привет, — здоровается Джек и привычно, немного неловко машет рукой. — И тебе не хворать, Бинсток, — Клэр протягивает кулак, чтобы ударить его по руке. — За столько лет ты не удосужился найти время, чтобы ответить на мои сообщения? Секунда, и Джек выглядит раскаявшимся, его взгляд грустнеет, а плечи опускаются. — Я хотел, но не мог вмешиваться. Мне очень жаль. — Не вешай нос, — уверяет его Клэр, закатывая глаза. — Так уж и быть, не стану надирать тебе задницу. Дин с лёгким интересом наблюдает, как Клэр, Джек и Кайя устраивают своё собственное воссоединение в миниатюре. Бобби ворчит, и Дин со смехом протягивает ему ещё один бокал. Донна и Эйлин отходят чуть в сторону, обсуждая друг с другом, что же такого скандального учинил Дин Винчестер живого сорта. Чуть позже в бар входят Сэм и Кас, и Дин с любопытством смотрит на них. Он наблюдает за тем, как Кас с удивлением замирает при виде Клэр, несомненно принимая во внимание изменения — морщинки от улыбок, новые шрамы, рост чуть выше, длинные волосы, она просто… старше. Кас на секунду выглядит таким изумлённым, что Дин готов рассмеяться. Кайя замечает его первой и говорит: — Клэр. — Что, милая? — Клэр переключает внимание с Джека в направлении, куда указал ей кивок Кайи. При виде Каса она моргает, затем фыркает. — Неужто это источник всех моих проблем с недостатком отцовского внимания пришёл исцелить меня от них? Разве не отрада для моих утомлённых глаз? — Клэр, — приветствует Кас с улыбкой, — ты выглядишь… прекрасно. — Я мертва, — категорично заявляет Клэр. — Никогда не выглядела лучше. Я встретилась со своим отцом, знаешь? Вы двое смотритесь очень по-разному, чтобы быть… ну, одинаковыми. Кас хмыкает. — Мы не одинаковые. После воскрешения это тело стало моим собственным. Я выгляжу как я, потому что я — это я, а не Джеймс Новак. — Ты массивнее его, — замечает Клэр. — Я прошёл через множество сражений. — Справедливо. Они оценивают друг друга в течение ещё одного долгого момента. Точнее, Клэр оценивает Каса. Кас, с другой стороны, просто с нежностью смотрит на Клэр. Это начинает делать очень забавные вещи с сердцем Дина. Отцы, понимаете? Особенно хорошие. Это так трогает его. Господи, мать твою, у него столько проблем. В конце концов, Клэр, похоже, приходит к решению своей маленькой дилеммы, потому что она резко кивает и подходит к Касу, чтобы заключить его в объятие. Это очень мило. Дин совершенно уверен, что Клэр заставит его проглотить собственные зубы, если он скажет это вслух, потому он этого не делает. Казалось, Клэр может представлять собой нешуточную угрозу. После этого начинается суета — Сэм воссоединяется с Кайей и Клэр, кругом объятия, Эйлин уже на пути к тому, чтобы основательно напиться, а Сэм выглядит откровенно встревоженным, когда Кайя признаётся, что им есть что сообщить о его сыне. Когда несколько минут спустя выясняется, что Дин, который не на Небесах, находится на ускоренном пути в Рай, потому что по традиции он облажался и заключил дурацкую сделку, Дин стонет и говорит: — Господи Иисусе, все Винчестеры идиоты. — И не говори, — угрюмо кивает Эйлин, делая очередной глоток из своего стакана. Сэм только вздыхает, потирает рукой переносицу и качает головой. — Это было ради Каса, верно? Его Каса, я имею в виду. — А ради кого ещё? — сухо спрашивает Кайя. — Все Дины Винчестеры идиоты, — уточняет Эйлин, положив подбородок на руку. — Ну спасибо, — отвечает Дин ровным тоном. Он даже дублирует это жестом, немного отрывисто, чтобы донести свою мысль. Эйлин отмахивается от него. — А Кас знает? — тихо спрашивает Сэм. Клэр фыркает. — Кас ни черта не замечает. Он всё ещё называет Дина своим братом и притворяется, что все их жесты друг другу ничего не значат. Если бы только Гарт был здесь. Или там. Гарт знал бы, что делать. — Это очень странно, — комментирует Кас. — Мне можешь не рассказывать, — бормочет Дин. Кайя игнорирует их обоих, грустно улыбаясь Сэму. — Мы планировали убедить его объясниться с ним, но Дин такой же упрямый, как и ты. Очень сомневаюсь, что он признается Касу без нашего вмешательства и поощрения. Алекс помогает с делами из больниц, но я не думаю, что он скажет ей. Пейшенс заботится о собственных детях, так что маловероятно, что Дин пойдёт к ней. У Джоди дела шли не лучшим образом, если быть честной. Она… она очень стара. — Как, чёрт возьми, эта женщина пережила стольких людей, — выдыхает Клэр. — Я люблю её, но она практически кашляет пылью. — Если она переживёт нас всех, ты будешь должна мне двадцатку, — говорит ей Кайя, словно напоминая о старом соглашении. Их чувство юмора странно болезненное, но Дин может его понять. Клэр сосредотачивается на Дине. — Знаешь, Дин использовал вашу с Касом историю, чтобы извлечь урок для своей ситуации с его собственным Касом. Он думает, что все Касы и Дины прокляты. — Что? Почему? — лопочет Дин. Сэм кашляет. — Потому что я, возможно, сказал ему, что вы с Касом были влюблены, когда ему было лет пять. Я пытался объяснить, почему Каса называют дядей Касом, если он не мой родной брат, и это вырвалось, а потом мне пришлось объяснить, что на самом деле вы не были вместе, а просто очень любили друг друга. Так что, я думаю, это как бы… э-э… устоялось. — Ладно, наш эпический роман был ещë и ахуительно трагичным, как скажешь. Но ведь на Небесах всё иначе, правда? Я пришёл к нему в первый же день, — говорит Дин. — Серьёзно? — удивлённо спрашивает Клэр. — Я думала, у тебя займёт по меньшей мере три дня, чтобы до тебя дошло хотя бы то, что ты скучаешь по нему. Чёрт. — Как бы мне хотелось сказать Дину об этом, — бормочет Кайя, вздохнув. — Мой сын мог бы стать прекрасным психологом. Он поступил в колледж для этого, — грустно вздыхает Сэм. Клэр хватает коробочку с соком Джека и поднимает её, словно произносит тост. — Самый всесторонне развитый охотник, которого я когда-либо знала, Дин Винчестер. А тот, кто был до него, самый отмороженный. Бобби разражается смехом, а Дин хмурится. Остаток дня проходит в том же русле. Клэр и Кайя получают основную информацию о Рае и сходятся на том, что позже запрыгнут в угнанную машину, чтобы найти свой дом. Они понятия не имеют, как он будет выглядеть, потому что, очевидно, они жили в Бункере, как и несколько других охотников, включая следующее поколение Сэма, Дина и Каса. Это немного странно, но Дин испытывает внезапную гордость, узнав об этом. Появляется Гарт и узнаёт о махинациях своих сыновей-близнецов. Это заставляет его почесать голову и поинтересоваться, чем, чёрт возьми, занимается его дочь, на что Кайя отвечает, что она просто носится вокруг них, пытаясь убедиться, что её младшие братья, Сэм и Кас, не наделают глупостей. Очевидно, от Дина она этого никак не ожидала. Дин оставляет Клэр за главную на коктейлях, ни капли не удивившись, что она умеет делать напитки. Девушка соглашается дать Джеку несколько уроков, но в основном она просто флиртует с Кайей и бесстыдно намекает ей на то, что собирается разложить её на барной стойке. В конце концов, Дину приходится прекратить это дерьмо, потому что его бар очень стильный, и единственные люди, которые занимаются здесь чем-то хотя бы отдалённо сексуальным, — это он и Кас. На самом деле вслух он не говорит этого, но всё же. Бобби и Клэр затевают что-то вроде ворчливо-брюзжащей войны, в процессе которой они напоминают двух стариков, встретившихся в переулке и шипящих друг на друга. Это уморительно. Эйлин сильно напивается, сокрушаясь о глупости своего сына, а Сэм проводит много времени, положив голову ей на плечо и тяжело вздыхая. Донна делает всё возможное, чтобы развеселить их. Кас проводит время с Джеком и Клэр и, кажется, рад просто поговорить с ними. Однако, в конце концов, они в основном просто выбивают его из колеи, будучи маленькими засранцами в совершенно разных проявлениях. Джек со своей серьёзностью. Клэр с её сарказмом. Кайя, кажется, сочувствует Касу, а потому время от времени втягивает его в разговор, одаривая его маленькими улыбками, и на краткий момент ему кажется, что над ним не стебутся два человека, за которых он чувствует большую ответственность. А Дин? Ну, Дин просто сидит и греется в