Намного труднее расстаться с человеком на один день, чем потерять его навсегда, потому что за несколько лет на место ожиданиям приходит смирение. Авторская цитата.
Прозрачный свет, рассеянный среди тысячи мерцающих осколков потустороннего источника необычайно мягкого сияния, исходил откуда-то свысока, бросая свои невидимые лучи отовсюду и будо бы одновременно на весь мир. Незримый туман переливающихся загадочными драгоценностями разнообразных оттенков словно по задумке перемешал в невесомости разбавленные краски голубого, нежно-розового и изумрудного цветов, испещряя нечёткими полосами и узорами бескрайний купол недосягаемого неба. В бездонном пространстве неизведанного края, поддёрнутого лёгкой дымкой таинственности, не было видно ни единого постороннего существа, что мог бы разорвать его непрерывную гладь, отчего ненавязчивое присутствие разноцветного свечения казалось ещё более завораживающим. Расплывчатые линии дивного света плавно переливались и уходили в недоступную даль, расползаясь водами рубинов и алмазов над самым горизонтом. Они запутывались в воздухе и перемежались между собой, создавая новые цвета, а бесшумный, совсем неощутимый ветер подгонял их вперёд, не давая свернуть с намеченного пути. Прямо под ними, отражая все прелести сверкающего небосклона, раскинулось безграничное море, чья безмятежная поверхность, не тронутая даже рябью, была усыпана стеклянными опалами и равномерно колыхалась в такт своеобразному ритму спящих волн, что мерно накатывали на берег, не оставляя после себя даже бледных следов. Большая вода охватывала собой почти всю территорию необычного места, сливаясь вдалеке с зеркальным небом, и бережно скрывала внутри себя свои глубины, не позволяя восхищённому взору и близко подобраться к разгадке её секретов. Покрытый мелким песком, украшенным вкраплениями драгоценных камней, пустынный берег, где ещё ни разу не ступала нога живого существа, хранил величественную неприкосновенность, будто бы находясь в глубоком сне под покровом прочного стекла, и тонкой полосой извивался по периметру морского озера, ловко огибая вырастающие перед ним препятствия. Лёгкий воздух, насыщенный свежестью и частицами мощной энергии, без труда проникал в расправленные лёгкие, наполняя каждый свободный вздох спокойствием и наслаждением. Призрачное дуновение приятного холода, не оставляющего, однако, после своего вторжения никаких следов своего присутствия на обнажённой коже, беззастенчиво прикасалось к горячему телу, обволакивая его путами блаженства и умиротворения, и подчиняло затуманенный растерянностью разум высшим силам отрадного покоя, так что вскоре все непристойные мысли были изгнаны прочь из рассеянного сознания. Нерушимая тишина, внушающая податливому сердцу окрылённую необъяснимым счастьем лёгкость, постепенно дурманила взволнованную душу трепетным восторгом и страстным желанием, что безвременно исцеляли любые, даже самые страшные раны внутри неё, возвращая к радостной жизни. Объятое чем-то близким и до боли знакомым звенящее молчание с почтением принимало в своих владениях чужие тревоги дрожащего в груди дыхания и порывистую дробь освобождённого из плена глумливых страхов шального сердцебиения, воскрешая давно забытые чувства пламенной веры и возвышенной надежды из пепла томительной скорби и острой тоски. Всем усмерённым ненавязчивым одиночеством существом ласково завладело ощущение безопасности и собственной уверенности, будто бы обладатель столь бурной фантазии уже не раз посещал это неповторимое место и чувствовал себя в его пределах единственным хозяином и хранителем какой-то непостежимой истины, что являла собой неотвратимую часть чего-то важного, но очень хрупкого. Шёлковые нити обманчивого наваждения сладкоречивого сна окутали Михримах, заплетая изысканные пряди в её волосах и оседая сказачной пылью на ткани её белого платья, что плотно облегало стройную фигурку, но при этом никак не затрудняло её пархающие движения. Чувствуя