***
После того дня Гермиону перестали интересовать школьные учебники. Нет, учиться по обыкновенной школьной программе она не прекращала, но начала увлекаться книгами по самообороне, но и не только. И да, увлеклась Гермиона не только лишь самообороной, но и понемногу от множества всяких видов спорта, как карате или бокс. Она знала меру, всё равно больше часа тренировок и она бы не смогла ходить... Её организм был достаточно слаб и истощён, поэтому сильно напрягать его не стоило, особенно в первое время. Каждый вечер Гермиона посвящала урокам борьбы и защиты, все больше пополняя свой мозг новыми знаниями, а также улучшая свою реакцию и навыки по мере возможности. С тех пор, как она захотела поменяться в плане отпора обидчикам, Гермиона и не заметила, как изменилась... Будто неожиданно слетела маска, что так долго сидела на лице, и казалось, что она приросла к тебе... Поменялось отношение ко многим вещам, к чтению и учёбе в частности. Теперь же она перестала быть тихой серой мышью. Глаза цвета горячего шоколада стали с азартом смотреть на те вещи, что представляли угрозу её жизни и азарт бурлил в венах. 11-летняя девочка стала больше следить за собой, и чувствовала себя так свободно, как никогда до этого – она выпустила свою настоящую сущность, а не ту, что привила ей мать, и обнаружила, что на самом деле она и не настолько добрая, как думала, да и чтение не совсем её... Ей было абсолютно всё равно, когда учителя стали в ней разочаровываться – Гермиона даже не может вспомнить, когда ей было всё равно на что-то в последний раз до этих чертовых перемен. Чёрноволосая стала очень эмоциональной – по одному щелчку пальцев она могла вспылить и стать непредсказуемой, но на самом деле она раньше просто напросто заглушала свои эмоции и сейчас дала им волю. Чаще всего ей стал управлять азарт, и попадая в опасные ситуации, в её крови выделялся адреналин, с каждым разом все больше и больше напоминая наркотик, убивающий её чувство самосохранения и с каждым разом заставляя саму Гермиону выполнять всё более и более безумные вещи, от которых у других подкашиваются ноги, а сердце стремится уползти в пятки. Удивительно, как одна вещь поспособствовала колоссальным изменениям. В таком темпе прошёл год, чему не без причины была рада Новая-Грейнджер и теперь она безнаказанно могла гулять с утра до ночи, не напрягаясь и не плача от страха за себя и свою мать. Не сжимая телефон в своих руках и не готовясь в случае ЧП вызывать и скорую помощь и полицию. И не притворяться, что не слышит громких криков и плача мамы за стеной, не слышит ора отца и не представляет её ещё больше изувеченное лицо... Не помнит тот случай, произошедший 6 лет назад... Уходила Гермиона совсем ранним утром – как только начинало восходить солнце, а приходила она зачастую за полночь. Да, спала она более, чем мало, но девочка знала, что так будет лучше. Оставался единственный самый жуткий и липкий страх – однажды она в очередной раз придёт поздно и увидит Джин – лежащюю на полу в куче кровавых осколков. Её прекрасные, чуть вьющиеся каштановые волосы пропитаны вязкой субстанцией с запахом железа, а грудная клетка неподвижна... В углу сидит отец и что-то тихо бормочет, опять пьяный встельку... Каждый раз ей приходилось саму себя одёргивать от подобных мыслей и так ярко впившихся в кожу головы образов, с нарастающей сложностью с трудом заменяя их на собственные мечты и желания, которые скорее всего не сбудутся, или на подобную ерунду, лишь бы не видеть это перед глазами... Так продолжалось до определённого момента. 