окружении семьи. В данный момент здесь не все. Нет Чарли, Джо, Эллен, Кевина, Руфуса, Адама. Но это неважно, поскольку он, скорее всего, увидит их завтра или послезавтра. Ему просто приятно наслаждаться настоящим и тем, что ждёт его завтра. Этой свободой смотреть в будущее. У Дина впереди Вечность, но это его не пугает. Благодаря этим людям, которые сейчас здесь с ним, и тем, которых тут ещё нет. Всё хорошо. Всё действительно хорошо. И всё же Дин думает о своих маме и папе. Он не видел родителей с момента «Званой Катастрофы», как он окрестил тот ужин в своём воображении. Сэм признаётся, что недавно у него был разговор с Мэри, который многое прояснил, и что она упомянула, что они с Джоном решали какие-то проблемы, и что она спрашивала, как ей связаться с Дином. Она не может, вот в чём дело. Кас говорит, что у неё получится найти его, когда Дин будет готов её принять. Может быть, всё дело в сегодняшнем дне — в появлении Клэр и Кайи, подарившем Дину представление о некоторых аспектах земной жизни, которые ему не удалось испытать, в том, как спокойно он стал проявлять свою привязанность к Касу с тех пор, как справился со своими проблемами; возможно, в том, что у него было время расслабиться, зная, что он может провести Вечность, никогда больше не видя своих родителей, если захочет. Вот только на самом деле он этого не хочет. Быть может, именно поэтому когда они с Касом возвращаются домой ближе к вечеру, Мэри ждёт его там. Дин замечает её стоящей на берегу озера, руки спрятаны в карманах. Она слышит хруст гравия под колёсами Детки и оборачивается на звук, после чего просто… ждёт. Дин смотрит на неё некоторое время; Кас тянется, чтобы коснуться руки Дина, и просто сжимает его ладонь, затем выходит из машины и исчезает в доме. Через некоторое время Дину удаётся заставить себя выйти из Импалы. Мэри безмолвно наблюдает за его приближением, когда он проходит мимо неё, чтобы опуститься на край причала, его ноги покачиваются над спокойной водой. Она просто подходит ближе к Дину и опускается рядом, вздыхая. — Здесь очень красиво, — говорит Мэри. — Тебе стоит взглянуть на это место в сумерках, — тихо отвечает ей Дин. — Здесь появляются светлячки и освещают всё вокруг. Одна из лучших идей Каса. — Не сомневаюсь, — Мэри на некоторое время замолкает, и тишина прерывается лишь плеском воды, журчанием озера. Вдруг она глубоко выдыхает. — Я каждый день сажусь в машину и отправляюсь в путь, пытаясь добраться до тебя, но впервые я оказалась где-то только сегодня. — У меня такое чувство, что бóльшую часть своей жизни я каждый день ездил на машине, чтобы добраться к тебе, но ты уже была мертва, — отвечает Дин и тут же жалеет о сказанном. Чёрт, он не хочет поднимать тему. Какого хрена он это сказал? Чёрт, чёрт, чёрт. — Прости, это было… я не должен был этого говорить. Как-то нехорошо получилось. Извини. — Да, — просто отвечает Мэри. — Сэм сказал, что ты не хочешь говорить об этом, ни о чём из этого. Это правда? — Да, я бы не хотел, — признаётся Дин. Мэри кивает ему. — Ты не обязан говорить мне, Дин, но если ты… если ты когда-нибудь захочешь, знай, что ты можешь. Только… я прошу сказать мне одно. Когда я вернулась, почему вы никогда… почему никто из вас… — Ничего не сказал? — заканчивает за неё Дин. Он смотрит на Мэри, и она кивает, нахмурившись. — Потому что ты была мертва, а потом вдруг вернулась к нам, и это было… Я не знаю. Всё было так сложно, ты сама не хуже меня понимаешь это, но в то же время нам казалось, что всё это того стоило. Отец никогда не переставал любить тебя, мама. Тот Джон, которого ты знала, он всё ещё был… он сохранил свою любовь в какой-то части себя, но она стала такой извращённой и поганой… Всё, что случилось с нашей семьёй, это… один беспробудный кошмар. Наверное, мы просто не хотели, чтобы тебя втянуло в это дерьмо. — То, что он сделал с вами, нельзя оправдать. Я не позволю ему использовать меня в качестве козы отпущения за то, что он так обращался с вами, мальчики, — твёрдо говорит Мэри. Дин чуть улыбается. — Ты молодец, мама, но я думаю, что… не всё так просто. Ему действительно было нелегко, он через многое прошёл. Он просто… он непростой человек. — Ты боялся его? — шепчет Мэри. — Да, — выдыхает Дин. Мэри прочищает горло. — Я тоже боялась. Своего отца, я имею в виду. Он был грубым и никогда не сглаживал углы, точно как Джон. Охота, эта жизнь… ты знаешь, что она делает с человеком. Вот почему я никогда не желала подобного своим детям. Мой отец был полной противоположностью Джону, по крайней мере до тех пор, пока я не узнала об обратном недавно, и для меня это тоже непросто. Я люблю этого ублюдка даже сейчас. Полагаю, у тебя так же? — Он мой отец, — это всё, что может сказать Дин. Это всё, что он думает, когда мечется туда-сюда по поводу своих чувств к Джону Винчестеру. «Он мой отец, он мой отец, он мой отец». — Я заставила его найти Генри, — говорит ему Мэри. — Я заставила его поговорить с отцом. Дин моргает. — Правда? И как всё прошло? — Ну, ты знаешь своего отца. Лучше меня, очевидно. Джон был… ворчал, конечно. Он, кажется, не знал, что делать. Но Генри? Он был на седьмом небе от счастья. Он забавный человек. Немного несовременный, но очаровательный. Он постоянно шутил о том, как сажал Джона к себе на колени и баюкал его часами, о том, как в детстве Джон где-то откопал гель для укладки волос и пытался его съесть. Генри так напоминал мне Джона. — В этой семье проблема с отцами передаётся из поколения в поколение, да? Должно быть, это фишка Винчестеров. К счастью, Сэм нарушил традицию. — Да, ну, мне кажется, Джон понятия не имел, что у него есть какие-то проблемы, связанные с его отцом, — мягко говорит Мэри. — Он был очень тихим после возвращения от Генри. По правде говоря, с некоторых пор в нашем доме часто бывает тихо, если только мы не ссоримся. — Прости меня, — бормочет Дин. Мэри качает головой, на еë губах появляется едва заметная улыбка. — Это не твоя вина. Джон — гордец. — Я знаю. — Не только гордость мешает ему признать, что он был неправ, понимаешь? — Тогда в чём же дело? — спрашивает Дин. — За этим стоит нечто большее, чем признание вины в том, что он облажался в качестве отца, хотя я уверена, что от этого не легче, — Мэри вздыхает и смотрит на него. — Если он признает это, ему придётся признать, что он виноват во многих твоих и Сэма страданиях. Дело не только в том, что он не прав, но и в том, что ему придётся признать, что он причинил боль вам обоим, а он не хочет этого делать, потому что тогда ему придëтся понять, что он причинил боль двум людям, которых любит больше всего на свете. Дин сглатывает комок в горле. — У него несколько экстравагантный способ демонстрировать это. Кроме того, мы не пытаемся распять его за то, что он облажался. Думаешь, я не знаю, каково это — копать себе чёртову яму и понятия не иметь, как из неё выбраться? С Джеком было такое, что я… я никогда себе этого не прощу, даже если он меня уже простил. Но по какой-то грёбаной причине я нравлюсь парню и хочу быть рядом, так что я стараюсь стать лучше. Это всё, что я могу сделать. Я не собираюсь усугублять ситуацию, отказываясь от него, потому что я в дерьме из-за своих собственных тупых решений. Пока он хочет, чтобы я был рядом, я здесь. — Джон работает над этим, — говорит ему Мэри со вздохом. — Знаешь, он рассказал мне о многом. Почему он так много отсутствовал, следовал зацепкам, пытался поступать правильно. Он всё изложил, объяснил про охоту, про то, как он всё глубже и глубже опускался на дно. Пьянство, женщины, драки. Он этого не видит, но я знаю, что он понятия не имел, что, чёрт возьми, делает. Он не знал, как быть охотником, не с самого начала. Он даже не знал, как быть отцом, потому что у него его никогда не было. Мы вместе осваивали воспитание детей, и те первые четыре года… Не всё было гладко и легко, но мы думали, что у нас всё хорошо. Мы были счастливы. А потом всё просто рухнуло. — Да, обычно так и происходит, — Дин пожимает плечами, когда она хмурится на него. — Что? Мне должно быть жаль его или тебя? Я имею в виду, что да, мне жаль, но это была и моя жизнь. Я помню её. Я