Mea Culpa, Mea Culpa

Только очень упрямый человек мог выбрать «не учиться на своих ошибках». Было бы легче идти по знакомому пути, проложенному его собственными ногами, начертанному его собственной рукой, вместо того, чтобы бросаться в великую неизвестность. Но какой у него был выбор, когда знакомый путь заканчивался ловушкой? Он должен был исправить вчерашние ошибки. И всё разобрать по полочкам вместе с Хиде. — Хей, — сказал он хриплым голосом, так как у него неожиданно пересохло в горле. Он поспешно откашлялся, быстрыми шагами направляясь к двери своей квартиры. Он провёл рукой по карнизу, быстро барабаня пальцами, чтобы найти запасной ключ, который он давно спрятал. — Эм… привет. — Звучишь ужасно, — весело заметил Хиде. — Хочешь, чтобы я пришёл после занятий? Я написал для тебя кучу конспектов, так как знаю, что ты будешь рвать на себе волосы, пытаясь наверстать упущенное, и я могу принести тебе настоящую еду, потому что когда я лежал в больнице, то узнал, что еда там похожа на то дерьмовое печенье из картонных коробок. Хиде едва перевёл дыхание, когда заговорил. У него был громкий, пронзительный голос, который лился и переливался, как журчащий водопад, ревущий, резкий и безошибочно естественный. Никто не мог винить водопад за его величину, именно так и было с Нагачика Хиде. Канеки прислонился лбом к двери, его глаза были удовлетворённо закрыты, когда он слушал друга. Было облегчением слышать его голос. Он был в полной безопасности и далеко от всего этого ужаса. Неужели Канеки действительно хотел втянуть его в это? Помни об альтернативе, пробормотал тёмный голос из глубины его мозга, шёпот, дрожащий, как зимний ветер, и распространяющийся в передней части его головы. Весь его череп ощутил холод. Его глаза резко открылись. — Канеки? — Лёгкий всплеск беспокойства просочился в тон Хиде. — Не волнуйся об этом, приятель, я могу навестить тебя завтра или что-нибудь в этом роде, если ты устал. — Нет, нет, дело не в этом! — Канеки взял ключ, спотыкаясь, отошёл от двери и глубоко вздохнул. — Прости, я немного, эм… — Он провёл пальцами по волосам и обвёл глазами холл. — Не в себе…? Наверное…? Не думаю, что морфий полностью вышел из моего организма. — О, так ты под кайфом? Это всё объясняет! — Хиде разразился громким, искренним смехом. — Поистине знаменательное событие! Я никогда не думал, что увижу Канеки Кена под наркотическим опьянением! Пожалуйста, пожалуйста, расскажи о сложных деталях твоего пути! — Всё не так плохо, Хиде, — мягко сказал ему Канеки. — Буу. Ты меня разочаровываешь. Канеки поймал себя на том, что улыбается, проводя большим пальцем по поверхности ключа от своей квартиры. Это было невероятно — так фривольно говорить с Хиде, без тревог и неуверенности. Как будто раньше между ними была огромная пропасть, и теперь Канеки снова мог ощутить невесомость от того, что у него есть лучший друг. — Так мне сказали, — сказал он, подходя к своей двери, чтобы отпереть её. — Слушай, ты можешь прийти и навестить меня. — Ах! Правда? Здорово, я буду в больнице- — Я не в больнице, — резко прервал его Канеки, поворачивая ключ и распахивая дверь. От простого аромата его старой квартиры, ударившего ему в нос, его охватила волна ностальгии. Это не был какой-то особенно сильный запах. Просто пахло знакомо и отчётливо, как в любом доме. Смутное жилище студента колледжа всегда пахнет так затхло и тепло, колебание между недостаточным и чрезмерным использованием стрелок на кардиомониторе. — Что, прости? — Хмурый взгляд Хиде был таким очевидным, что он мог стать настоящим, законным звуком. Это было похоже на недовольный топот детских ног. — Тогда где ты? — Я пошёл домой. — Ты пошёл домой? Подожди секунду, дай я позвоню в этот дурацкий звонок! — Хиде просвистел три резкие, злобные маленькие ноты в в ухо Канеки. Они пронзили его барабанную перепонку, и он поморщился от шока, вызванного их громкостью. — Динь-дон! Похоже, у нас в руках полный идиот! Время вводить чрезвычайное положение. — Я в порядке, Хиде, — вздохнул Канеки. — Честно, иначе они бы не отпустили меня домой. — Ты был как бы в коме, бро, ты ведь это понимаешь, да? — А теперь я очнулся и нахожусь в своей гостинной. — Канеки пинком захлопнул дверь. Холодок пробежал у него по спине, потому что всё вокруг было так безупречно сдвинуто, совершенно не в порядке, застыло в беспорядке. Однажды мёртвый мальчик вышел из своего дома, не прибравшись, и на этом красивом натюрморте, в который он вошёл, были размазаны следы его жизни. Конспекты, разбросанные на столе, раскрытый учебник на полу, рюкзак, прислонённый к стене, открытый и полный книг и ручек. На столе рядом с разбросанными тетрадями стояла кружка недопитого кофе, на мутно-коричневой поверхности плавала белая плёнка. — Ладно, просто хочу в этом убедиться. — Тон Хиде сменился с саркастического на беззаботный. — Я скоро буду, хорошо? Я пропущу свои вечерние занятия, так что хочешь, чтобы я что-нибудь принёс? Я могу захватить какие-нибудь закуски, фильм или ещё что-нибудь. — Не пропускай из-за меня занятия, Хиде, — выдохнул Канеки, чувствуя себя слегка виноватым, но в то же время раздражающе довольным. — Не, не волнуйся, есть парень, который даст мне списать конспекты. Так что насчёт закусок? Я могу найти тот обалденный попкорн, который ты ставишь на плиту, и он превращается в метеозонд, прежде чем взорваться, мы могли бы- — Нет, не бери с собой никакой еды. — Канеки было грустно. Сама мысль о том, что Хиде предлагал провести Ночь кино, приготовить попкорн и просто наслаждаться компанией другого, звучала так приятно, нормально и заманчиво, но это было невозможно. — Мне сейчас… сложно сохранить её в желудке. — Ох. Верно, тогда никакой еды. Однако я всё ещё беру фильм напрокат. Давай посмотрим комедию! Американскую, что думаешь? О, мы могли бы посмотреть старые фильмы. Ты когда нибудь видел «Гражданина Кейна»? — Эм, нет. — Нет? «Роузбад»? Нет? — Он говорил по-английски вещи, которые не имели смысла