Warmth

Оранжево-жёлтые толстые струйки огня тянулись к темнеющему куполу небосвода, где уже расцветали крохотными крапинками осколки зеркал, сияющие белесым светом. Сероватый полумесяц висел на синем полотне, цепляясь своим уголком за тёмную ткань. И цикады потихоньку приступали к завыванию своих громких песен, поначалу напевая совсем незаметно. У костра было тепло, уютно и по-семейному атмосферно. Жар тлеющей древесины согревал тело, покрывая его невидимыми волнами теплоты. А струны гитары, движимые тонкими длинными пальцами кучерявого блондина, покрытыми чёрным, уже слезающим лаком, исполняли мелодии, чисто звучащие и медленные. Напевая слова очередной песни «The 1975», гитарист прикрывает глаза в своём собственном удовольствии, наслаждаясь тем, как любимый текст легко срывается с его уст и звучит так тонко, немного хрипловато, но всё же очень мягко, с нотками нежности и чем-то, похожим на грусть. Отрицать то, что светловолосый пел поистине прекрасно и талантливо, добавляя этому вечеру свою специфику родного и принятого в кругу близких друзей с давних времён, как бы навевая ветерок прошедших лет, когда всё это только начиналось, никому бы и в голову не пришло. Эта компания состояла лишь из дарованных великолепными навыками людей, где каждый наделял их группу особой частичкой, по итогу образуя то, что они много лет назад назвали «Blind channel» и записали в историю музыкального пространства. Протянутые к огнедышащему очагу руки самого юного участника группы перебирали воздух в своеобразной игре на воображаемых струнах, следуя нотам мелодии песни, окутывающей округу. Холодно не было, это лишь любовь к теплу и цветущему огненному цветку тянула парня ближе к центру круга. Его внимательность по отношению к музыке не дала ему заметить направленный на него пристальный, нежный взгляд небесно-голубых глаз напротив, следящий за его машинальными движениями рук и выражением лица. Складочки на лбу юноши появляются, когда он слишком сосредоточен. А опущенные и сдвинутые к центру брови говорят о весомых усердиях того. Только какими бы значительными изменения выражения его лица ни были, оно всегда по-прежнему будет оставаться столь мягким, миловидным и пронзающим что-то в недрах души, будь то мимолетный взгляд или намеренное любование им. Или пронзающим сердце? Сложно было сказать, если на чистоту, потому что разобраться точно было не менее невыполнимой задачей. Несмотря на умение чувствовать чересчур глубоко, как бы ни было то скрыто под десятками масок, — хотя всегда казалось, что всё равно лежит на самой поверхности, — и хорошее владение своей речью, Хокка не удалось бы описать эти необычные ощущения, что заставлял его чувствовать младший. Он способен написать об этом с десяток песен, создать до одури и мурашек красивую лирику, но преобразить то в сказанное вслух – казалось ему чистой и прозрачной нереальностью. Настойчивость и пылкость неотрывного взгляда могли начать видеться эксцентричными или же крайне пугающе несвойственными для обычного наблюдения, вскоре понял блондин, и осторожно, стараясь не выделяться, отвёл глаза в сторону. Чуть приспустившись вниз на раскладном стуле, он опрокинул бутылку с пивом, делая несколько больших глотков. Алкоголь спускался по глотке, карябая стенки газами, горьковатым привкусом и своей прохладой. Миражи того, что взгляды, полные подозрений и осуждения всех в кругу сейчас направлены на него, витали в голове голубоглазого. Как эти сомнения обычно одолевали в такие моменты. Йоэль усмехнулся таким своим чудны́м и детским мыслям, нервно начиная дёргать и так безутешной ногой. Звучание песни из уст Порко начало стихать и замедляться, постепенно оканчиваясь, и, чисто и звонко вытянув последнюю ноту, он замолчал. — Звучишь лучше всех, Йоонас, — произносит Нико под улюлюканье и хлопки остальных друзей, улыбаясь парню. — О да, знаю, — самодовольно отвечает тот. Гитара остаётся в стороне, и блондин отпивает алкоголь, давая связкам время успокоиться и прийти в порядок. На фоне активных обсуждений друзей, взгляд устремляется на брюнета. Снова. Неосознанно, совершенно