помню тебя, мама. И его. Мой мир рухнул в одночасье, когда мне было четыре года, и потом это никогда не прекращалось. — Ты прав, — тихо соглашается Мэри, глядя на него, её глаза слегка блестят. — Ты прав, и мы не можем это исправить. Никто из нас. В этом вся суть. Джон не в состоянии ничего исправить. Он не знает, что делать. — Нам с Сэмми не нужно, чтобы кто-то из вас что-то исправлял. Вы не можете. Ты просто не можешь, — огрызается Дин, рассекая рукой воздух. — Что было, то было. Мы справились с этим, забили гвоздь в крышку. Я позаботился о Сэме. Я заботился о себе, как мог. Вы с папой — не самое худшее, что с нами случалось. Может, самое сложное, может, самое разочаровывающее, но не более того. Мы справлялись и с худшим, поверь мне, так что… исправлять это? Нет. Никогда. — Так почему я здесь? — спрашивает Мэри, жестом указывая на озеро. Её голос мягок, осторожен, она звучит неуверенно. Она звучит испуганно. Она сожалеет. — Ты по-прежнему моя мама, — бормочет Дин, со вздохом глядя на воду. — Я не говорю, что у нас должна быть идеальная маленькая семья, но было бы здорово начать с чего-то простого. С пирога, например, или ещё с чего-нибудь. Не знаю. Просто попробуй. Всё, что тебе нужно сделать, это попробовать. Это всё, что мне нужно. Мэри резко вдыхает, её маленькие руки сжимаются в кулаки на коленях. После долгого момента она выдыхает с дрожью и говорит: — Очень трудно почувствовать, что я заслуживаю этого шанса. Кажется, меня невозможно простить. — Дело не в тебе, — говорит Дин. — Слушай, я не могу говорить за Сэма, но я делаю это не ради тебя. Я делаю это ради себя. Дело не в том, чего ты заслуживаешь; дело в том, чего заслуживаю я, и в этот список определённо входит шанс проводить время со своей матерью. Если я захочу появиться и сесть рядом с тобой, чтобы просто… я даже не знаю, чтобы что угодно, тогда я должен иметь возможность сделать это. Сэм должен иметь такую возможность. У нас должна быть такая свобода. — Если это то, чего ты хочешь, — шепчет Мэри, серьёзно глядя на него, удерживая его взгляд. — Я хочу этого. В любое время, Дин. Пожалуйста, в любое время. Дин поджимает губы. — А отец? — К нему это тоже относится? — С ним всё сложнее, чем с тобой. — Я знаю. — В этом нет смысла, не так ли? Пока я с Касом… Лицо Мэри приобретает странное выражение, её глаза сужаются, затем она морщится. — Я не знала, что у него будут проблемы с тобой и Кастиэлем. То есть, я не буду тебе врать, Дин. Я была удивлена, когда впервые встретила его и увидела вас вместе, но ты… ты напомнил мне меня, напомнил мне то, что я чувствовала к твоему отцу. — Так, подожди, — Дин нахмурился. — Что это вообще значит? Ты сразу всё поняла? — С того момента, как он обнял тебя на моих глазах, — говорит Мэри с улыбкой. — Раньше я была… можно сказать, что я была из тех, кто закатывает глаза и насмехается над любыми проявлениями привязанности, когда была моложе. Когда я росла так, как росла, в том обществе, прикосновения обычно не были чем-то… долгожданным. Но с твоим отцом я не могу не… расслабиться, понимаешь? Это кажется таким нужным, правильным, и даже когда я закатывала глаза каждый раз, когда он прикасался ко мне, ещё до того, как я была беременна тобой, я всё равно как бы погружалась в это. Так же, как ты делаешь это с Кастиэлем. Кажется, ты даже не осознаёшь, что делаешь это. Я увидела его и сразу поняла, потому что это была… ну, это была я. Дин пристально смотрит на неё, затем издаёт немного нелепый смешок и качает головой. — Хм. Ты же знаешь, что мы с Касом не были… мы никогда… — Правда? — Мэри смотрит на него в замешательстве, её брови нахмурены. — Серьёзно? Никогда? — Нет, по крайней мере, пока не оказались здесь. Засранец признался мне в любви, а потом просто умер у меня на глазах. — Ауч. Ну и дела. — Да. — Ну, о твоём отце я бы не волновалась. — Смешно, — говорит Дин. — Смешно, мам. Что, папа теперь внезапно припал к поддержке геев? — Я долго говорила с ним об этом, — тихо отвечает Мэри. Она смотрит на Дина с грустной улыбкой. — То, как мы росли, то время, в которое мы росли… оно было не самым завидным для людей вроде тебя, знаешь? «Люди вроде тебя» стучит в голове Дина, теряя всякий смысл. Такие, как он. Он — часть чего-то. Как будто входит в маленький клуб, или что-то вроде того, но такой, где другие, не входящие в него, могут тебя ненавидеть. Это так странно, потому что Дин не чувствует себя иначе, чем раньше. Он вообще ничем не отличается от других, за исключением психологических проблем. Он надевает ботинки по очереди, как и все остальные, так сказать. Что, только потому, что ему теперь открыто нравится член, он вдруг изменился? Он вдруг стал «другим»? Но, в то же время, он понимает, что она имеет в виду, на что намекает. Он тоже рос во время, когда это было нелегко, особенно с тем воспитанием, которое давал ему Джон, когда всё же находил время уделить внимание детям. Дин даже верил в это какое-то время, и, возможно, именно тогда ненависть к себе стала его второй натурой. Сэм никогда не покупался на это. Влияние Дина? Возможно. А может быть, Сэму всегда было суждено быть хорошим человеком. Его шутки на протяжении многих лет, как бы ни были они оскорбительны, меркли по сравнению с шутками Дина. Он никогда не позволял себе выражаться так, как Дин. Он всегда жил по принципу «живи и давай жить другим». Поэтому Дин просто сказал: «Я знаю», и оставил всё как есть. — Но, — продолжает Мэри, — Джон пережил момент грубого пробуждения, когда я упомянула ему о паре раз, когда я валялась на сене с девушками, о которых он и мечтать не мог. — Что?! — восклицает Дин, потрясённый. Мэри улыбается ему, в её глазах появляется искорка. — Ты не первый Винчестер, которому нравятся и те, и другие, милый. — Ты, должно быть, шутишь. — И в мыслях не было. — Ни хрена себе, — выдохнул Дин, глядя на неё распахнутыми глазами. — И ты рассказала папе? Что он… — Возможно, для тебя это далёкое понятие, но твой отец не из камня высечен. Я сказала ему, что если он не в ладах с тобой, то он не может быть в ладах со мной. Ему пришлось задуматься об этом. Он думает, что у мужчин всё иначе, но на самом деле это не так. Я не собираюсь вдаваться в подробности, но, в общих чертах, я сказала, что он и пальцем меня не тронет, пока мы не познаем радости… как это называется? — Мэри щёлкнула пальцами, прищуриваясь. — Мне пришлось спросить Чарли. Она знала, о чём я говорю. Пеггинга? Глаза Дина выпучиваются. — Так, стоп, блядь, остановись. Нет, спасибо. Я ни хрена не хочу знать. Я скорее предпочту, чтобы отец оставался яростным засранцем до конца вечности, тому, чтобы слушать всё, что ты собираешься сказать. Без обид. Но, эм, нет. Просто… нет. — Справедливо, — говорит Мэри, губы подрагивают в улыбке. — В любом случае, я измотала его. Ему всё ещё не нравится Кастиэль, хотя я понятия не имею, почему. Кастиэль замечательный. Но я заставила его признать вслух, что то, что тебе нравится, ничего не меняет, и что то, что ты надрал ему задницу, заслуживает уважения. — Он сказал, что Кас держит меня за яйца, но мама… — Дин наклоняет голову в её сторону, слегка приподнимая брови. — Похоже, он проецировал. Мэри улыбается ему. — Дин, милый, я всегда держала твоего отца за яйца. Я люблю его, ты знаешь. Сейчас я в такой ярости, что могу убить его, но я всё равно люблю его. Я бы сама утащила его в Ад, чтобы Кастиэлю не пришлось это делать, если бы он не выказывал потенциала к изменению, хотя, чтобы ты знал… не знаю, когда… я не могу назвать тебе временные рамки, но однажды он одумается. — Я даже не знаю, хочу ли я этого. — Я тебя не виню. — Если он захочет… — Дин делает вдох и медленно выпускает его. — Ну, я думаю, время покажет. — Наверное, ты прав, — тихо соглашается Мэри. Они погружаются в комфортную тишину, оба смотрят на воду, наблюдая, как ветер пускает по озеру мелкую рябь. Никто из них не произносит больше ни слова, но Дин и не думает, что им это нужно. Этого достаточно. Иногда «достаточно» — это всё, что ты получаешь.***