в своих женственным руках абсолютную власть и контроль над собственным миром, созданным из далёкой мечты и её воспоминаний, сероглазая госпожа испытывала небывалый прилив удовольствия, осознавая, что вольна делать всё, что ей вздумается, не спрашивая ни у кого разрешение. Ей стоило только загадать любое своё сокровенное желание, как оно сразу же обретало свой самый лучший облик под стать её проказам и становилось осязаемым, хоть и слишком далёким от реальности. Подобную свободу действий она никогда не ощущала по ту сторону воображаемого счастья, где за каждым её шагом неотрывно наблюдали, а сердце день ото дня всё тяжелело и изнывало от нестерпимой боли, так что отныне только здесь и только в статусе неоспоримой правительницы Михримах могла отпустить все свои несбыточные надежды на свободу и почувствовать себя полноправной хозяйкой своей судьбы. Здесь, в обители приятного одиночества и непринуждённой радости, никто не мог ей помешать или навредить, никто не имел права отдавать ей приказы и распоряжаться её жизнью, никто не мог попасть сюда, к ней, без её высокого разрешения. Тонкая паутина мнимого видения, сотканная из распущенных мыслей юной госпожи и тайных воздыханий её вмиг излеченной от страданий души, колебалась от каждого неверного вздоха и была слишком непостоянной, чтобы продержаться долго, но так как в этом мире времени не существовало, Михримах могла находиться под его покровительством столько, сколько вознамерится. Стоит изящным чарам её воображения разрушиться и раствориться в пропасти забвения, как она снова окажется во Дворце, полном кровавых интриг и мерзкого обмана, поэтому сейчас госпожа старалась запомнить каждую деталь этого восхитительного чуда, дабы в следующий раз непременно восстановить его вновь во всех мельчайших подробностях. На ощупь песок оказался настолько мягким и бережным, что Михримах почти не чувствовала щекотливые покалывания мелких песчинок, встречающих нежную кожу её ног приятными импульсами блаженства в течение плывущей, степенной походки. Каждый её шаг едва касался земли, словно она парила над поверхностью, её каштановые волосы прямой укладки резвились на ветру, будто тонкие волокна дорогого шёлка, цепкий взгляд полуприкрытых глаз охватывал собой все владения приморского края, поднимая внутри волну предвкушения и беспричинного смеха. Грудь будто стала шире, давая волю взбудораженному сердцу, всё тело было околдовано свободой и лёгкостью, отчего непременно захотелось перейти на летящий бег, подставляя трезвое лицо порывам дикого бриза, не приносящего с собой даже намёка на какие-либо ароматы солёной воды или хвойного леса за её спиной. Ещё чуть-чуть, и Михримах бы обязательно поддалась немыслимой тяге, бурлящей неутолимой жаждой в её крови, и сорвалась с места, уже чувствуя на губах нежный вкус опьяняющей свободы, как вдруг что-то её остановило. Душа оцепенела, внезапно заволновавшись, по спине мимолётной дрожью пробежал трепетный озноб, а присутствие чего-то желанного и родного стало почти ощутимым среди полноценного безмолвия. Михримах мгновенно замерла, как заворожённая, и лихорадочно огляделась, стремясь снова уловить эти странные ощущения в ответ на чужое появление, такое тихое и величественное, что даже её дивный сон сумел устоять и принять его в своих объятиях. Страстно желая поскорее поймать выискивающим взглядом обладателя такой кроткой осторожности, госпожа даже сама не заметила, как привстала на цыпочки, погружая крепкие пальцы в глянцевый песок, и вытянула грациозную шею в попытке что-то разглядеть. Её сердце без предупреждения вырвалось из охвата напускного спокойствия и пустилось в резвый галоп наперегонки с учащённым дыханием, безжалостно теребящим прозрачное полотно строгой тишины. Словно в ответ на немые мольбы своей рабыни, некто, искусно владеющий крепким станом, обворожительно тёмными, почти бездонными глазами и гордой, самоуверенный поступью, наконец явил свой бесстрашный образ невинной