Морское стёклышко, затерянное в прерии

Вероятно, это значит, что он всё ещё пребывает в шоковом состоянии, но первое, что Нолан замечает, когда они возвращаются к Макколу — помятые, в синяках, и с Тео рассеянно слизывающим кровь из уголка рта — это то, что кто-то заклеил изолентой пулевые отверстия в штукатурке в стенах дома. Ещё кто-то — возможно, тот же человек, но вполне возможно, и другой, потому что Нолан начинает понимать, что дом Макколов — это нескончаемый улей активности, кто-то из стаи всегда здесь — вставил криво обрезанный картон вместо разбитого окна и приклеил его той же изолентой. Правда, судя по всему, это никого не удивляло. Никого, кроме Нолана. Но ему приходится отвлечься, потому что Тео, раздражённый и погружённый в размышления — но не раненный, потому что, конечно же, излечил сломанные рёбра в течение пятнадцати минут — помогает Мейсону выбраться из машины. На самом деле он, кажется, не хочет смотреть на Мейсона, потому что каждый раз, когда он это делает, на его лице появляется такое выражение, как будто он сталкивается с правдой, которая ему не нравится, и Тео тихо рычит и смотрит в сторону. В итоге, в основном Нолан поддерживает Мейсона, когда они оказываются в доме, рука Мейсона перекинута через его плечо, а пальцы Нолана обвиваются вокруг его талии, стараясь не усугубить травму Мейсона, полученную после того, как Гейб… После того, как Гейб обстрелял дом Макколов, думая, что Нолан был внутри. — Спасибо, — выдыхает Мейсон, когда они с Ноланом, наконец, добираются до дивана, и Холлоуэй осторожно опускает его на подушки. Хьюитт звучит искренне, даже без малейшего недовольства, и Нолан удивляется этому, потому что он всё ещё помнит искажённое злобой лицо Мейсона, когда тот пристально посмотрел на Нолана и заверил его, что никто не забыл, что Нолан и его друзья сделали с Лиамом. В груди Холлоуэя зарождается неприятная дрожь, как будто он не может доверять своему собственному разуму. Стая Маккола продолжает говорить, что Анук-Итэ питается страхом, а Тео объяснил, что он ещё и извращает страх, но Нолан боится — безостановочно, каждую минуту каждого дня — с того дня в библиотеке, и ему категорически не нравится, что он не может понять, какая часть этого страха действительно принадлежит ему, а какая — Анук-Итэ, Гейбу, Монро или кому-то ещё. Он вырывается из своих мыслей, когда Лиам с грохотом спускается по лестнице. Он бросает всего один взгляд на Мейсона, болезненно скрючившегося на диване, и поворачивается к Тео. Его глаза немедленно вспыхивают. — Какого хрена?! — требовательно интересуется Лиам, и в этот идеально абсурдный момент Нолан совершенно ясно уверен, что Лиам собирается пробить Тео ближайшую стену, и никакая плохо вырезанная картонка не сможет стать заплаткой нанесённому ущербу. Особенно, учитывая то, что Тео немедленно начинает рычать в ответ, его глаза тоже вспыхивают, но в то же время руки дрожат, а не напрягаются, как будто он нашёл возможность драться ради облегчения. Но Мейсон прерывает их, прежде чем они успевают сцепиться. — Это не его вина, — выдыхает он, и Нолан инстинктивно приближается к Хьюитту, потому что тому явно всё ещё больно. Мейсон одаривает его слабой благодарной улыбкой — такой слабой, что она не воспринимается как издёвка — а затем снова сосредотачивается на Лиаме, который замирает на середине угрожающего шага, чтобы в замешательстве прищуриться. — Он не мог сражаться с Аароном и одновременно защищать меня и Нолана. Выражение лица Тео застывает от удивления; он явно не ожидал, что его защитят. Напряжённая линия его плеч расслабляется, он невольно