безобразно выйдя из-под контроля всегда всё контролирующего Йоэля. Отбрасывая назад мешающую копну сальных, высохших из-за окрашивания волос лёгким движением головы, он смеётся над рассказом Олли, что сидит близ него, плечом к плечу, и чёрные патлы вновь ниспадают к его лицу. Тонкие губы озаряются широкой улыбкой, показывая ряды небольших зубов цвета слоновой кости. От юноши веет чем-то очень тёплым, думает Хокка. Это не столько согревающие лучи солнца или же подобный летний вечер, сколько… сколько скорее воспоминания из детства. Чистые, ничем не тронутые и безгрешные, как, например, завтрак у бабушки дома. Манная каша с вареньем, которым рисуешь весёлые и счастливые мордочки каких-то незнакомцев, которые вовсе и не незнакомцы, а просто представление всех вокруг. Или беготня во дворе, где староватая дряхлая площадка, опасная на самом деле, детскими глазами представляется самым классным местом для ребяческих игр. И те простые, но самые лучшие на свете забавы для детей, которые не понимает почему-то ни один взрослый. Детство беззаботное, неугомонное, абсолютно безопасное, полное жизни, фантазий и сказок, очень чувственное и всегда преисполненное множеством эмоций. Алекси был этой тропой, соединяющей взрослого, уже ощутившего всю боль и тягость окружающего мира блондина и детство, которого так тому не хватало. А Каунисвеси и сам как будто по своей натуре был ребёнком. И голубоглазому почему-то хотелось быть всегда рядом с этим ребёнком, вне зависимости от каких бы то ни было обстоятельств, людей кругом и самочувствия. Его тянуло к тёмноволосому, и иногда он задумывался – почему же. Но его тянуло к нему, и это чувствовалось как нечто нужное и близкое, а потому в один момент уже просто становилось неважным это «почему». Ему стоит предпринять ещё одну попытку избежать прижатого к парню взгляда собственных глаз, блондин это осознаёт. Ещё одну очередную попытку. — Хочу купаться, — бросает он в коллективную болтовню лишь одну фразу своим усталым, немного пьяным голосом, потягиваясь на стуле. — Говорили тебе купаться с нами, тупица, а не дурью маяться! Вся вина на тебе самом, — отвечает ему кучерявый гитарист, наклоняясь ближе к нему и дразня. — Порко, Порко, убери от меня свой язык, — смеется он. – Значит, никто не пойдет со мной? Ему отвечает насмешливым отказом каждый из кучки, кроме Алекси, который просто смотрит на него, складывая губы в своей краткой улыбке. — Алекси? Недоуменный и удивлённый взгляд и смеющаяся улыбка встречают его вопрос, как бы говоря: «Йоэль, ты совсем ебанулся?» — Что? Нет, ты свихнулся! Там сейчас жутко холодно, даже не пытайся затащить меня. Упорно игнорируя прозвучавший ответ, блондин поднимается на ноги, подходит к парню, берёт его за руку, ставя на ноги, и ведёт к мостику, пока тот нехотя отпирается, притом смеясь. — Просто постоять в стороне несложно, — говорит он, ухмыляясь просто оттого, что чувствует это наигранное нежелание парня в его слабых попытках вырваться из крепкой хватки. Йоэль слышит, как оставшиеся напоследок желают юноше удачи и просят постараться утопить его самого, чтобы он больше не мучал никого своими безумными авантюрами и сумасбродными идеями. На это голубоглазый отвечает средним пальцем и ни единым словом, продолжая следовать к воде, оставляя позади звучный, немного приглушенный смех парней и искрящийся в середине их круга костёр. Он чувствует, как Каунисвеси сжимает его ладонь в ответ, покорно шагая за ним. И светловолосый не увидит этого, но юный парнишка сложит свои губы в лёгкой, маленькой смущённой улыбке. Небольшой светлый деревянный мостик стоит на своих массивных ножках, погруженных практически целиком в тёмную воду реки, недалеко от двухэтажного коттеджа, который группа сняла на выходные. Он укрыт в тени громоздких деревьев с ярко-зелёной раскинутой листвой, но длинная, вытоптанная тропинка открывает широкий проход меж тонких стволов двух берёз. Их кроны наклонены друг к другу, точно они тянутся для объятий, которых никогда не получат, образуя полуарку. Пара пробегает под согнутыми верхушками древ, посмеиваясь от