для Канеки, и в этот момент ему стало интересно, не произносил ли Хиде случайные английские слова вместе. — Он был снят по книге? — предположил Канеки. — В таком случае я мог бы слышать о нём. — Ты безнадёжен. — усмехнулся Хиде. — Я всё понимаю. Я обогащу твою историю кино. Можно сказать, что это один из величайших фильмов всех времён. — Хорошо… — Хорошо! — Хиде казался очень довольным. — Я скоро буду. Говорю на случай, если ты подумываешь сменить замки до моего прихода. — У тебя нет ключа, так что я не понимаю, почему это имеет значение. — Ох. Разве у меня нет ключа? — Хиде нервно рассмеялся. — Конечно. Конечно, я имею в виду, не то чтобы я сделал дубликат или что-то в этом роде…! — Хиде. Какого чёрта? — Это была шутка. Потому что ты хранишь свой запасной ключ в самом очевидном месте. — Хиде высокомерно вздохнул. — Честно говоря, я удивлён, что ты не был смертельно ранен раньше. — Я вешаю трубку, — сказал Канеки, хотя на самом деле ему этого не хотелось. — Хорошо, хорошо, я скоро буду. — И затем Хиде отключился, оставив Канеки в головокружении и ужасе. Потому что теперь ему предстояло разобраться с этим. Ему предстояло иметь дело с Хиде. Как странно было на самом деле встретиться с ним лицом к лицу. Первое, что сделал Канеки, это схватил кружку со стола и вылил её содержимое в раковину, потому что запах кофе многодневной давности был тошнотворным. Он вымыл стакан, отметив грязную посуду в раковине и проклиная прошлого себя за то, что был таким ленивым и спокойным в своей жизни, что не рассматривал возможность того, что его могли внезапно выкорчевать в ближайшем будущем. Прошлый Канеки, решил он, был полным идиотом. Он хотел принять душ, но не был уверен, что у него будет время, так как Хиде был безбожно быстр, когда хотел. Он также прекрасно понимал, что в эту одежду, бледно-голубую больничную пижаму, его кто-то одел. Ему это не нравилось. Ему не нравилась мысль о том, что кто-то одел его без его согласия, даже если это было необходимо и неизбежно. Его живот больше не болел, что слегка беспокоило. Он спал до своего превращения в гуля, как в переносном, так и в буквальном смысле, но теперь, зная то, что он знал, всё внутри него казалось неуместным. Было ли это из-за того, что он не привык к человеческому телу? Ну, в любом случае. Он разберётся с этим. Даже если это тело было значительно слабее, чем то, которое он оставил позади, он мог бы найти способ справиться с этим. Он должен был, верно? Если он хотел защитить всех. Время шло, и он всё больше беспокоился, поэтому решил принять душ, чтобы успокоить нервы. Он оставил дверь незапертой и положил записку на кофейный столик, решив, что Хиде, будучи Хиде, просто войдёт, если на его стук не ответят в течение тридцати секунд. Он пошёл в ванную, прихватив с собой запасную пару одежды, и снял тонкую больничную рубашку. Его тело было таким же хрупким, но Канеки видел на своих костях больше мяса, чем он привык. Его рёбра были едва видны. Повязка, прикрывавшая его хирургический шрам, также прикрывала здоровый кусок жира, который раньше был твёрдой мышцей. Он решил убрать её. Шрам был уродливым и розовым, швы прилипли к натянутой плоти. Он включил воду, наблюдая, как она стекает и брызгает из душа, и лениво провёл пальцем по шраму. Шрамы. Насколько чуждыми они стали. Душ оказался к лучшему. Он встал под горячую воду, чувствуя облегчение, покалывающее в суставах и расслабляющихся мышцах. Он не думал об этом до сих пор, пока давление пара и воды не успокоило его, но ему было грустно. Ему было чертовски грустно. Он не знал, что ему делать. Он всё ещё жил в неверии, чувствуя, что в любой момент может проснуться от ужаса рейда на «Антейку». Почему я вернулся сюда, подумал он, и что мне теперь делать? Было бы здорово закричать. Это успокоило бы его мучительные мысли и чувства. Да. Закричать было бы фантастически. Однако он не закричал. Он просто позволил воде сделать своё дело — смыть грязь сегодняшнего и вчерашнего дня и подготовить его к грязи завтрашнего дня. Он быстро вышел из душа, услышав, как кто-то ходит за дверью ванной. Это был его сигнал. Он вытерся так поспешно, как только мог, небрежно накинув одежду. Он не знал, что будет делать с Хиде. Со… всем. Всё это был так неожиданно, всё так сбивало с толку, а он даже отдалённо не был готов. — Ёу, Канеки! Хиде развалился на диване Канеки. Он сел, когда Кен вышел из ванной, лениво, но отчаянно махая рукой. — Выглядишь живым, — заметил он, широко улыбаясь, ярко и смело, его глаза сверкали так сильно, что в их уголках появились морщинки от напряжения. — Правда? — слабо спросил Канеки. Сейчас он не чувствовал себя таким уж живым. Он не думал, что было бы особенно вежливо спрашивать, может быть, возможно, он был мёртв. Это казалось единственным объяснением. — Эм, нет. — Хиде закатил глаза, всё ещё улыбаясь. — Ты очень плохо выглядишь. Как живой труп. Тебе нужно что-нибудь съесть. — Не обращай внимания. — Канеки взъерошил волосы полотенцем, надеясь, что они быстро высохнут. Они были короче, чем он привык. — Хиде… послушай. Мне нужно с тобой поговорить. — Тогда поговорим? — Хиде выглядел любопытным. Когда Канеки посмотрел на него, то начал осознавать, что Хиде… Хиде был кем-то, кого Канеки никогда не понимал. Если бы Нагачика Хидеёши был романом, то его написал бы Эрнест Хемингуэй. Он был воплощением теории упущения, и на это было страшно смотреть. Как Канеки прожил так долго в этой ротации, не понимая, что ничего не знает о солнце, вокруг которого вращается? — Что? — Хиде наклонил голову. — Что это за взгляд? — Хм? — Канеки быстро заморгал и засмеялся, почёсывая подбородок. — Я просто рад тебя видеть, вот и всё. — Да? — Хиде злобно ухмыльнулся. — Ты скучал по мне. Признай это. — Я скучал по тебе, — сказал Канеки, опуская руку. Он поднял глаза к потолку, беспокойство скрутило его живот. Он делал предположения, основанные на будущем-прошлом, допуская возможность, что Хиде всё уладит, что между этим