Mea Culpa, Mea Culpa

По мере того, как его сознание угасало, а его разум плавал в пыльной буре, которая разразилась, когда все его чувства и мысли превратились в пепел, он начал вспоминать знакомое чувство страха. Ползущая рука смерти поднялась из пещерного рая, где паучьи лилии вырастали из впадин скелетов, заполняя пустые пространства и пытаясь украсить ужас разложения. Он слышал тихие стоны душ, рождённых и забытых, и если бы он задержал дыхание, то почти узнал бы голоса. Прошло совсем немного времени, прежде чем он понял, что знает голоса. Голос. Разорванный временем, пытками и тяжкими последствиями кармического вмешательства. Ползущая рука смерти была вытянута, и он увидел, как её тонкие маленькие пальцы хватаются за пустой воздух, суставы сцепляются, в то время как белую, как кость, руку охватили мышечные спазмы. Он видел это. В ту ночь, болтаясь на кончиках опускающихся пальцев Ризе, смеялся клоун. Он не был уверен, что это означало, даже оглядываясь назад. Хохот исказился в его голове, какофония низких стонов, смешивающихся с высоким и могучим смехом. Он чувствовал себя шахматной фигурой, сбитой с доски, и теперь мог только сидеть в леденящей душу агонии, глядя вверх на то, как более опытный игрок захватил пешку и коня. В любом случае, сейчас это не имело значения, верно? Так как он уже был…

***

Небеса пахли антисептиком. Конечно, он не мог жаловаться, потому что запах разложения выжег ему ноздри. Кровь, моча и что-то гнилое. Почему этот запах должен быть таким знакомым? Было странно не страдать от характерной мерзости кого-то, кто гниёт, будь то буквально или нет. Но небеса пахли такой чистотой, что у него защекотало в горле и появился кислый привкус. Желудочный сок омыл его язык, который тяжело осел в запечатанном рту. Небеса ощущались апатично. Он не знал, будут ли его конечности двигаться, но он не хотел двигать ими, поэтому оставил их всепроникающему белому туману. Боль была похожа на тусклое, блёклое воспоминание. Иглы в его глазах и кровь, стекающая с губ? Это был плохой сон. Плохие сны. Кошмары о Смерти, стоящей среди проросших паучьих лилий, раздвигающей их поразительно точной походкой. Смерть двигалась так намеренно, шагая с осознанием того, что одна неудача может испортить всю тщательно разработанную стратегию. Смерть убила его. И теперь он лежал на небесах с трубками в руках, и это само по себе дезориентировало. Даже сквозь молочный туман он обнаружил, что с этой картиной что-то не так. Небеса не давали лекарств. Небеса не пели песен пищащих машин жизни. В чём была необходимость, когда ты был мёртв? Он открыл глаза, и белое сияние небес мигнуло в ответ. Канеки Кен чувствовал себя комфортно и безопасно, и это было просто потому, что Канеки Кен был мёртв. Тень заслонила ему вид на простирающуюся белую полосу неба. Свет ударил ему в глаза, и он инстинктивно закрыл их. Слова просачивались сквозь вату, набитую в его уши, и всё, что он слышал, были медленные ритмы звуков. Как будто кто-то напевает под водой. Его сознание снова перенеслось на торжественное кладбище пепла и паучьих лилий. Ему казалось, что этот ад цветов был гораздо более привлекательным, чем тот рай слепоты, глухоты и опьянения. Быть мёртвым в его памяти было облегчением по сравнению с тем, чтобы быть мёртвым в палящем свете, мучительном звоне и необъяснимом оцепенении. Когда он пришёл в сознание, то почувствовал, что что-то не так. Ему было больно. Какой жестокий бог мог причинить боль умершему? Если только он не был в аду. Это, честно говоря, многое бы объяснило. Как он мог обманывать себя, думая, что будет достоин рая? Ему пришлось отрабатывать некоторые грехи и молиться, чтобы он не проклял себя окончательно. Что-то холодное и влажное коснулось его губ, и он открыл глаза, вспоминая жжение в горле, когда кровь брызнула ему на язык. Он ожидал, что почувствует вкус железа, когда жидкость коснётся его языка, но, когда его голова была поднята вверх, он смог проглотить глоток прохладной воды, которая успокоила пески пустыни в его горле. Его рот осторожно вытерли, и он некоторое время сидел в немом молчании, шок начал утихать, когда он выпрямился, его живот пронзила вспышка боли. Он