Проходит несколько месяцев, прежде чем Дин снова видит своего отца. За это время на Небесах появляется Джоди. Она воссоединяется со своим родным ребёнком, а также со своими обретëнными непутëвыми детьми. Донна целует её в губы прямо на глазах Бобби и мёртвого мужа Джоди, а Джоди язвительно представляет её как свою лучшую подругу. Волнение Донны просто восхитительно, и Дин вопросительно смотрит на Клэр. Клэр просто качает головой, так что… Джоди и Донна не вместе. Донна просто счастлива видеть свою лучшую подругу. В это же время Дин приглашает Чарли, Джо и Эйлин к себе домой, выгнав Каса и попросив его провести время с Сэмом. Каким-то образом Клэр и Кайя тоже оказываются в доме, и Дин терпит, когда все они называют их мероприятие чёртовой пижамной вечеринкой. Но это весело. Они едят попкорн и смотрят фильмы. Эйлин заставляет Дина подвести брови — ему это не нравится, хотя он нехотя признаёт, что это довольно сексуально, а Джо считает это уморительным. Около двух часов ночи Чарли решает, что хотела бы проколоть ухо — верхнюю часть, хрящ, — и Клэр делает это с помощью кусочка льда и чёртовой швейной иглы. Кайя засыпает первой, и она делает это на плече Дина, пуская на него слюни. В целом, ночь проходит просто замечательно. Но в какой-то момент свет гаснет на целый час. В Раю в целом просто темно. Дин понятия не имеет, что происходит, и узнаёт только на следующий день, что Сэм и Кас каким-то образом умудрились ненадолго вызвать такой хаос, что нарушили структурную целостность Небес, погрузив всё это место во тьму. Тогда Дин заключает, что Касу и Сэму больше никогда не должно позволяться быть представленными самим себе. Где-то в эти несколько месяцев Дин также впервые начинает отсасывать Касу. Это довольно приятно, на самом деле. Небеса — высший класс, ведь он может просто пожелать не иметь рвотного рефлекса, так что Дину даже не нужно делать никакой работы: Кас сам трахает его рот, как посчитает нужным, а Дин вслушивается в его низкие стоны. А когда Кас кончает, он вынимает член ровно настолько, чтобы устроить беспорядок во рту и на языке Дина. Затем он начинает вылизывать это всë, и это так невыносимо горячо, что Дин почти просит Каса выйти за него замуж. Итак, десять из десяти, они определённо повторят это снова. Это не Док Холлидей из «Тумстоуна», но это даже лучше, так что Дин цветёт. В какой-то момент Дин просто… перестаёт думать о своём отце. Обида на него исчезает. Он отбрасывает её в сторону, сосредотачиваясь на хорошем во всём остальном. Люди появляются на Небесах по мере того, как время ускоряется или замедляется на Земле — Алекс, жена Гарта (Бесс) и сын Миссури (Джеймс) — приметные появления. Жизнь в Раю течёт своим чередом, и Дин наслаждается имеющейся у него свободой. С Мэри рядом всё становится легче. Она никогда не заводит разговор о Джоне, а Дин никогда не спрашивает. Время от времени она приносит ему пирог, и он настолько хорош, что Дину и в голову не приходит просить её остановиться. Всё по-прежнему сложно, как и всегда, но Дин не возражает, ведь они оба стараются всё изменить. День ото дня становится легче просто радоваться тому, что она рядом. Дин думает, что мог бы провести Вечность, занимаясь этим. Только этим. Это почти как если бы его отец просто умер. Вроде того, что было раньше, в странном смысле. Доходит до того, что Дин даже не особо злится по этому поводу. Если он никогда больше не увидит отца, что ж, пусть будет так. Но тут, ни с того ни с сего, появляется Джон. Правда, в самый неподходящий момент. Дин и Кас закрывают «Mothership», поэтому бар пуст. Вечер постепенно переходит в ночь, а они всё откладывают поездку домой, потому что у них небольшой спор из-за песни. Вы, блядь, угадали. В баре на заднем плане играет «Only The Good Die Young», и Дин до глубины души убеждён, что это — вина Каса, потому что сам он никак не может быть тем, кто хочет её слушать. Заканчивается тем, что они огрызаются друг на друга на протяжении всей песни, потому что, чёрт возьми, Дин её ненавидит. Вот только Кас не раз заставал его напевающим эту песню в душе, или во время готовки, или мытья Импалы, или когда он ни о чём особо не думает, и поэтому Дин явно не ненавидит её, уверен Кас — Дин же, в свою очередь, настаивает, что это не его вина, песня просто очень приставучая, и тогда Кас щурится на него и делает очень наводящий комментарий о супружеской ссоре, и к тому времени, как песня сменяется чем-то из репертуара Бруно Марса — это определённо Кас, — Дин прижимает Каса к барной стойке, и они глупо целуются. Разумеется, именно так их и застаёт Джон. Раздаётся грубое покашливание, которое Дин узнал бы абсолютно в любом месте и в любое время, и которое с этого самого дня будет преследовать его в кошмарах. От этого звука Дин испуганно отшатывается назад, поворачивает голову и шокированно смотрит на отца. На долю секунды он снова чувствует себя подростком, словно отец вот-вот надерёт ему задницу за то, что Дин в чём-то облажался. Прошла уже уйма времени, а присутствие отца всё ещё оказывает на него подобный эффект. Дину требуется нешуточное волевое усилие, чтобы взять себя в руки и не отойти от Каса, хотя сейчас это уже не имеет значения — Джон определённо имел удовольствие видеть их поцелуй. — А, — выпаливает Дин. — Папа. Только это. Папа. Это сказано таким тоном, с каким говорят о смертоносной силе, способной разрушить всё на своём пути. Простой и понятный ужас. Дин не хочет бороться с отцом. Он может, теперь он это знает. Он сделает это, если придётся. Он просто… не хочет. Джон смотрит на него с прищуром, но затем отрывисто кивает и хрипло бормочет: — Дин, — наступает долгая пауза молчания, затем: — …Кастиэль. — Что ты, э-э, здесь делаешь? — осведомляется Дин, поднимая брови. Кас точно не собирается приветствовать Джона. Он сучонок. Дин его очень любит. — Я… — Джон запинается. Желвак в его челюсти дергаётся. Он стоит очень неподвижно, а затем выпрямляется, становясь будто ещё выше, чем прежде. Его взгляд переходит с Дина на Каса и задерживается там. — Я не встану на свои грёбаные колени, но… — он снова запинается. Кажется, он не знает, с чего начать. Дин понимает, в кого у него трудности с выражением эмоций вслух. Тем не менее, он не собирается облегчать отцу задачу. Джон редко облегчал ему жизнь, в конце концов. — Но? — Но, — соглашается Джон. Он поднимает руку, чтобы почесать пальцами бровь. — Чёрт возьми, сначала мне нужно выпить. — Принеси человеку выпить, Кас, — говорит Дин, постукивая Каса по бедру. Кас щурится на него, но Дин выдерживает его взгляд, поэтому он отстраняется, нахмурившись. Кас буквально вскакивает за барную стойку, каждый сантиметр его тела — бешенство. Он собирается разрушить мир Дина до основания после того, как всё это закончится. С напитком в руке Кас приближается к Джону без тени страха и протягивает ему бутылку. Джон колеблется лишь долю секунды, только и всего. Он принимает пиво, откупоривает крышку и делает большой глоток. После этого он вздыхает. — Продолжай, — говорит Кас, выгнув бровь. Джон на секунду выглядит так, будто только что проглотил что-то очень кислое, но затем выражение его лица выравнивается. Он не смотрит на Дина. Он смотрит на Каса, и продолжает смотреть на Каса, когда говорит: — Единственный человек, к которому я готов относиться как к ангелу — это моя жена, но мне сказали, что я могу относиться к тебе с уважением, которое ты заслужил тем, что был рядом с Сэмом и… Дином. Так я и собираюсь поступать. — Мне всё равно, — прямо говорит Кас. — Я знаю, — говорит Джон, затем кивает в сторону Дина, — но ему не всё равно, так что с этого момента я буду терпеть тебя до зубовного скрежета. В конце концов, могло быть и хуже. Кас задерживается на мгновение, затем тонко улыбается. — Я верю, что ты способен на большее. — Ты дожимаешь. — Кто-то должен. Дин не станет. Старайся лучше, или уходи. Джон скрежещет зубами, но потом делает глубокий вдох и произносит: — Спасибо тебе, о святой ангел, за то, что делаешь моего сына очень счастливым. — Я действительно делаю его счастливым, — соглашается Кас, заметно самодовольный. Видимо, он решает, что этого достаточно, потому что в следующее мгновение он отходит назад и встаёт рядом с Дином, чуть-чуть слишком близко, как