31 июля Грейнджер проснулась с осознанием того, что именно сегодня, именно в этот день она не должна никуда уходить. Предчувствие явно ей что-то хотело сказать, но ему будто кто-то заклеил рот. Так или иначе, девочка с заспанными глазами решила остаться дома, как всегда полностью ему доверяя. Немного послонявшись по комнате, на одном из стеллажей Гермиона наткнулась на красивую тетрадь, которую никогда не видела, приходя домой. Сощурившись, она провела кончиками пальцев по корешку, но ничего сверхъестественного не обнаружив, аккуратными отточенными движениями выудила её. Обложка матового чёрного оттенка была очень приятной на ощупь, а серебряные нити, складывающиеся в непонятные узоры, выгодно дополняли пространство у краёв. Тетрадь была толстая, ровная, а обложка была достаточно твёрдая, чтобы создавалось впечатление, будто это не тетрадь, а книга... Её длинные и аккуратные тонкие пальчики медленно раскрыли эту тетрадь, стараясь это делать наиболее аккуратно. На обложке с обратной стороны был приклеен белый листок, на котором ясно был выведен текст уже знакомым Гермионе почерком – аккуратный, с большими завитушками...Гермиона... Знаешь, я долго думала, что же написать. За последний год ты сильно изменилась и внешне и внутренне, и иногда мне казалось, будто передо мной совершенно не мой ребёнок... Но я привыкла. И чтобы ты не думала, я люблю тебя такой, какая ты есть, и мне очень стыдно за то, что я изначально учила тебя подавлять своё внутреннее "я", стараясь угодить всем, кроме себя. Я понимаю, почему ты сбегаешь и я совсем перестала тебя видеть... Я не виню тебя, я виню себя за то, что позволила всему этому случиться. Я наделала кучу ошибок, и сейчас стараюсь всё это исправить. Эта тетрадь поможет тебе выливать свои эмоции, если ты не сможешь или не захочешь делиться ими с кем-то. В своё время мне тоже было тяжело, и похожая тетрадь помогала мне справляться с проблемами. Ничего не бойся. Я люблю тебя.
Мама.
Очнувшись будто ото сна, Гермиона поспешно стала вытирать накопившиеся слёзы, словно боялась, что их кто-то увидит. Пытаясь выровнять дыхание, она параллельно осмысливала слова, написанные столь родным почерком. В своё время мне тоже было тяжело... Вздохнув, Гермиона бесшумно поставила тетрадь на место. Она воспользуется ей позже. Гермионе надо подумать.***
Спустя, как ей казалось, бесконечное количество времени, проведённого впустую – а то есть лежания на своей кровати, Гермиона смогла отыскать книгу, среди частенько бесполезного хлама на книжных полках, под названием "Дочь времени". Это был детективный роман далёкого 1950-го года, почему-то запавший в душу маленькой девочки с первых предложений. Как-то от скуки Гермиона полезла в семейную библиотеку и нашла там эту книгу – как оказалось в итоге, она четвёртый роман в цикле "Инспектор Алан Грант", но по итогу после прочтения всего цикла, эта книга так и осталась на своём месте в сердечке Гермионы Грейнджер. Открыв родную книгу, девочка нежно и с внутренним трепетом перевернула гладкую страницу. Как только рука коснулась текста вступления, на неё словно волной накатили воспоминания тех лет. Флэшбэки с такой скоростью всплывали перед тёмно-карими глазами, что девочке только и приходилось успевать осмысливать появляющиеся моменты прошлого. В то время мистер Грейнджер не пил так много, а миссис Грейнджер с улыбкой на лице учила дочку самостоятельности и хозяйственности, как это обычно делают мамы. Потом со временем Дэн Грэйнджер возвращался с работы пьяный вдрызг, весь помятый, с губной помадой на шее и пахнущий отчётливо не мамиными духами... Гермиона всё время до какого-то момента удивлялась – как? Как мама все ещё его терпит и почему она это делает? Как же Гермиона хотела поговорить с ней, вот только краем мозга та осознавала, что миссис Грейнджер всё это делает лишь потому, что любит. Любит