горбится, как проколотый воздушный шар, и теперь выглядит каким-то особенно потерянным. Непредсказуемая волна членов стаи в виде Скотта, Малии, Лидии появляется сверху и через парадную дверь, они хаотично сходятся и расходятся, и интермедия Тео-Лиам остаётся проигнорированной, что, наверное, неудивительно. Все привыкли. Лиам секунду колеблется, а затем, кажется, тоже расслабляется. Его голова наклоняется вниз, а затем, что еще более удивительно, он смотрит на Тео из-под бровей и признаёт: — Мы тоже напортачили со своей половиной, — и достаёт свой телефон, чтобы разблокировать его и продемонстрировать Тео, который берёт его уже через секунду. В конце концов, они втроём сбиваются вокруг дивана с Мейсоном. Тео склоняется над спинкой дивана, чтобы Мейсон и Нолан могли видеть экран телефона, а Лиам присаживается перед ними. Все они смотрят на каменные статуи на фотографиях с одинаковым недоумением и ужасом. — Ну что ж, — растерянно комментирует Мейсон. — Это объясняет, почему Халвин предупредил Лидию, чтобы она не смотрела на Анук-Итэ. Среди статуй нет Гейба, зато есть два охотника, с которыми, как вспоминает Нолан, тот патрулировал город. Он нервно сглатывает. — Какая-то фантастика, — бормочет Тео, его пальцы всё ещё сжимают телефон Лиама. Несмотря на то, что говорил Мейсон, взгляд Рейкена направлен на Данбара, а тот смотрит на Тео в ответ. Рейкен требовательно интересуется: — Что, чёрт возьми, нам теперь делать? Ответ, судя по всему: готовить замороженную пиццу. Несколько упаковок с пиццей, запихнутые как фигурки тетриса в морозилку холодильника Маккола, теперь вытащены, распакованы и развёрнуты с легкостью, свидетельствующей о долгой практике. Эта абсурдная в философском смысле ситуация будто поддерживает веру в то, что люди существуют в бесцельной хаотической вселенной. Каждый из них, от Скотта, аккуратно раскладывающего замороженную пиццу в духовке, до Малии, передающей пиццу, и Лидии с Лиамом, по очереди вытаскивающих пиццу из упаковки — все находятся буквально в шаге от смерти, но, как объясняет Мейсон, пожимая плечами, когда он видит пристальный взгляд Нолана: «Нам всё ещё нужно есть». Нолан, в общем-то, согласен. Его взгляд скользит по заклеенным изолентой дыркам от пуль, неумело — или просто беспечно — залатанному окну. Трагедии остаются трагедиями, но рутину никто не отменял. Стае всё ещё нужно было куда-то отступать, чтобы отдохнуть. И поесть. Пиццу делят и дополняют банками содовой, минералки и других напитков, которые Скотт и Лиам, порывшись в гараже и подвале, смогли найти. Это самый утомительный военный совет, который когда-либо видел Нолан. Присутствующие члены стаи собираются в гостиной, садясь на всём, что для этого пригодно. Лиам чувствует себя как дома в кресле, в котором набивка точит сквозь несколько пулевых отверстий, пробивших ткань. Малия отбрасывает разбитые остатки сломанного кухонного стула и падает прямо на пол, а когда Скотт садится на свободный участок дивана позади нее, откидывается на его ноги. Они обсуждают стратегию, и Нолан испытывает то же ошеломлённое беспокойство, которое он чувствовал, наблюдая, как они вытаскивают замороженную пиццу из морозилки в доме, покрытом пулевыми отверстиями и гипсовой пылью. Он задаётся вопросом, сколько раз потребовалось такой группе — такой стае — пережить неумолимую, изменяющую жизнь трагедию, чтобы она стала такой очевидно обыденной. И ему интересно, ответят ли они ему на этот вопрос, если он спросит. Он поднимает взгляд, Лиам наблюдает за ним. Нолан краснеет, но… не отводит взгляд, по крайней мере, до тех пор, пока это не