ахнул, его пальцы метнулись к животу, и он сжался, защищаясь. Что это была за рана? Где он её получил? Был ли… был ли он всё-таки жив? — Что…? — выдохнул он, его голос ударил по горлу, как наждачная бумага, рассекая воздух и скрежеща о зубы. Отвратительное ощущение. Мерзкое. — Ох! — Пара рук схватила его за плечи, и он резко поднял голову. Его глаза привыкли к ослепительной белизне всего этого, к небесам, которые таковыми не являлись, к свету, который ослеплял, и он увидел женское лицо. Он рассеянно уставился на неё. Она показалась ему знакомой, но он не мог вспомнить, как её зовут. — Спокойно, спокойно. Не спешите. — Где…? — Он быстро заморгал, когда она осторожно отвела его плечи назад, пока его спина не коснулась подушки. Он поддерживал голову одной рукой, в то время как другая царапала колючие белые простыни. Белый, белый, белый, о, где же он заканчивался? Он задумался, хорошо ли вписывается в обстановку. Болезненно бледная кожа, болезненно бледные волосы и болезненно бледная одежда. Он предположил, что единственным цветом для него будут его глаза. Или глаз? Он не был уверен. — Вы в больнице, Канеки-сан, — мягко сказала ему женщина. — Разве вы не помните несчастный случай? — Несчастный случай…? — Это то, как они назвали того человека — его мясника? Что-то здесь было не так. Теперь женщина выглядела обеспокоенной, её брови нахмурились, и она прищурилась на него. — Ну, — осторожно сказала она, — вы были без сознания несколько дней, так что нет ничего необычного в том, что у вас может быть провал в памяти. — Несколько дней? — Теперь он всё вспоминал. CCG, сражения, Хиде, «Антейку»… — Я… я ведь жив, да? — Он поднёс руки к глазам, неуверенно ощупывая их, и пришёл к выводу, что они всё ещё там и что их не выкололи. — Это… по-настоящему, верно? — Ох, — сказала медсестра, её голос был полон жалости. Достаточно раздражающей жалости. — Да, вы очень даже живы и уже на пути к скорейшему выздоровлению! Я знаю, что предсмертный опыт может быть пугающим, но я уверена, что вы сможете принять это и стать от этого сильнее. — Эм. Хорошо. — Он ошеломлённо уставился на неё. — Спасибо. Значит ли это, что меня можно выписать? — Ваше выздоровление не настолько быстрое! Да, верно, подумал он, рефлекторно потирая глаза. Они немного болели. Разве вы не заметили, что мои глаза снова выросли, а кожа срослась или…? — Я хотел бы вернуться домой как можно скорее, — сказал он, сложив руки на коленях. — Так что не могли бы вы, пожалуйста, дать мне знать, когда это будет возможно? Я и так уже пробыл здесь слишком долго. — Так ведь, чтобы оправиться от операции, нужно время! — фыркнула медсестра. Теперь она выглядела немного взволнованной, и он рассеяно посмотрел на неё. — Операции? — растерянно повторил он. Что-то… действительно… было не так… Медсестра посмотрела себе под ноги, и Канеки почувствовал смерть в воздухе, плохие новости подкрадывались к нему по тому, как она напрягла плечи и отвела глаза. Кто умер? Ужас был слишком разрушительной силой. Он вцепился в одеяла короткими ногтями, его тело застыло в ожидании. Кого оплакивать, за кого мстить. Вот как он должен был справиться. — К сожалению, — пробормотала медсестра, — вы были единственным выжившим в этом инциденте. Девушка, с которой вы были, умерла по прибытии, так что- — Какая девушка? — спросил он, его сердцебиение ускорилось, а пальцы сжали края матраса, его разум был в смятении, когда он понял, что понятия не имел, что происходит, и любой мог найти его после того, как Смерть… голубь напал на него. Если это была девушка… Только не ты, в отчаянии подумал он. Почему ты? Почему ты не можешь просто… позволить себе быть счастливой и в безопасности, Тоука-чан? Почему…? Что-то не сходилось. Почему CCG отвезли его в больницу? Зачем они отвезли Тоуку, если…? — Камиширо Ризе-сан? — Медсестра склонила голову набок. — Она была с вами, когда это произошло. Я думала, что вы двое… — Что? Медсестра в тревоге отступила на шаг. Возможно, его тон был немного слишком резким. Недоверчивым. Яростным. Теперь он знал, почему эта медсестра показалась ему знакомой. Она была той женщиной, которая была его медсестрой после инцидента с Ризе. Но что, чёрт