тёплого, игривого чувства приближающейся разгрузки, когда прохладная вода избавит их от усталости, страха, стеснения и всех проблем, омывая распалённые тела. Бурлящий своей жизнью алкоголь в организме парней разогревает их, побуждая мысли смешиваться в одну бесформенную массу, а тела безобразно ослушиваться заторможенных команд их владельцев. Они пьяны не слишком, но этого достаточно для лёгкой эйфории и выросшего серотонина. Колкая трава щекочет их ноги. — Ты со мной? — низким после бега голосом произносит блондин, когда они останавливаются у мостика. Он снимает толстовку и футболку через голову, отбрасывает их в сторону и прожигает неясным взглядом парня напротив. Тёмноволосый лишь качает головой, наблюдая за голубоглазым, и ощущает, как сильно ноет рука от недостатка прикосновений парня. Они исчезли так же резко, как и появились, когда он расцепил их пальцы, сплетённые в замок. Под крепким напитком, взглядом столь светло-голубых глаз, которые сияют даже в ложащейся на них тьме, и где на радужке безобразно сплетены чёрные тонкие линии, предающие безднам меж ресниц некую особенность, Алекси чувствует приятную горечь внутри – удовольствие и мирное спокойствие. Ледяная волна брызг окутывает юношу, когда блондин оказывается в воде, прыгнув с ветхого, но прочного мостика. Он отворачивается и укрывает лицо руками, улыбаясь. С радостными воплями Йоэль выныривает, вскидывая руки вверх. Выглядит Хокка, словно ребёнок, находящий столько веселья и счастья в обычных плесканиях. По-детски принимая всё данное, чересчур эмоционально и глубоко. Каунисвеси любил видеть его таким. Этот Хокка был открытым. Не меланхолично-замкнутым интровертом, снятым будто бы с картины какого-нибудь подросткового сериала, а простым, свободным героем своей светлой стороны. Не копающим под себя, ищущим недостаток за недостаток в собственном я или закрытым от всего мира за бетонной стеной, которую выстроил сам. Алекси видел в нём целый мир, который тот усердно прятал от людских глаз, в страхе и запутанности. Ни в ком не было столько жизни и тепла, сколько было в этом «суровом» финском рокере с прекрасным чистым голосом. И тёмноволосый только сейчас в своём нестабильном состоянии поймал порхающую перед самым его носом мысль: он бы хотел, чтобы в его собственном мире Йоэль Хокка был целой вселенной. — Прыгай, Каунисвеси, — проговаривает блондин, подплывая ближе к мостику и не давая парню времени, чтобы глубже подумать о появившейся из ниоткуда столь яркой мысли. — Там смерть как холодно, я знаю, — отвечает младший. — Ты не почувствуешь этого под такой дозой алкоголя. Ответа не следует, парень только стоит на всё том же месте, переминаясь с ноги на ногу и слушая пение друзей вдалеке. Пахнет летней прохладой, рекой и пряным ароматом луговых цветов. Блондин смеряет юношу взглядом, чуть приоткрыв рот и глубоко дыша. Алекси может разглядеть, как вода накрывает плечи Хокка, скрывая за прозрачной пеленой бледную кожу старшего. Капли сбегают по лицу, окрашивая красивые черты. Мокрые волосы уложены назад и редкими прядями спадают на спину. Вода на ресницах слабо блестит, переливаясь из-за лёгких лучей света, проникающих сквозь панорамные окна коттеджа, где кто-то неожиданно включает освещение. Они бросают свои быстрые взгляды в сторону дома, и вновь ловят глаза друг друга, пока сердце отчего-то пропускает несколько быстрых ударов, гоня кровь по венам быстрее и насыщеннее. — Иди уже сюда, — звучит тихое из уст голубоглазого со слабой хрипотцой. Слегка повелительное, манящее и нежное настолько, что Алекси не нуждается в том, чтобы ему повторяли. Если только он не хочет растаять, стоя на этом мостике. Он стягивает шорты, пытаясь устоять на ногах, и аккуратно складывает их рядом с одеждой старшего. Неуверенно, тёмноволосый смотрит на свои ноги, а затем на воду. — Не бойся, здесь мелко. Я рядом, если нужно, — речь мужчины звучит спокойно и ласково. Парень слушается и доверяет, потому, раздумывая лишь пару секунд, он в следующий миг делает шаг вперёд и резко погружается в воду. Его обдаёт сильным холодом. Футболка неприятно