не будет никаких странностей. Это было глупо. — Эй, ты можешь сделать мне одолжение? — Да, конечно. — Хиде закинул руки на спинку дивана. — Что ты хочешь? Канеки подошёл к дивану и навис над Хиде, его тень зевнула и поглотила его, от чёрных корней волос до тёмной грязи, прилипшей к подошвам кроссовок. — Ударь меня, — сказал он, глядя в тёплые карие глаза Хиде. — Так сильно, как только можешь. Хиде уставился на него, не мигая, не дрогнув, и поднял подбородок в странной форме вызова. Он не верил, что Канеки говорит серьёзно, а если и верил, то находил эту просьбу забавной. — Ох? — Он вытянул руки и ноги, вставая с пружинистым шагом. Он взглянул на Канеки, и его губы изогнулись. — Так, что? Что это за…? — Он быстро произнёс имя, которое могло бы быть английским, если бы не было искажено его японским языком. Для Канеки оно не имело смысла, но Хиде продолжил, как будто имя прозвучало ясно. — Потому что ты не произвёл на меня впечатления человека такого типа. — Что? — «Бойцовский клуб». — Хиде наморщил лоб. — Я правильно это сказал? — Нет. — Канеки отвёл взгляд, напряжённо размышляя. — Тайлер Дёрден? — О, да! Этот парень! Брэд Питт. — Это имя прозвучало гораздо более гладко, чем предыдущее. — Брэд Питт? — Ты что, не смотрел фильм? — застонал Хиде. — Ты серьёзно? Он снят по книге? Я не знал этого. — Мне она понравилась больше, чем фильм. — Ты такой типичный, Канеки, — простонал Хиде. — Это так похоже на тебя. Книга хоть немного хороша? — Я не очень хорошо её помню, так как читал эту книгу в средней школе. — Он провёл рукой по мокрым волосам, обдумывая слова Хиде. — Но да, она мне понравилась. Концовка была другой, вот почему, я думаю, книга мне понравилась больше. В ней была какая-то завершённость, которой не было в фильме, хотя я думаю, что врывающиеся здания просто казались лучшим кинематографическим ходом, чем психбольница… пожалуйста, останови меня в любой момент, я знаю, что заговариваюсь. — Нет, нет. — Хиде подпёр подбородок, его притворный интерес был слишком силён, чтобы его игнорировать. Он медленно помахал рукой. — Продолжай. Не то чтобы я собираюсь читать книгу. Так что подожди, что произошло в конце? — Рассказчик думал, что он умер, — медленно произнёс Канеки, — что он попал на небеса, хотя на самом деле он был в психиатрической лечебнице. Я могу спать на небесах. Канеки хотел бы это проверить. — Вау. — тихо присвистнул Хиде. — Это действительно что-то с чем-то. — Хиде, — сказал Канеки, — я был серьёзен. Я хочу, чтобы ты ударил меня. — Почему? — Я просто хочу кое-что проверить, хорошо? — Ну, я имею в виду, хорошо, — сказал Хиде, поднимая руки и застенчиво улыбаясь. — Но вот в чём дело, бро. — Он пожал плечами, тяжело подняв их, показывая, что на них давит чувство вины. — Я не хочу. — Пожалуйста? — Ты только что выписался из больницы. — Хиде покачал головой. — Это действительно необходимо? Разве ты не хотел мне что-то сказать? Вот дерьмо, ты что, умираешь? — Нет, я не умираю. — Я уже мёртв. — Просто ударь меня. — Неа. — Хиде! — Канеки! — передразнил он. Ладно, итак, Канеки начал слегка раздражаться. Это было знакомое раздражение, которое, как он знал, он часто испытывал по отношению к Хиде. Но Канеки не знал, что делать. Мог бы он ударить себя, посмотреть, что произойдёт? Нет, это не произвело бы такого же эффекта. Он не мог ударить себя с достаточной силой. — Я не хочу заставлять тебя, — в отчаянии сказал Канеки. Глаза Хиде заблестели от любопытства, а брови изогнулись дугой. — Ты можешь это сделать? — спросил он. — Нет, нет, я хочу на это посмотреть. Как ты можешь заставить меня ударить тебя? Канеки вздохнул. Хорошо. Значит, всё свелось к этому, да? Он сделал глубокий вдох. Он боялся, что у него перехватит горло. И затем начал говорить. — Почему ты мой друг? — спросил он холодным, пустым голосом, которым когда-то разговаривал с Мадам А, и в его словах прозвучала правда и ясность. — Мы совсем не похожи. Или нет? Ты, должно быть, довольно хорошо меня знаешь. Здорово. Думаю, я совсем не знаю тебя. Я не знаю, почему ты держишься рядом со мной, и не понимаю, почему ты терпишь меня, потому что я нуждающийся и эгоистичный — или, может быть, именно поэтому, потому что ты такой же. Это твой секрет? Я ошибаюсь? Неужели мы совсем не похожи или же мы одинаковы? Нет. — Он ткнул указательным пальцем в лицо Хиде, когда тот открыл рот, чтобы возразить. — Не отвечай. Слушай. Мне не нужен ответ по той причине, почему ты такой, какой ты есть, — ты ведь не можешь ответить на этот вопрос, верно? Можешь рассказать мне, почему ты такой невероятно дружелюбный и харизматичный, но держишь всех на расстоянии? Почему ты это делаешь? Почему ты держишься в стороне? Почему не приходишь и не говоришь со мной? Я не понимаю тебя. Не думаю, что когда-либо понимал тебя хоть на день в своей жизни. Это страшно. Ты бы поверил, что я тебя боюсь? Думаю, что это то, что должно было быть очевидным. Я был в ужасе от тебя. Я вижу тебя, но то, что я вижу, совершенно отличается от того, что есть на самом деле. Почему так? Я лжец, да, я это знаю. И ты тоже знаешь это. Ты точно знаешь, насколько я фальшивый, но мне интересно, ты вообще понимаешь, что ты точно такой же? Он вздохнул, слёзы защипали ему глаза. Хиде поднял руку. Канеки закрыл глаза, молясь, молясь об ударе. Он нуждался в этом больше, чем в пище после этого потока смешанной правды и лжи. Рука Хиде нежно легла на щёку Канеки, и глаза Кена резко открылись. Хиде грустно улыбнулся. — Да, — признался он. — Я думал, что именно поэтому мы были так близки. Ты и вправду болван, не так ли? Слёзы лились из глаз Канеки, и он не мог этого вынести. Он не знал, как Хиде мог быть таким спокойным перед лицом стольких обвинений. Слова Канеки были обидными и злобными, они были шипами, впивающимися в его гортань. Тогда почему Хиде был так спокоен? — Чёрт возьми, Хиде, — выдохнул Канеки, отвернувшись и смахнув слёзы, когда вяло направился к своей кухне. — Я не хотел этого говорить. — Мне