возьми, происходит сейчас? — О, так вы… знали её…? Канеки приподнялся и оторвался от подушек, его кулаки утонули в больничной койке, когда он попытался вытащить ноги из-под одеял. Его ноги казались студенистыми, неподвижными и дрожащими. Каждое лёгкое движение его коленей вызывало укол боли, пронзающий живот, и он не мог игнорировать это или не страдать из-за этого. Его тело казалось таким слабым и чувствительным, и это мешало ему сделать храброе лицо и притвориться, что боль для него ничего не значит. — Прекратите двигаться! — Медсестра схватила его за плечи и оттолкнула назад. Он уставился на неё дикими глазами, прижал руки к животу и резко выдохнул сквозь зубы. — Вот, видите? Вы пока не в том состоянии, чтобы уходить. — Что происходит? — прошептал он. — Ризе-сан… она… — Мертва, — сказала медсестра мягким, сочувственным голосом. — Мне жаль. Вы хорошо её знали? Он посмотрел на неё. Что он должен был сказать? Что, чёрт возьми, происходит? — Не… очень, — сумел выдавить он. — Ах. — Она отвернулась, её усталые глаза стали далёкими и тусклыми. — Это прискорбно. Похоже, у неё также не было семьи. Канеки даже не нашёл, что ответить. Его голос застрял в горле, а мысли — на цветущем поле Смерти, где росли паучьи лилии, где трупы были укрыты тонкой красной красотой, колеблющейся на струнах. — Мне нужно в ванную, — выпалил Канеки. Медсестра удивлённо посмотрела на него, но быстро кивнула. — Ох! Да, вам придётся взять капельницу, но- — Хорошо, всё в порядке. — Он нетерпеливо ждал, пока она отключит его от кардиомонитора и поможет ему сесть полностью прямо. В груди у него было непостижимое жжение, а в животе — необъяснимая боль. Как будто огонь лизал его рёбра, а пара когтей рвала его живот изнутри. Какие бы обезболивающие ему ни давали, они почти перестали действовать. Он плотно сжал губы, когда его ноги задрожали и подогнулись под его весом. Ему пришлось на несколько мгновений опереться о медсестру, когда он согнулся пополам, задыхаясь со слезами на глазах. Его тело ни на что не реагировало, и он задавался вопросом, сколько вреда причинил этот чёртов «голубь». Он начинал бояться, что всё это был кошмар, и что он проснётся голым на животе на металлическом столе, и звук механической дрели или пилы наполнит его уши, прежде чем ослепит, раскалит добела боль и крики. Так вот как это происходило? Кража кагуне? Его затошнило. — Ах, может быть, вы ещё не готовы к этому… — Я в порядке, — выдохнул он, бросив на неё безумный взгляд. — Я в порядке! Правда. Точно. — Ему удалось слабо улыбнуться, и он поднял глаза к потолку. — Я не ожидал, что у меня так сильно заболит живот. — Ну, внутри было довольно много повреждений, — мягко сказала ему медсестра. — Вам действительно пока не следует стоять, но я думаю, что вам лучше размять ноги. — Да. — Он выпрямился, и это принесло ему некоторое облегчение. В животе больше не было такого сильного напряжения. — Теперь я чувствую себя лучше. Спасибо, что помогли мне. — Ох! — Она просияла, глядя на него. — Да, не волнуйтесь. Это моя работа. Давайте отведём вас в ванную. — На самом деле я бы хотел пойти сам. — Он схватил стойку капельницы и подвинул её ближе к своим босым ногам. Он обратил внимание на цвет своих ногтей на ногах. Они не были почерневшими и мёртвыми. Как это могло произойти? Она, конечно, возражала, но он уже начал идти, и с каждым шагом набирал унцию силы, которой ему не хватало раньше. Он не мог сидеть в больнице и гнить, пока его друзья там страдают. — Что ж, — фыркнула она, — если вы не хотите слушать меня, то, может быть, послушаете своего врача! Он хотел поговорить с вами, когда вы проснётесь. Канеки медленно повернулся к ней. Его… врач…? — Хорошо, — сказал он. Кем бы ни был его врач, он должен был знать, что он гуль, так? Если бы он проспал несколько дней, если бы они действительно сделали операцию… хотя всё это на самом деле не имело никакого смысла… Он следовал указаниям медсестры, пока не добрался до закрытой двери. Больница была и вправду знакомой, и он знал, что этот коридор… он… Он отступил назад. Рядом с дверью висела чёрная табличка, а белая гравировка возвещала о человеке за тонкой деревянной плитой. Доктор Кано. Ноги