госпоже, заставив её вновь пережить внезапную атаку безудержной дрожи. Чёткий силуэт, окантованный по краю ослепительным сиянием, вырос посреди пустынного берега будто из ниоткуда, оставив довольно приличное расстояние между ним и Михримах, и остановился, привлекая неусыпное внимание луноликой девушки господским разворотом широких плечей, властно приподнятым подбородком и поджарыми рельефами знакомой фигуры, броско выделяющейся на фоне расплывчатого пейзажа. В отличие от всего остального, царившего вокруг на своих извечных местах, это существо выглядело слишком настоящим, отчего госпоже было трудно принять его за очередную иллюзию и лишить своего бесценного внимания. Что-то пленительное, до странности привлекательное было в этом незнакомце, что заговорщически тянуло Михримах к себе, почти безвольно подчиняя необъяснимой силе, прихоти которой невозможно было воспротивиться. Словно кто-то очень настойчивый, но при этом неуловимый, побудил госпожу к неосознанным действиям, и она, впереди растерянного разума, тронулась с места, на удивление твёрдым шагом сокращая дистанцию, отделяющую её от неопознанного объекта. Её грудь сдавило непонятным нетерпением, однако отчего-то она не могла ускорить темп, дыхание резко прерывалось, хотя воздух был лишён вмешательства дерзкого ветра, каждый шаг, неумолимо приближающий девушку к цели, становился всё труднее и наливал мышцы свинцовой тяжестью, так что госпожа неожиданно для самой себя испугалась, что не успеет дойти, и тут случилось непредвиденное: незнакомец сам пошевелился и устремился к ней навстречу, уверенно раздвигая коренастой грудью стоячий воздух и ни на миг не отрывая от неё пронзительный взгляд. Если бы не потусторонние усилия воли, подгоняющие Михримах вперёд, госпожа бы непременно остановила себя, но вскоре девушка уже сама бежала на всей скорости в распрастёртые объятия незваного гостя, поскольку с замиранием сердца узнала в нём своего возлюбленного. – Мустафа! – на всём бегу воскликнула Михримах, бросаясь на крепкие плечи персидского шаха и плотно прижимаясь к нему всем трепещущим во власти необузданных чувств телом, и зарылась холодным носом в соболиный мех на его красивом кафтане. – Ты вернулся! Аллах свидетель, как я скучала по тебе! Тёплые ладони, испещрённые с тыльной стороны мягкими прожилками выступающих вен, бережно обхватили прямую спину Михримах, всей своей огрубевшей поверхностью прильнув к её чувствительной коже сквозь ткань одежды. Ощутив пробудившимися рецепторами особенности прикосновения каждого пальца, госпожа самозабвенно закрыла глаза, внутренне опасаясь, что тут же проснётся от этого чудесного наваждения, так и не впитав в себя ароматное тепло чужого тела. Вокруг неё сгустился туман безумного счастья и замешательства, в сознании прочно поселилась тревога, смешанная с неверием, но сильнее всего были волны бесконечной любви, исходившие от её сердца прямо в соседнюю грудь, распирая ей лёгкие и рёбра. Обуянная непередоваемой радостью и льющимся через край потрясением, Михримах едва сдерживала у горла приступ невольных слёз, затмивающих поверхность её серых глаз. – Михримах, госпожа моего сердца, – шёлковым голосом проворковал Мустафа, и девушка чуть не потеряла сознание оттого, насколько щемяще и ласково он прозвучал, обволакивая её разум одурманивающей нежностью. – Я так боялся, что не увижу тебя снова. Об одном молил Аллаха, чтобы он подарил мне возможность вновь узреть твой лунный лик. И вот ты вновь рядом со мной. Обещаю, впредь мы не расстанемся. Вопреки своему желанию Михримах отстранилась от Мустафы, высвобождаясь из его рук, но не отпустила его плечи, словно опасаясь, что в любой момент он может бесследно исчезнуть прямо на её глазах, развеявшись по ветру пеплом воспоминаний и напрасных надежд. Их взгляды пересеклись, и госпожа непроизвольно ахнула в благоговейном восхищении, мгновенно оказавшись во власти его глубоких очей, так похожих на тьму беззвёздой ночи. В этих