всегда. — Моя очередь? — спрашивает Дин, прочищая горло. — С чего ты хочешь, чтобы я начал? — бормочет Джон. Дин окидывает его долгим взглядом, потом фыркает и качает головой. — Если бы мы собирались пройти по всему списку, разговор занял бы вечность. У меня нет на это времени. Извинись и иди заниматься своими делами. Мне, честно говоря, уже наплевать. — Я могу просто уйти, — предлагает Джон. — Дверь прямо за твоей спиной, — кивает Дин. Когда ноздри Джона раздуваются, Дин вздыхает. — Слушай, папа, если ты чего-то сильно хочешь — ты работаешь над этим. Ты сам меня этому научил. Было бы здорово, если бы ты был рядом, но меня не убьёт, если тебя не будет. Я прожил бóльшую часть своей жизни без тебя, и я могу продолжать это делать. Или я мог бы потягивать пиво со своим отцом время от времени. Решение за тобой, потому что я в состоянии обойтись и без этого. Джон смотрит на него, почти изучая, будто подвергает переоценке то, что знал в течение долгого времени. Дин практически видит, как в голове его отца смещается и меняется схема представлений о сыне, превращаясь в нечто совершенно иное. Это странно — улавливать уважение, которое на мгновение мелькает в глазах Джона, но Дин это видит. Впрочем, ему уже всё равно, так или иначе. Дину не нужно уважение отца. — Несмотря ни на что, — говорит Джон, — ты оказался хорошим человеком, Дин. И, если уж на то пошло, мне… мне действительно жаль. Дин долго размышляет над этим. Это хорошо. Слишком мало, слишком поздно, но приятно. Он рад это слышать; он мог бы обойтись и без этого, он обошёлся, но всё же это приятно. Спустя целую жизнь невысказанных, сменяющих друг друга потребностей, которые он никогда не умел озвучивать, так странно чувствовать, что отец, который когда-то был нужен Дину больше всего на свете, теперь не нужен ему совсем. Боль в груди, вызванная осознанием, граничит с чувством бесконечного освобождения. — Приятно слышать, — наконец говорит Дин. Он обнимает Каса за плечи и кивает. — Нам уже пора домой. Зацепи ещё пива, если хочешь. Дин закрывает тему — это очевидно. Мгновение Джон колеблется, открывает и закрывает рот, потом кивает и берёт пиво, пока его сын выходит за дверь. Дорога домой проходит в молчании. Дин задаётся вопросом, будет ли он теперь видеть отца на постоянной основе. По крайней мере, в баре. Джон не сможет найти дом Каса и Дина, пока они оба не будут согласны на это, а Кас, скорее всего, никогда не будет. По сути, с баром та же история, только это более нейтральная территория. Касу будет всё равно, если Джон придёт туда — ему это может не нравиться, но он не станет этому препятствовать, особенно если Дин хочет, чтобы отец там был. Так что, по сути, он будет видеться с отцом только тогда, когда сам будет в настроении для этого. Не так уж плохо. Кас, что вполне предсказуемо, крайне возмущён тем, что Дин заставил его принести Джону выпить — хотя на самом деле никто не заставляет Каса что-либо делать. Просто Кас слаб в попытках сказать ему «нет» — Дин это понял, и, возможно, иногда он немного пользуется этой привилегией. Если бы Кас не был готов, он бы, по крайней мере, просто отказался — непокорное, очаровательное существо. Так или иначе, Дин рад, что Кас пребывает в таком настроении. Честно говоря, он на это рассчитывал. После всего случившегося сегодня Дин очень хочет, чтобы над ним немного поиздевались. Он хочет, чтобы Кас разрушил его на части, оттрахал до потери пульса — жёстко и основательно. Вывести Каса из себя только для того, чтобы заняться по-настоящему грубым сексом, после которого у него на следующий день останутся боли, — это, наверное, немного нечестно, но ведь Кас не в курсе. Он знает, что Дин специально ведёт себя определённым образом, чтобы вывести его из себя. Он позволяет Дину это делать, а значит, Кас вовсе не жертва обстоятельств, он — часть проблемы, независимо от того, насколько велики его голубые глаза или сколько раз за день он очаровательно наклоняет голову. Поэтому, когда Кас практически впихивает его в комнату и рычит: «Принеси человеку выпить?! Серьёзно, Дин? Ты знаешь, как я к нему отношусь», — Дин только и делает, что начинает снимать с себя куртку, сдерживая ухмылку. — Но ты всё равно принёс, — замечает Дин со знанием дела. — Я подумывал разбить бутылку об его голову. Тебе очень повезло, что я этого не сделал, — огрызается Кас. Дин театрально вздрагивает. — О, Кас, твоё желание покалечить моего отца так заводит. Прекращай говорить вещи в таком духе, приятель, я могу не выдержать. — Сейчас не время для твоих шуток, Дин. — Всё время мира — время для моих шуток, приятель. А теперь… ты сегодня вылезешь из этого дурацкого плаща, или так и будешь его носить? Потому что я не хочу, чтобы ты был в нём, пока мы занимаемся сексом. Это уже слишком, даже для меня. — Ты раздражаешь, — говорит ему Кас. — Я знаю, — Дин ухмыляется, стягивая с себя штаны. — Вытрахай это из меня. Губы Каса тут же размыкаются, зрачки расширяются так быстро, что это почти комично. Он резко вдыхает и, к счастью, принимается снимать плащ. Дин уже начал беспокоиться, что Кас действительно трахнет его прямо в одежде, просто чтобы доказать свою правоту. Это не самая странная вещь, которую Кас когда-либо делал, но Дин так любит его, что, вероятно, позволил бы ему. Кас едва успевает снять ботинки, носки, рубашку и брюки, как тут же бросается вперёд, чтобы пихнуть уже обнажённого Дина на кровать. Он маневрирует так, чтобы Дин оказался перед ним. Так они ещё не пробовали. Что ж, всё бывает в первый раз. На данный момент Дин готов на всё, что угодно, лишь бы это было с Касом. Из-за того, что Кас в ярости, он растягивает Дина не так мучительно медленно, как обычно. На самом деле, он делает это быстро и жёстко, немного торопится, ожог от этого настойчивый и странно новый. Они никогда раньше не делали это под таким углом: когда Дин стоит на коленях, зарывшись лицом в подушки, где он может притворяться, что у него есть хоть какое-то достоинство, заглушая свои стоны. Это удовольствие — боль, от которой Дин весь на иголках, шипит, выгибается и не может думать ни о чём вообще. Ему это нравится. В этом вся особенность секса на Небесах. Там есть боль, потому что Дин подсознательно хочет прочувствовать всю палитру ощущений, испытать их все до последней капли — даже те, что причиняют дискомфорт. Это делает процесс гораздо более реальным. Впечатляющим. Крышесносно приятным. У него немного кружится голова, когда Кас встаёт на колени позади него и толкается внутрь. Дин подготовлен, да, но Кас не особенно медлит с этим. Он даёт ему достаточно времени, чтобы приспособиться лишь минимально необходимо, удерживая Дина на грани между «О, да» и «Ах, блядь». Дин выкрикивает смесь того и другого с именем Каса, и Кас отвечает, хватая его за бёдра и втрахивая его в матрас. Сзади хорошо, решает Дин. Глубже. Кас не так сильно бьёт в ту точку внутри него, но ему и не нужно, чтобы наслаждаться происходящим. Жжение, почти изнурительный темп — всё это так чертовски хорошо, что Дин чувствует себя выжатым и измученным ещё до того, как они по-настоящему входят в раж. Есть что-то в этом ощущении заполненности, в этой боли, в неизбежности того, что Кас проникнет в него и разрушит изнутри, словно это его чёртова работа. Дин отчаянно цепляется руками за простыни и принимает всё, что выпадает на его долю, дыхание вырывается из его лёгких снова и снова, веки трепещут, рот приоткрыт, он задыхается, задыхается и задыхается. Кажется, он не может перевести дыхание. Происходящее будто преодолевает предел возможной яркости чувственных ощущений: то, как Кас трахает его, то, как Кас хватает его бедро рукой так сильно, что на нём остаются синяки, то, как Кас скользит другой рукой по изгибу спины Дина, пока не добирается до его головы и не вдавливает его в матрас сильнее. Они потеют. Дин чувствует это, когда Кас наваливается на его спину, грудь скользит и липнет, горячая и мощная. Дин чувствует себя так, словно его плавят и поглощают, будто Кас обхватывает каждый его дюйм и дожимает до той самой точки, которая существует лишь для этого ощущения, заставляющего Дина дрожать