Канеки заскользили по линолеуму, тихо поскрипывая, как кроссовки на баскетбольной площадке, и он поспешно огляделся, широко раскрыв глаза и чувствуя, как сильно колотится сердце. Что он сделал? Куда он попал? Как это вообще было возможно? Как всё это могло происходить снова? Ему нужно было убраться отсюда. Ему нужно было собраться с мыслями, понять, что с ним случилось, прежде чем он сделает что-то, о чём пожалеет. Как раз в тот момент, когда он поворачивался, двигаясь в мучительном темпе из-за стойки, которую ему приходилось катить, дверь распахнулась. Порыв воздуха ударил его в спину, и его разум увял от узнавания, превратился в пепел и поник от минутной слабости. — Ох, — сказал доктор Кано, его голос звучал слегка шокировано, но в основном дружелюбно. — Канеки-кун! Я не ожидал увидеть тебя встающего с постели так скоро! Как ты себя чувствуешь? Его слова гудели в голове Канеки. Волна дежавю обрушилась на него, и он утонул в ощущении, что был здесь раньше, что это было то, что он уже слышал, что всё это происходило раньше. Не может быть. Лицо мужчины было знакомым. Было чем-то, что Канеки возненавидел, чем-то, что вызвало в нём настоящую первобытную ярость. Этот человек. Этот грёбаный человек! Канеки повернулся к нему лицом, его кулаки сжались вокруг стойки капельницы. — Вы, — решительно сказал он. Кано выглядел немного смущённым, его брови приподнялись к покрытым гелем волосам, и он с любопытством наклонился вперёд. — Да, — вздохнул Кано, склонив голову. — Я твой врач. Я понимаю, что у тебя могут быть некоторые опасения по поводу моего решения сделать пересадку органов, но позволь мне- Он не закончил предложение. Шальное колесо врезалось ему в щёку, металлическая опора оставила небольшой порез на его скуле, и доктор споткнулся и наполовину рухнул в дверном проёме, поддавшись силе удара Канеки. Пакет, полный какого-то прозрачного жидкого лекарства, шлёпнулся и расплескался в воздухе, когда он поднял стойку на уровне груди и высоко поднял голову. — Вы, — рявкнул он, его голос дрожал от необузданной ярости, — не можете давать, забирать и вмешиваться в жизнь без последствий! Вы не можете играть в бога и создавать монстров! Кано обхватил ладонью щёку, испуганно взглянув на Канеки, и Кен понял, что это был первый раз, когда он когда-либо видел этого мужчину похожим на человеческое существо, которое могло понять свою собственную смертность, и что у него нет власти над своим собственным творением. Отлично. В глазах Кано, смотревших на Канеки не с гордостью, а с ужасом, было удовлетворение. Теперь люди кричали, и он понял, что сделал — в очень, очень людном месте — и быстро заморгал. Ему нужно было убираться отсюда. Он сорвал пластырь с руки, вынимая иглу и трубку из вены, и отбросил капельницу в сторону. Он отшатнулся, когда к нему бросилась группа медсестёр, и поднял руки, когда к нему подошёл санитар, вероятно, пытаясь его удержать. — Доктор Кано, — ахнула одна из медсестёр. — Вы меня слышите? Вы в порядке? Канеки пожалел, что не может просто свернуть этому человеку шею. Но всё ещё оставалось там много вопросов без ответа, и это уже слишком далеко зашло. Он не хотел, чтобы кто-то ещё пострадал. Поэтому он сделал быстрые, неловкие шаги назад, всё ещё держа руки поднятыми, и глубоко вздохнул. — Я хочу, чтобы меня выписали, — резко сказал он. — Сегодня. И с этими словами он развернулся и побежал. Он знал, что никак не сможет добраться до Кано, не вызвав ещё большего переполоха, и сожалел, что ударил мужчину в коридоре, потому что, если бы он вошёл в кабинет, чтобы ударить его, тогда Канеки было бы гораздо проще допросить его. Он упустил такой прекрасный шанс! Это было глупо, сердито подумал он про себя. Глупо и безрассудно! Вот почему ты никогда не получаешь никаких ответов! Может быть, он всё делал неправильно. Может быть, агрессия была плохой тактикой. Он так долго продвигался по этому пути, пожирая, убивая и топча отрубленные конечности виновных, но, возможно, он был неправ, вынося приговор так быстро и жестоко. В конце концов, разве не таков был метод CCG по борьбе с гулями? Быстро, жестоко, без пощады? Канеки нужно было пересмотреть свою стратегию, если он хотел