омутах плескались нежность и бесконечная привязанность, так что девушка не могла оторвать от них мечтательный взор, продолжая любоваться их плавными переходами. В какой-то момент она даже испугалась, что может потерять там саму себя, но была просто не в силах сопротивляться необузданной тяге страсти и возбуждения. – Как ты нашёл меня? – почему-то шёпотом спросила Михримах, словно надеясь и дальше вслушиваться в приятную мелодию чужого сердцебиения. – Я была уверена, что больше никогда тебя не увижу. – Для настоящей любви не существует преград, моя дорогая Михримах, – с обаятельной улыбкой пророкотал Мустафа, влюблённо заглядывая ей в глаза. – Тебе стоит только пожелать, и я приду к тебе, где бы ты не была. Ты вручила мне в дар своё сердце, а теперь я вручаю тебе своё. Если не в этом мире, так в вечном Раю мы обязательно будем вместе. Потеряв всякий контроль над бушевавшими внутри неё эмоциями, Михримах снова прильнула к мощному телу шаха, вцепившись в его одежду на груди, и с мольбой посмотрела в его выразительные очи. – Не оставляй меня, Мустафа, – в слезах взмолилась она. – Не бросай меня одну в этом жестоком мире! Я хочу всегда быть рядом с тобой, хочу всегда видеть твой взгляд перед собой! Без тебя мне не справиться с этой болью! – Ты сильная, моя Михримах, – мягко ответил ей правитель, обхватывая пальцами её дрожащие руки. Мышцы девушки свело ноющей судорогой, но она не отстранилась. – Наберись терпения, а я обещаю, что, когда придёт время, мы встретимся вновь, чтобы никогда больше не разлучаться. Повинуясь неведомому зову, возбудившему в сердце Михримах неумолкаемый трепет, госпожа во власти пьяного желания подалась вперёд, медленно вытягивая длинную шею навстречу Мустафе, и облокатилась на его сильные плечи, создавая себе надёжную опору. Шах словно каким-то образом догадался, что ею движет, поэтому без сопротивлений подхватил её под рёбра, принимая на себя вес девушки, и наклонился к ней в ответ, нарочно растягивая и без того томительные секунды ожиданий. Михримах почувствовала на своём лице его терпкое дыхание, по случайности нашедшее вечное пристанище внутри неё, и в свою очередь пригрела его щёки своим судорожным вздохом, с удовлетворением заметив, что правитель также пожелал сохранить частичку чужого тепла в своей груди. Они оказались так близко друг к другу, что могли читать чужие слова по движению рта, и, не отрываясь, смотрели в глаза напротив, в надежде выискивая в них что-то новое, долгожданное и близкое к сердцу. Их существа оказались за пределами реальности, где существовала способность мыслить, из-за чего оба отныне были лишены этой возможности на неопределённый срок. Ничуть не испугавшись этих стремительных перемен, Михримах и не подумала отступать, поскольку теперь ей было неведомо стеснение, и с придыханием сомкнула губы на губах Мустафы, сминая под собой податливую мягкость чужой плоти. Персидский шах снова остался вполне доволен происходящим, более того, даже прижался к нежной поверхности женственных губ в ответ, в ненасытной страсти продливая счастливые мгновения жаркого поцелуя, чем заставил Михримах вздрогнуть от нахлынувшего волнения и трепетно увлечься охватившей их обоих страстью. Неприступное желание как можно скорее раствориться в потоках чужого очарования и животворящего тепла побудило госпожу неосторожным движением схватиться за шею Мустафы, в упоении закрывая глаза, и впиться в его губы своими, наслаждаясь каждым потоком блаженства внутри себя и каждым ударом влюблённого сердца, что будто бы заново переродилось. Постепенно теряя крепкую связь с окружающим миром и неизбежно утопая в омуте слепого чувства пылкой привязанности, Михримах не чувствовала ничего, кроме тепла и сладкого вкуса чужих губ, и даже не замечала встающего за её спиной многовекового солнца, распростроняющего над призрачным горизонтом ливовые цепи пробуждающегося рассвета.Эпилог. В дивном краю
14 августа 2021 г. в 15:56
Примечания:
Стиль «Завершён»