облегает тело и тянет наверх. Ноги достают ледяного песчаного дна, и парень слабо отталкивается от мягкой поверхности, взбрасывает руки, пытается ухватиться за что-нибудь осязаемое, в попытках скорее выплыть. Он чувствует, как лицо обдаёт тёплым воздухом, когда оказывается над водой, и глотает его, пытаясь согреться и угомонить бешеное сердцебиение в крепкой и замёрзшей грудной клетке, где лёгкие быстро поднимаются и опускаются. — Йоэль, тут невыносимо! — вскрикивает он, откашливаясь, продрогнув всем телом. – И слишком глубоко, — добавляет он недовольно. Блондин хохочет, откидывая голову назад и открывая вид на прекрасную толстую шею, где через кожу просвечивается линия глотки, а кадык отражается большой выпуклостью. — Не смешно! У меня ещё и футболки запасной нет… — Ты можешь взять мою толстовку, — говорит Хокка, улыбаясь всё так же широко и привлекательно, как кажется Алекси. Нарастающую смущённую улыбку ему не удаётся опустить, и уголки губ всё же тянутся вверх. – Плыви ко мне, — он протягивает руку, подзывая его указательным и средним пальцами. — Там глубоко, я не смогу стоять, — выдаёт парень, но всё-таки разгребает воду руками, двигаясь к голубоглазому. Светловолосый первым берёт его руку и быстрым ловким движением притягивает к себе. Парень негромко вскрикивает его имя от неожиданности, в то время как старший подхватывает его ноги и обвивает ими свою талию, одну руку после кладя на спину. Юноша не успевает ничего предпринять и теперь не знает, куда деть свои руки, явно немного сбитый с толку таким действом блондина. Они находят своё место на шее мужчины. — Стоять не придётся, — погодя, всё-таки отвечает Хокка и пялит в чистейше голубые глаза Алекси, совершенно не боясь неловкости между ними. Его брови чуть нахмурены, а лицо выглядит строгим, показывая некие грубые черты лица старшего. Это не оттого, что он испытывает негативные чувства сейчас, а только потому, что голубоглазый разглядывает очертания лица парня. Очень сосредоточенно созерцая любую деталь, мужчина осознаёт, что небольшие шрамы от акне, чуть-чуть заросшие брови, не очень ровные зубы или широкие ноздри дополняют и без того невероятную красоту юноши. Йоэль восхищается его недостатками, потому что даже они видятся ему прекрасными в этом необыкновенно мягком парне. Его вздёрнутый носик морщится секунду, видимо от холода, а глаза опускаются вниз, прикрываясь длинными пышными ресницами, когда тёмноволосый замечает этот взор голубоглазого, блуждающий по его лицу. Губы складываются в тонкую линию и сжимаются. Йоэль замечает это. И Йоэль очень хочет коснуться их своими. Одинокая прядка спадает на лицо юноши, и старший тут же пальцами аккуратно убирает её за ухо, понимая, что вероятнее всего это бесполезно с непослушными вьющимися волосами парня. Он приподнимает младшего, сажая его чуть повыше, и перекладывает руки на талию, некрепко сжимая. Каунисвеси ёрзает, не предугадавший такой жест мужчины. И в этот момент светловолосый думает, что та дистанция, которую он бесконечно осторожно и внимательно соблюдал с юношей всё время, была разрушена ещё минут пять назад, когда он бесцеремонно посадил его себе на талию и стал любоваться, как будто это что-то совершенно обыденное для них. Как будто они чёртова парочка. Их молчание значительно затянулось. Тишина начинала нервировать. — Тебе дискомфортно? — спрашивает Хокка, не много думая о том, стоит ли выпаливать это так резко и неожиданно. Но его голос по-прежнему был мягким и ровным, совсем тихим. — Нет, — отвечает Алекси, сопровождая короткую фразу мотанием головы. Взгляд следует наверх и вновь встречается с глазами старшего. — Что тогда? Его словно поймали на преступлении. Сердце заколотилось быстрее, а руки задрожали. Он замер, стараясь не дышать, сам не зная зачем. Это его тело самовольно отвечало на эти прикосновения и вопросы мужчины, поддаваясь ему. Сдаваясь. И Алекси хотел бы контролировать это, но ничего в его собственном теле и голове не давало ему распоряжаться такой возможностью. Юноша никогда не умел скрывать что-либо. Без лишних слов – это было невозможным для