получить какие-либо ответы. Он побежал в ванную, боль пронзила его внутренности, и он согнулся пополам от болевых ощущений, обхватив руками живот и прислонившись плечом к стене, пока его тяжёлое, неровное дыхание разрывало его неприятно пересохшее горло. Это было неправильно. Он был неправильным! Но как он мог сейчас это исправить? Было ли уже слишком поздно? Он хотел вернуться в «Антейку». Было ли это сейчас вообще возможно? Он так быстро пожалел о многом, что это вывело его из равновесия. Ему нужно было сесть. Поэтому он опустился на колени, прислонился лбом к прохладной стене и закрыл глаза. Он всё испортил. Было бы намного лучше, если бы Кано не спас его. Но тогда я не узнал бы тех друзей, которых завёл, напомнил он себе. Ёшимура-сан, Ирими-сан, Кома-сан, Ёмо-сан, Хинами-чан, Нишики-семпай, Цукияма-сан, Банджо-сан, Тоука-чан… Я бы не знал никого из них… Какая мучительная мысль. Он позволил себе посидеть там. Он не мог быть уверен, как долго он терялся в дрейфующих мыслях о друзьях, которые страдали из-за его собственной неполноценности. Боль была знакомой, но это ощущение усиливалось его неустойчивым психическим состоянием. Он не знал, почему всё казалось неправильным, почему всё казалось вялым и скучным. Он не знал, почему его тошнило от дежавю. Он хотел, чтобы это просто закончилось, чтобы он мог ясно мыслить. Когда ему, наконец, до смерти надоели собственные размышления, он с трудом поднялся на ноги. Теперь не было смысла хандрить из-за всех его ошибок. Если бы он только мог… поговорить с управляющим… ещё один раз… может быть, он сможет что-нибудь придумать. Заключить сделку с CCG. Он не хотел думать о том факте, что Кано вышел из укрытия и что ему только что сделали операцию, и было что-то, связанное с Ризе, что не имело смысла, потому что она была на попечении Ёмо, верно? Как бы то ни было, он выпрямился и устало потёр глаза. Он не мог избавиться от этого чувства. Ощущения того, как что-то погружается в его зрачок, поглощая радужку, склеру, ресницы и веко, пока весь глаз не засосало в чёрную дыру, а мягкие ткани его мозга не были проколоты. Смерть сделала ему быструю, жестокую лоботомию. Он удивлялся, как его личность всё ещё оставалась нетронутой. Он подошёл к раковине, включил её и набрал воды в руки. Его ногти на руках, как и на ногах, казались правильного, здорового цвета, что было странно, но не совсем удивительно в этот момент. Он плеснул водой в лицо, промыл глаза, крылья носа и вокруг рта, как будто это могло смыть кровь, которая испачкала его лицо, прежде чем он проснулся в аду, замаскированном под рай. На самом деле его лицо нигде не болело. Это было так странно, учитывая, насколько серьёзными были его травмы. Неужели ему всё это приснилось? Он вытер лицо бумажным полотенцем и, делая это, поймал взгляд усталого мальчика с круглым лицом и тёмными волосами. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это было его отражение. — Ах! — Он отшатнулся, ударившись лопаткой о кабинку, и уставился в зеркало, его руки взлетели к чёрным волосам, а пальцы вцепились в корни. — Что…? Что это…? Дело было не только в его волосах. Всё его лицо изменилось. Оно было таким… здоровым и молодым, в его глазах был блеск, который он не узнавал, и это почти причиняло боль. Что это? Что это был за ад? Это определённо был он, конечно, он узнал своё собственное отражение, но чёрт возьми! Твою мать! Почему он выглядел таким молодым? Он ткнул себя в щёку, и его палец погрузился в мягкую ямочку, которая появилась, когда он приоткрыл рот. Теперь он задумался. Теперь пыль шевелилась в его сознании, и он отбросил все мысли о Смерти и голубях, вытягивая на поверхность воспоминания о той ночи. Той ночью, той, с которой всё началось, ночью, когда Ризе напала на него и балки упали с неба, он проследил за направлением её смертоносных маленьких пальцев, проследил за концом её взгляда в небо, где клоун смеялся и хохотал над их несчастьем. Это было так живо в его голове. Как будто это только что произошло, как будто он вспоминал что-то из последних нескольких дней, и как будто та битва с «голубями» за «Антейку» была просто дурным сном. И теперь он был в больнице, знакомой больнице