жаль, что мой пацифизм помешал твоему драматическому таланту, — хрипло заметил Хиде, его слова были немного невнятными. Возможно, он был так же близок к слезам, как и Канеки. Возможно, слова Канеки задели его, но Хиде был просто… в конце концов, Хиде был просто не тем человеком, которым был Канеки. Это, вероятно, имело смысл. В конце концов, согласно теории упущения Хемингуэя, Хиде был айсбергом. И Канеки не думал, что он достиг такой глубины. Нет, он был «Титаником». Все хвастаются непобедимостью. Непотопляемый, пока, конечно, судьба не направила его курс на стремительное столкновение. Канеки вытащил из выдвижного ящика нож, тот кухонный нож, которым режут перец и мясо. Глаза Хиде значительно расширились. Да, этого следовало ожидать. Канеки сдерживал дроссель своего разума, но теперь он просто хотел кое-что доказать, и не было ничего более опасного, чем человек, которому нужно было всё доказать. — Канеки, — слабо сказал Хиде. — Приятель. Я понял, что ты пытался сделать. Бросал мне вызов моей дерьмовой темой. Вот почему я не ударил тебя. Я мог бы, правда, я почти это сделал, но я понял это. — Потому что ты так хорошо меня знаешь, — холодно сказал Канеки. — Ну, откровенно говоря, да! — Хиде сделал несколько осторожных шагов вперёд, ошеломлённо разглядывая нож. — Послушай, мне жаль, что я не навестил тебя в больнице. Я должен был сделать это. В этом всё дело? — Нет. — Канеки не знал, почему это может быть проблемой. Хиде, вероятно, просто делал предположения, основанные на обвинениях в действиях, которых он ещё даже не совершал. Или, скорее, в бездействии. Теория упущения. Канеки тоже был в этом вполне неплох. Не избегает ли он сейчас правды? — Тогда я ничего не понимаю. — Хиде вскинул руки в знак поражения. — У тебя получилось. Я потерял дар речи. Твою мать, Канеки, ты понял меня? Я действительно понятия не имею, что происходит! — Для тебя это впервые? — Что с тобой такое? — Хиде сморщил нос, как будто он только что откусил гнилой фрукт. — Так что, я никогда не говорю о чём думаю, теперь это преступление? — Честно говоря, дело не в этом, Хиде, — пробормотал Канеки, глядя себе под ноги. — Прости, ничего из этого… ничего из этого не имело ни к чему отношения. Я просто пытался вывести тебя из себя. — Ты просто огорчил меня, знаешь ли. Канеки кивнул. Он понимал это. — Прости, — сказал он хриплым от непролитых слёз голосом. Он встретился взглядом с Хиде и робко улыбнулся. — Я объясню. Просто… просто дай мне минутку. И затем он задрал рубашку, дежавю нанесло удар, который отказался сделать Хиде, когда он сомкнул зубы вокруг подола и сжал рукоятку ножа обеими руками. — Канеки, что, чёрт возьми, ты делаешь? По правде говоря, Канеки не знал, что должно было произойти. Он решил, что, возможно, достаточно изменился, чтобы иметь тело гуля. Но едва ли даже несколько часов назад его живот горел от послеоперационной боли. Он не мог сказать, был ли он гулем или нет. Был ли он жив или нет. Гуль Шрёдингера. Крик шока и страха Хиде столкнулся с резким звуком изгиба металла. Канеки не почувствовал боли, когда нож ударил его живот. Он выпустил рубашку из зубов и с тупым интересом полюбовался деформированным металлом. Это было почти разочарованием. Он склонил голову, чувствуя огромный стыд за все свои жестокие слова и необдуманные поступки. Он сделал это ради Хиде, чтобы помочь ему лучше понять, сделать всё яснее, но были вещи, которые, как он знал, лучше было сказать, чем показать, и этот коммуникационный блок между ними уже достаточно повредил их дружбе. Внезапно Хиде оказался перед ним, его рот был широко открыт в изумлении, а палец указывал на изогнутый нож. — Это одновременно самая крутая и самая ужасная вещь, которую ты когда-либо делал, — выдохнул он. — Эм. — Канеки взглянул на нож. — Я… — Он быстро отступил на шаг, бросив на Хиде раздражённый взгляд. — Почему ты всё так хорошо воспринимаешь? — Не знаю. — Хиде быстро моргнул и слегка пожал плечами. — Почему ты всё воспринимаешь так серьёзно? Это было неприятно. Но также в какой-то степени он чувствовал облегчение. Хиде, похоже, был не из тех, кого легко расстроить. Казалось, гнев был для него чуждой эмоцией. — Я только что… пытался заколоть себя… — Очевидно, не очень удачно. — Хиде наклонил голову. — Хотя, я имею в виду, вся эта штука с изгибом металла странная, я признаю это. — Хиде, это то, что я хотел тебе сказать. — Канеки отложил изогнутый нож в сторону, Хиде пристально следил за этим глазами. У него был такой вид, словно он хотел взять его и рассмотреть поближе, но он сдержался. — Я просто… я не был уверен, поверишь ли ты мне без каких-либо доказательств. — Ты Супермен? — весело спросил Хиде. — Хиде. — Канеки глубоко вздохнул, подняв глаза к потолку. — Ризе-сан… была гулем. Хиде рассеянно уставился на него. Он не ответил, поэтому Канеки решил продолжить. — Она была гулем, и доктор Кано пересадил мне её органы, — сказал он, осторожно складывая руки на животе. Его голос дрожал. Голос Хиде звенел у него в голове. Приятель, я всё это время знал. Хиде посмотрел на него, его светлое лицо, казалось, немного потускнело. Он положил руку на столешницу, тяжело оперевшись на неё, и задумчиво уставился куда-то позади лица Канеки. Это заставляло его нервничать, вид того, как Хиде действительно думает, вместо того чтобы просто нести свою обычную чушь. Затем глаза Хиде пристально посмотрел на Канеки. — Кто ещё об этом знает? — спросил он. Канеки был ошеломлён. Это был первый раз, когда Хиде как-то нормально отреагировал на странную ситуацию, и, честно говоря, это было самое страшное, что произошло за весь день. Он не мог подобрать правильных слов для ответа, его глаза метнулись от лица Хиде, когда он попытался собраться с мыслями из глубин своего беспокойства, которое полностью поглотило его. — Только… только ты, думаю, — заикаясь, пробормотал Канеки. — И, эм, доктор Кано, очевидно. — Значит, он знал, что Ризе-сан была гулем, когда проводил