сделает сам Данбар. — Девкалион сказал, что поможет мне и Малии, — говорит Скотт, и разум Нолана автоматически подкидывает: Девкалион — это же сын Прометея. — Поскольку мы не можем смотреть на Анук-Итэ, — поясняет Маккол, и остальная стая согласно и устало кивает. — Питер… Он где-то рядом, — добавляет Малия, и на этот раз собравшаяся стая кривит лица, все выглядят так, будто пойманы на грани ошеломлённого смирения и сдержанной ярости. — Арджент? — интересуется Лидия. — Ищет Дерека, — отвечает Скотт. Тео ничего не говорит. Он ничего не делает, кроме как откидывается на спинку стула и наблюдает за происходящим сквозь полуприкрытые глаза. Через некоторое время Нолан обнаруживает, что наблюдает за Тео больше, чем за другими, и тот замечает это и смотрит в ответ. За исключением, конечно, тех моментов, когда он смотрит на Лиама. — Что ж, сегодня мы больше ничего не можем сделать, — наконец объявляет Скотт и хлопает руками по коленям, поднимаясь. И это его «не можем» звучит, по мнению Нолана, как «не должны», и он невольно спрашивает себя, сколько времени Макколу потребовалось, чтобы научиться быть настолько терпеливым. Малия и Лиам — оба кипят энергией, которую Скотт мог бы зажечь одним словом, а вместо этого он делает противоположное. — Мы все должны немного отдохнуть. Малия и Лиам заметно расстроены. Нолану становится интересно, понимают ли они, что весь их потенциал тут же испарился лишь с одним предложением Скотта, как будто он дал им разрешение. Разрешение быть настолько усталыми, насколько они выглядят. Лиам трет рукой лицо. — Нам стоит как-то разместиться и выставить часовых, — сухо предлагает он и пристально смотрит на заклеенные изолентой пулевые отверстия в стенах. От нелепости ситуации у Нолана перехватывает дыхание, но Скотт тихо смеётся, кивает и соглашается. Он и Малия собираются устроиться наверху. Лидия возвращается домой после неоднократных обещаний, что она будет осторожна. — Людей разместим в подвале, — объявляет Скотт и сочувственно улыбается Мэйсону и Нолану, когда они смотрят на него. Позади него Лиам с тихим стоном падает на диван, а Тео удобнее устраивается в кресле. Тем не менее, всем требуется некоторое время, чтобы расположиться в соответствии с инструкциями, в основном потому, что сейчас в доме больше людей, чем ванных комнат. Мейсон в итоге идёт наверх и занимает ванную, расположенную по коридору, ведущему из кухни. Тео чистит зубы в ванной в подвале, освещённой голыми лампочками над раковиной, в то время как Нолан сидит на матрасе, который он и Мейсон будут делить, и пытается — увы, безуспешно — не смотреть на Рейкена через приоткрытую дверь. На Тео рубашка, отличная от той, в которой он был в туннелях — та была вся безнадёжно испачкана в грязи и пятнах крови, которую Тео сплюнул после того, как снова поднялся на ноги после удара Аарона, отбросившего его к стене. У его локтя стоит пустая оболочка пластиковой упаковки, в которой Лиам принёс ему щётку — на самом деле две, потому что одну из них Нолан держит сейчас в руках. Данбар взял щётки из груды хранящихся в ящике шкафа под раковиной в ванной наверху. Тео наклоняется над раковиной и сплёвывает. Несколько секунд он полощет рот, а когда выпрямляется, приподнимается над раковиной только наполовину. Его глаза ловят взгляд Нолана в зеркале и сужаются. Холлоуэй спешно роняет свою щётку, чтобы наклониться и найти повод отвести взгляд. Но уже слишком поздно. Тео перекрывает воду и разворачивается, оказываясь спиной к раковине. Он поднимает брови в явном вызове, когда взгляд Нолана беспомощно устремляется вверх, чтобы украдкой