со знакомым персоналом, и они говорили, что ему недавно сделали операцию, что Ризе мертва, что операция прошла успешно, что это решение принял доктор Кано, и он ничего не понимал, потому что это уже происходило! Он был здесь раньше и хотел вернуться! Он должен был спасти «Антейку»! Люди не засыпали в один прекрасный день и просыпались годом раньше. Этого не могло произойти. Если только это действительно не было раем. Неужели так устроены небеса? Если бы… если бы он по-настоящему умер, а теперь в награду… или в наказание… ему пришлось заново пережить страдания, через которые он прошёл с того момента, как те балки упали на Ризе. С того момента, как судьба украла у него хоть какое-то подобие человеческой смерти, которую он когда-либо мог иметь. Так это был рай или ад? Оглядываясь назад, понимаешь, что это, несомненно, был ад. На самом деле он не хотел заново переживать весь этот ужас. Всю эту боль… Но на этот раз я могу сражаться, твёрдо подумал он. Я могу победить. Я могу защитить каждого. Я могу защитить себя. На этот раз, да? Он откинул голову на дверцу кабинки, изучая своё печально круглое лицо, и попытался неуверенно улыбнуться. Канеки Кен был так похож на маленького мальчика, жаждущего одобрения. Это вызвало у него тошноту и грусть, и он задался вопросом, изменится ли он когда-нибудь. Он провёл пальцами по своим тёмным волосам, и, конечно, понял, что уже делал это. Голос Тоуки зазвенел у него в голове, её злобная, грохочущая ярость обрушилась на его череп. Почему? Она кричала, рычала и била его, её голос дрожал на грани отчаянных рыданий. Она была так зла, так невыносимо печальна, и он знал, что это его вина. Он бросил её, потому что хотел, чтобы она жила своей жизнью, делала то, что было лучше для неё, а не для него. Но даже при всех своих добрых намерениях он не мог отрицать того, что сделал. Оставил её. Как это ужасно жестоко с его стороны. Почему ты так изменился? Он хотел снова увидеть её. Он хотел увидеть её гнев, её печаль и её радость, хотел снова поговорить с ней, и не бояться того, как сильно она ненавидела за то, что он её бросил. Он хотел вернуть свою подругу. Возможно ли это сейчас? Он пытался вспомнить, встречался ли он когда-нибудь с Тоукой до того, как отправился на то ужасное свидание с Ризе. Хотя, конечно, так и было. Он был полупостоянным клиентом «Антейку» задолго до того, как познакомился с Ризе. Возможно, он ошибался. Возможно, всё это было тщательно продуманной галлюцинацией, и, возможно, он потерял себя, не сумев спастись. В конце концов, иногда было трудно доверять собственным глазам, ушам и рту. Кто мог сказать, что хоть что-то из этого неприятного повтора было реальным? Он придвинулся ближе к зеркалу, осторожно протянул руку и провёл по прохладной поверхности влажными кончиками пальцев. Он отметил, что его ногти были короткими и неровными из-за беспокойства, заставляющего его зубы сгрызать их до нужного размера. Это была старая привычка. Теперь он ровно подстригал ногти, стараясь, чтобы они были аккуратными и подстриженными. Правильный уход за ногтями был важен, когда вы были склонны к дракам. На самом деле, этому его научила Тоука. Он проследил за округлостью своих глаз и удивился, почему они выглядят такими большими и испуганными. Не то чтобы он был напуган. Просто… взволнован. И действительно сбит с толку. Он не хотел верить, что всё это было на самом деле, потому что все его чувства были затуманены, но боль… боль была яркой. В любом случае, что, чёрт возьми, царапало его живот? Он поднял рубашку, быстро моргая, когда его взгляд упал на повязку приклеенную к животу, изгибающуюся между пупком и тазовой костью. Он осторожно ткнул в неё и тут же зашипел, почувствовав сильную боль, охватившую его живот. Он зажмурил глаза и попытался прогнать эти болевые ощущения, прогнать всё это, исцелить эту рану. Не получилось. — Чёрт, — пробормотал он, теребя пластырь, удерживающий повязку на нём. Он подумывал о том, чтобы просто сорвать её, но он знал, что принимает множество плохих решений, и, учитывая, как сильно болел его живот, он решил… да. Лучше не стоит. Он потрогал лоб, чтобы проверить, не лихорадит ли его, но ему не было ни тепло, ни