операцию? — Да…? — Канеки никогда раньше не слышал, чтобы голос Хиде звучал так ровно и бесстрастно. Было ли это тем, что он скрывал? Может быть, поэтому Хиде ни о чём не рассказывал Канеки? Таким был Хиде без своей маски? Хиде поднял голову. А затем улыбнулся. Канеки обнаружил, что расслабляется. Нет. Хиде был не таким человеком. — Это хорошо, — сказал Хиде. Он протянул руку и хлопнул Канеки по плечу. — Никому больше не говори. — Хиде, это… — Канеки не задумывался о том, что, возможно, изоляционизм был бы лучшим способом пойти по этому новому пути. Он не хотел замыкаться в себе. Он хотел вернуться в «Антейку» после того, как поговорит с Хиде. — Мы на самом деле не знаем, как операция повлияла на твоё тело, кроме появления твёрдого пресса. — Хиде плотно сжал губы, его лоб нахмурился в глубокой задумчивости. — Мы должны сначала проверить это, прежде чем принимать какие-либо крайние меры. — Хиде. — Канеки снял руку Хиде со своего плеча и заставил его посмотреть ему в глаза. В нём было на удивление много непоколебимой решимости. — Я гуль. Я больше не могу есть нормальную еду, она отвратительна на вкус. У меня есть кагуне. — Кагуне? В его голосе не было такого удивления, как ожидал Канеки. — Это как… ещё одна конечность, что-то, что гули используют для самозащиты. — Он слабо пожал плечами. — У меня ещё не было возможности по-настоящему проверить его. — Ну, чёрт возьми, Канеки! — воскликнул Хиде, его глаза ярко горели, когда он сделал несколько больших шагов назад. — Чего ты ждёшь? Давай посмотрим на него! — Ты что, шутишь? — Нет. Я бы хотел, чтобы ты сначала показал мне его, вместо того, чтобы пытаться заставить меня ударить тебя. Ты слишком драматизируешь. Канеки послушно закатал сзади рубашку, желая, чтобы ринкаку Ризе выскользнуло из своего укрытия у впадины его позвоночника. Он слышал как оно щёлкает на его коже, шипя при освобождении и оборонительно сворачиваясь вокруг него. Он уставился на сверкающую красную чешую и отметил, что было только две ветви, хотя должно было быть четыре. Возможно, он ещё не был достаточно силён. — Ох, вау! — Глаза Хиде заблестели от удивления. — Это потрясающе! И ты можешь двигать ими и всё такое, как любой обычной конечностью? — Да. — Он поднял и опустил кагуне, слегка помахав им, что заставило Хиде рассмеяться. — Хотя их должно быть больше двух… — Хм? — Хиде нахмурился, а потом продолжил смеяться. — О, ну, я не стал бы слишком беспокоиться. Держу пари, ты просто устал. Или голоден. Внутренности Канеки скрутило при мысли о голоде. Хиде говорил об этом так легкомысленно, как будто мысль о том, что Канеки будет есть человеческую плоть, была выше его понимания. — Кроме того, эта штука с глазами теперь навсегда? Или только тогда, когда ты используешь своё кагуне? Канеки поднёс палец к глазу, нащупав выступающие вены вдоль морщинистого уголка, и с трудом сглотнул. — Это не навсегда, — тихо сказал он, — но, на всякий случай, я могу носить глазную повязку. — Нет, не делай этого, если в этом нет необходимости. Ты только будешь выделяться. — Хиде покачал головой и прислонился спиной к стойке. — О чём нам сейчас нужно беспокоиться, так это о еде. Я не знаю, как мы с этим справимся, но я что-нибудь придумаю. — Что? — выпалил Канеки, его сердце затрепетало от шока от того, во что впутывался Хиде. — Хиде, это не твоя проблема! — Ты доверяешь мне этот секрет, верно? — Хиде посмотрел на него большими глазами. — Конечно, это моя проблема. Ты действительно планируешь справиться с этим в одиночку и, возможно, убить кого-то? — Я не сделаю этого! — Конечно нет, — твёрдо сказал Хиде. — Я тебе не позволю. — И что ты собираешься делать? — Канеки убрал кагуне, подошёл к Хиде и нахмурился. — Ты человек, ты ничего не знаешь о гулях! — А ты знаешь? — голос Хиде был тонким и насмешливым. Канеки не мог ответить. Одно дело было сказать Хиде, что он гуль, но сказать ему, что он пришёл из будущего, было немного чересчур. Этого никому нельзя было говорить, и Канеки знал это. Хиде хмыкнул, медленно кивая и слегка качая головой. — Думаю, нет, — сказал он. — Как я уже сказал, я что-нибудь придумаю. До тех пор пожалуйста. — Он оттолкнулся от стойки, двигаясь сильной, неторопливой походкой. — Не делай ничего опрометчивого. — Хиде, — сказал Канеки тихим, слабым голосом. — За кого ты меня принимаешь? Хиде улыбнулся. И рассмеялся. Потому что он знал, что Канеки не прислушается ни к одному его слову.

***

Когда Хиде ушёл, Канеки был предоставлен самому себе. Он не был уверен, что только что произошло, но это заставило его почувствовать себя довольно опустошённым, и это раздражало, потому что он надеялся, что, рассказав Хиде, исправит всё плохое, но этого… не произошло. И теперь Канеки не знал, что делать. Он немного посидел на кровати, прижав колени к груди и уткнувшись в них подбородком. Его волосы за это время высохли, и теперь вились надо лбом густыми прядями. Ему не хотелось расчёсывать их. Хиде был настоящей загадкой. Это становилось чрезвычайно очевидным, и мысли Канеки продолжали возвращаться ко всем тем резким словам, которые он сказал, и как Хиде просто отмахнулся от них, и это было так запутанно, потому что Хиде был чертовски рационален! Любой другой напал бы на него. Чёрт возьми, Тоука бы заставила его есть грязь, если бы он осмелился сказать хоть слово против неё. Тоука… Он посмотрел на часы. Было уже поздно. Почти полночь. Осмелится ли он? Действительно ли он хотел искушать судьбу ещё больше? Эм. Да. Он свесил ноги с кровати, нащупал кроссовки и сунул в них ноги. Он покинул свою квартиру, пробираясь по тёмным улицам с невероятной поспешностью. Он бежал, его кроссовки стучали по тротуарам, а дыхание сбивалось в такт нежному гулу полуночных звуков Токио. Город не спал. Машины всё ещё проносились мимо, музыка всё ещё лилась из окон и открытых дверей, люди всё ещё собирались на углах улиц, и Канеки прошёл мимо них с большой решимостью. Ветер ударил ему в лицо, и он пошёл по знакомому пути, легко