него. Топить свои чувства и эмоции как Йоэль он не умел. Эмоциональность и открытость достигали предела положенной нормы. И часто он ругал свои особенности. Они мешали жить. — Холодно, — почти шёпотом. Хокка щурится и склоняет голову к плечу. — Ты врунишка. — Я не вру… — взволнованно отвечает Каунисвеси, пытаясь разыграть недоумение. — Скажи мне правду, — настаивает на своём блондин. Зачем ему так нужно было узнать, что скрывает парнишка – Йоэль не знал. Давление алкоголя сказывалось на всем, что было в голове у голубоглазого. Порой фразы сами по себе срывались с языка. Но он только принимал это как данное сейчас. Ранее, на трезвую голову, он с большой долей вероятности жалел бы об этом. Алекси смотрел на него, дыша как можно тише, и строил предположения в своих мысленных замках о том, что может произойти, если он произнесёт вслух эту самую правду, которую требует старший. У него не было страха за группу. Он знал, что если его оттолкнут, он как-нибудь справится с этим и не позволит внутренней, разъедающей боли сожрать то, над чем они работали годами. Они ограничат их общение, снесут на «нет», не касаясь лишь дел музыки. Он осилит это, не разрушив отношения с ребятами и атмосферу внутри группы. Гнетущее молчание меж ними будет казаться всем непонятным и до безмерности неправильным, но никто не будет знать, что произошло сегодня, в этот самый вечер. Для Йоэля это не будет трудностью. Он хорошо справляется с тем, чтобы скрывать свои проблемы. А Алекси будет пытаться просто пережить. Младший вскидывает голову наверх, взглядом утыкаясь в чёрное ночное небо, сверкающее в свете звёзд. Его лёгкие тяжко сжимаются и разжимаются, дыхание спирает. Он кусает нижнюю губу, не веря, что всё же сделает это. — Всё внутри горит, Йоэль, — приглушённо тихо начинает он, не смотря на мужчину, лишь сжимая пальцами его волосы на затылке. — Горит, когда вижу тебя. Когда ты смотришь на меня, говоришь со мной, касаешься. И когда ты делаешь что-то такое, как сейчас, это… это меня совсем с ног сбивает, — его голос начинает дрожать, а море может вот-вот хлынуть из глаз. — Я знаю, что ты не такой человек, но если вдруг… если вдруг это игра или просто что-то в духе шутки, то, пожалуйста, не делай так. Взор кристальных глаз всё-таки встречается с небесами мужчины, и Йоэль видит в глазах напротив стоящие слёзы, только сейчас осознавая, как же сильно они оба влюблены. Но они трусливы и глупы, потому что молчали так долго, строя чёрные тучи у себя в голове. — Потому что тогда я… Хокка заранее знает, что будет сказано дальше, и он не хочет дослушивать ранящие их обоих слова, потому он, не сдерживаясь, целует, сплетая их мокрые холодные губы меж собой. Под ногами старшего будто рушится весь мир, потому что этот поцелуй словно даёт новую жизнь, как глоток чего-то свежего, нового, до невозможности вкусного. Чего-то приторно-сладкого, источающего мягкость и нежность, смешанную с пылкостью, страстью и приятному забвению в глубинном мире, полном тех чувств, которых он никогда не встречал. А он просто целует его, скользя руками по спине, давая тому проваливаться в этот поцелуй ещё глубже, без шанса выбраться из этой дыры. Долгожданной и взрывающей весь его мир, должен он признать. Они отстраняются друг от друга, спустя бесконечные минуты утопания в их собственной обворожительной сказке, опаляя друг друга горячим дыханием, слыша слабый, но густой запах роз и чего-то ещё, тоже цветочного. Оба думают, что этот аромат может стать их любимым, потому что он их. Йоэль крепче сжимает парня в своих руках, а младший касается его лица, придерживая ладонями, тем самым не давая тому даже попытаться отвести взгляд. Пусть Хокка и не думал о подобном вовсе, Алекси боялся, чертовски боялся утерять эту нить меж ними. Они обязательно обсудят всё это, но чуть позже. — Теперь тепло? — тяжко дыша, сиплым голосом спрашивает старший. — Тепло, — кивает парень, позволяя уголкам губ подняться вверх, а блондину снова накрыть его уста своими, целуя под неясным светом луны и крохотных звёзд, теперь уже образуя их общий, может пока и не большой, мир.