жарко, и поэтому он исключил лихорадочные сны в качестве объяснения. Его волосы были мягкими и пушистыми, так не похожими на грубые, мёртвые пряди, которые раньше безвольно свисали ему на лоб. Он уже забыл, на что похожи здоровые волосы. Когда его уже почти тошнило от собственного отражения, он высунул голову за дверь, чтобы убедиться, что там его никто не поджидает. Он вдруг по-настоящему встревожился. Если он не исцелялся, то это означало, что он был уязвим, и это раздражало. Что, если всё это было просто тщательно продуманным трюком? Он, честно говоря, не думал, что был в состоянии с кем-либо драться. Он бы, конечно, мог это сделать. Просто не был уверен, насколько эффективными окажутся его усилия. Он осторожно двинулся по коридору, его глаза беспокойно бегали по сторонам. Он знал, что выглядит более расслабленным, чем себя чувствовал, потому что… а как же иначе? Он чувствовал, что вот-вот начнёт вырывать волосы по одной пряди, вот-вот начнёт ковырять дырки в своей коже, просто чтобы не поддаться панической атаке. — Эм, — сказал он, направляясь к столу. Он неловко помахал рукой, и женщина, которая сидела за ним, посмотрела на него. Может быть, она уже слышала, что он сделал с Кано. Её глаза были немного большими, и он мог видеть проблеск неуверенности в её выражении. Он застенчиво улыбнулся. — Здравствуйте. Могу я пойти домой? Её брови встревоженно приподнялись, и он сжал губы, нервно отводя глаза. Это действительно был такой странный вопрос? Ах, может быть, он неправильно его сформулировал. — Я имею в виду, — быстро сказал он, наклоняясь вперёд и кладя руки на стол, — могу я получить свои документы на выписку? И обувь? — На самом деле это не так происходит, — медленно сказала она. — Тогда как это происходит? — Прошло некоторое время с тех пор, как он в последний раз был в больнице, и, честно говоря, всё это было как в тумане. — Ну, сначала ваш врач должен вас осмотреть, — сказала она, поворачиваясь на стуле к компьютеру. — Как вас зовут? Он прикусил внутреннюю сторону щеки. Его нерешительность не осталась незамеченной, и она резко взглянула на него. — Послушайте, — вздохнул он, быстро барабаня пальцами по столу. Он поднял глаза к потолку. — Я знаю, что вы так не поступаете. Но мне правда нужно домой. — Ваше имя? Он ссутулился. Теперь она пристально смотрела на него. — Канеки Кен, — пробормотал он, наблюдая, как его бледные короткие ногти постукивают по поверхности стола. — Но- — Вы можете идти, — прервала его женщина, пододвигая планшет к столу. Канеки в шоке отступил назад, кончики его пальцев замерли на середине такта. Он уставился на неё, разинув рот. Затем схватил планшет, склонился над ним и заполнил всю необходимую информацию. Его почерк был грязным из-за спешки, а иероглифы местами были странными, но в этот момент ему действительно было на это наплевать. Ему нужно было выбраться из этого места и подышать свежим воздухом. Выяснить, что, чёрт возьми, происходит. — Спасибо, — сказал он, возвращая ей планшет. Она настороженно посмотрела на него, но всё равно вежливо кивнула, за что он был благодарен. Он постоял у стола несколько мгновений после того, как она просмотрела его бумаги, выжидающе глядя на неё. Он чувствовал себя действительно глупо, как ребёнок, ожидающий разрешения выполнить мизерные поручения. Она подняла глаза, бросив на него тусклый, пытливый взгляд. Он поймал себя на том, что невольно краснеет. — Эм! — Он виновато улыбнулся ей. — Моя… моя обувь…? На этот раз она выглядела виноватой. — Ох, — выдохнула она, очень быстро моргая, как будто ей не приходило в голову, что в данный момент он был босиком. — Я не думаю, что ваша одежда осталась цела после несчастного случая, но ваша обувь должна быть в вашей палате. — Хорошо. — Он оттолкнулся от стола и крикнул через плечо, как бы спохватившись, — Спасибо! Ладно, сначала обувь. Обувь, наружу, а потом… потом что? О чёрт. Ему нужно было вернуться в свою квартиру. Это было так странно. Может быть, вместо этого он мог бы просто направиться прямиком в «Антейку»? Он был действительно сбит с толку и, честно говоря, просто хотел… прилечь ненадолго… может быть… Может быть, его старая квартира была не так уж