петляя между зданиями. Когда он добрался до переулка позади «Антейку», он согнулся пополам и тяжело дышал, его живот свело от долгого бега. Это тело было таким хрупким, слабым и не в форме, не говоря уже о напряжении хирургического шрама. Канеки почувствовал, как нить его швов натянулась, угрожая порваться. Поэтому он прислонился к стене, задыхаясь, со слезами на глазах, пытаясь успокоить стук своего сердца. Было уже далеко за полночь, и «Антейку» должно было закрыться около часа назад. Тоука, возможно, уже спала. Только назло ему судьба ударила его ещё раз. Задняя дверь «Антейку» открылась, и Киришима Тоука протиснулась через порог, волоча за собой мешок для мусора. Сначала она, казалось, не заметила его, вяло двигаясь к мусорному баку. Она выбросила в него мешок, оглушительный грохот заставил Канеки подпрыгнуть. Её глаза метнулись к нему. Они оба были очень спокойны. Городские звуки окутывали их тишину, как звёзды могли бы окутать пустоту космоса. — Не слоняйся без дела, — решительно сказала она, отворачиваясь от него. — Проваливай. — Подожди, — сказал он, двигаясь в свете единственной лампы рядом с дверью «Антейку». Свет брызнул ему на лицо, и она настороженно посмотрела на него. — Мне нужна помощь. Она прищурилась на него. А он уставился на неё в ответ. Её молчание глубоко ранило его, ранило быстро и остро, пронзило до костей и зазвенело у него в голове, будто обескровило его. Он забыл, какой красивой и жестокой может быть эта девушка. Она полностью повернулась к нему, и тени скользнули по её круглому гладкому лицу. В её глазах была темнота, а во взгляде — пустота, к которой Канеки не привык. Она смотрела сквозь него. Она ничего не чувствовала. Она смотрела на него, как смотрела бы на телефонный столб. Признание только во избежание. Она обойдёт его, чтобы избежать столкновения, а затем быстро забудет о его существовании. И он посмотрел на неё так, словно был ребёнком, наблюдающим за полным солнечным затмением. Он не мог знать, насколько опасна и ослепительна красота. Он всегда был слаб перед лицом красивых вещей. — И? — Она надменно вздёрнула подбородок. Ах, как она была горда. Канеки совсем забыл об этом. — Что ты хочешь, чтобы я сделала? — Помоги мне. — Ты не выглядишь настолько отчаявшимся, чтобы нуждаться в моей помощи. — Она закатила глаза. — Послушайся моего совета. Иди домой. — Я не могу. — Он увидел, как её глаза блеснули в темноте, настороженные и дикие, тёмные и смертоносные. Она раздавит его, если он переступит черту, если подойдёт слишком близко, если произнесёт не то слово. А потом она взглянула на него, и её лицо преобразилось. — Ты, — сказала она, её глаза расширились от шока. Канеки почувствовал, как его пронзила волна надежды, какой бы ошибочной она ни была. — Ты мёртв. Он не ответил. Ответить в любом случае пришлось бы ложью. Поэтому он выдохнул, и город отозвался эхом дыхания жизни, циркулирующего по пустым улицам. Тоука, казалось, не знала, что делать или говорить, и это было освежающе. Наконец-то. Кто-то ещё в растерянности. Она наклонилась вперёд, прищурившись, глядя на него, как будто, возможно, что-то упустила в первые несколько раз, когда внимательно рассматривала его. Медленно она начала хищное движение, кружа вокруг него. Он проследил за её взглядом, поворачиваясь вместе с ней и чувствуя, что она движется под воображаемый оркестр, её каблуки едва касаются земли, лодыжки скрещиваются и распрямляются. Она была стройной и быстроногой, танцовщицей, если Канеки когда-либо видел её. — Ты должен быть мёртв, — сказала она ему, останавливаясь менее чем в метре от него, так близко, что её знакомый запах обжёг ему нос. Он знал её запах, как знал и запах Хиде, знакомый натиск молотых кофейных зёрен, пересиливающий цветочный аромат. — Почему Ризе не убила тебя? — Она определённо пыталась. — Он пристально посмотрел ей в лицо, гадая, какое у него сейчас собственное выражение. — Теперь ты мне веришь? Что мне нужна твоя помощь? — Нет. — Её голос был таким же язвительным, как и всегда. Она постоянно раздражалась из-за него, сопротивляясь любому искушению чувствовать себя комфортно в его присутствии. Она скорее сломает себе спину, чем покажет ему хоть малейший проблеск слабости. Это было то, чем он искренне восхищался. — Я не знаю, кто ты, да и мне всё равно. Возвращайся туда, откуда, чёрт возьми, ты пришёл. И она развернулась и направилась к двери, готовая оставить его. Его сердце бешено колотилось, и он хотел бы избавиться от него, потому что это сводило его с ума. — Я полагаю, все гули одинаковы, да? — Его голос вырвался из тела. Он дрожал, был напуган, но его голос был холодным и злобным. Это явно поразило её, щёлкнуло по спине, оставив длинную тонкую полосу на позвоночнике. Её лицо резко повернулось, опасно прижавшись к левому плечу, а глаза потемнели. — Что, чёрт возьми, ты можешь знать о гулях? — выплюнула она. Он уставился на неё. Он склонил голову и судорожно вздохнул. — Ничего, — сказал он. Это было только наполовину ложь. — Но я знаю одно. Кто-то пересадил мне органы Ризе-сан. — Он поднял голову и сделал короткий шаг к ней. — Я не собираюсь притворяться, что могу продолжать жить в неведении, что гулей не существует, когда теперь я один из них. Она нахмурила брови. Теперь она смотрела на него с меньшим презрением и большей открытостью. Ёё глаза просветлели, и когда она посмотрела на него, в них был намёк на любопытство. Она окинула его быстрым оценивающим взглядом от кроссовок до взъерошенных волос. Он говорил так намеренно, чтобы не обидеть её, как в первый раз. — Люди не могут стать гулями, — сказала она. — Это возможно, и это произошло. — Он прикусил внутреннюю сторону щеки, отметив, как раздражённо она выглядела. — Я не могу есть людей, когда сам являюсь человеком. Я не могу этого сделать. — Тогда ты не гуль, — быстро сказала она. — И если ты не гуль, то я не смогу тебе помочь. — Но я гуль, — выдохнул Канеки. — Я не могу есть человеческую пищу, но и