всем телом. Кас смещает руку с его головы, вместо этого переплетая свои пальцы с тыльной стороной ладони Дина. Дин стонет во всё горло и судорожно ищет свободной рукой свой член, и ему удаётся сделать, возможно, одно блаженное движение, прежде чем рука Каса покидает его бедро и хватает за запястье, отводя руку Дина в сторону. — Даже не думай, — Кас рычит, приказывает, его тон резок. — О, блядь, — выдыхает Дин, вздрагивая, его дыхание сбивается, когда Кас подтягивает его руку к себе и прижимает к кровати. Кас резко кусает его за плечо, продолжая трахать Дина жёстко и быстро. Этот ублюдок может быть чертовски многозадачным. — Не смей делать этого, пока я тебе не скажу. — Ладно, ладно, о Господи, — хрипло выдыхает Дин. Он не пытается повторить попытку, хотя очень хочет. После такого он совершенно уверен, что, коснувшись себя ещё хотя бы раз, он попросту потеряет сознание. Словно он в шаге от сильнейшего оргазма, который, Дин чувствует, приближается, но пока остаётся недосягаемым. Кас продолжает трахать его, держа за одну руку и сжимая запястье другой, и кусать его за плечи. Дин теряет рассудок. В конце концов, Касу не нужно ничего говорить. В этом нет смысла. Кас просто трахает его так долго и так последовательно, что нить реальности Дина обрывается. Он был на взводе всё это время, ощущая каждый дюйм удовольствия, которым его практически уничтожают, и тут Кас делает то, чего не делал никогда раньше. Эту штуку бёдрами, изгибаясь на пути внутрь, довольно жёстоко и невероятно хорошо. Всё тело Дина застывает, становится твёрдым, бёдра дёргаются в пространство впереди — он продолжает искать разрядку, даже не прикасаясь к своему члену. Это очень странно. Он поражён этим, и ощущение сжимается всё теснее, теснее, теснее, заставляя его буквально разрушаться от напряжения. — О-о, Боже мой, — хнычет Дин, его челюсть отвисает, когда всё, кажется, продолжает сжиматься, даже когда он пытается расслабиться. Он едва дышит. Кас резко выдыхает ему в шею, а потом просто, блядь, прикусывает её, как будто это не толкнёт Дина ещё ближе к краю. Но, в защиту Дина будет сказано, бёдра Каса тоже замирают, и он дёргается назад в считанные секунды, после чего кончает ему на задницу. Как обычно, Кас практически сразу же наклоняется, чтобы убрать всё ртом, его язык и зубы путешествуют по всему телу, пока Дин пытается отдышаться. Видимо, Кас не успел вынуть до конца, потому что он доводит свою уборку до того места, которое, как Дин раньше думал, может быть только местом, куда попадают пальцы и член Каса. Нет, видимо нет, потому что сейчас там определённо ещё и язык. У Дина не хватает мозгов даже попытаться вспомнить, что некоторые люди могут быть смущены этим — конкретно он, при нормальных обстоятельствах. Итак, Кас получает однозначный ответ — громкое и неоспоримое «да», и Дину даже не требуется произносить слова вслух. Он не знал, что и это тоже будет приятно, но это так. Очень, очень приятно. Он тянется назад, одной рукой впиваясь в плечо Каса, пытаясь убедиться, что он продолжает это делать, пытаясь попросить, чтобы тот действительно выложился по полной. Он весь дрожит, и это ощущение не идёт ни в какое сравнение со всем, что Дин испытывал прежде, но он так измотан и оттрахан, что немного отчаянно желает, чтобы это никогда не кончалось. Кас — лучший, честно говоря, потому что он откровенно попустительствует ему. Он всегда так делает. Он как бы просто даёт Дину всё, что тот хочет, даже в те моменты, когда Дин сам не знает, что именно ему нужно. Как сейчас. Прямо сейчас, когда язык Каса занимается самим настоящим непотребством. Дин не кончает снова. Он не твердеет. Он не может. Ему просто очень хорошо. Он почти плачет, когда Кас медленно отстраняется, и в любое другое время Дину было бы стыдно за подобное, но сейчас у него нет на это сил. Кас мягко отодвигает его бёдра в сторону, позволяя ему упасть, и Дин в оцепенении наблюдает, как Кас тщательно вытирает беспорядок, который Дин устроил на простынях, и слизывает всё с пальцев. Дин закрывает глаза, потому что если он будет смотреть на это ещё дольше, то просто умрёт. Через некоторое время мозг Дина снова включается, и первое, что он делает — это приоткрывает один глаз, чтобы обнаружить Каса, лежащего рядом и наблюдающего за Дином с искренне довольным выражением лица. Дин протягивает руку и хватает мягкий член Каса, потому что это чудо. Это грëбаное чудо. — Ты выглядишь очень расслабленным, — комментирует Кас, не моргнув и глазом, когда Дин прикасается к нему. — Так и есть, — улыбается Дин. — М-м. Хорошо, — говорит Кас, довольный. У Дина хватает сил оторвать руку от чудо-члена Каса и трижды коснуться его сердца. Пауза. Ещё три раза. Ещё одна пауза, потом ещё три раза. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». — Очень, очень сильно, — шепчет Дин. Кас хмыкает. — Я тоже тебя люблю.***
В следующий раз, когда Джон неизбежно снова выводит Дина из себя, Дин использует свои отношения с Касом. Джон, как и было предсказано, находится рядом, и не всё так плохо. Он заглядывает в бар, чтобы пропустить стаканчик-другой, иногда с Мэри, иногда без. Он всегда крайне сухо приветствует Каса и в остальном по большей части просто игнорирует его, но никогда не говорит в его сторону ни одного негативного слова. Джон явно старается наладить отношения с Сэмом, который относится ко всему, что делает Джон, с подозрением, но это же его отец, и он привык следовать примеру Дина, поэтому не устраивает сцен. Чёрт, Джон даже проводит некоторое время с Адамом, и он лишь на долю секунды выглядит опустошённым, когда понимает, что его второй сын тоже несёт факел для ангела — того, которого Джек всерьёз подумывает пустить на Небеса, невзирая на все причины, по которым этого, вероятно, делать не следует. Иногда Дин ведёт со своим отцом вполне нормальный разговор. Может выпить с ним пива. Джон больше не требует права водить Импалу. Он не угрожает втоптать Дина в грязь. Он не делает практически ничего, кроме того, что проводит время, которое Сэм и Дин уделяют ему, просто разговаривая с ними. Он всё ещё мудак. Он всё ещё грубый, всё ещё жесткий, всё ещё Джон Винчестер. Мэри в восторге от происходящего. В других случаях Дин просто обходит отца стороной. Даже если ему приятно видеть отца рядом, он не всегда хочет с ним общаться. Он понимает, что они могут находиться в одной комнате и не сказать друг другу ни слова, и это вполне нормально. И всё же Дину нет никакого дела до того, вернётся Джон на следующий день или нет. Он не нуждается в отце. Его просто устраивает, что время от времени он бывает рядом. Это приятно, в каком-то странном смысле. Не всегда, потому что иногда при взгляде на отца Дин яростно ненавидит его, но гнев всегда сходит на нет. До конца это не пройдёт. Легко не будет никогда. Они не были бы Винчестерами, не будь это сложно. В любом случае, отец снова выводит его из себя. Он был осторожен. Очень осторожен. Дин часто видит, как Джон сдерживается, чтобы не сказать что-нибудь из того, что хочет сказать, и это всегда интригует. Тем не менее, однажды он лажает, сделав насмешливый комментарий в адрес Каса — и этого достаточно. Дин опирается на барную стойку, ловит глаза Джона своими, удерживая его взгляд. «Однажды я выйду за него замуж», — говорит он тихо, чтобы только Джон мог услышать. Джон выглядит ошарашенным, и на губах Дина появляется маленькая улыбка, когда он отступает назад, поднимает брови и стучит по стойке. Он подходит к Касу и размашисто целует его, к удивлению буквально всех остальных. Обычно Дин не устраивает подобных зрелищ на глазах у других. Но это становится новой фишкой. Всякий раз, когда он злится на отца, Дин находит Каса и притягивает его к себе для поцелуя. Или держит его за руку. Или обнимает его и смотрит на отца с ухмылкой. Или, когда он особенно зол, он делает всё это сразу. Кас всегда рад услужить — просто идёт навстречу, не заботясь о том, хочет ли Дин выставить что-либо напоказ или же предпочитает оставить всё в тайне. Подобное его не волнует. Однако, в конце концов, он понимает, почему, чёрт возьми, Дин начал это делать, и к какой реакции