мужа несмотря ни на что, и готова терпеть даже такое, либо из-за любви к дочке, либо из-за любви и к дочери, и к мужу. Так или иначе с каждым разом становилось все хуже, а его затрещины Джин становились всё больнее и больнее. Захлопнув книгу, девочка отбросила её подальше на кровать, когда сама с уставшим выдохом уткнулась лицом в колени, пытаясь выкинуть все мысли об их семье из головы. Начитавшись ранее книг по психологии, да и без этого, Гермиона давно понимала, что такое поведение и отца, и матери явно не соответствует нормам. Как же она хочет хоть как-нибудь всё уладить, но в данном случае она ничего не может сделать. Она ребёнок. Это понятие постоянно выводит из себя, просто потому что из-за него она становится беспомощной букашкой, окруженной "умными взрослыми людьми, которые всё уладят". Но они не могут ничего сделать, они не делают! А Гермионе приходится лишь стоять в стороне, надеясь уже только на помощь Божью, а именно – что этим людям кто-нибудь посочувствует и подарит мозги. И всё-таки, как бы Гермиона Грейнджер не старалась, самой ей эту проблему не решить. А ещё она кое-что поняла очень давно. Именно вся эта ситуация с их семьёй пошатнула психическое здоровье на тот момент маленькой девочки. Она становилась не единожды нежеланным зрителем, а также слушателем их ссор и драк, что сильно повлияло на ещё несформировавшуюся психику. Теперь, когда кто-то заводит разговор о семье, Гермиона содрогается, а после угрюмо отводит взгляд, вспоминая не самые счастливые моменты своей жизни... Нет, это не правильно и так не должно быть! Почему? Почему дети – такие же, как она сама, должны чувствовать это? Почему они должны бояться приходить домой потому, что не хотят обнаружить труп или самим попасть под горячую руку? Глубокие карие глаза устремились на противоположную стену, за которой громко зазвенел поставленный будильник отца... Надо бы поскорее найти свои наушники, прежде чем отец разбудит маму...***
Час за часом Гермиона прослушивала свой плейлист, укутавшись в тяжёлое одеяло. Прикрыв глаза, она позволила в который раз любимой песне волнами нахлынуть на неё, вызывая столпотворение мурашек по всему телу и лёгкую улыбку. Приоткрыв глаз и посмотрев на время, Гермиона пригладила свои иссиня-чёрные вьющиеся волосы и заправив несколько прядей за ухо, вынула наушник, прислушиваясь к звукам извне. Услышав негромкое пение Джин и звуки гремящей посуды, та встала с кровати и тихо крадясь, бесшумно шла в сторону лестницы. Выключив плеер и положив его в карман своей джинсовой куртки, девочка настороженно приглядывалась к комнате отца, но так ничего не найдя на двери его комнаты, устремилась к перилам. Дойдя, Гермиона присела так, чтобы был виден обзор снизу. На кухне стояла мама и мыла посуду, отца видно не было... В очередной раз проскользив взглядом по часам, черноволосая поняла, что он скорее всего ушёл, а это было как раз на руку. Теперь своим обычным шагом Гермиона спустилась по лестнице и направилась к чайному столику. – Доброе утро, мам,– не обернувшись, с почти незаметной ноткой страха, сказала она. – Гермиона?,– повернувшись всем телом, Джин увидела лишь затылок,–Герми... Джин хотела повернуть дочь к себе, развернув ту за плечо, но была остановлена. – Нет! – Гермиона не ожидала, что это прозвучит настолько громко,– Не надо... Я... – она старалась не выдавать страх,– Прости, я просто не хочу смотреть на его... старания...