людей я тоже есть не могу. И что же мне теперь делать? Она взглянула на него, полуприкрыв глаза. — Умереть с голоду, — просто сказала она. Он встал, чувствуя, как её презрение возвращается, как оно обрушивается на него быстрыми вспышками. Она свирепо смотрела на него. Как она ненавидела, так яростно и всецело, без всякой жалости, было тем, чему он подражал в другой жизни. Но теперь он снова стал Канеки Кеном, скромным и бессильным. — Я бы хотел поговорить с управляющим, — сказал он. Впервые она была совершенно ошеломлена. Её рот приоткрылся, плечи напряглись, и она сделала шаг назад. — Зачем? — спросила она. — Потому что мне нужна помощь, — холодно сказал он, проходя мимо неё. — А ты явно имеешь что-то против людей. Конечно, это было неправдой. Он знал, что это неправда. Но ему понравилось, как это задело её, как заставило её ощетиниться. — Прости, что? — Её голос значительно повысился; он моргнул, когда она схватила его за руку, её хватка была такой грубой и тяжёлой, что давление её пальцев оставило синяки на его нежной коже. Он споткнулся и остановился, чуть не ударив её случайно головой. — Сколько времени ты был гулем? Пять минут? И ты думаешь, что можешь просто прийти ко мне и, блядь, предположить, что хоть немного знаешь, на что похожа жизнь гуля? — Она отбросила его к двери «Антейку», и его спина болезненно ударилась о дерево, глухой звук эхом разнёсся по переулку. — Кем, чёрт возьми, ты себя возомнил? Он слегка поморщился от боли, потирая руку в том месте, где отпечатались её пальцы. — Ты можешь звать меня Канеки, — предложил он, надеясь, что это прозвучало менее саркастично и более дружелюбно. — Пошёл ты, Канеки. — Она подошла к нему, легко ступая, и высоко подняла подбородок. — К чёрту твою гнилую удачу и снисходительную чушь. Ты действительно считаешь себя кем-то чертовски особенным? Что из-за того, что ты родился человеком, законы бытия гулем каким-то образом исключают тебя? Иди и заползи обратно под грёбаный камень, из-под которого ты вылез. — Если ты так думаешь, — прошептал Канеки, — тогда почему бы тебе не пойти и не съесть гуля? Она стояла прямо, как вкопанная, и выглядела так, словно он только что ударил её. — Я не думаю, что я лучше тебя, Тоука-чан, — мягко сказал он ей. — Я просто не могу сознательно есть себе подобных. Она разинула рот. В её глазах была такая ярость, что он подумал, что она снова собирается напасть на него. К счастью, дверь позади него открылась, и он, спотыкаясь, шагнул вперёд, чтобы не врезаться в мусорный бак. Канеки почувствовал, как его лицо просветлело, когда он столкнулся лицом к лицу с Йошимурой. Он вглядывался в тёмный переулок, глядя на Тоуку с мягким выражением лица. — Я слышал звуки борьбы, — сказал он. Он повернул лицо к Канеки, которому удалось быстро овладеть своим выражением. — Что-то случилось? — Нет, сэр, — сказала Тоука сквозь стиснутые зубы. — Просто выношу мусор. Канеки знал Тоуку достаточно хорошо, чтобы понять, что это однозначно было оскорбление, адресованное ему. — Простите, сэр, — сказал Канеки, вставая между ним и Тоукой. Он чувствовал, как она смотрит ему в спину, от её пристального взгляда у него скрутило живот. — Могу я с вами поговорить? Наедине? Брови Йошимуры поползли вверх, но он дружелюбно улыбнулся и кивнул. — Конечно. Пойдём со мной. — Он указал в глубины «Антейку», и Тоука усмехнулась позади Канеки. — Тоука-чан, если ты закончила, то я предлагаю тебе лечь спать. Уже очень поздно, и тебе не следует быть на дежурстве. — Я сама вызвалась, — сказала она, защищаясь. — Всё это очень хорошо, но тебе всё равно нужно немного отдохнуть. Когда Канеки оглянулся на неё, её челюсть была сжата, а плечи расправлены. Она пронеслась мимо них, сжав кулаки по бокам, и Канеки печально наблюдал за ней. Он ненавидел эту роль, предполагая, что Тоука ненавидит его. Он хотел перейти к той роли, где они были в дружеских отношениях и он не воспринимал её резкие слова так серьёзно. — Не принимай поведение Тоуки-чан близко к сердцу, — сказал Йошимура, придерживая дверь открытой, чтобы Канеки вошёл внутрь. — Я могу заверить тебя, что в этом нет ничего личного. — Хорошо. Йошимура подвёл его к ряду холодильников, как и в первый раз, и Канеки наблюдал, как он достаёт небольшой свёрток с мясом. Канеки не собирался начинать есть людей, но у него также было намерение стать сильным. И он был не в том положении, чтобы охотиться на гулей, чтобы поесть. — Давай пока дадим тебе один свёрток. — Йошимура повернулся, протягивая тщательно упакованное человеческое мясо. — Возвращайся, когда тебе будет нужно. Не нужно стесняться. — На самом деле я не… — Канеки слабо уставился на пакет. Йошимура наблюдал за ним из-под тяжёлых век. Канеки вздохнул и взял свёрток. Хотя бы из вежливости. — Эм… ничего, если я задам вам несколько вопросов? — Конечно. — Йошимура закрыл дверцу холодильника и полностью повернулся к нему лицом. — Уверен, что у тебя много опасений, но я уверяю тебя, что никто не был убит ради твоего ужина. — Ах. — Канеки не мог с уверенность сказать, что он уже знал это, поэтому он кивнул. — Хорошо, это… это приятно знать… — Он посмотрел себе под ноги. Он не знал, почему так нервничал. Он знал Йошимуру. Но… Йошимура его не знал. Никто его не знал. Это было ужасно. — Является ли поедание людей единственным способом утолить голод? Разве я не могу найти питание из внешнего источника? — Это единственный способ, — серьёзно подтвердил Йошимура. — Мне жаль. Я понимаю, что для тебя это трудно. Но теперь ты гуль. Канеки-кун, верно? — Да, сэр. — Что ж, Канеки-кун, — сказал Йошимура, улыбаясь ему сверху вниз. — Тебе нечего бояться. «Антейку» будет обеспечивать тебя едой столько, сколько тебе нужно. — Спасибо, — вежливо сказал он. — Это… это много значит… Он сделал глубокий вдох. Он снова думал о рейде на «Антейку», о том, как… как плохо всё закончилось… и что он мог сделать сейчас, чтобы остановить это? Что он мог сделать по-другому? Он понятия не имел, какие