со стороны одной конкретной личности это приводит. Тогда он тоже начинает злоупотреблять подобным. Если Джон рядом, Кас обязательно подходит и целует Дина в щёку, или в губы, или просто в тыльную сторону ладони. Джон благоразумно не повторяет старых ошибок, демонстрируя своё недовольство, и больше не отпускает насмешливых замечаний, так что это самая настоящая победа. Дин задаётся вопросом, не вызовет ли он у отца приступ, будучи так открыто влюблённым в мужчину, а также публично проявляя чувства к человеку, который Джону так откровенно не нравится. Дин не уверен, но не боится выяснять это. В один из таких дней Дин гладит руки Каса своими вверх-вниз — сегодня на нём нет плаща — в то время как Джон смотрит на барную стойку, словно раздумывая, не врезаться ли ему в неё головой. Мэри, кажется, совершенно ничего не замечает, или ей просто всё равно, — она ведёт очень серьёзный разговор с Джеком о том, почему Чудо-женщина — прекрасный выбор в качестве любимого персонажа. А потом это превращается в ещё одно чёртово семейное воссоединение, потому что без всякого предупреждения в бар врываются Сэм и Эйлин, а сразу за ними… Дин моргает. Он видел своего племянника только на фотографиях. Вживую он и правда как две капли воды похож на своих родителей, хотя на Эйлин чуть больше. У него рост Сэма, Господи Иисусе. Но его глаза… это глаза Дина. И Мэри. И вот, ещё один Дин Винчестер почил диким способом. — Дин! — восклицает Сэм, откровенно ликуя. — Это Дин! Он появился у нас дома несколько часов назад! — Да, у меня есть глаза, Сэмми, — улыбается Дин, упираясь подбородком в плечо Каса и с любопытством глядя на племянника. Племянник, в свою очередь, разглядывает его. — Я так понимаю, твоя сделка в конце концов прищемила тебе задницу? — Э-э, — говорит племянник, — да? — Сочувствую, приятель, — Дин оценивает его ещё мгновение, затем отстраняется от Каса, берёт пиво и протягивает его над барной стойкой, наблюдая, как Мэри наклоняется в сторону, чтобы освободить место. — Папа не затыкался о тебе, — улыбается племянник, пробираясь вперёд, чтобы взять пиво. Он смотрит на Дина, потом прочищает горло. — Сэм просто никогда не затыкается, остановимся на этом, — поправляет Дин, усмехаясь при виде того, как племянник снова расплывается в улыбке. — Не волнуйся, о тебе он тоже говорит постоянно. Приятно наконец познакомиться с тобой лично. — Да, это взаимно, — племянник неловко протягивает пиво обратно. — Э-э, извини, я не пью. Дин поднимает брови и забирает пиво обратно. — Тогда сок? У нас всегда есть немного для Джека. Очень странно видеть, что одно из стервозных лиц Сэма передалось по наследству его сыну — племянник Дина справляется с этим на отлично. Он поднимает руку и говорит: — Да не, я в порядке, но… спасибо, наверное. — Это как-то странно, да? — спрашивает Дин, открывая пиво и делая глоток. — Да, вроде того, — признаёт племянник. Он переводит взгляд на Каса, затем сильно бледнеет. — Ах, чёрт, — он оборачивается и смотрит на Сэма. — Кас… он найдёт меня здесь, правда? Папа, нам нужно идти. — Кас ещё не умер, Дин, — говорит Сэм. Племянник поднимается со своего места и проводит руками по длинным волосам — ещё один жест Сэма. — Мы были на одной охоте, папа. Он ни за что не переживёт её. Сэм будет так зол. Герти воскресит меня только для того, чтобы снова убить. — И почему ты думаешь, что это твоя вина? — спрашивает Сэм, выгнув бровь. — Это просто… это так, — настаивает племянник. — Я не должен был соглашаться… я знал, что расплата за сделку близко. И я сказал Касу… — он надулся и повернулся к Эйлин. — Мам, как мне вернуться домой? — Кас, вероятно, сейчас с Гартом и Бесс, Дин, — успокаивает Эйлин. — Тебе пока не стоит об этом беспокоиться. Клэр и Кайя здесь, кстати. Джоди, Донна, Алекс. В какой-то момент они все заглянут сюда, так что ты можешь просто… Дверь снова распахивается, но на этот раз с такой силой, что колокольчики, кажется, почти визжат. Дин обиженно выпрямляется, потому что это его чёртова дверь, но он не успевает и слова сказать, как в комнату врывается парень. У него светлые волосы, как у Бесс, и голубые глаза, как у Гарта, но на этом сходство заканчивается. Он похож на Брэда, кузена Бесс, которого Дин теперь помнит лишь смутно — по крайней мере, телосложением. У него есть татуировки. Он одет во фланель. Его ботинки чёрные и поношенные, джинсы порваны, и он выглядит разъярённым. Дин — молодой — почти сразу же отбегает назад, и в дверях появляется Гарт в компании Бесс. Они оба выглядят крайне обеспокоенными. Дин чертовски уверен, что сейчас здесь впервые начнётся потасовка, и он не может поверить, что его племянник станет тем, кто затеял драку в «Mothership». Сейчас Дину плевать на всё по части солидарности с семьёй — никто не посмеет учинить разборки в его баре. — Привет, Кас, давно не виделись, — осторожно бормочет племянник, отступая ещё на шаг. — Ты, блядь, издеваешься, Дин? — рычит Кастиэль, ткнув пальцем в его сторону. — Ты заключил сделку? Сделку? А что потом? Ты думаешь, это смешно — выдавать какую-то… ну, не знаю, речь? Племянник молчит некоторое время, затем вздыхает и делает шаг вперёд. — Я не думаю, что это смешно, вовсе нет. Ты знаешь, почему я заключил эту сделку. Я сказал тебе. — Ах, да, — саркастически отвечает Кастиэль. — «Эй, Кас, послушай, приятель, я просто собираюсь обменять свою жизнь на твою. Ничего особенного. А ещё я был влюблён в тебя годами. Извини, но мне пора уходить из жизни». Серьёзно? Серьёзно?! — Он прав, — бормочет Дин, бросая на Каса укоризненный взгляд. Кас прищуривается. — Нам стоит вмешаться? — Я вмешаюсь, если дело будет выглядеть совсем плохо, — решает Дин. — Эй, Каспер, — успокаивающе говорит Гарт, подаваясь вперёд, чтобы коснуться плеча сына. — Я знаю, что это расстраивает, сынок, но помнишь дыхательные упражнения, которым мы тебя учили? Через… — Папа, клянусь Богом, не сейчас, — огрызается Кастиэль, глядя прямо на Дина-младшего. — Тебе совсем нечего сказать? Хоть что-нибудь? — Мне жаль, что ты мёртв, — тихо пробует племянник. — Я заключил сделку, чтобы спасти твою жизнь, но в итоге мы всё равно умерли вместе. Я просто не мог… Герти и Сэм были бы убиты горем, Кас. Что мне оставалось делать? — Сделка недействительна. Но я говорю не о ней, и ты прекрасно это знаешь. Мы провели вместе последние… ох, я не знаю… семь лет, и тебе даже в голову не пришло затронуть вопрос о том, что ты любишь меня? Ни разу? Хотя бы, блядь, намекнуть? — Да, ведь это было бы очень кстати. — Всем насрать на проклятие твоего дяди, Дин! — рявкает Кастиэль, вскидывая руки вверх. — Это чушь. Как ты можешь быть таким идиотом?! — Каспер, милый, — вклинивается Бесс, — может, тебе следует немного сбавить обороты в оскорблениях, ладно? Я просто думаю… ох, мне кажется, что ты позволяешь своему гневу взять верх над собой. — Но он и есть идиот! — огрызается Кастиэль. — Эй, дайте ему поблажку, — подаёт голос Дин, наклоняясь вперёд и взмахивая рукой, привлекая взгляды всех сразу. — Он — Дин Винчестер; это в имени, правда. Кроме того, если вы двое собираетесь драться, то шагом марш на улицу. Никто не будет драться в этом баре — правило Каса, и я с ним солидарен. Племянник вскидывает голову. — Что ты только что сказал? Этот бар… вы с дядей Касом владеете им? — Да, — отвечает за Дина Кас. — Типа, вместе? — уточняет Дин-младший. Кас вскидывает бровь. — Да. — Дружок, нет никакого проклятия, — фыркает Дин, протягивая руку, чтобы ткнуть Каса в щёку. — В первый же день, как я появился на Небесах, я съехался с ним, и с тех пор мы неразлучны. Похоже, единственным препятствием для тебя был ты сам. — И он, — бормочет племянник, поворачиваясь, чтобы бросить хмурый взгляд на Кастиэля. — Что мне оставалось делать, Кас? Я хотел сказать тебе. Я всегда хотел сказать тебе, но я знал… я знал, что это только создаст ещё больше проблем. — Поэтому ты отложил разговор до момента, когда будешь умирать? — Ты знаешь, что говорят о признаниях на смертном одре. Кастиэль закрывает глаза, похоже, действительно практикуя те дыхательные упражнения, о которых говорил Гарт, затем снова распахивает их и резко указывает на