probably sad stories

Дыхание обжигает, обжигают его руки, гладящие выступающие лестницы рёбер, его взгляд из-под светлых полупрозрачных ресниц, что он направляет в глубь подсознания, заставляя теряться в собственных ощущениях, не слышать своих стонов и криков, а только его надрывное дыхание и нежное: — Потерпи, скоро отпустит. У него пальцы так ловко скользят и изгибаются в чужом теле, что на секунду можно задуматься над тем, а то ли эти пальцы нашли применение? Ими бы струны гитары перебирать или по клавишам пианино хороводы водить. Смазка густая, приятно контрастирует с пышущей жаром кожей, охлаждая. Запах химозного винограда щекочет и раздразнивает пазуху всё сильнее. — Когда я начну, — он нависает, немного придавливая брюнета к кровати, — ты не посмеешь закрыть свой милый ротик, иначе кто-то будет очень сильно наказан, понятно? Судорожные кивки и где-то надежда внутри, что именно это с ним и случится, что его накажут, что с ним будут стервозно обращаться. Он это любит, и Со это прекрасно знает. Мокрые от выступающего пота волосы липнут к вискам, пальцы на ногах подворачиваются, пальцы на руках судорожно хватаются за простыни в поисках того, за что можно было бы зацепиться. — Стони, громко и надрывисто, чтобы все, сука, мои соседи знали, каково это иметь ахуенного парня и тонкие стены в квартире, — мокро и в губы. — Ёнхо? — с придыханием, с невидящим взглядом в никуда, но и сосредоточенным на глазах напротив. — Да? — Пожалуйста, — у него слёзы в уголках глаз собираются. — Пожалуйста, что? — издевается, пересохшие губы облизывая. — Сделай это, — хнычет и цепляется когтями за веснушчатую спину. — Сделать что? — язвит, закусывая губы. Ему самому дразнить брюнета сложно: он весь такой раскрасневшийся и запыхавшийся, пальцами давно растраханный, скулит губы смыкая и глазами моля. — Я не могу, мне стыдно, — чуть ли не плача. — А растягивать себя лежа прямо предо мной в прошлый раз тебе было не стыдно? А губы закусывать и стонать моё имя, нет? Не стыдно? Ни слова больше. Только стоны. Блондин раздвигает смуглые ноги, попадая в их неловкий, робкий плен. Джено стонет от ощущения чужого возбуждения в близь своего. Феерия в глазах, загнанное дыхание, пошлость на языке, а на сердце тепло от созерцания любви своём в настоящем, человеческом обличии, ощущение чужих губ на своих, у него то они ни фига ни пухлые, не мягкие, жесткие и щетина свежая колется, волосы смуглые и выжженные на солнце, но приятно пахнущие этим же солнцем и сухостью. Подкаченные руки и пресс за время пробежек или работы. Этот суровый парень утром разгружал доски на лесопилке, а сейчас просит член, чуть ли не плача. И это и забавляет, и завораживает. Такой разный и такой неоднозначный, но его. Главное, что его.