взглянуть на него. Тео не говорит ожидаемое: «Что?», — потому что в этом нет нужды. Нолан сглатывает и тихо интересуется: — Вчера. Ты был так полон решимости уберечь Лиама от… — он пытается, но не может сказать: «От убийства Гейба», — поэтому вместо этого говорит: — …того, чтобы совершить то, о чем он бы пожалел. Тео немного напрягается. Это неочевидно, но Нолан слишком внимательно смотрит на него, поэтому, хотя Тео расслабляется в следующую же секунду, Нолан всё равно это улавливает. Рейкен слегка наклоняет голову. — Это утверждение, а не вопрос. Нолан морщится. Он смотрит на свои руки, его пальцы сжимают все еще упакованную зубную щетку так сильно, что пластик трещит. — Ты не собирался позволить Лиаму сделать это, — повторяет Нолан, уставившись на побелевшие от усилия костяшки пальцев, — но ты почти… Ты собирался… — он не знает, как закончить фразу и замолкает, глядя вверх. Тео смотрит на него с непроницаемым выражением лица. — Всё ещё не вопрос, — невозмутимо отмечает он. Нолан глубоко вздыхает и быстро спрашивает, пока Рейкен не потерял самообладание: — Ты бы пожалел об этом? Тео моргает, явно озадаченный. Он смотрит на Нолана, в то время как сам Нолан уставился на него, и приоткрывает рот, в следующую секунду, закрывая его и превращая в ухмылку похожую на ту, которую он подарил Нолану в подвале склада Монро. Кажется, это было целую жизнь назад. Правда на этот раз в ярком свете лампочек Нолан замечает, что ухмылка не касается глаз. — Ты слышал Гейба в зоопарке, — отвечает Тео тем же протяжным голосом, что и на складе. Но слова странным эхом отражаются в пределах подвала Макколла. Глухим и пустым. — Я шпион, лжец. Какой-то, — ухмылка Тео становится острее, — извращённый научный эксперимент. Мускул в углу его челюсти, крошечный и почти невидимый, слегка подрагивает. Тео резко разворачивается и начинает собирать упаковку со своей зубной щёткой и приводить раковину в порядок. — Как Мейсон любезно заметил ранее в туннелях, — заключает он, обращаясь к своим рукам, раковине и собственному отражению в зеркале больше, чем к Нолану, — я был таким не в первый раз. Нолан закусывает губу. — Я не об этом спрашивал. Взгляд Тео перебегает на Нолана в зеркале. Выражение его лица напряжённое, немного искривлённое. Ему, вероятно, следовало бы чувствовать обратное, но Нолану теперь почему-то легче смотреть на него, чем когда Тео носил ту острую ухмылку и общался резким протяжным тоном, поэтому он продолжает смотреть на Рейкена. И тот первым отводит взгляд, опускает голову, и Нолан видит его обнажённую шею. Проходит несколько секунд, а затем Тео слегка качает головой и так грубо выдыхает, что этот выдох отчётливо слышен даже Нолану. — Не знаю, — тихо признаётся Тео, а затем, прежде чем Нолан успевает что-то сказать — если бы он вообще успел сообразить, что сказать — Тео разворачивается, выключает свет в ванной и направляется к лестнице наверх одной плавной последовательностью движений. Он не притормаживает и больше ничего не говорит: ни «спокойной ночи», ни резкого приказа, ничего другого. Нолан смотрит ему вслед даже после того, как Тео захлопывает дверь наверху лестницы. С минуты на минуту придёт Мейсон, поэтому Нолан встает и направляется в ванную комнату со своей зубной щёткой в упаковке в руке. Однако он не включает свет, потому что в крошечную комнату проникает достаточно света с лестницы, чтобы он мог видеть свои руки и упаковку зубной щётки, но недостаточно для того, чтобы видеть синяки на лице, даже когда смотрит прямо на своё отражение в зеркале. На которое, впрочем, он всё равно старается не смотреть.