и плоха. Я пойду в квартиру, подумал он, на цыпочках возвращаясь в свою палату. Приму душ и немного посплю, а потом пойду в «Антейку». Медсестры не было, так что можно было спокойно начать перебирать вещи. Он обнаружил свою обувь на батарее и бросил её на плитку, вытянув шею, чтобы получше рассмотреть комнату. Он нашёл свой телефон на маленьком прикроватном столике. Он поправил задники своих ботинок, разглядывая их с некоторой долей недоверия. Разве он не выбросил их несколько месяцев назад? Он уже забыл обо всё этом дежавю. Что он собирался делать, если это не было галлюцинацией? Если бы он не мог очнуться от неё? Тогда, в шоке осознал он, я могу остановить всё это до того, как это начнётся. Я мог бы спасти «Антейку». Он мог бы спасти «Антейку»! Надежда окутала его грудь тёплым, лёгким одеялом, и он обнаружил, что улыбается. Это хорошо. Просто замечательно! Он схватил свой телефон и вышел за дверь. Надежда подпрыгивала, словно маленькая лодочка, плывущая среди свирепого муссона. Все его эмоции столкнулись одновременно, чтобы атаковать этот маленький кусочек света внутри него, волны щёлкали своими железными пастями и плевали на бьющиеся паруса, кислые и солёные, поскольку они отказывались успокаиваться. Снаружи уже темнело. У него болел живот, а надежда цеплялась за свою жизнь, когда тревога, как гром, ударила ему в голову, сомнение обрушилось на него, как пули, страх пронзил его, словно ветер в середине зимы, и всё это завершилось на мачте беззаботности волной нестабильности, похожей на когти. Он не мог держаться прямо, и поэтому его надежда была потеряна в море отчаяния, которое поднималось внутри него. Как он мог поверить во что-то такое, как… путешествие во времени? Можно ли было так это назвать? Возвращение в своё тело, когда оно было слабым, хрупким и незапятнанным. Подождите, так вот в чём было дело? Неужели его тело так дрожало и болело из-за того, что его не закалили в сталь? Ах. Что он вообще мог сделать, чтобы исправить это? Он определённо не хотел, чтобы его снова пытали. Люди странно смотрели на него, пока он шёл. Тёплый воздух целовал его обнажённые руки, а лёгкий ветерок шевелил его волосы. День разворачивался перед ним, запах остывающего асфальта и автомобильных выхлопов наполнял его ноздри, и это было самым слабым утешением. В его кармане раздалась вибрация, и он подпрыгнул, стоя на перекрёстке возле своей квартиры. Ходьба истощила его силы, но живот больше не болел так сильно. Когда он вытащил свой телефон из кармана, тот всё ещё вибрировал. Пришло несколько сообщений. Хиде, подумал он, и у него скрутило живот. Ужас завывал в его ушах, напевая, словно колыбельная ведьмы, и хлестал по щекам, будто хлыст. На его глазах выступили слёзы. Хиде. Хиде! Он совсем забыл о Хиде! Не было ни удивления, ни предположения, ни недоумения, почему Хиде был вытеснен из его разума. Он не задавался этим вопросом. Муссон противоречивых эмоций был сокрушён железным кулаком. Потрёпанный корабль, в котором хранилась вся его надежда, покачивался на поверхности его сознания, и его мягко вели в безопасное место. Хиде… Хиде был там, где всё должно было начаться. Он должен был исправить все свои ошибки. И Хиде был первым из его длинной череды неверных решений. Он даже не потрудился проверить сообщения. Он просто позвонил ему. Прошло несколько гудков. Это дало Канеки время подняться по лестнице своего здания. В его скрученном животе заиграл трепет счастья, когда гудок был прерван ярким, раскатистым голосом. — ТЫ ОЧНУЛСЯ! — Хиде прокричал это так громко, что Канеки пришлось убрать телефон от уха, поморщившись, когда звук зазвенел в его барабанной перепонке и задержался там. — ЭЙ. Эй, эй, эй, эй, ладно, извини, я спокоен, спокоен. Не могу поверить, что ты действительно позвонил. Чёрт возьми. Ты так сильно скучал по мне, да? Ха! Канеки сделал глубокий, прерывистый вдох. В его глазах стояли слёзы. Он улыбался как дурак, прислонившись к перилам, чтобы не упасть. Слышать голос Хиде было таким невероятным облегчением. Он решил, что ему всё равно, был ли этот мир дежавю, в котором он очнулся, реальным или нет. Это было именно то место, где он хотел быть. Смерть могла идти к чёрту.