дверь. — Выметайся. На улицу, сейчас же. — Эй, да ладно вам, ребята… — начинает Сэм. — Я извинюсь позже, мистер Винчестер, — говорит Кастиэль, окидывая Дина-младшего суровым взглядом. — Живо. Племянник колеблется. — Зачем? — Господи Иисусе, Дин, — шипит Кастиэль, — иди на улицу, чтобы я мог трахнуть тебя в твоей чудесной машине, как и мечтал последние семь лет! Воцаряется непродолжительная тишина, затем Винчестер-младший молча выметается на улицу, не оглядываясь. Кастиэль выругивается себе под нос и тоже разворачивается на месте, захлопывая за собой дверь. Колокольчик звенит, когда она закрывается снова, и Дин поднимает брови в сторону Сэма, неловко потирающего затылок. — Ну, — говорит Гарт, — разве это не прекрасно? — Вашу ж мать, — стонет Джон, затем роняет голову на руки и безучастно смотрит на свой напиток. Дин практически слышит, о чём он думает: «Это происходит снова, какого чёрта, почему я, нет, нет, нет». Дин усмехается. — Итак… всё это было очень драматично, — подводит итог Эйлин, складывая руки на груди и слегка улыбаясь. — Но это же Дин и Кас, чего от них ещё можно было ждать? — Это и вас двоих касается, — добавляет Сэм, бросая на — оригинальных — Дина и Каса забавный взгляд. — Вполне возможно, проклятие и правда существует, — замечает Кас как бы невзначай. Когда Дин смотрит на него, он пожимает плечами. — Мне просто кажется очень странным, что у них были романтические чувства друг к другу, один из них признался в них прямо перед смертью, и только на Небесах они, наконец, смогли сойтись. — Йоу, Бинсток, — бормочет Дин — он подцепил пристрастие к этому прозвищу у Клэр, и Джеку оно искренне нравится. — Я знаю, что ты топишь за невмешательство, но сделай одолжение всем существующим на свете Касам и Динам и убедись, что они не прокляты на трагические истории любви. — Хорошо, — весело щебечет Джек. — Ты же не думаешь, что они на самом деле… — Бесс делает непристойный жест руками, хмурясь. Гарт поглаживает её по плечу. — Дорогая, это Каспер. Ещё как. — А почему «Каспер»? — спрашивает Дин. — О, это прозвище он получил ещё в детстве. Он боялся привидений, поэтому мы время от времени смотрели «Каспера». Он начал так часто цитировать этот фильм, что мы стали называть его Каспером, и это просто прилипло, — объясняет Гарт. — О, — Дин корчит задумчивую гримасу и пожимает плечами, отхлёбывая ещё пива. Секунду спустя он едва не выплёвывает его, когда его осеняет мысль. Он начинает хрипеть и стучать себя в грудь, размахивая рукой в сторону Сэма, который удивлённо смотрит в его сторону. — Сэм… твой ребёнок, его «чудесная машина». Ты отдал Импалу своему сыну? Сэм недоумённо моргает. — Да, конечно, отдал. — О нет, нет, нет, — кричит Дин, огибая стойку и подлетая к двери. — Клянусь, если они трахаются в моей машине!.. Выскочив на улицу, Дин обнаруживает, что в его машине никто не трахается, потому что на Небесах мечты сбываются. Похоже, до этого ещё не дошло. Он едва бросает на них взгляд, не обращая внимания на то, что голубки очень нежно целуются — ему на это наплевать. Дин подходит, чтобы трепетно погладить Детку, бормоча под нос ласковые слова. — Дин, — раздается хрипловатый голос младшего Кастиэля. — Да? — бормочет племянник. — У тебя очень странный дядя. — И не говори.***
Вечность — это очень долго. Бесконечно. Это должно пугать, но Дин вдруг понимает, что с той свободой, которая у него есть, она ему ничуть не страшна. Это хорошая загробная жизнь. У Дина есть его машина, его брат, его семья и друзья. Бар. Кас. У него есть свобода и уйма времени, чтобы наладить отношения с родителями, или нет — как он решит. У него есть племянник, с которым ему предстоит познакомиться поближе. Ирония того, что теперь ещё одни Дин и Кас будут испытывать друг к другу чувства прямо у него на глазах, немного сбивает с толку. У него есть возможность наблюдать за тем, как его Кас общается с Клэр и Джеком, — прилив тепла от этого зрелища всё сильнее разливается у Дина в груди. У него есть дом, который стал родным, и чудесное озеро, которое мерцает по ночам. У него есть всё это, прямо сейчас. В безопасности собственного дома, пока никто не видит, Дин ставит пластинку с песней, которую он на самом деле не ненавидит, и увлекает Каса в середину комнаты, чтобы тот подпевал ему. Возможно, он сегодня немного сентиментален, или это из-за потрескивающего камина, который создаёт настроение, или просто Дин учится принимать свободу и позволять себе то, чего он действительно хочет. Он хочет, чтобы они с Касом танцевали, как пара идиотов — и он так и делает. Кас, кажется, не возражает, позволяя Дину напевать себе под нос, лениво покачиваясь взад-вперёд в такт мелодии. [You might've heard I run with a dangerous crowd We ain't too pretty, we ain't too proud We might be laughing a bit too loud Oh, but that never hurt no one] [Ты, должно быть, слышала, что я вожусь не с той компанией, Мы далеко не ангелы, и мы люди не гордые. Быть может, порой мы смеёмся чересчур громко, Однако это ещё никому не вредило] — Я умер не молодым, — говорит Дин Касу. — Нет, молодым, — отвечает Кас. — У тебя должно было быть больше времени, чем ты получил, Дин. — То же самое можно сказать и о тебе, — бормочет Дин, проводя носом по щеке Каса. — Я жил многие тысячелетия, — Кас на мгновение замолкает, пока они медленно описывают круг, потом хмыкает. — Хотя, признаюсь, до встречи с тобой я не чувствовал себя по-настоящему живым. Я не понимал красоты жизни, пока не встретил тебя. По правде говоря, я вообще не понимал красоты до встречи с тобой. Дин закрывает глаза. — Впервые коснувшись меня в Аду, ты и правда был обречён, да? — Возложив на тебя руку, я узнал о тебе всё, и, тем не менее, этого было недостаточно. Я хотел спасти тебя, хотя у меня не было на это ни права, ни приказа, но я всё равно сделал это, — Кас тихо рассмеялся. — Я был не обречён. Я был спасён. Я сошёл в недра Ада, чтобы спасти тебя, и каким-то чудом вместо этого тебе удалось спасти меня. — Ладно, Казанова, — бормочет Дин, прижимаясь губами к щеке Каса, — я не идиот. Я всё понимаю. Правда, понимаю. В этой песне важный подтекст. — Она мне нравится, — говорит Кас. — Я знаю, — Дин наклоняется и легонько касается лба Каса своим. — Думаю, нам стоит немного попрактиковаться в танцах, потому что у меня такое чувство, что ты захочешь, чтобы эта песня играла на нашей свадьбе. Кас хмыкает — довольный звук. — Никто не знает меня так хорошо, как ты, Дин. На самом деле, они никогда не говорили о браке как таковом. Дин, вроде как, считал, что это уже предрешено, честно говоря, но сейчас он перестаëт думать об этом как о чём-то абстрактном. Прежде он никогда по-настоящему не задумывался о женитьбе, но это Вечность. У него есть уйма времени, чтобы разобраться в своих желаниях и понять, как позволить себе воплотить их. Им некуда спешить. Дину нравится, что Кас так легко соглашается с этим. Он просто всë уже знает и тоже думает, что однажды они поженятся. Это странно утешает. Без суеты, без шума. Простое понимание того, что они созданы друг для друга, здесь, везде и навсегда. — Я очень рад, что ты умеешь плавать, Кас, — шепчет Дин. — Не такая уж ты и катастрофа, Дин, — мягко отвечает Кас. — Ты ждал цунами, а я чувствую лишь мирную рябь. — Ты предвзят. — Возможно. — Хотел бы я знать, как открыть свой глупый рот и сказать что-то достойное того, что я чувствую к тебе, Кас, — бормочет Дин. — Иногда я просто теряю способность говорить. Я не знаю, как сказать тебе. — Ты говоришь мне об этом каждый день, — отвечает Кас, проводя рукой по груди Дина и трижды касаясь его сердца. Дин слегка улыбается и закрывает глаза, вдыхая дыхание Каса, думая, что он может сказать это, в конце концов, особенно после всех тех раз, когда Кас говорил это ему. И вот, он говорит. — Я тоже тебя люблю. Пока они танцуют по комнате, круг за кругом, всего лишь капли в океане Вечности, песня играет снова и снова. «Рано или поздно всё сводится к вере. О, я могу быть тем единственным. Знаете, только хорошие люди умирают молодыми». Да, привыкание к Раю — это и правда нечто удивительное, и Дин считает, что он прекрасно справляется.