события привели к тому, что это произошло, так как же он мог это предотвратить? — Похоже, у тебя много чего на уме. — Йошимура склонил голову набок. — Почему бы тебе не прийти завтра, и мы обсудим этот вопрос подробнее. Нам придётся как-то интегрировать тебя в культуру гулей, иначе ты будешь действовать вслепую. — Это хорошая идея. — Голос Канеки звучал очень грустно, и он мог сказать, что Йошимура заметил это, потому что тот открыл глаза и посмотрел на Канеки с жалостью во взгляде. — Это не всегда будет так ужасно, — мягко сказал Йошимура. — Я обещаю, Канеки-кун. Ты будешь жить нормальной жизнью. — Спасибо, сэр. Его слова звучали так пусто. Спасибо, спасибо, спасибо. Сколько раз он мог это повторить? Совсем недостаточно. Не было такой благодарности, которой могло бы хватить этому человеку. Йошимура проводил его, но Канеки обнаружил, что стоит у двери в нерешительности. Он повернулся лицом к мужчине и крепко сжал маленький свёрток в кулаках. — Я гуль, — твёрдо сказал он, — но я также и человек. Вы знаете это. Вы принимаете это. Так что, как вы думаете, возможно ли… думаете, люди и гули могли бы жить мирно друг с другом? Йошимура уставился на него, его морщинистое лицо было словно вырезано из тени закрытой кофейни. И он широко улыбнулся Канеки, нежно похлопав его по плечу. — Мы, те, кто миролюбив, остаёмся в стороне, наблюдая, как те, у кого есть власть, ведут войны, которые мы не можем прекратить. И чтобы положить конец такому огромному конфликту, я могу только предположить, что нужно принести большие жертвы. — Йошимура пожал плечами. — Но опять же, я выступаю за беженцев, за тех, кто не может помочь себе сам. Я не могу сказать, что потребуется, чтобы закончить битву, как и всю войну. Он так хорошо говорит, подумал Канеки, глядя на этого человека с абсолютным благоговением. — Я не думаю, что жертва — это ответ, — тихо сказал Канеки. — Если это война, то и в социальном масштабе тоже. И вот тут… вот тут-то я и вступаю в игру. — Он выпрямился, его глаза расширились. — Я не только человек и не только гуль. Я и то, и другое. Я получаю привилегию быть и тем, и другим. Так не могу ли я говорить от имени обеих сторон? — Канеки смотрел не на Йошимуру, не на интерьер «Антейку», а на огромное количество возможностей, открывающихся перед ним. В прошлый раз он всё понял неправильно. Он пытался вести эту войну на сцене битвы. Он сосредоточил всю свою энергию на том, чтобы сыграть свою роль, даже не осознавая, что он был всего лишь актёром в пьесе. Ему нужно было заглянуть за занавес. На этот раз у актёра не было дебюта, потому что ему пришлось работать за кулисами. Йошимура выглядел удивлённым. — Ты мог бы попытаться, — сказал он своим мягким, отеческим голосом. И Канеки почувствовал, как у него разрывается сердце. Потому что он не мог вернуться в «Антейку». Он не мог поставить такое прекрасное место на передовую, только не снова. Не тогда, когда он видел разрушения, вызванные его присутствием. Потому что, в конце концов, что привело «голубей» в «Антейку»? Сова. Почему они выследили Сову? Потому что он появился во время рейда на «Аогири». Почему он был там? Он спасал Канеки. Это было к лучшему. И вот, с тяжёлым сердцем, он покинул «Антейку». Он прошёл несколько кварталов, прежде чем выбросить человеческое мясо, разорвав свёрток, чтобы какой-нибудь отчаявшийся гуль мог найти его. Он шёл медленно, городские звуки начали стихать от гудения до бормотания, и его ноги тяжело скребли по тротуару. Он был измотан. Он был измучен и потерян, и это вело его по неопределённому пути. Он мог бы попытаться. Тогда не лучше ли ему попытаться? Если бы он мог спасти «Антейку», то сделал бы это. Он сделает всё, что в его силах, чтобы уберечь «Антейку» от «голубей». У него ещё есть время. Канеки остановился перед высоким зданием, в которое его когда-то затащила Тоука. Это было в другой жизни. Будет ли вообще его сейчас знать Тоука? Помимо этого первого впечатления, которое, хотя и не было таким плохим, как последнее, всё же было довольно ужасным? Он не хотел держаться от неё подальше, но был ли у него выбор? Мог ли он быть её другом, не будучи в «Антейку»? Он вошёл в здание, внезапно почувствовав себя ужасно неловко. Ему сразу же захотелось немедленно уйти. Он постоял мгновение, покачиваясь в дверном проёме, и оглядел пустой вход. Вероятно, было около двух часов ночи. На самом деле там никого не было, кроме клерка за стойкой регистрации. Она подняла глаза, когда он вошёл, они встретились взглядом, и она выглядела искренне смущённой. Вероятно, она не привыкла видеть людей в свои смены. Он подошёл к ней, слегка пошатываясь. Она молча наблюдала за ним и не улыбнулась, когда он подошёл к её столу. — Здравствуй, — сказала она. — Ты заблудился? — Нет. — Канеки с трудом сглотнул. Он оглядел вход, его взгляд упал на доску объявлений. Затем он сместился на высокие ворота рядом со столом, которые, как он знал, были RC-датчиком. — Эм, могу я поговорить со следователем? — Так поздно здесь уже никого нет, — осторожно сказала женщина. — Ты хотел о чём-то сообщить? — Нет, — сказал он. Он посмотрел на неё и услышал голос Хиде, царапающий его мозг, злобные когти разрывали его лживый разум. Не делай ничего опрометчивого. — Тогда что привело тебя в CCG? — спросила женщина. Сердцебиение Канеки ускорилось, когда он понял, какой реальной опасности подвергает себя. Но это был вариант, который он никогда раньше не рассматривал. Ради «Антейку», подумал он. — Меня зовут Канеки Кен, — хрипло сказал он, тяжело опираясь на стол. — Несколько дней назад я… я был вовлечён в инцидент. Упали металлические балки. Была убита девушка, а её органы пересадили без согласия парню, который был там. Я уверен, что вы слышали об этом. — Он сделал паузу, ожидая её осторожного кивка, но не стал дожидаться другого ответа. — Эта девушка была гулем. А этим парнем — я. Раньше я был человеком, но теперь я гуль, и мне… мне нужна помощь. Пожалуйста. Вы можете мне помочь?