– выкрутилась она, вложив в последнее слово всю ту злость, и презрение, что она успела накопить. Подождав с минуту, Гермиона услышала, как мама вернулась в исходное положение, продолжив мыть посуду, в очередной раз оставленную отцом. Заметив на полу осколок, который очевидно остался после сегодняшнего утра, девочка оглядываясь на мать, подняла его. На свету было гораздо легче его рассмотреть – он был вытянутым, длиной с указательный палец Гермионы, украшенный красивыми золотыми полосками поперёк. Проведя кончиком пальца по краю предмета, она не ожидала того, что этот самый предмет окажется настолько острым. Поспешно спрятав осколок в карман джинс, Гермиона вернулась обратно в комнату, после чего взяла рюкзак и направилась к выходу из дома. Желание оставаться тут разом отпало, и плевать она уже хотела на это предчувствие, сейчас она идёт в Центр, чтобы как следует встряхнуться. И она заставит себя поверить – это её день.***
Вышагивая по улицам Лондона, Гермиона уже не знала в какую его сторону забрела. Сейчас для неё время не имело значения. Не имело значения ничего... Она просто идёт, а остальное не важно. Но в отличие от девочки кое-кому было не всё равно – желудок требовал еды уже очень долгое время, ведь она голодала уже дольше, чем обычно. Дома девочка очень мало спит и может досыпать где-нибудь в парке, моется она также дома, но вот ест она только на те деньги, что так редко выдаёт мама, и несмотря на приличную экономию, их уже не осталось... Три дня без еды и по большей части без воды сильно извели девочку до головокружения и тошноты. Силы были на исходе, когда она зашла в тёмный переулок, ведь только туда и не попадало солнце, от которого становилось только хуже. Присев на что-то, подозрительно напоминавшее коробку, Гермиона опёрлась всем телом о холодную каменную стену. Вновь открыв глаза, в темноте переулка казавшимися чёрными, она огляделась. Вдалеке был тупик, возле углов которого валялись различные банки, осколки и всякий мусор, и скорее всего именно оттуда разносилась непонятная вонь. Через неопределённое количество времени Гермионе послышался стук. Прислушавшись и окончательно выйдя из полудрёмы, она поняла две вещи. Первая – это стук каблуков по асфальту, и каблуков не особо похожими на женские. Вторая – этот самый "стук" направляется прямо в этот переулок. В её сторону. Постаравшись унять частое сердцебиение, девочка выпрямилась и открыла глаза. Ну, в этих двух вещах она была права – к ней шёл мужчина, относительно молодой. По её меркам "на глаз" лет 25-30. Весь в чёрном... Подождите, это что – мантия? В замешательстве уставившись на мужчину, Гермиона поняла, что он шёл к ней. Он смотрит на неё. Он следит за каждым её движением. Сглотнув и заправив выбившуюся прядь за ухо, Гермиона встала и достаточно умело для её возраста спрятала все свои эмоции за равнодушной маской, с вызовом посмотрев в глубокие чёрные глаза мужчины, стоявшего напротив с явными намерениями поговорить. И слава Богу, если бы только поговорить... В очередной раз осмотрев незнакомца и переведя взгляд на его глаза, она обнаружила насмешку. Подумав, что они и так уже достаточное время стоят в тишине, начала первая. – Итак...– в этой тишине вопрос показался ей громким, но голос был заметно охрипшим после долгих часов молчания по дороге сюда. – Мисс Грейнджер... Я прав? – задал риторический вопрос человек в чёрном, но увидев, как она с недовольством посмотрела на него, спросил, – Нет? – Я не знаю кто вы, но честно говоря, жалею о том, что я Грейнджер... Вы знаете меня, но я не знаю вас... Ваше имя...? – Гермиона подозрительно прищурив глаза уставилась в его глаза, напоминавшие ей два тёмных туннеля без света в конце. – Я – профессор Снейп, преподаватель Зельеварения школы волшебства Хогвартс. Так как вы сегодня не прочитали доставленное вам письмо, мне пришлось искать вас самостоятельно, и как вы видите – мне это удалось. Обо всём будет чуточку попозже, если вы последуете за мной,– завершив высказывание, на его лице появилась непонятная девочке усмешка. Сейчас маска на лице Гермионы спала окончательно, и вся буря эмоций была видна Снейпу, как на ладони. В её голове крутились мысли – почему она должна идти с ним? Почему должна доверять? Что будет если она не пойдёт? Как он её нашёл? Что за школа, и вообще – что сейчас происходит? Замешательство смешивалось с недоверием, удивлением и в конце концов полным непониманием происходящего. Придя к выводу, что хуже уже явно не станет, девочка решила поэксперементировать – адреналин в её теле возрастал. Сощурившись в очередной раз, Гермиона положила свою ладонь в его – такую большую, по безмолвному приказу объявившегося профессора. Прежде, чем что-то сделать, он произнёс, – Сейчас мы переместимся к вашему дому при помощи аппарации. После перемещения вас может подташнивать, но это нормально. Будьте сосредоточены, мисс Грейнджер. Буквально через пару секунд девочку куда-то будто засосало, всё её тело скрутили до невозможности, а желание стошнить, которое и до этого было на пределе, возвелось к красной отметке. Всё это продолжалось не больше трёх секунд, но для девочки, никогда в жизни не пользовавшейся этим методом перемещения, это стало незабываемым, и не в самом лучшем смысле этого слова. Если бы не профессор, вовремя успевший подхватить девочку, то Гермиона бы точно упала на ничуть не мягкий асфальт перед её домом. Самочувствие было просто отвратительным – она хотела есть, причём очень и очень сильно! Слабость не позволяла ногам спокойно передвигаться, а от недостатка сна в совокупности с предыдущими факторами у неё двоилось в глазах. Глубоко вздохнув, Гермиона сказала, – Я... Я себя сегодня плохо чувствую... Если бы вы мне помогли добраться до дома, я была бы вам признательна... Без лишних слов профессор Снейп поднял 11-летнюю девочку на руки и с сомнением посмотрел на неё – а ей точно 11? Потому что по росту и весу он бы дал максимум 9! И только сейчас он обратил внимание на очень тонкие запястья девочки, на скулы вместо детских щёчек и вообще на худую фигуру Гермионы. И ему показалось, что не только сегодня она чувствует себя плохо... Позвонив в дверь дома Грейнджеров, Снейп отступил на шаг назад. Через, примерно, полминуты им открыла Джин. Да, она как и дочь, явно недоставала по весу – её впалые скулы и обтянутые кожей руки немного резали глаза, наравне с тонной тональника, сильно выделяющегося на лице. Поприветствовав уже второй раз женщину кивком и проигнорировав её волнение в глазах, Снейп вошёл в дом и усадил Гермиону в ближайшее кресло. Оценив девочку взглядом, профессор пришёл к выводу, что с этим надо что-то делать, и срочно. Вновь обернувшись к хозяйке дома, он со стальными нотками в голосе произнёс,– Ждите через минуту. Когда профессор исчез, Джин устремила взгляд на дочку, устало откинувшейся в голубом кресле. Как бы она хотела, чтобы всё было по-другому... Подметив, что Гермионе надо бы поесть, Джин обернулась в сторону кухни, надеясь на что-нибудь в наличии, когда перед ней встал профессор, напугав. Протянув колбу и дождавшись, когда её возьмут, он направился к отдыхающей девочке, и тихо потряся её за плечо, добившись внимания, тот протянул точно такую же колбу, велев выпить. Тёмно-зелёная жидкость красиво переливалась, словно маня. Секунды две посомневавшись, дамы выпили её. Вкус был нейтральным, что было весьма неплохо. Правда прохладно... Гермиона вдруг ощутила прилив сил и... Сытость? Она, наверно, не была полностью сыта с Рождества! С благодарностью взглянув на черноволосого профессора, девочка выпрямилась. Только живот чуть покалывало, но это мелочи. Не надо было зацикливаться на этом. - А вот теперь поговорим о Хогвартсе...